Сисой Великий
(† 429) — христианский святой, монах-отшельник, последователь Антония Великого. Память в Православной церкви совершается 6 июля (по юлианскому календарю).
По происхождению Сисой был коптом, жил в Египетской пустыне в пещере, в которой до него проживал преподобный Антоний. Согласно житию, Сисой учил смирению и надежде на милосердие Бога. Так, на вопрос, достаточно ли года на покаяние впадшему в грех монаху, Сисой ответил: «Я верую в милосердие Человеколюбца Бога, и если человек покается всей душой, то Бог примет его покаяние в течение трёх дней
».
Житие сообщает о чудотворениях Сисоя, в том числе о воскрешении им умершего:
|
Скончался авва Сисой в 429 году в окружении своих учеников.
Память
В честь Сисоя Великого (точнее, дня его памяти — 6 июля по церковному календарю, в который была одержана победа в Гогландском сражении) было названо несколько кораблей Российского Императорского Флота:
- Сысой Великий (линейный корабль, 1788)
- Сысой Великий (линейный корабль, 1822)
- Сысой Великий (линейный корабль, 1849), позднее переоборудован во фрегат.
- Сисой Великий (броненосец) (1896—1905) — броненосец, входивший в состав Второй Тихоокеанской эскадры, погиб в Цусимском сражении
Православная молитва — Православная книга
1. Сказал авва Сисой Великий: «Будь обесчещен (т.е. с полным терпением и охотно переноси бесчестия), вполне отвергнись своей воли, отвергни все, что приводит к попечениям мира сего и к рассеянности, и найдешь спокойствие». 2. Брат спросил авву Сисоя: «Отчего не отступают от меня страсти?» Старец отвечал: «Залоги их находятся в тебе; выдай им залоги их, и они удалятся». Залоги страстей суть причины их. Так причина действия страсти блудной – угождение плоти, осуждение ближних. Преставший угождать плоти и осуждать ближних стяжавает силу побеждать блудную страсть. 3. Брат спросил авву Сисоя: «Намереваюсь хранить мое сердце». Старец отвечал ему: «Как возможем охранять наше сердце, когда язык наш подобен отверстым дверям». 4. Брат сказал авве Сисою: «Усматриваю, что память Божия (умная молитва) постоянно пребывает во мне». Старец сказал: «Это невелико, что ум твой постоянно направлен к Богу; велико то, когда кто увидит себя худшим всякой твари». Старец сказал так по той причине, что истинное действие умной молитвы всегда основано на глубочайшем смирении и проистекает из него. Всякое иное действие умной молитвы неправильно, ведет к самообольщению и погибели. 5. Некоторый брат усильно просил авву Сисоя сказать ему назидательное слово, и авва сказал: «Пребывай трезвенно (бодрствуя над собою) в келлии твоей, и мысленно представь себя Богу (предстань Богу, ощутив Его присутствие) со многими слезами, в сокрушении духа, и найдешь покой». 6. Брат спросил авву Сисоя о монашеском жительстве. Авва отвечал: «Пророк Даниил сказал о себе: «хлеба вожделеннаго не ядох» (Дан. 10:3). Монашеское жительство требует непременно отвержения всех плотских наслаждений; при них оно состояться не может». 7. Сказал авва Сисой: «Какое бы ни случилось искушение с человеком, он должен предавать себя воле Божией и исповедывать, что искушение случилось за грехи его. Если же случится что доброе, должно говорить, что оно устроилось по промыслу Божию». 8. Некоторые спросили авву Сисоя: «Если брат подвергнется падению, должно ли ему каяться в течении года?» Он отвечал: «Жестоко – слово это». Они сказали: «И так в течении шести месяцев». Он отвечал: «Много». Они предложили сорок дней, а он и этот срок назвал излишним. Они сказали: «Сколько же ты назначишь? и то скажи: если падет брат, и случится вечеря любви, должно ли ему придти на эту вечерю?» Старец отвечал им: «Нет! он должен приносить покаяние в течении нескольких дней. Верую Богу моему: если брат будет приносить покаяние от всего сердца своего: то в три дня примет его Бог». 9. Брат сказал авве Сисою: «Авва! что делать мне? я пал». Старец отвечал: «Встань». Брат сказал: «Я встал, и опять пал». Старец отвечал: «Снова встань». Брат: «Доколе же мне вставать и падать?» Старец: «До кончины твоей». 10. Авва Иосиф спросил авву Сисоя: «В какое пространство времени человек может искоренить свои страсти?» Старец сказал: «Ты хочешь знать о времени (о годах)?» – «Да», – отвечал Иосиф. Старец сказал ему: «В то время, в которое восстанет какая-либо страсть, искореняй ее». 11. Брат спросил авву Сисоя: «Как мне проводить жизнь? как спастись? как угодить Богу?» Старец отвечал: «Если хочешь угодить Богу, то исступи из мира, отделись от земли, оставь тварь, приступи к Творцу, совокупи себя с Богом молитвою и плачем, и обретешь покой в этом и в будущем веке». 12. Брат спросил у аввы Сисоя, как ему жить? Старец отвечал: «То, чего ты ищешь, обретается строжайшим безмолвием и смирением». 