Житие Преподобного Сергия Радонежского
В основе настоящего издания Жития Преподобного Сергия Радонежского (в переводе на русский язык) лежат две древнерусские редакции Жития, создававшиеся в разное время тремя авторами – Епифанием Премудрым, Пахомием Логофетом (Сербом) и Симоном Азарьиным.
Епифаний Премудрый, известный книжник начала XV века, инок Троице-Сергиевой Лавры и ученик Преподобного Сергия, написал самое первое Житие Преподобного через 26 лет после его смерти – в 1417–1418 годах. Для этого труда Епифаний в течение двадцати лет собирал документальные данные, воспоминания очевидцев и свои собственные записи. Великолепный знаток святоотеческой литературы, византийской и русской агиографии, блестящий стилист, Епифаний ориентировался в своем сочинении на тексты южнославянских и древнерусских Житий, мастерски применив изысканный, насыщенный сравнениями и эпитетами стиль, получиший название «плетение словес». Житие в редакции Епифания Премудрого кончалось преставлением Преподобного Сергия. В самостоятельном виде эта древнейшая редакция Жития не дошла до нашего времени, а ее первоначальный облик ученые реконструировали по позднейшим компилятивным сводам. Помимо Жития, Епифаний создал также Похвальное слово Сергию.
Первоначальный текст Жития сохранился в переработке Пахомия Логофета (Серба), афонского монаха, жившего в Троице-Сергиевом монастыре с 1440 по 1459 год и создавшего новую редакцию Жития вскоре после канонизации Преподобного Сергия, состоявшейся в 1452 году. Пахомий изменил стилистику, дополнил текст Епифания рассказом об обретении мощей Преподобного, а также рядом посмертных чудес, он же создал службу Преподобному Сергию и канон с акафистом. Пахомий неоднократно исправлял Житие Преподобного Сергия: по мнению исследователей, существует от двух до семи Пахомиевых редакций Жития.
В середине XVII века на основе переработанного Пахомием текста Жития (так называемой Пространной редакции) Симон Азарьин создал новую редакцию. Слуга княжны Мстиславской, Симон Азарьин пришел в Лавру, чтобы излечиться от болезни, и был исцелен Архимандритом Дионисием. После этого Симон остался в монастыре и шесть лет был келейником преподобного Дионисия. С 1630 по 1634 год Азарьин состоял Строителем в приписном к Лавре Алатырском монастыре. После возвращения с Алатыря, в 1634 году Симон Азарьин стал Казначеем, а спустя двенадцать лет Келарем монастыря. Кроме Жития Преподобного Сергия, Симон создал Житие преподобного Дионисия, закончив его в 1654 году.
Житие Сергия Радонежского в редакции Симона Азарьина вместе с Житием Игумена Никона, Похвальным словом Сергию и службами обоим святым было напечатано в Москве в 1646 году. Первые 53 главы Симоновой редакции (до рассказа об инокине Мариамии включительно) представляют собой текст Жития Епифания Премудрого в обработке Пахомия Логофета (Серба), который Симон разбил на главы и несколько переработал стилистически. Следующие 35 глав принадлежат собственно Симону Азарьину. Готовя Житие к изданию, Симон стремился собрать наиболее полный список сведений о чудесах Преподобного Сергия, известных со времени кончины святого до середины XVII века, но на Печатном дворе, как пишет сам Азарьин, мастера с недоверием отнеслись к его рассказу о новых чудесах и по своему произволу напечатали только 35 глав о чудесах, собранных Симоном, опустив остальные. В 1653 году по поручению Царя Алексея Михайловича Симон Азарьин доработал и дополнил Житие: он вернулся к неопубликованной части своей книги, добавил в нее ряд новых рассказов о чудесах Преподобного Сергия и снабдил эту вторую часть обширным предисловием, однако эти дополнения не были тогда изданы.
Первый раздел настоящего текста включает в себя собственно Житие Преподобного Сергия Радонежского, кончающееся его преставлением. 32 главы этого раздела представляют собой редакцию Жития, сделанную Пахомием Логофетом. Второй раздел, начинающийся повествованием об обретении мощей Сергия, посвящен посмертным чудесам Преподобного. Он включает в себя редакцию Жития Симона Азарьина, опубликованную им в 1646 году, и его позднюю часть 1653 года, содержащую добавления о новых чудесах и начинающуюся с предисловия.
