Иночество или монашество
Инок — это калька от греческого слова, означающего «одинокий, уединенный». Во всех старых словарях слова «инок» и «монах» — синонимы. Так, например, в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона читаем: «Инок — то же, что монах», собственно «одинокий» (инокини) прямой перевод греческого μοναχός.
В полном церковно-славянском словаре протоиерея Григория Дьяченко: «Инок-монах, чернец. Название имеет от того, что иначе должен вести жизнь свою от мирского поведения. Иночествовать — монашескую жизнь вести».
Ф. М. Достоевский в своем романе «Братья Карамазовы» «русским иноком» называл иеросхимонаха старца Зосиму.
Действительно, изначально иноком или монахом называли человека, который жил в удалении от мира, молясь Богу. Позже эти слова стали иметь разное значение. И в современном Православии «инок» и «монах» это не одно и то же. Согласно «Положению о монастырях и монашествующих», можно уяснить разницу между этими двумя понятиями, человек, который стремится стать монахом, поработав в монастыре три года или более в качестве послушника, может стать рясофорным монахом, носящим рясу. В ряде монастырей иноку в отличие от рясофорного монаха помимо пострига, облачения в рясу и камилавку дают еще и клобук (головной убор).
Таким образом, инок — это человек, стоящий на первой ступени к тому, чтобы стать монахом. Иногда иноку дают уже новое имя. Инок дает обещание пожизненно оставаться в монастыре, служа Богу, братии и людям. Однако, он еще не дает обетов, которые дает монах, а именно — сохранение целомудрия, послушания и нестяжания.
Нестяжание
Произвольная нищета – отчуждение сердца от всего земного и даже необходимого. Иисус Христос есть образец нищеты. Монах должен лишать себя всего, что могло напоминать о мирском. Ищущий совершенства духовного должен оказаться от предметов роскоши, а лучше ограничить свои потребности. Христос не заповедует, но дает совет «продай имение свое и раздай нищим» (гл.19 от Матфея). Это совет, ведущий к совершенству.
Вторая обязанность – отчуждение от излишеств. Кто приходит в монастырь как переселенец, со своими удобствами, тот не вполне отшельник.
Цель обета нестяжания
Цель обета — отчуждение от благ делает монаха свободным от мирских забот. Так он делает свободный полет к небу, его крыла легки, не отягченные заботами, когда приходит смерть, он свободно уходит, его ничего не держит, кроме тела, прикрытого рубищем. Господь есть доля монаха. Когда служит алтарю, он имеет пищу и кров, а большего и не надо, чтобы ступить на путь Божий.
Пристрастия и привычки не могут освободить душу от стремления к богатству. Спаситель не только юноше предложил продать имение, но и спросил, выполняет ли его заповеди. И только тогда, когда юноша заверил, что заповеди соблюдает, Иисус сказал, что он сможет избавиться из всех уз, продав имение свое и раздав нищим.
Важность и нерушимость обета нестяжания. Какое блаженство не обладать ни чем, что может привязать. Только тот, кто возвысился над тленным может наследовать Царствие Божие. Никакое стяжание не пленяет его, ничего не отвлекает его от любви к Христу. Враг не страшен убогим. У них нет поместий. Корыстолюбие или сребролюбие – корень всех зол. Монах с расстроенной мыслию не может иметь послушания, не доволен ежедневною пищею, выискивает предлоги к гневу, уходит из монастыря. Диавол как волк готовит агнца к съедению, не позволяет совершать ежедневных молитв. Богатый монах, как нагруженный корабль, который волнами забот обуреваемый и погружается в бездну печали.
Монахи не должны иметь ничего собственного. Все должно принадлежать монастырю. Не удаляйся от Бога по причине земных благ. Обращай внимание на одежду и вспомни свои слезы, которыми ты орошал ее.
Монашеские одежды
Патерики не сообщают о постригах древних отшельников. Преподобный Ефрем Сирин, обличая нерадивых, пишет: не думайте, что туго подпоясаться и влачить за собой одежды значит уже монашествовать; можно предположить, что ключевым событием считалась торжественная церемония облечения в священные монашеские одежды: рясу (хитон, власяницу), мантию и камилавку (клобук). И животные меняют облик в соответствии со сменой своего одеяния, писал Тертуллиан, защищая свой pallium, плащ, в язычестве признак бедности и низкого происхождения, а в раннем христианстве символ принадлежности к истинной философии.