13. Брат спросил авву Сисоя: «Что приводит к смиренномудрию?» Старец сказал ему: «Когда кто будет подвизаться, чтоб признавать каждого человека лучшим себя: то этим доставится ему смиренномудрие». 14. Поведал один из старцев: просил я авву Сисоя сказать мне назидательное слово; он сказал мне: «Монах мнением о себе должен быть ниже идолов». Я возвратился в хижину мою, и не поняв, чтоб значило быть ниже идолов, по прошествии года опять пришел к старцу и сказал ему: «Что значит быть ниже идолов?» Старец сказал мне: «Писание говорит о идолах, что «уста имут, и не глаголют; очи имут, и не видят; уши имут, и не слышат» (Пс. 134:16-17): таким должен быть и инок. Идолы суть мерзость: и монах да думает о себе, что он мерзость». 15. Некоторый мирянин шел с сыном своим к авве Сисою в гору аввы Антония. На пути сын умер. Отец не смутился, но с верою отнес его к авве и припал к ногам его вместе с сыном, как бы кланяясь ему, чтоб почить благословение. Потом отец встал, и оставив отрока при ногах аввы, вышел из келлии. Старец, полагая, что отрок продолжает поклонение, и не зная, что он умер, сказал ему: «Встань и поди отсюда». Отрок немедленно встал и вышел вон. Отец, увидев его, удивился; вошедши в келлию, он поклонился авве до земли и сказал ему о случившемся. Старец, услышав это, опечалился, потому что не хотел совершать знамений, а ученик его запретил мирянину сказывать кому-либо о совершившемся чуде до смерти старца. 16. Авва Аммон сказал авве Сисою: «Когда читают книги, хочу замечать мудрые изречения, чтоб иметь их в памяти на случай нужды». Старец отвечал ему: «Это не нужно! нужно стяжать чистоту ума и говорить из этой чистоты, возложившись на Бога»
Отрывок, характеризующий Сисой Великий
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку. Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом. – Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше? – Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров. – Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь. – Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили. Князь Андрей улыбнулся. – Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился. – Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут? Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал: – Белый! белый! Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
Преподобный Сисой Великий: Нужно стяжать чистоту ума и говорить из этой чистоты
В церковном календаре мы видим дни памяти многих пустынников. Их так много, что большинство биографий этих отцов остаются для нас неизвестными, а после прочтения, увы, скоро забываются. Действительно, нередко они очень похожи: жил человек в миру, потом оставил все и ушел в пустыню. В пустыне или подвизался в одном ските, или переходил от одного скита к другому (но попробуй представить себе географию этих передвижений, ни разу не побывав в пустыне!). Событийная составляющая теряется при пересказе жизни отцов. Впрочем, она тут – не самое главное. Думается, главнее – понять принципы, по которым жили отцы. Да, они были монахами. Но точка отсчета, которую они избирали для оценки происходящего, цель, которую ставили (Спасение) и внутреннее расположение, в общем, могут быть примером и ориентиром для каждого христианина.
Преподобный подвизался в пустыне 60 лет и считал себя недостойнейшим из людей. Смерть – некий итог жизни человека. И вот каков он был у преподобного Сисоя.
Перед смертью лицо аввы просияло, и он сказал:
— Вот, авва Антоний идет ко мне.
— Я вижу лик пророков! – сказал старец немного погодя, и лицо его просветлело еще больше.
— Вот, пришли апостолы, – стал он говорить тихо и как будто разговаривая с кем-то из святых.
– С кем он разговаривает? – недоумевали пустынники, собравшиеся вокруг преподобного Сисоя, чтобы выслушать его последние изречения.
– Вот, ангелы пришли взять мою душу, – и я молил их подождать еще несколько, чтобы успеть мне совершить покаяние… Они же сказали: «Ты не имеешь больше нужды в покаянии» –« Не знаю, начинал ли я еще его?» – Эти последние слова преподобного Сисоя дали понять ученикам его, знавшим о глубоком его смирении, что добродетель его была совершенна…
Наконец лицо подвижника просияло как солнце, и в то же время он воскликнул:
— Смотрите, Господь идет ко мне», – и с этими словами переселился в иной мир.
Думается, у такого человека есть чему поучиться в жизненном плане. Вспомним, что о нем сохранилось в предании.
***
Сказал авва Сисой Великий: Будь обесчещен (т. е. с полным терпением и охотно переноси бесчестия), вполне отвергнись своей воли, отвергни все, что приводить к попечениям мира сего и к рассеянности, и найдешь спокойствие.
***
Брат спросил авву Сисоя: отчего не отступают от меня страсти? Старец отвечал: залоги их находятся в тебе; выдай им залоги их, и они удалятся.
