СИНОДАЛЬНАЯ КОМИССИЯ ПО КАНОНИЗАЦИИ СВЯТЫХ

Синодальная комиссия по канонизации святых

Русской Православной Церкви

Адрес: Россия, 125047, Москва, Тверская-Ямская 2-я ул., 52
Телефон
Факс
Официальный сайт:
На карте: Яндекс.Карта, Google-карта

Образована постановлением Священного Синода 11 апреля 1989 года согласно решению Поместного Собора Русской Православной Церкви 1988 г.. Её деятельности предшествовала работа историко-канонической группы в рамках Юбилейной комиссии по подготовке и проведению празднования 1000-летия Крещения Руси.

Комиссия является координирующим научно-исследовательским органом, занимающимся подготовкой материалов к канонизации подвижников веры и представлением их Святейшему Патриарху и Священному Синоду. Комиссия привлекает к сотрудничеству в деле изучения вопросов канонизации архипастырей, богословов духовных школ, пастырей и мирян Русской Православной Церкви.

Большое внимание уделяется научной деятельности: были выработаны критерии канонизации подвижников веры, определены подходы к канонизации новомучеников и исповедников Российских в связи с церковными разделениями XX в. Члены Комиссии находятся в постоянном контакте с церковными и государственными архивами, хранящими документы Церкви.

Основным результатом деятельности Комиссии явилась подготовка канонизации «поименно известных и доныне миру не явленных, но ведомых Богу новомучеников и исповедников Российских XX века» на Архиерейском Соборе 2000 г. (были прославлены поименно 1097 человек).

12 марта 2013 года, при изменении состава комиссии, в неё были введены председатели канонизационных комиссий Украинской, Белорусской и Молдавской Церквей, а также Казахстанского митрополичьего оруга.

Статистика

с 11 апреля 1989 по 22 марта 2011 — к лику святых Русской Православной Церкви были причислены 1866 подвижников благочестия, в том числе 1776 новомучеников и исповедников Российских

Члены комиссии

Панкратий (Жердев), еп. Троицкий, председатель
Владимир Воробьёв, прот., секретарь

Иоанн (Сиопко), митр. Херсонский, председатель Комиссии по канонизации святых Украинской Православной Церкви
Амвросий (Шевцов), еп. Светлогорский, председатель Комиссии по канонизации святых Белорусского Экзархата
Петр (Мустяцэ), еп. Унгенский, председатель Комиссии по канонизации святых Молдавской земли
Варнава (Сафонов), еп. Павлодарский, председатель Комиссии по канонизации святых Митрополичьего округа в Казахстане

Евгений (Решетников), митр. Таллинский и всея Эстонии
Амвросий (Ермаков), митр. Тверской
Алексий (Поликарпов), еп. Солнечногорский
Владислав Цыпин, прот.
Дамаскин (Орловский), архим.
Кирилл Каледа, прот.
Максим Максимов, прот.
Нектарий (Блинов), игум.
Олег Митров, прот.
Виктор Звягин, доктор медицинских наук

Русская Православная Церковь

Образована постановлением Священного Синода в 1989 г. согласно решению Поместного Собора Русской Православной Церкви 1988 г. Ее деятельности предшествовала работа историко-канонической группы в рамках Юбилейной комиссии по подготовке и проведению празднования 1000-летия Крещения Руси.

Большое внимание уделяется научной деятельности: были выработаны критерии канонизации подвижников веры, определены подходы к канонизации новомучеников и исповедников Российских в связи с церковными разделениями XX в. Члены комиссии находятся в постоянном контакте с церковными и государственными архивами, хранящими документы Церкви.

Основным результатом деятельности комиссии явилась подготовка канонизации «поименно известных и доныне миру не явленных, но ведомых Богу новомучеников и исповедников Российских XX века» на Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 г. (были прославлены поименно 1097 человек).

За период председательства митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия (1989-2011 гг.) к лику святых Русской Православной Церкви были причислены 1866 подвижников благочестия, в том числе 1776 новомучеников и исповедников Российских.

Постановлением Священного Синода от 22 марта 2011 г. (журнал № 18) председателем комисии назначен епископ Троицкий Панкратий, наместник Валаамского монастыря.

Решением Священного Синода от 27 июля 2011 г. (журнал № 93) секретарем комиссии назначен игумен Дамаскин (Орловский), клирик г. Москвы.

Состав комиссии был утвержден решением Священного Синода от 12 марта 2013 г. (журнал № 33).

Священный Синод на заседании 22 октября 2015 г. (журнал № 72) постановил: включить в состав комиссии ректора Московской духовной академии архиепископа Верейского Евгения и ректора Санкт-Петербургской духовной академии архиепископа Петергофского Амвросия; освободить от членства в комиссии епископа Гомельского и Жлобинского Стефана и включить в Синодальную комиссию новоназначенного председателя комиссии Белорусского экзархата архимандрита Никодима (Генералова); на должность секретаря комиссии назначить ректора Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета протоиерея Владимира Воробьева, освободив от этой должности, с оставлением в составе комиссии, игумена Дамаскина (Орловского).

Священный Синод на заседании 13 апреля 2021 г. (журнал № 19) постановил включить ректоров Московской и Санкт-Петербургской духовных академий в состав комиссии по должности.