Степени монашества
Послушник
Монашеский подвиг начинается с послушничества. Мирянин постигает особенности иноческой жизни, берет на себя «послушание» и своим терпением и упорством, силой веры и намерения стать монахом доказывает право перехода на следующую ступень.
Рясофор
Когда духовный наставник послушника видит, что его чадо демонстрирует твердость своего намерения, он благословляет послушника стать рясофором.
Мантийный монах
Следующий этап – настоящий монашеский постриг. Человек произносит обеты, в которых полностью отрекается от мира, ему крестообразно постригают голову, и дают новое имя. Начинается новая жизнь, где собственные интересы уступают место служению Богу и людям.
Схимник
Великая схима – это полное отречение от всего мира, даже от монастырского уклада. Монах, принявший схиму, снова получает другое имя, потому что отказывается от любой прежней жизни, живет уединенно в келье или в скиту. Схимники не участвуют в работах, общих для монастыря. Их день состоит из непрестанной молитвы. Нередко схимники брали на себя обеты молчания или затвора. Подражая древним пустынникам, они берут на себя великий духовный подвиг.
Монашеские обеты
В киновиях на первых порах, по‑видимому, давали клятву верности, единый обет вообще монашества, подразумевавший все три: преподобный Антоний уже учил о послушничестве, отречении от собственности и чистоте; несколько позже Василий Великий высказывает пожелание, чтобы мужи приносили ясный обет девства, а прежде само причисление к монахам молчаливо подразумевало безбрачие. Об ученике Иоанна Мосха Софронии (VI век) уже точно известно, когда, где и кем он пострижен. Однако чин пострига в его нынешнем виде явился много позже, когда монастыри сделались многолюдны и из пустыни перенесены в города и селения.
Схима
Образ схимонашеский есть совершенный образ монашеский, а монашество есть совершенное христианство. Главная цель наша должна быть — исполнение заповедей Божиих, коими очищается сердце наше от страстей и исполняется плодов духовных: мира, радости, любви и прочих. Воздержанием утончается наш плотский состав, и оным, купно с молитвенным правилом, очищается ум, но при исполнении заповедей Божиих и при глубочайшем смирении, а без сего ни пост, ни труд, ни правило не принесут нам никакой пользы. И если только в том одном полагать образ монашества, чтобы исполнять правило и соблюдать пост, а о заповедях любви, терпения и смирения не иметь попечения, то всуе будем трудиться. Правило и пост, конечно, надобно иметь схимникам большие против простого монаха, и на сие подобает себя понуждать: но, впрочем, Бог ищет от нас, по силе каждого, телесного подвига, а душевного подвига — любви и смирения от всех истязует: и больные и престарелые могут любить ближнего, и смиряться, и получать милость Божию; это не мое мнение, а святых отцов учение вам предлагаю (преп. Макарий).
<<�предыдущая оглавление следующая>>
Наречение имени
Перемена имени также имеет основание в Евангелии: Господь по праву Хозяина вселенной нарекает Симона Петром, камнем, а Зеведеевых братьев не менее говорящим званием сыновей грома; Савл (Саул – желание) преобразован в Павла (дивный, избранный); имя выражает отличительное смысловое ядро личности; верно сказал поэт: «а ну‑ка Македонца или Пушкина попробуйте назвать не Александром!». Изменение имени несомненно подразумевает изменение, преображение бытия именуемого, начало новой жизни: Антоний Великий имел откровение, что грехи его от рождения изгладил Господь, отсчет ведется с того времени когда сделался он иноком и дал обет Богу.
Выбор имени принадлежит настоятелю (настоятельнице) или совершителю пострига, однако совсем не случаен, и все знают: указание приходит с небес как знак избирательного сродства со святым, чье принимаешь имя, покровительства именно этого святого и подражания именно ему. Мать Ф., помнится, опечалилась, вызнав от игуменской келейницы планируемое ей совсем, по ее мнению, мирское имя, и вот, настоятельницу разбудила среди ночи неодолимая мысль назвать ее совершенно иначе.