***
Брат спросил авву Сисоя: намереваюсь хранить мое сердце. Старец отвечал ему: как возможем охранять наше сердце, когда язык наш подобен отверстым дверям.
***
Брат сказал авве Сисою: усматриваю, что память Божия (умная молитва) постоянно пребывает во мне. Старец сказал: это невелико, что ум твой постоянно направлен к Богу; велико то, когда кто увидит себя худшим всякой твари.
***
Сказал авва Сисой: Какое бы ни случилось искушение с человеком, он должен предавать себя воле Божией и исповедывать, что искушение случилось за грехи его. Если же случится что доброе, должно говорить, что оно устроилось по промыслу Божию.
***
Некоторые спросили авву Сисоя: если брат подвергнется падению, должно ли ему каяться в течении года? Он отвечал: жестоко — слово это. Они сказали: и так в течении шести месяцев. Он отвечал: много. Они предложили сорок дней, а он и этот срок назвал излишним. Они сказали: сколько же ты назначишь? и то скажи: если падет брат, и случится вечеря любви, должно ли ему придти на эту вечерю? Старец отвечал им: нет! он должен приносить покаяние в течении нескольких дней. Верую Богу моему: если брат будет приносить покаяние от всего сердца своего: то в три дня примет его Бог.
***
Брат сказал авве Сисою: авва! что делать мне? я пал. Старец отвечал: встань. Брат сказал: я встал, и опять пал. Старец отвечал: снова встань. Брат: доколе же мне вставать и падать? Старец: до кончины твоей.
***
Авва Иосиф спросил авву Сисоя: в какое пространство времени человек может искоренить свои страсти? Старец сказал: ты хочешь знать о времени (о годах)? Да, отвечал Иосиф. Старец сказал ему: в то время, в которое восстанет какая-либо страсть, искореняй ее.
***
Брат спросил авву Сисоя: как мне проводить жизнь? как спастись? как угодить Богу? Старец отвечал: если хочешь угодить Богу, то исступи из мира, отделись от земли, оставь тварь, приступи к Творцу, совокупи себя с Богом молитвою и плачем, и обретешь покой в этом и в будущем веке.
***
Брат спросил у аввы Сисоя, как ему жить? Старец отвечал: то, чего ты ищешь, обретается строжайшим безмолвием и смирением.
***
Брат спросил авву Сисоя: что приводит к смиренномудрию? Старец сказал ему: когда кто будет подвизаться, чтоб признавать каждого человека лучшим себя: то этим доставится ему смиренномудрие.
***
Поведал один из старцев: просил я авву Сисоя сказать мне назидательное слово; он сказал мне: монах мнением о себе должен быть ниже идолов. Я возвратился в хижину мою, и не поняв, чтоб значило быть ниже идолов, по прошествии года опять пришел к старцу и сказал ему: что значит быть ниже идолов? Старец сказал мне: Писание говорит о идолах, что уста имут, и не глаголют; очи имут, и не видят; уши имут, и не слышат (Пс. 134, 16-17): таким должен быть и инок. Идолы суть мерзость: и монах да думает о себе, что он мерзость.
***
Некоторый мирянин шел с сыном своим к авве Сисою в гору аввы Антония. На пути сын умер. Отец не смутился, но с верою отнес его к авве и припал к ногам его вместе с сыном, как бы кланяясь ему, чтоб почить благословение. Потом отец встал, и оставив отрока при ногах аввы, вышел из келлии. Старец, полагая, что отрок продолжает поклонение, и не зная, что он умер, сказал ему: встань и поди отсюда. Отрок немедленно встал и вышел вон. Отец, увидев его, удивился; вошедши в келлию, он поклонился авве до земли и сказал ему о случившемся. Старец, услышав это, опечалился, потому что не хотел совершать знамений, а ученик его запретил мирянину сказывать кому-либо о совершившемся чуде до смерти старца.
***
Авва Аммон сказал авве Сисою: когда читают книги, хочу замечать мудрые изречения, чтоб иметь их в памяти на случай нужды. Старец отвечал ему: это не нужно! нужно стяжать чистоту ума и говорить из этой чистоты, возложившись на Бога.
По книге «Сочинения святителя Игнатия Брянчанинова. Том 6. Отечник».
Символ Веры
Сисой был одним из самых ярких светил среди пустынножителей и удостоился того, что Сам Спаситель незадолго до его смерти назвал его избранным сосудом пустыни.
Он еще в очень молодых летах отрекся от мира и жил сперва в Скиту под руководством аввы Гора. Он несколько лет упражнялся с самоотречением и в аскетических подвигах. Когда же пустыня Скит показалась ему слишком шумной, он переправился через Нил и уединился на горе, где незадолго до того скончался преп. Антоний.
Свежая память о добродетелях этого святого патриарха монашества разожгла его рвение, как будто бы он видел его живым и слышал из его уст дивные наставления, которые преподобный дал своим ученикам.