Канонизация новомучеников XX века

По словам многолетнего члена данной комиссии игумена Дамаскина (Орловского), для принятия решения о канонизации того или иного лица необходимо изучить весь фонд архивно-следственных дел[7]:

Например, арестовывают священника в 1937 году, по протоколам допросов мы видим, что он держится мужественно, не идет на компромиссы, не лжесвидетельствует, чтобы облегчить свою участь, не уступает давлению следователей. Если мы здесь остановим изучение, то у нас не останется сомнений в исключительно исповеднической жизни его — но в действительности, если мы ознакомимся со всем архивным фондом, все может оказаться иначе. За два года до последнего ареста сотрудники НКВД вызвали этого священника как свидетеля и потребовали, чтобы он оговорил собрата, а иначе он из свидетеля может превратиться в обвиняемого — и он согласился дать показания против собрата, способствуя юридическому оформлению приговора того к осуждению. Поскольку картотека ведется по фамилиям обвиняемых, а не свидетелей, то найти обвиняемого, который выступил и в качестве свидетеля, можно, лишь изучив весь фонд архивно-следственных дел.

Член Межсоборного присутствия, секретарь Саратовской епархиальной комиссии по канонизации святых иерей Максим Плякин указывает, что до 2002—2003 года в Синодальной комиссии по канонизации действовал принцип: если в материалах следственных и иных дел не находили упоминаний сотрудничества с органами, соискателя считали невиновным. Однако со временем возобладала иная точка зрения, окончательно закреплённая в «Рекомендациях к деятельности епархиальных комиссий по канонизации святых в епархиях Русской Православной церкви», принятых Синодом РПЦ 6 октября 2011 года. Согласно этому документу, собранные сведения должны подробно освещать жизнь соискателя на канонизацию во все периоды жизни и однозначно свидетельствовать о том, что он не был сотрудником органов ЧК, НКВД, ОГПУ. Причём ответы архивов о том, что в них не содержится документов о том, что человек был сотрудником вышеперечисленных органов, в этом случае достаточным доказательством не считаются. Таким образом, на сегодняшний день в Комиссии фактически сформировано представление о презумпции виновности соискателей на канонизацию. При этом Комиссия руководствуется принципом, что, если сведения, компрометирующие того или иного соискателя на сегодняшний день не обнаружены, они могут быть обнаружены в дальнейшем[8].

На практике это привело к тому, что после 24 декабря 2010 года в Русской Православной церкви вплоть до Архиерейского собора 2016 года не было прославлено ни одного новомученика[8]. Критику вызвало исчезновение в церковном календаре в 2013 год имён 36 новомучеников.

Монах Диодор (Ларионов), отмечая, что в Церкви нет процедуры деканонизации, так оценивает недостатки в работе данной комиссии: «Я бы назвал три основные проблемы: поспешность, отсутствие ясных критериев в работе комиссии и, самое главное, полное вынесение за рамки работы комиссии богословского подхода, который по сути должен быть фундаментом любой деятельности любой церковной комиссии. Именно без богословского осмысления понятия канонизации, того, что есть святой, святость, и др. фундаментальных вопросов, невозможно разработать правильные и адекватные критерии для конкретных канонизаций

»[9].

Ксения Лученко в феврале 2013 года писала:

За 20 лет работы по подготовке и проведению массовой поименной канонизации комиссия зашла в тупик: в последние годы государство фактически закрыло доступ к архивам, но даже если бы они были доступны, это лишь усиливало бы противоречия. Изначальная идея, что по большинству новомучеников нет другой информации, кроме следственных дел, оказалась уязвимой. Критериев, кого считать мучеником, а кого — жертвой политического режима, выработать не удалось. Кроме того, не достигнута главная цель — не случилось рецепции подвига новомучеников в церковном сознании, количество канонизированных не перешло в качество их почитания. Лишь единицы из имен новых святых на слуху, лишь некоторых действительно почитают в народе. Для большинства нецерковных людей вообще новость, что в России есть святые — жертвы террора и репрессий, и этих святых больше полутора тысяч[10].

Полное доверие со стороны комиссии к следственным протоколам и содержавшимся в них признаниям собственной вины неоднократно подвергалось критике.

Алексей Арцыбушев, прошедший советские тюрьмы и лагеря, отмечает:

Следователю во что бы то ни стало нужно было обвинить и расстрелять человека, ведь было гонение на Церковь. Как можно пользоваться документами, когда человек в течение следствия доводился до невменяемости? Как может стоять вопрос: подписал — не подписал, сказал — не сказал?[11]

Научный сотрудник ПСТГУ Лидия Головкова, просмотревшая более 20 тысяч следственных дел пострадавших за веру, уверена, что судить о святости человека по следственному делу — ошибка. Некоторые дела и вовсе составлялись уже после того, как человек был расстрелян: «фальсификацией следственных дел, или на языке чекистов „липачеством“, занимались все райотделы управления НКВД, в том числе Москвы и Московской области. Доказательства этого были получены автором во время работы со следственными делами 1950—1960 годов; именно в эти годы судили сотрудников, фальсифицировавших дела в тридцатые»[4].

Отрывок, характеризующий Синодальная комиссия по канонизации святых

– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он. Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он. Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову. – Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо. Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников. – Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба. – И ты спокоен? – спросил Ростов… Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!] На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?» Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру. – Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились… – Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер. – Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить… – Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он. – Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту. Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали. – Ну, начинать! – сказал Долохов. – Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил: – Так как п’отивники отказались от п’ими’ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т’и начинать сходиться. – Г…’аз! Два! Т’и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки. – Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему. – Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало. – Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться. – Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий. – 3ак’ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику. Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова. – Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова: – Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой. Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова. Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова. – Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов. – Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет… – Кто? – спросил Ростов. – Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.