Трудно согласиться с тем, что постриг не является таинством: «что чувствовал я, не поддается описанию… ночь по пострижении провел в храме в неописуемом восторге и восхищении… в душе словно музыка небесная играла… что‑то нежное‑нежное, бесконечно ласковое, теплое, необъятно любвеобильное касалось ее, и душа замирала, истаивала, утопала в объятиях Отца Небесного…».
Не обладая той же способностью облекать эмоции в слова, любой, вероятно, согласится с ними и сказанным в заключение: «я спокойно, без всякого трепета и волнения, пошел бы на смерть, на казнь… так отрешен был я в это время от тела!». Такие переживания несомненно порождаются Божией близостью, это дар Его благодати, укрепляющей душу великой силой.
Чин пострига
Чин пострига невыразимо прекрасен; белая власяница, непокровенная глава, носки вместо обуви символизируют наготу нищего, заслоняемую мантиями сопровождающих, предидущих два два … свечи в руках… тихое пение – и какие слова! «объятия Отча отверзти ми потщися…»; медленное движение от западных дверей к солее, прерываемое тремя падениями ниц; в некоторых монастырях не идут, а ползут, троекратно замирая простершись крестом, лицом в пол … и, наконец, царственное уверение с амвона: «Бог милосердый, яко Отец чадолюбивый, зря твое смирение и истинное покаяние, чадо, яко блудного сына приемлет тя кающегося…».
Современное сознание с трудом вмещает величественную простоту вопросоответов, церковнославянскую языковую конструкцию – кальку греческого Genetivus Absolutus: ей, Богу содействующу; постриженики, волнуясь, перевирают, путают их, особенно женщины: растрогавшись, плачут, боятся ошибиться, пугаются бросаемых ножниц – но в результате ощущение собственного недостоинства и даже ничтожества достигается вполне; что же касается смысла, он понимается много, много позже, и долго – всей последующей жизнью.
Чин монашеского пострига насыщен армейской терминологией: монах подобен воину, идущему на брань; мантия именуется броня правды, клобук – шлем спасения, четки – меч духовный, крест – щит веры от стрел лукавого: «брат наш… оболкся есть во вся оружия Божия, во еже мощи ему победити всю силу и брани начал и властей и миродержителей тьмы века сего, духов злобы поднебесной». Все термины заимствованы из шестой главы послания апостола Павла к ефесянам, соответствующий отрывок из которого и читается в Последовании малого образа, еже есть мантия.
Образы, ассоциированные с воинским служением, с самого начала глубоко укоренились в лексиконе Церкви: к церковным Таинствам в раннехристианском обиходе применялось латинское слово sacramentum (солдатская присяга); язычников ранние христиане называли pagani – заимствовав у римских солдат словечко, предназначенное для штатских, способных дезертировать в минуту опасности. Предательство Иуды приравнивалось к воинской измене, а понятия «верующий» и «верный» обозначались одним и тем же словом, и по‑латыни (fidelis), и на греческом (πιστός). «Благоугождайте Тому, для Кого воинствуете вы, от Кого и получаете содержание. Пусть никто из вас не будет перебежчиком. Крещение пусть остается с вами, как щит, вера как шлем, любовь как копье, терпение как полное вооружение…».
Различные украшения иереев и иерархов, даруемые римскими императорами по подобию степеней военачальников, также знаменовали непрестающую битву с врагом. Понятие militem Christi – воин Христов – стало навеки званием всякого подвижника, истинного христианина, а монашество и вовсе именуют церковным войском, гвардией духовенства, авангардом Христова воинства; братия не случайно всё чаще склоняют как собирательное, по типу гвардии, хоть и звучит неуклюже: «братия пошла на молебен». В церковнославянском более принят вариант множественного числа, например в «Требнике монашеском»: братия вси исходят в притвор… братиям же рекшим… братия поют…
Форма также отличает монахов как людей долга, поставленных на служение Богу; форма выделяет ратников, участвующих в космической войне с силами зла на стороне Бога; цель иноческого служения – битва с диаволом, которую, правда, приходится вести чаще всего на поле собственного сердца. Демобилизация не предусмотрена: постриг нельзя зачеркнуть ни женитьбой, ни переменой намерений; отказ от чести монашества сулит постыдную участь навсегда отверженного Исава.