И повел он на горе самую высокую духовную жизнь. Его аскетические подвиги, его суровое молчание и вообще блистательный пример его иноческой добродетели доставили ему доверие всех иноков, которые имели случай его видеть, часто обращаясь к нему за советами. С каким старанием он ни старался, он не мог укрыться от многих посетителей и должен был жертвовать любовью к уединению для братской любви. Добродетель; на которой он больше настаивал, была смирение. И он мог тем лучше учить смирению, что сам он был образцом самого глубокого смирения. Один инок сказал ему однажды: «Я считаю, что я, отец, всегда предстою перед Богом». На это он ответил: «Это еще немного, сын мой. Но было бы лучше, если бы ты считал себя ниже всех тварей, потому что через это ты приобрел бы смирение». Другому в подобном же случае он сказал: «Умаляй себя, отрекись от поблажки чувствам, стань выше тщетных забот мира, и ты найдешь покой сердца».
Другой инок сказал ему, что он еще не достиг до высоты преподобного Антония.
«О, — воскликнул он, — если бы у меня было в сердце хоть одно из чувств этого великого человека, то я бы весь был объят огнем любви Божественной!»
У него было столь низкое мнение о себе, что, как ни суров был образ его жизни, он считал себя чувственным и жадным человеком и хотел, чтобы другие так же думали о нем. Его посетили отшельники и просили сказать ему несколько слов в наставление. Он извинился и оставил их говорить со своим учеником. Но данный им пример заменил с избытком словесные поучения и произвел на них большее впечатление, чем если бы он произнес им длинную речь. Во время разговора их с его учеником он на какой-то их вопрос закричал им, что Сисой — обжора, который ест без меры и без надобности. А иноки, которым было известно, как велико его воздержание, подивились его смирению и вернулись к себе вполне довольные посещением.
Конечно, лишь жажда презрения людьми и любовь к поношениям заставляли его говорить так. Он не только не нарушал правил воздержания, которые были приняты между отшельниками, но в большинстве случаев прямо забывал о пище, и его ученик Авраам был вынужден напомнить ему о трапезе. И на это он иногда удивлялся, полагая, что он уже ел. Так мало обращал он внимания на телесные нужды. Если случайно ему приходилось по гостеприимству принимать с посетителями пищу ранее положенного времени, он затем долго постился, заставляя тело оплатить снисхождение, которое он ему сделал лишь для того, чтобы исполнить долг милосердия другим. Соседние пустынники знали этот его обычай. Однажды, когда пришедший навестить его авва Адельф, епископ Никополеоса, не знал его обычаев, пригласил его позавтракать с собой в день своего отъезда, преподобный не захотел отказать ему. В то же время пришли несколько старцев и стали упрекать ученика Сисоя, что он не предварил епископа, так как было очевидно, что после этого завтрака святой наложит на себя продолжительный и строгий пост.
Как-то раз отшельники собрались, чтобы присутствовать при служении литургии. После совершения таинства один из них дважды давал ему вино. Сисой оба раза выпил понемногу более ддя того, чтобы не огорчать брата отказом, чем потому, что желал этого. Но когда монах поднес ему в третий раз, он, полагая, что в те два раза заплатил достаточно долгу учтивости, отказался, говоря, что вино вводит в искушение.
Он так опасался мирской похвалы, что, молясь иногда с воздетыми руками, он опускал их тотчас, как думал, что его могут видеть, из боязни, что его начнут еще более почитать. Однажды, совершая молитву в обществе другого пустынника,. он не мог удержаться от нескольких вздохов. Но как только он успокоился, он пожалел об этом и сказал с великим смирением этому монаху: «Прости меня, брат! Я, кажется, не истинный пустынник, если я так вздыхаю перед другими».
Всегда готовый оправдывать других, он, если видел что хорошее в других, обращал это укором себе. Прохаживаясь однажды на горе, на которой он десять месяцев никого не видал, он встретил охотника, у которого он спросил, откуда он и давно ли он не был в этом месте. «Уже одиннадцать месяцев, — отвечал охотник, — я хожу по этой горе, но не встретил никого, кроме тебя». Тогда преподобный пошел в свою келью и с чувством самоукорения, ударяя себя в грудь, говорил: «О, Сисой, ты полагал, что хранил строгое уединение, пробыв некоторое время один; а вот мирянин, который пробыл в уединении дольше тебя!»
Три отшельника, привлеченные молвой о его святости, посетили его, и один из них сказал ему: «Отец, что сделать мне, чтобы избежать адского огня?» Он ему не ответил. «А я, отец, — подхватил другой, — чем могу избежать скрежета зубов и не умирающего червя адского?» Третий спросил: «А мне что делать? Меня охватывает смертельный ужас всякий раз, как я представляю себе тьму кромешную».