Первые 32 главы Жития, а также Похвальное слово Преподобному Сергию приводятся в новом переводе, сделанном в ЦНЦ «Православная Энциклопедия» с учетом перевода М. Ф. Антоновой и Д. М. Буланина (Памятники литературы Древней Руси XIV – сер. ХV в. М., 1981. С. 256–429). Перевод глав 33–53, также как и остальных 35 глав, принадлежащих перу Симона Азарьина, осуществлен Л. П. Медведевой по изданию 1646 года. Перевод позднейших добавлений Симона Азарьина 1653 года сделан Л. П. Медведевой по рукописи, изданной С. Ф. Платоновым в Памятниках древней письменности и искусства (СПб., 1888. Т. 70). Разбивка на главы Пахомиевой редакции Жития сделана в соответствии с книгой Симона Азарьина.
Слава Богу за все и за все дела, ради которых всегда прославляется великое и трисвятое приснославимое имя! Слава Вышнему Богу, в Троице славимому, Который есть наше упование, свет и жизнь, в Которого мы веруем, в Которого мы крестились. Которым мы живем, движемся и существуем! Слава Показавшему нам жизнь мужа святого и старца духовного! Господь знает, как прославить славящих Его и благословить благословляющих Его, и всегда прославляет Своих угодников, славящих Его чистой, богоугодной и добродетельной жизнью.
Благодарим Бога за Его великую благость к нам, как сказал апостол: «Благодарение Богу за неизреченный дар Его!
» [2 Кор. 9, 15]. Ныне же мы должны особенно благодарить Бога за то, что Он даровал нам такового святого старца, я говорю о господине Преподобном Сергии, в нашей Русской земле и в нашей северной стране, в наши дни, в последние времена и годы. Гроб его находится у нас и перед нами, и, приходя к нему с верой, мы всегда получаем великое утешение нашим душам и большую пользу; воистину это великий дар, дарованный нам от Бога.
Я удивляюсь тому, что минуло столько лет, а Житие Сергия не написано. Я горько опечален тем, что с тех пор как умер этот святой старец, пречудный и совершенный, прошло уже двадцать шесть лет, и никто не дерзнул написать о нем – ни близкие ему люди, ни далекие, ни великие, ни простые: великие не хотели писать, а простые не смели. Через год или два после смерти старца я, окаянный и дерзкий, осмелился начать это дело. Вздохнув к Богу и попросив молитв старца, я начал подробно и понемногу описывать жизнь старца, говоря самому себе: «Я не возношусь ни перед кем, но пишу для себя, про запас, на память и для пользы». За двадцать лет у меня составились свитки, в которых для памяти были записаны некоторые сведения о жизни старца; часть записей была в свитках, часть в тетрадях, но не по порядку – начало в конце, а конец в начале.
Так я ждал в то время и в те годы, желая, чтобы кто-нибудь значительнее и разумнее меня написал о Сергии, а я бы пошел поклониться ему, чтобы и меня он поучил и вразумил. Но, расспросив, я услышал и точно узнал, что никто и нигде так и не собрался написать о старце; и когда я вспоминал или слышал об этом, то недоумевал и размышлял: почему тихая, чудная и добродетельная жизнь Преподобного оставалась не описанной столь долгое время? Я несколько лет пребывал как бы в безделье и в размышлении, недоумевая, скорбя в печали, удивляясь умом, побеждаемый желанием. Наконец меня объяло непреодолимое желание хотя бы как-то начать писать, пусть немногое из многого, о жизни Преподобного старца.