Бегство равносильно дезертирству: обетам предшествует обещание пребыть в монастыре сем даже до последнего издыхания. Бывали и, вероятно, бывают исключения: путь у каждого свой, плюс к тому мы великие мастера усложнять его. Валаамский патерик рассказывает об иноке, который ушел из монастыря, успел в течение пяти лет жениться, похоронить жену и детей, и возвратился. Архимандрит Сергий (Бирюков, 1862 – 1925) поменял несколько обителей: начинал в Давидовой пустыни, четыре года провел в Троице‑Сергиевой Лавре, четыре года в Новом Иерусалиме, и утверждал, что перемена места действует на него благотворно, он чувствует себя бодрее и даже щи кажутся вкуснее; правда, затем сорок лет он безвыходно провел в Александро‑Невской Лавре.
Безответственность и лукавство извращают все порядки: иные понимают монашество как почетное звание, как декорированную привилегию, которой усердно домогаются, а получив, устраиваются со всеми удобствами вне обители, как в старой песне: «ах, если б нам служить на суше, а только б ленточки носить»; мир обожает этих ласковых, доступных и непременно прозорливых «батюшек» и «матушек», которые охотно принимают на совет всех желающих и выдают рецепты на все случаи с гарантией: «я помолюсь».
Обеты
Целомудрие
Святитель Амвросий Медиоланский утверждал, что истинное целомудрие возможно только у христиан, ради добровольного стремления подражать Богу; весталки и прочие языческие жрицы, связанные выгодой или принуждением, в сущности продавали временную девственность, варвары даже преследовали девство, а прочие народы совсем не знали его. В первые века девство восхваляли и превозносили, приравнивая к мученичеству, так что возникла даже необходимость отстаивать святыню брака в борьбе с манихеями. Но и тогда различали девство, παρθενία, как удел немногих, и целомудрие, σωφροσύνη, как нравственную норму для христианина, хоть и состоящего в браке.
Сам состав слова целомудрие указывает на цельность, неповрежденность, единство и вообще здоровое состояние внутренней жизни; противоположность цело‑мудрию раз‑вращенность, раз‑вороченность души, рас‑путство, т.е. шатание, блуждание по разным стезям вместо одной правильной – блуд и, как следствие, ожесточение и неспособность в душевном плюрализме и раз‑драе познавать пути Господни.
Иоанн Златоуст отчеканивает лаконично: нечистая жизнь препятствует уразумению высоких истин; о. Павел Флоренский говорит о душе, вывороченной наизнанку: внутреннее, чему надлежит быть сокровенным и тайным, оказывается вверху, как перевернутый пласт вспаханной целины, и выставляется напоказ, а мотивы поступков, так и по Фрейду, блокируются стыдом, загоняются в подсознание; отсюда испорченные помыслы и хроническая ложь: ослепшее сердце, избегая болезненной правды, всё толкует превратно, в сторону эгоизма, затрудняя доступ к покаянию
Вот то ли анекдот, то ли трагедия: одна девица, учась в институте, обрела потрясающего батюшку в мужском монастыре, куда ходила молиться, и когда его перевели духовником в женскую пустынь где‑то на краю епархии, само собой, всё бросила и ринулась за ним; спустя три года, после многих увещеваний по поводу чрезмерного пристрастия к духовнику, чего она не отрицала, но и не отрекалась, её попросили покинуть обитель.
Прибыв в другой монастырь, она, не внимая резонам и утешениям, беспрестанно билась в рыданиях; когда игумения, косясь на огромный цветной портрет иеромонаха, первым делом вынутый из чемодана и поставленный у изголовья, спросила: «а иконы есть у тебя?», страдалица показала крохотный лик Спасителя, вложенный в Новый Завет, и снова залилась слезами: «я не могу без батюшки преуспевать в добродетелях!»; она искренне считала, что одно другому не мешает, даже наоборот; так страсть, если дать ей волю, омрачает, лишает радости, похищает разумение.
Сам Лествичник на вопрос как связать плоть свою отвечает: не знаю! отцы советуют, конечно, не молиться, оправдываясь долгом памяти, о бывших возлюбленных, воздерживаться от тучных снедей, избегать праздности, воспоминать о спящих во гробах, представлять червя неусыпающего, не искать приключений, шатаясь по городам и весям, ухаживать за больными, противиться похоти и не слушать беса, уверяющего, что сделать и вожделевать одно и то же и тогда уж, по апостолу, лучше жениться.