Тогда преподобный ему ответил: «Признаюсь вам, братья, я никогда не думал об этих вещах; и так как я знаю, что Бог полон благости, то я надеюсь, что он сжалится надо мной». Монахи, которые ожидали более прямого и пространного ответа, удалились, выражая некоторую печаль. Но святой не захотел отпустить их недовольными, позвал их и с великим смирением им сказал: «Блаженны вы, братья, и завидую я вашей добродетели: вы мне говорили об адских муках, и я понимаю, что вы так проникнуты мыслью о них, что они могут вам много помочь, чтобы избежать грехов. А я! Что делать мне с сердцем, столь бесчувственным, что я не думаю даже, чтобы после смерти было место казни, назначенное для наказания злых! Эта бесчувственность есть, без сомнения, причина тому, что я совершаю столько грехов». Отшельники, удивленные столь смиренным ответом, просили у него прощения и возвратились домой, утверждая, что совершенно верно все то, что им рассказывали о его смирении.
Он говорил, что в течение тридцати лет он молится Иисусу Христу: «Господь мой, Иисус Христос, не дай мне сегодня согрешить языком».
— И однако, — прибавлял он, — я всегда в этом отношении грешу.
И эти слова могли быть вследствие его смирения. Он строго наблюдал молчание и уединение и постоянно держал дверь кельи запертой, чтобы его не развлекали.
Так как кротость является верной спутницей смирения, то Сисой был столько же кроток, сколько смиренен. В его ревности не было никакой горечи. Он не удивлялся ошибкам своих братьев и, далекий от упреков и негодования, с чрезвычайным терпением помогал им избавляться.
Один отшельник, живший в его соседстве, часто приходил к нему с признанием в своих грехах, и святой всегда отвечал ему: «Встань!» «Но, отец, — возразил ему однажды этот монах, — сколько же времени буду я подыматься и снова падать и снова подыматься?» «Делай это, — отвечал он ему, — пока смерть не найдет тебя павшим или поднявшимся».
Несколько иноков спросили его, не должен ли монах, который впал в прегрешения, совершать покаяние в течение целого года. «Это мне кажется слишком долго», — ответил он. «Но тогда, — сказали они, — по крайней мере шесть месяцев?» «Это много», — отвечал он. Они продолжали спрашивать: «Так, по крайней мере, сорок дней?» «И это много», — заметил он. «Так что же, — возразили братья, — ты находишь, что, если бы вскоре после его падения совершалась литургия, его можно допустить к таинству?» «Я не говорю этого, — отвечал преподобный. — Но я думаю, что благость Божия такова, что если бы он обратился к Богу с искренним раскаянием во грехе, то сам Господь принял бы его меньше, чем в три дня».
Нельзя не остановиться с особым вниманием на этих светлых взглядах великого подвижника. У нас не без прихотливости некоторые миряне замечают, что христианство слишком «черно» и слишком грозно. В самом деле, учение о благости Божией, учение о таинстве искупления в нем как будто заслонено трепетным ожиданием вечной муки. Из испуганного мозга, с детства смущенного страшными картинами адских мук, как будто вытравлен образ кроткого Пастыря, несущего на плечах погибшую овцу и оставляющего верное стадо для взыскания одной заблудившейся овцы. Так и эти простодушные иноки, со вопросники преп. Сисоя. Вместо того, чтобы укреплять свою душу памятью о разбойнике, перед которым ради его предсмертного короткого исповедания Христа открылись перед первым двери рая; памятью о первоверховном Петре, которому троекратное торжественное отречение от Христа не воспрепятствовало принять ключи рая и стать краеугольным камнем церкви; памятью о грешнице, омывшей слезами ноги Учителя и отершей их волосами, принявшими столько нечистых ласк, о чьем подвиге любви доселе по всему миру твердит Евангелие, — они распаляли свое воображение ухищренными подробностями адских мук. Одного смущал «огнь неугасающий», другого «скрежет зубов и червь не умирающий», третьего «тьма кромешная». И как мудр, и как христиански глубок был ответ инока, что он за благостью Божией и за верой в милосердие Божие забыл об адских муках!
Не поймем ли мы, что уже в силу психологических соображений гораздо полезнее для души более помнить о благости Божией, чем об угрозе адских мук? В этих земных наших делах для кротких и благостных людей мы будем работать с большим усердием, чем для сурового требователя. И вечная запуганность души вовсе не соответствует величию жертвы Христовой и делу искупления. Переживая в душе вечную Пасху, полные чувства «радости спасения», мы легче избежим всякого зла и лучше сохраним себя, чем в постоянном страхе.