Я нашел старцев, мудрых в ответах, рассудительных и разумных, и спросил их о Сергии, чтобы разрешить свое сомнение, следует ли мне о нем писать. Старцы сказали мне в ответ: «Насколько плохо и не подобает спрашивать о жизни нечестивых, настолько же не подобает забывать жизнь святых мужей, не описывать ее, предавать молчанию и оставлять в забвении. Если будет написано Житие мужа святого, то от этого будет большая польза и утешение и писателям, и рассказчикам, и слушателям; если же не будет написано Житие святого старца, а знавшие и помнившие его умрут, то нужно ли такую полезную вещь оставлять в забвении и, как пучине, предавать молчанию. Если не будет написано его Житие, то как узнать незнавшим его, каков он был или откуда происходил, как родился, как вырос, как постригся, как воздержанно подвизался, как он жил и каков был конец его жизни? Если же Житие будет написано, то, услышав о жизни старца, кто-нибудь последует его примеру и от этого получит пользу. Великий Василий1 пишет: «Будь подражателем праведно живущим и запечатлей их жизнь и деяния в своем сердце». Видишь, он повелевает Жития святых писать не только на пергамене, но и в своем сердце пользы ради, а не скрывать и не таить, ведь следует хранить тайну цареву, а дела Божии проповедовать – дело доброе и полезное».
Поэтому мне пришлось допытываться и расспрашивать древних старцев, хорошо и точно знавших жизнь его, как говорит Священное Писание: «Спроси отца своего, и он возвестит тебе, и старцев твоих, и они скажут тебе
» [Втор. 32, 7]. Все, что я услышал и узнал, сказали мне отцы, кое-что я услышал от старцев, кое-что видел своими глазами, что-то слышал из уст самого Сергия, что-то узнал от человека, прислуживавшего ему немалое время и лившего воду на руки его, и еще кое-что я слышал от старшего брата Сергия Стефана, родного отца Феодора, Архиепископа Ростовского2; часть сведений я узнал от других старцев, древних летами, достоверных очевидцев рождения Сергия, воспитания, обучения грамоте, возмужания и юности – до самого пострижения его; третьи старцы были очевидцами и правдивыми свидетелями его пострижения, начала пустынножительства и поставления его на игуменство; о других событиях у меня были другие повествователи и рассказчики.
Однако, взирая на множество трудов и великих подвигов старца, я был как бы безгласен и бездеятелен, ужасаясь, недоумевая и не находя нужных слов, достойных его деяний. Как могу я, бедный, в нынешнее время по порядку описать все житие Сергия и рассказать о многих его подвигах и бессчетных трудах? С чего начну, чтобы по достоинству поведать слушателям обо всех его деяниях и подвигах? Что подобает вспомнить прежде всего? Какие слова нужны для похвалы ему? Откуда возьму искусство, необходимое для этого рассказа? Как поведаю такую трудно передаваемую повесть – не знаю, не будет ли это выше моих сил? Как невозможно маленькой лодке увезти большой и тяжелый груз, так же превосходит нашу немощь и ум этот рассказ.
Хотя этот рассказ выше наших сил, но мы все же молимся Всемилостивому и Всесильному Богу и Пречистой Его Матери, чтобы Он вразумил и помиловал меня, неученого и неразумного, чтобы Он дал мне дар слова, который раскроет уста мои, – не моего ради недостоинства, но ради молитв святых старцев. Я призываю на помощь самого Сергия с осеняющей его духовной благодатью, чтобы он был мне помощником и поддержкой в рассказе, а также его стадо, призванное Богом, – благое сообщество, собор честных старцев. К ним я со смирением припадаю, касаюсь стоп их и призываю и побуждаю на молитву. Я всегда очень нуждаюсь в их молитвах, особенно же сейчас, когда начинаю это описание и хочу рассказать эту повесть. Пусть никто не осуждает меня, дерзающего на это: я сам не имел бы возможности и сил начать это повествование, но любовь и молитва Преподобного старца влечет и тревожит мой ум и принуждает рассказывать и писать.