Грешит не тело, а дух, пороки сходны и тесно связаны между собою; святитель Игнатий прослеживает развитие блудной страсти от столь распространенной привычки осуждать, выдающей превозношение и гордость: из‑за упорства в пренебрежении заповедью умолкает благодать, а без нее оскудевает вера, исчезает радость, властвуют плотские ощущения, совершается падение, а за ним ненависть, ожесточение и холодное бесстрашие, предвестие погибели.
Таким образом, важнее всего состояние сердца, девство сердца, по слову святителя Филарета; сначала надо очищать сердце, ибо плоть подчиняется его изъявлению и власти, освобождать душевные силы от всякого вида зла. Неудивительно, что среди святых встречаются бывшие блудницы: осознание греха и падения взрывает весь внутренний мир, становится мощным стимулом к покаянию; замечено, те, кто с прошлым, в монастыре живут строже и внимательней.
Более того, младенческая чистота, если б можно ее сберечь, ничего не стоит, потому что естественна, не добровольна, дана даром; а невинность предстоит приобретать, наживать, завоевывать, добывать в подвиге, в борьбе выше сил; и не может душа одержать победу только собственным старанием и трудом, если не будет подкреплена Христовой помощью и
Опорой целомудрия может стать лишь единственность любви – к Богу и свободное, добровольное, сознательное избрание в спутники жизни не мужа и жены, а Христа, с верой в этот союз как живой, плодотворный и вечный; а путь к нему очень тесен, так что и двух, идущих вместе, не вмещает.
Послушание
Требовать послушания все равно что требовать незамедлительной святости; начальство, ради удобства управления, жаждет безропотного подчинения, как в армии, наказывая сотнями поклонов, раздеванием, т.е. лишением монашеской одежды, ссылкой на коровник; начальство спешит, не желая нести свой крест долготерпения и молитвы в ожидании милости Божией, располагающей насельников уразуметь и стяжать истинное послушание – по собственной разумной воле, а не из повиновения, вынужденного страхом.
Даже Лествичник, не нам чета, прославляя идеал и восхищаясь достижениями Исидора, Лаврентия, Аввакира, Македония, оценивал «жестокий, прискорбный, исповеднический» подвиг послушания в эмоционально отрицательных терминах: добровольное рабство, умерщвление души, самонасилие, кровавое понуждение; он не зря подчеркивал различие преуспеяний: и в его время совсем не многие оказывались носителями сей прекрасной добродетели, требующей, кроме героического мужества, тонкой рассудительности и осторожности.
Послушание – тело любви; не повелевающее предписание, а деятельное выражение доверия Христу, готовности к служению и жертве; отвержение воли падшего естества позволяет выйти за пределы собственного эгоизма, увидеть ближнего, принять божественный призыв полюбить брата; а тогда, если мы слышим Его, Господь увеличивает Свое присутствие в человеке; открывается возможность богопознания, приближения к Нему, чего же еще желать!
Примерно так размышлял в незапамятные времена и авва Филикс, отвечая на вопрос о причине оскудения наставников: братия только спрашивают, но того что слышат не делают; послушание, как подвиг Христов, как несомненное мученичество, привлекает воспитывающую благодать Божию; оттого не прошедший послушания не вырастает в меру старца.
Неспособность к послушанию доходит до самых, казалось бы, непринципиальных мелочей: уставщица и требует, и просит петь и читать на церковно‑славянском по правилам, как написано: святый, что, вонми, но год за годом упрямо звучит свитый, што, ванми. Благочинная указывает новенькой ее место в храме – обязательно перейдет на другое. Разнузданное своеволие, общий наш дефект, гибельность которого едва ли кто осознаёт, считают наследием эпохи тоталитаризма: подавление личности вызывает ответную протестную реакцию; действительно, многие помнят из пионерского детства: когда командуют налево, почему‑то неудержимо влечет направо.
Однако выше ли способность к послушанию в странах, избежавших наших испытаний? Беда, очевидно, в безбожной среде, исключившей из обихода все христианские нравственные нормы: какие аргументы, кроме евангельских, могут убедить ребенка слушаться маму, жену – бояться мужа, рабочего – следовать решению инженера, студента – уважать преподавателя, и всех вместе – внимать Богу… в зияющую пропасть между научением и исполнением постепенно проваливается экономика, семья, страна.