Такой же интерес представляет разговор преподобного с теми иноками, которые непременно желают ограничить милосердие Божие известным сроком и не могли понять, что мгновенного дуновения благодати Богу достаточно для того, чтобы возродить падшую душу, и привлекши ее к себе великим движением Отчей любви, сразу исцелить все ее раны. Они не могли понять, что Бог есть прежде всего существо недостижимое и что могущество Его благодати не может быть определено ничтожными и жалкими мерами нашего убогого земного рвения…
Вот еще несколько случаев, в которых высказались взгляды преп. Сисоя. Один отшельник спросил его: «Если в мою келью войдет разбойник, чтобы меня убить, то, чувствуя, что я сильнее его, могу ли я убить его сам?» «Нет, — отвечал преподобный, -но предоставь его Богу. Ибо, в какой ни находишься опасности, должно думать, что это наказание за грехи. А когда случается что-нибудь хорошее признавать, то мы обязаны этим лишь благости Божией».
Еще один отшельник спросил его, должен ли он остановить вожатого, если в дороге увидит, что тот сбивает его с настоящего пути. Он ответил: «Не советовал бы тебе». «Так что же, — возразил отшельник, — надо допустить, чтобы я из-за него заблудился?» На это преподобный рассказал следующую притчу: «Иноки часов двенадцать находились в пути. Их застала ночь, и они удостоверились, что их проводник их обманывает. Однако они не захотели нарушать молчания, чтобы его обличить, и всякий из них подумал в сердце, что он увидит свою ошибку, когда наступит день, и выведет тогда их на настоящую дорогу. Так терпеливо следовали они за ним и прошли около двенадцати миль. Когда настало утро, проводник заметил свою ошибку и сильно перед ними извинялся. Они ему кротко отвечали: «Мы этого остерегались, но ничего не хотели сказать тебе». Этот человек удивился их терпению, их настойчивости в сохранении молчания и получил от этого большую духовную пользу.
У преподобного было правило, что отшельник не должен выбирать такой ручной труд, который ему более нравится. Он не желал также, чтобы брат, по преклонному возрасту или ради немощи нуждавшийся в помощи братьев, свободно повелевал ими. «Когда люди сделали так уже много, — говаривал он, — что о нас заботиться, к чему нам еще приказывать?» Его ученик, служивший ему, был вынужден совершить путешествие. Много других братьев предложило ему свою помощь, но преподобный терпеливо дожидался его возвращения. Чтобы испытать его, Бог попустил, что сарацины дошли до его горы, что они ограбили его ученика и унесли тот малый запас провизии, который у него был. Когда варвары удалились, преподобный с учеником отправился искать по полям какое-нибудь пропитание, и когда святой старец нашел несколько зерен ячменя, он положил часть в рот, а остальные отдал ученику.
Бог возвышает тех, которые себя унижают. И он даровал преп. Сисою дар чудес. Но так как все, что привлекало к нему уважение людей, тревожило его смирение, он не выносил ничего, что распространяла о нем слава; и можно было добиться от него чуда лишь тогда, когда прибегали к какой-либо уловке.
Так поступил один человек, направлявшийся к нему за благословением со своим очень еще молодым сыном. Мальчик умер в дороге. Но отец, не печалясь и глубоко веря в молитвы преп. Сисоя, отнес умершего к святому. Войдя в его келью, он положил мальчика у его ног, как будто тот не умирал, чтобы он благословил их обоих. После того, как святой совершил над ними молитвы, отец встал и вышел из кельи, оставляя труп сына с преподобным. Отшельник, видя, что тот не двигается сказал ему, чтобы он встал и шел за отцом. Мертвец ожил и исполнил это приказание. Тогда счастливый отец, в восторге ворвавшись к преподобному, объявил ему, что он сотворил, и прославлял за воскрешение своего сына. Но Сисой, ужасно боявшийся, чтобы кто не узнал о его чудесах, чрезвычайно был этим опечален и велел передать этому человеку через своего ученика, чтобы он всячески остерегался говорить об этом до его смерти. Преподобный Сисой избавил также этого самого ученика от жестокого покушения, молясь Христу Спасителю в простоте своего горячего сердца: «Господи, я не отойду от Тебя, пока Ты не избавишь его от одержащего его искушения».
Нельзя удивляться тому, что его молитва была так действенна, потому что он влагал в нее необыкновенный жар, потому что его моления были так возвышенны, что доходили до экстаза. Иногда его сердце так всецело было охвачено огнем любви Божественной, что, едва вынося его силу, он облегчал себя частыми вздохами, не видя этого и даже против своей воли.
Доверие, которое отшельники имели к нему, заставляло его заботиться о них, и он с чрезвычайным вниманием вооружал их против новшеств ересей. Несколько ариан осмеливались прийти к его горе, чтобы распространить между братией свое учение. Он им ничего не стал возражать, но приказал своему ученику прочесть в их присутствии трактат, составленный святителем Афанасием против их заблуждения. Это чтение выяснило всю лживость их догматов и затворило им уста. Обличив их таким образом, он отпустил их со своей обычной кротостью. Его ученик Авраам, видя, насколько он удручен годами и немощами, сказал ему, что ему было бы хорошо перейти поближе к обитаемым странам, где бы ему могли легче помочь. На это он ответил: «Если вы это находите нужным, отведите меня в такое место, где бы не было женщин». «Но, — отвечал ученик, — они всюду, кроме пустыни». «Если это так, — ответил он, — отведите меня в пустыню».