Следует яснее сказать, что хотя бы я, недостойный, и мог писать, но мне все же следовало бы со страхом молчать и на уста свои наложить перст, зная свою немощь, а не произносить устами неподобающие слова, и не следовало бы дерзать на дело, которое выше моих способностей. Однако печаль напала на меня и сожаление охватило меня: жизнь этого великого святого старца, знаменитого и прославленного, всюду известна – в дальних странах и городах рассказывают об этом муже, известном и славном, и за столько лет Житие его не было составлено и написано! Я думал это предать молчанию и погрузить в пучину забвения. Если житие старца не будет описано, но предано забвению, если у нас не останутся воспоминания и писания о нем, то святому старцу от этого не будет вреда, ведь тем, имена которых Богом записаны на Небесах, нет надобности в писаниях и воспоминаниях человеческих. Но мы сами тогда не получим пользы, пренебрегши таким полезным делом. И поэтому, все собрав, начинаем наше повествование, чтобы и другие монахи, не видевшие старца, прочли этот рассказ, последовали добродетели старца и поверили в его жизнь, ведь сказано: блаженны невидевшие и уверовавшие
[Ин. 20, 29]. Одна забота печалит и удручает меня более других: если я не напишу и никто другой не напишет Жития, то боюсь быть осужденным, согласно притче о негодном рабе, закопавшем талант и обленившемся3. Добродетельный старец Сергий, чудный страстотерпец, неленостно всегда подвизался в добрых подвигах и никогда не был праздным – мы же не только сами не подвизаемся, но даже об известных чужих трудах, которыми полна жизнь Сергия, ленимся сообщить в повести, рассказать слушателям.
Теперь же, если Бог подаст, я хотел бы начать с самого рождения старца и описать его младенчество, детство, юность, иноческую жизнь, игуменство – до самой кончины его, чтобы не были забыты его великие подвиги, чтобы не была забыта его жизнь, чистая, тихая и богоугодная, но, смущенный, я боюсь приступить к написанию повести, не смею и недоумеваю, как начать писать, ведь это дело выше моих сил, поскольку я немощен, неучен и неразумен.
Однако я надеюсь на Милосердного Бога и на молитву Его угодника, Преподобного старца, и прошу у Бога милости, благодати, дара слова, разума и памяти. И если Бог подаст мне это, вразумит и научит меня, Своего недостойного раба, то я не отчаиваюсь получить Его благую милость и сладостную благодать. Ибо Он может творить все что хочет: может даровать слепым прозрение, хромым хождение, глухим слух, немым речь. Так и мое помрачение ума Он может просветить, неразумие поправить и мое неумение сделать умением во имя Господа нашего Иисуса Христа, сказавшего: «…без Меня не можете делать ничего
» [Ин. 15, 5] и еще: «
Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете
» [Мф. 7, 7]. Я призываю на помощь Господа Бога нашего, Спасителя и Помощника, ибо Он есть Бог наш, щедрый Даятель благ, Дарователь богатых даров, премудрости Наставник и Податель разума, заблуждающихся Исправление, научающий людей разуму, дающий умение неумеющим, дающий молитву молящемуся, дающий просящему мудрость и разум, дающий всякое благое дарование, дающий дар на пользу просящим, дающий хитрость незлобивым и юному отроку – благоразумие и ум, проповедание же слов Его просвещает и дает разум младенцам.
На этом я заканчиваю предисловие, помянув Бога и призвав Его на помощь: благо есть с Богом начать дело, и с Богом кончить его, и с Божиими рабами беседовать, и о Божием угоднике писать повесть. Начнем же самое главное – возьмемся за повествование, приступим к началу рассказа и так начнем описание жизни старца в Боге.
Благослови, отче! Преподобный отец наш Сергий родился от родителей благородных и благоверных – от отца, звавшегося Кириллом, и матери по имени Мария, которые были Божиими угодниками, праведными пред Богом и людьми и исполненными и украшенными всякими добродетелями, что Бог любит4. Бог не попустил, чтобы младенец, которому предстояло воссиять, родился от неправедных родителей, но сначала Бог создал и предуготовал таковых праведных родителей и потом от них произвел Своего угодника. О достохвальная чета! О блаженнейшие супруги, бывшие родителями таковому младенцу! Сначала подобает почтить и похвалить родителей его, и это будет неким добавлением к похвалам и почестям ему. Ибо было необходимо, чтобы Сергий был дарован Богом для блага, спасения и пользы многих людей, и поэтому не пристало таковому младенцу родиться от неправедных родителей, и другим, то есть неправедным, родителям не пристало бы родить таковое дитя. Бог его даровал только тем, избранным, родителям, что и случилось: добро с добром соединилось и лучшее с лучшим.