Впрочем, и с аргументами жажда свободы, обещая простор, нередко заманивает в тупик самообмана: «люди ищут свободы, чтобы делать что хочешь; но это не есть свобода, а власть греха; чтобы стать свободным, нужно прежде себя связать», – учит преподобный Силуан; приходится пробиваться к свободе сквозь терния страстей, пока накопишь силы обуздывать себя ради единственно важного.
«Только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти», предостерегает апостол, и продолжает: «но любовию служите друг другу»; т.е. подлинность свободы испытывается мерой самоотречения и ответственности. Не забудем, что именно грех преслушания совершен первым, именно он стал причиной катастрофы, началом отпадения от Бога и разрушения человека. Следовательно, воцерковление, освящение, восстановление личности никак не мыслимо без искоренения этого греха, без победы над самочинием: потому Господь и был послушлив даже до смерти.
Для монаха поступать так, как Он поступал должно быть не только необходимо, но и естественно; в Драгомирне один из учеников преподобного Паисия (Величковского), оказав своеволие, по молитве старца в назидание остальным замертво упал; это теперь послушник развязно бросает «на кухню не пойду хоть убейте», некоторые вообще ничего не делают или делают что хотят.
Считается хорошим тоном воздыхать о старцах, коих конечно же нет; одни страстно желают определенности, диктуемой кем‑то типа гуру: сколько есть, спать и молиться, чтобы безошибочно угодить Богу; другие причитают, как бы оправдываясь: раз старцев нет, то и слушаться, стало быть, некого; с чего‑то взяли, что для послушания годится только мифический муж преклонных лет, духоносный, по Василию Великому, в слове, деле и разумении.
Но уже преподобный Нил Сорский, предвидя, что такой не обрящется, учил повиноваться Богу и Божественному писанию, а не бессловесно пастись в монастыре или столь же неразумно из него удаляться; великий святой подмечал склонность руководствоваться своей плотской волей как раз у мечтателей, грезящих о полном безукоризненном повиновении.
Послушание кому бы то ни было, если оно искреннее, не по страху или выгоде, всегда есть послушание Богу. Когда преподобный Симеон начал свой доселе никому не ведомый подвиг, строгие сирийские отцы, соседи по пустыне, проверяя собрата, приказали ему сойти вниз, и он тотчас начал спускаться. Тогда вынесли вердикт: послушен, значит, не горд, не в прелести, и благословили продолжать столпничество. «Кто отсекает свою волю, тому неведомо для него самого Бог дарует Свою волю и сохраняет ее неизгладимой в сердце его, и отверзает очи разума его, чтобы он познал ее, и дает силы исполнять ее».
Разве преподобный Досифей, благодаря исключительно дару послушания всего за пять лет ставший святым, взвешивал заслуги и недостатки аввы Дорофея? на месте аввы вполне мог бы оказаться ругатель и мучитель из «Лествицы». Вот одна из сестер становится игуменией; все ее знают много лет как облупленную: на святую старицу не тянет и естественного пиетета не вызывает; как выговаривать «матушка», «вы», «благословите»? известны ситуации, когда такое назначение оборачивалось революционным напряжением и разделением. А рецепт есть, многажды испытанный: преклониться не за превосходство, а потому что так угодно Богу, поставившему ее над всеми.
Таков греческий вариант: соблюдение иерархического порядка, а русская модель, по образцу преподобного Сергия – слушаться всех, ибо Господь волен указать путь и через ребенка, и уж во всяком случае избегать своей воли. Преподобного Варсонофия Оптинского, когда приходило ему в голову всё бросить и удалиться в уединение, останавливала мысль: «посоветоваться не с кем, а сам боюсь, боюсь, как боится часовой уйти с поста – расстреляют».
Известный и по сию пору возможный феномен, когда становится легкой ноша, которую перекрестил духовник, и безопасной дорога, в которую он отправил, объясняется, может быть, не столько высоким духовным преимуществом благословляющего, сколько доверием благословляемого, ненадеянием на себя и свои силы. Один великий регент отбирал в свой хор безголосых, ничем не выдающихся, так, элементарный слух есть и ладно, и прекрасно пели: голоса‑то нет, знали они, и не мнили о себе, полагаясь лишь на регента и слушаясь беспрекословно.