Из собрания его изречений можно понять, что он уступил желанию ученика и отправился на некоторое время в Клисму, город, расположенный на берегу или вблизи Красного моря. Там посетили его несколько мирян и желали вступить с ним в большие прения, но он молчал. Тогда один из них сказал другим: «Зачем вы надоедаете этому доброму старику: он не ест, потому не может и говорить». Тогда преподобный заговорил и ответил им: «Я ем, когда требует этого телесная нужда».
Авва Аммон пришел также навестить его и, видя, что он тоскует по своему уединению, стал ему доказывать, что, удрученный старостью, он нуждается в помощи, которую не мог бы иметь в пустыне. Но преподобный, бросив на него печальный взгляд, сказал: «Что говоришь ты мне, Аммон? Свобода духа, которой я там наслаждался, не заменяла ли мне всего!» Наконец, когда этот Божий человек вернулся в свое дорогое уединение и был уже при конце своего жизненного пути, отшельники собрались вокруг него, чтобы принять от него его последние мысли и чувства. Его лицо сияло и, как бы восхищенный уже вне тела, он говорил: «Вот авва Антоний идет ко мне». Немного позже он воскликнул: «Я вижу лик пророков». И в эту минуту его лицо стало еще лучезарнее. Он произнес еще: «Вот идут апостолы!» И продолжал говорить тихо, как будто беседовал с какими-то святыми людьми. Отшельники просили его объяснить, с кем он говорит, и он произнес: «Вот ангелы пришли принять мою душу; я прошу их подождать немного, чтобы дать мне время на покаяние». Они ответили ему: «Отче, тебе не нужно больше каяться», а он возразил; «Я не уверен в том, что я даже приступил к покаянию». Наконец его лицо просияло, как солнце, и в то же время он воскликнул: «Видите, видите. Спаситель идет ко мне!» Он отошел, произнося эти слова, и его келья в ту минуту наполнилась Небесным благоуханием.
Он почил около 429 года, по меньшей мере семьдесят два года спустя после того, как он удалился на гору преп. Антония, что показывает, что он пришел туда очень молодым и скончался в глубокой старости.
Е. Поселянин — Пустыня. Очерки из жизни фиваидских отшельников
Память преподобного отца нашего Сисоя Великого
Память 6 июля
Измлада возлюбив Бога, преподобный Сисой взял на себя иго креста и с усердием последовал за Христом, подвизаясь в пустынях египетских подвигами поста; он проводил жизнь равноангельскую, – смирением и молитвою побеждая полчища невидимых врагов. Местом его подвигов была пустынная гора, в которой подвизался преподобный Антоний Великий, и сам блаженный Сисой был подражателем жития Антониева. За свое смиренномудрие он получил такую благодать от Бога, что даже воскрешал мертвых, как явствует из Патерика4412, где о святом Сисое сообщается следующее.
Некий мирянин отправился к авве Сисою на Антониеву гору за благословением, взяв с собою сына, малолетнего отрока. Случилось, что в дороге, разболевшись, сей отрок умер; но его отец не смутился, и с верою понес мертвеца к старцу. Войдя в келлию преподобного, он упал к ногам его, положив у ног преподобного и своего умершего сына, как будто тот испрашивал у него благословения и молитвы. После того, как старец совершил молитву и преподал благословение, мирянин вышел вон, оставив ребенка лежащего мертвым у ног старца. Старец не заметил, что ребенок мертв и, предположив, что он ждет благословения, сказал ему:
– Встань, дитя, и уходи отсюда.
И мертвец немедленно воскрес и пошел в след за отцом.
Тогда человек тот, увидав своего сына живым, возвратился с ним к старцу и, поклонившись, воздал ему благодарность. Старец, уразумев, что воскресил мертвого, весьма опечалился, ибо он не желал иметь славы чудотворца, и запретил тому человеку рассказывать о случившемся до самой его кончины.
Сего богодухновенного отца братия некогда спросили:
– Если брат впадет в грех, довольно ли ему для покаяния одного года?
– Жестоко слово сие, – отвечал на сей вопрос старец.
Тогда братия сказали:
– Итак согрешившему подобает каяться только шесть месяцев?
– Много, – отвечал старец.
– Может быть, – снова спросили братия, – для его покаяния достаточно сорока дней?
– Много, – снова ответил старец.
Потом он сказал:
– Я верую в милосердие Человеколюбца Бога, и если человек покается всею душою, то Бог примет его покаяние в течение трех дней.
Один брат снова спросил старца, говоря:
– Как поступить мне, отче, так как я впал в грех?
– Исправься, чадо, – отвечал старец, – и спасешься.
– Но я, по исправлении, снова пал, – отвечал брат.
– Снова исправься, – сказал старец.
– До каких же пор, – спросил брат, – будет продолжаться мое падение и восстание?