Было же и чудо некое до рождения его: случилось нечто такое, что нельзя предать забвению. Когда ребенок еще был в утробе матери, однажды в воскресенье мать его пришла в церковь, как обычно, ко святой литургии. Она стояла с другими женщинами в притворе, а когда должны были приступить к чтению святого Евангелия и все люди стояли молча, младенец внезапно вскрикнул в утробе матери, так что многие изумились этому крику – преславному чуду, совершившемуся с младенцем. И вот снова, в самом начале Херувимской песни, на словах «Иже херувимы…», младенец внезапно начал громко верещать в утробе, еще громче, чем в первый раз, и его голос разносился по всей церкви. Мать его стояла в ужасе, и женщины, бывшие там, недоумевали и говорили: «Что же будет с этим младенцем?» Когда же иерей возгласил: «Вонмем. Святая святым!» – младенец снова, в третий раз, громко закричал.
Мать его чуть не упала на землю от сильного страха и, ужасаясь, охваченная сильным трепетом, начала тихо плакать. Остальные женщины подошли к ней и стали расспрашивать: «Нет ли у тебя за пазухой младенца в пеленках, мы слышали детский крик, раздававшийся на всю церковь?» Она же в растерянности, из-за сильных рыданий, не могла им ответить, лишь промолвила: «Спросите, – сказала она, – у других, а у меня нет ребенка». Они же допытывались, спрашивая друг друга, искали и не нашли, потом снова обратились к Марии, говоря: «Мы по всей церкви искали и не нашли младенца. Кто же тот младенец, который кричал?» Мать его, не в силах утаить того, что произошло и о чем они спрашивали, ответила им: «Младенца за пазухой у меня нет, как вы думаете, но в утробе у меня ребенок, еще не родившийся. Он и кричал». Женщины сказали ей: «Как может быть дарован голос младенцу до рождения, еще находящемуся в утробе?» Она же ответила: «Я сама тому удивляюсь, я вся объята страхом и трепещу, не понимая случившегося».
Предисловие
В истории русской святости Преподобный Сергий занимает особое место – он основатель Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, которую называют сердцем России.
С ним связано духовное возрождение Руси после монголо-татарского ига. Уйдя в лесную пустыню, Преподобный Сергий стал духовным отцом и наставником множества иноков. Его по праву считают восстановителем общежительного монашества на Руси – множество обителей было основано и учениками Преподобного и учениками его учеников. Много подвижников было и в самой Троицкой обители, и ныне Преподобный пребывает в Лавре среди учеников-подвижников, как солнце среди звезд.
Образ Преподобного Сергия сквозь века вдохновлял ищущих «жития иноческого», вплоть до новомучеников и исповедников XX века, многие из которых тоже считали себя учениками аввы Сергия.
Немало сделал Преподобный и для укрепления российской государственности – он дал великому князю Дмитрию Донскому благословение на Куликовскую битву, ставшую началом освобождения от монголо-татарского ига, и одновременно положившую начало духовному объединению народа, населявшего тогда различные удельные княжества. Недаром впоследствии богомольные хождения к Троице – к мощам Преподобного Сергия – считались для великих князей и царей делом государственным.
Во времена Смуты обитель «чудотворца Сергия» стала последним оплотом российской государственности, устоявшим под натиском чужеземного вторжения и мятежа. И именно призыв Троицкой братии – духовных наследников Преподобного – способствовал освобождению и возрождению России.
В близкое нам время, в XX веке, Троицкая обитель аввы Сергия была первым монастырем, открытым и возрожденным после тяжелой войны и среди непрекращающегося гонения на веру. В самое тяжелое время у святых мощей Преподобного возносилась молитва и о спасении России и о возрождении Русской Церкви. И эта молитва была услышана Богом.
Помимо глобального значения Преподобного Сергия, для многих верующих сердец он – личный молитвенник, ходатай и целитель, к которому всегда можно обратиться, прося его молитвенного предстательства перед Богом.
О святой жизни Преподобного Сергия, вдохновившей многих на подвиги во славу Божию и ставшей образцом для всех поколений православных христиан, о чудесной помощи Преподобного многим людям, об обители Радонежского чудотворца, Троице-Сергиевой Лавре, рассказывается в данной книге.
Анна Маркова