Правильно искать послушания, «любить наставление», иначе так и живет в нас дух противления, строптивости, впервые выраженный в наглом сатанинском кличе: не хочу служить! Преуспевает тот, кто восприимчив к совету и примеру; мать П., находясь в путешествии, в незнакомом храме подошла на исповедь к священнику, ничем не замечательному, скорей несимпатичному, слишком лощеному и молодому, других не было. Когда она назвала, как всегда, в числе грехов уныние, батюшка разомкнул уста и вымолвил: «а вы улыбайтесь!»; она опешила, переспросила и снова услышала: «просто улыбайтесь почаще, и всё». Конкретность подкупает; начала с судорожной гримасы, но понемногу что‑то обретается, вроде меньше стала ворчать и кукситься.
Девство
Каждый христианин посему он должен жить по духу и избегать всего того, что оскверняет в нем чистоту души. Итак, порабощение плоти духу есть обязанность. Но посвятить тело свое Христу, содержать его в чистоте и девстве не каждый христианин обязан.
Первым примером девственника служит сам Иисус Христос, воплотившийся Девой без мужа.
Некогда в раю в давние времена существовало девство, которое змеем было растлено. И, только когда пришел Иисус Христос, тогда оно снова явилось. Чистейший образец девства мы видим у непорочной Девы Марии, которая стала непоколебимым основанием ангельской жизни на земле. Дева Мария всегда говорила, что ей должно сохранить свою плоть неприкосновенною, как некий священный дар.
Девственником был и Иоанн Предтеча, удостоенный особой любви Господа, и Святой Яков, и сам апостол Павел. Павел не мог бы достигнуть дара святоапостольства, если бы был связан узами брака. Он лишил себя помощи брачного состояния, чтобы не отвлекаться на проповедания. И всем апостолам желал того же, чтобы посвятить себя благочестию в девстве.
Оскопившие себя ради царствия небесного отличаются от тех, кто девственен, не будучи чистым в помыслах. Господь оповестил, что не все способны истинно девствовать. «Кто может вместить, да вместит» (гл.19 от Матфея). Иисус Христос не требует, не налагает, а излагает, что кто может нести девство, то пусть несет.
Каждый знает девство, как состояние, предшествующее браку. Это невинность, не имеющая превосходного достоинства. Истинное девство — когда человек, расположенный к супружеству, не придается влечению природы, решает не приобщаться к браку, а соблюсти девство навсегда. Просто отвлечение от брачного союза не представляет совершенного девства. Совершенное девство состоит в чистоте дела и души. Не только тело должно быть нерастленным, но и душу нужно украшать праведностью. Телесное удаление от брака еще девством не есть, только является первой ступенью к оному.
Истинный девственник будет теми же очами смотреть, как на одушевленные, так и бездушные вещи. А при взгляде на красивую женщину будет думать о красоте небесной. Или о том, что Бог мог создать такую красоту. То, что одному могло стать венцом погибели, для истинного девственника становится венцом славы.
Цель обета девства — угождать только своему Господу. Все, что не есть свято, вечно, небесно, будет девственника осквернять и унижать. Для того девственник уходит от супружества, чтобы привязанность к земному существу не кривила его стремления к Богу. И, если дева или целомудрая вдовица пекутся о мирском, то эта забота воспрещает путь к небу. Только свободный от чадорождения, чадопитания или забот об отошедшем в чужую сторону муже может всецело посвятить себя Христу и пойти за ним в Царствие небесное.
Важность и нерушимость обета девства
Нет ничего худшего, если монашеское лицо нарушает обет девства. Чтобы не нарушать обета девства, прописаны следующие средства – пост, молитва и удаление от обращения с женщинами. Более всего нужно беречься именно последнего. Женщины хотят нравиться. Это узы, заманивающие в смерть. В словах женщины кроется змеиный яд. Только тогда, когда вспоминаешь о женщине не думаешь о плоти, тогда можно говорить о целомудрии. Продолжительные мысли о женщине растлевают целомудрие. Женщина не должна посещать келью, нельзя быть часто с нею под одной кровлей.