– Пока не наступит твой конец и застанет тебя или в добре, или во зле; поэтому должно всегда пребывать в исправлении, дабы в нем же и кончина застигла.
Был у сего преподобного отца ученик Аполлос. По силе вражьего коварства в числе прочих пожеланий и искушений у него явилось желание священнического сана. В сновидениях ему являлись бесы в образе святителей, хиротонисавшие его во епископа. Пробудившись от сна, он начал упрашивать старца, дабы тот приказал идти ему в город к архиерею принять рукоположение во священника. Но старец воспрещал ему сие и, поучая его, вразумлял не искать сана выше своего достоинства. Огорчившись постоянным поучением и наставлением старца, Аполлос тайно бежал от него и удалился к родственникам в Александрию, дабы при содействии последних скорее получить пресвитерский сан.
Когда Аполлос шел по дороге, встретился ему в образе неизмеримо высокого человека бес. Он был наг и черен, с отвратительным лицом, с толстыми губами и железными ногтями. Имея звериное подобие, он в то же время был похож и на мужчину и на женщину. Распространяя смрад, бес являл пред глазами Аполлоса такое бесстыдство, что сего невозможно даже передать на письме. Кинувшись Аполлосу на шею, бес обнимал его руками и часто целовал. Аполлос ограждал себя крестным знамением и вырывался из рук его. Но бес говорил ему:
– Зачем ты убегаешь от меня? Знай, что ты мой, и люблю я тебя, ибо ты исполняешь мои желания. Я потому-то и пришел к тебе, дабы сопровождать тебя, до тех пор, пока не доведу до конца всех твоих желаний.
Будучи не в состоянии переносить его смрад и бесстыдство, Аполлос возвел очи на небо и громким голосом возопил:
– Боже, молитвами отца моего Сисоя, помоги мне и избавь меня от сей напасти!
И вот бес, отступивши от него на небольшое расстояние, преобразился в красивую нагую женщину и сказал ему:
– Подойди и удовлетвори твоему желанию, потому что ты много успокаивал меня твоими помыслами в своем сердце.
– Я хотел сделать тебя, – сказал потом бес, – священником и епископом, но молитвы Сисоя, сластолюбивого старца, отгоняют меня от тебя.
С сими словами бес стал невидим.
Объятый сильным страхом, Аполлос возвратился к старцу и припавши к его ногам, исповедал пред ним всё происшедшее и просил прощения. Он рассказал также и братии, какие страдания претерпел он от обольщения диавольского и как помогли ему молитвы преподобного отца Сисоя.
Поистине молитва его была сильна для отгнания бесов. Она и от другого ученика старца Сисоя, по имени Авраама, отогнала мучившего его нечистого духа. Все злые духи бежали от него, не смея приблизиться к храброму и непобедимому воину Христову.
Преподобный Сисой прожил в пустыне шестьдесят лет. Когда он уже был при смерти (причем в это время у него находились братия), просветилось лицо его, как свет, и он сказал братии:
– Вот, пришел авва Антоний.
Затем, немного помолчав, он снова сказал:
– Вот, пришел лик пророков.
И снова он просиял еще более и сказал:
– – Вот, пришел лик Апостолов.
И вдвойне просияло лицо его, и он беседовал с невидимыми лицами.
Братия упрашивали его, говоря:
– Отче, скажи нам: с кем ты ведешь беседу?
И он сказал им:
– Это ангелы пришли взять меня, но я молюсь им, дабы они оставили меня на короткое время, чтобы я мог покаяться.
– Тебе нет нужды в покаянии, отче, – сказали ему братия.
На сие старец ответил:
– Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало покаяния моего.
Но все братия знали, что он совершен в добродетелях. После сего он снова просиял еще сильнее и лицо его стало как солнце, и все убоялись сего. Тогда старец сказал:
– Вот, приходит Господь, взирайте все. Он говорит: принесите Мне избранный сосуд из пустыни!
С сими словами преподобный предал дух свой Господу4413. В сей момент появилась молния и храмина наполнилась благоуханием.
Закончив такою блаженною кончиною временную жизнь свою, преподобный Сисой переселился в жизнь бесконечную. И ныне он водворяется со Христом и наслаждается Его лицезрением вместе с теми ликами святых, коих он видел при своей кончине.
По молитвам преподобного отца нашего Сисоя, да сподобимся и мы сей радости благодатию Господа нашего Иисуса Христа, Емуже слава во веки. Аминь.
Тропарь, глас 1:
Пустынный житель, и телеси ангел, и чудотворец явился еси, богоносе отче наш Сисое, постом, бдением, молитвою небесная дарования приим, исцеляеши недужныя, и души верою притекающих ти. Слава давшему тебе крепость: слава венчавшему тя: слава действующему тобою всем исцеления.
Кондак, глас 4:
Подвизався, ангел на земли виден был еси, озаряя, преподобне, помышления верных богознаменьми всегда: темже тя верою, Сисое, почитаем.
