Поместный Собор — Константинопольский (Двукратный) 861г.

Божественное происхождение Святой Церкви неоднократно подвергалось сомнению. Еретические мысли высказывали не только прямые ее враги, но и те, кто формально ее составлял. Нехристианские идеи принимали порой самые различные и изощренные формы. Признавая общие тезисы неоспоримыми, некоторые из прихожан и даже тех, кто считал себя пастырями, вносили смуту сомнительной трактовкой святых текстов. Уже через 325 лет после Рождества Христова состоялся первый (Никейский) собор представителей христианской церкви, созванный для того, чтобы устранить многие спорные вопросы и выработать единое отношение к некоторым раскольническим аспектам. Споры, впрочем, продолжаются и поныне.

Задачи Церкви и ее единство

Церковь, несомненно, имеет божественное происхождение, но это не означает, что все ее конфликты, внешние и внутренние, могут решаться сами собой, по мановению десницы Всевышнего. Задачи духовного окормления и пастырского служения приходится решать людям, страдающим вполне земными слабостями, какими бы преподобными они ни были. Порой интеллекта и душевных сил одного человека просто не хватает для того, чтобы не только решить проблему, но даже и правильно ее обозначить, определить и подробно описать. Со времени торжества Христового учения прошло совсем немного времени, а первый вопрос уже возник, и состоял он в отношении к язычникам, решившим принять веру православную. Вчерашним гонителям и гонимым предстояло стать братьями и сестрами, но не все готовы были их таковыми признать. Тогда в Иерусалиме собрались апостолы — они еще присутствовали на грешной Земле — и смогли выработать правильное решение многих неясных вопросов на своем Соборе. Через три века такая возможность призвать учеников самого Иисуса была исключена. К тому же первый Вселенский Никейский собор был созван по причине возникновения куда больших разногласий, угрожавших не только некоторым формам обрядности, но даже самому существованию веры христианской и церкви.

Как империя установила в церкви единомыслие

В IV веке только благодаря вмешательству государственной власти не разделенное тогда на западную и восточную ветви христианство смогло преодолеть распри и выработать единое учение. 20 мая 325 года по указу римского императора Константина Великого в Никее (ныне турецкий город Изник) был созван I Вселенский собор. Это было первое в истории христианства собрание епископов из разных частей мира, ведущую роль в котором сыграл непосредственно император. До того духовные пастыри собирались тайно, в страхе перед властями языческой империи, но в катакомбах последователи Христа не могли достичь между собой согласия. Константин все изменил.
Формальным поводом для созыва Собора стала ересь пресвитера Ария, которая возникла и стала достаточно быстро распространяться после подписания Константином Миланского эдикта в 313 году – документа, положившего конец гонениям на христианство и провозглашавшего религиозную терпимость на всей территории Римской империи. Арий и его последователи утверждали, что Иисус Христос сам был первым творением Бога-Отца и неединосущен ему. Часть церквей подхватили это учение, а часть – выступили против, что грозило расколом. Одним из оппонентов Ария выступил его же учитель епископ Александр Александрийский. Он обвинил Ария в богохульстве, провозглашая божественность Христа и его единосущность Богу-Отцу.

Горячий диспут двух богословов затронул весь христианский мир и дошел до императора Константина. Тот лично вступил в переписку со спорщиками. Однако не искушенный в богословии император так и не смог самостоятельно разобраться в вопросе и вначале предложил сторонам просто примириться: «Итак, возвратите мне мирные дни и спокойные ночи, чтобы и я наконец нашел утешение в чистом свете, отраду в безмятежной жизни». Когда же стало понятно, что примирение сторон невозможно, император решил вынести спор на соборное обсуждение.

I Вселенский, или Никейский, собор длился более двух месяцев. Число его участников историками определяется по-разному. Кто-то называл цифру в 250 епископов, кто-то – в 318. К тому же, по утверждению очевидцев тех событий, несмотря на то что в западной части империи было порядка 800 епископских кафедр, она была представлена минимально: по одному епископу из Испании, Галлии (сегодня территория Франции), Африки, Калабрии. Папа Римский Сильвестр отказался лично принимать участие в Соборе и направил легатов, двух пресвитеров. Несмотря на то что ариане на собрании были в меньшинстве – не более 20 епископов, простыми отсылками на Священное Писание опровергнуть их учение не удалось. Тогда-то Константин предложил принять единый для всех христиан тезис, добавив «единосущен Отцу» к характеристике Сына. Отныне благодаря императору Сын и Отец официально стали почитаться единой божественной сущностью. Этот постулат обрел статус Никейского символа веры и был утвержден в качестве такового 19 июня 325 года. Все, кто воспротивился ему, в том числе и арианские епископы, были объявлены еретиками и отлучены от церкви. Книги Ария были в тот же день сожжены.

Помимо прочего в ходе Собора было принято 20 канонов церковного управления и дисциплины, а также решен вопрос о дне празднования Пасхи. До этого торжество Воскресения Господня в восточных церквах отмечалось одновременно с иудейской Пасхой. Постановление Никейского собора гласило: «Все восточные братья, прежде праздновавшие Пасху вместе с иудеями, отныне будут праздновать ее согласно с римлянами». Один из ранних отцов церкви Епифаний Кипрский пояснял: в определении дня празднования Пасхи в соответствии с постановлением I Вселенского собора следует руководствоваться тремя факторами: полнолунием, равноденствием, воскресением. По мнению многих богословов, это ознаменовало окончательное размежевание христианства и иудаизма.

Не все участники Собора были довольны вмешательством императора в богословские сферы. Однако Константин безапелляционно заявил: «Вы – епископы внутренних дел церкви, я – поставленный от Бога епископ внешних дел». Вплоть до своей кончины в 337 году он позволял себе достаточно грубо вмешиваться в дела церкви.

Впрочем, в свете всего вышеописанного любопытно другое. Сам император принял христианство только на смертном одре. А крестил его… близкий друг и сподвижник Ария архиепископ Евсевий Никомедийский. Ария же Константин реабилитировал еще в 328 году по просьбе своей сестры Флавии Юлии Констанции, которая сочувствовала ниспроверженному проповеднику.

Суть проблемы

Необходимость и неотложность выработки единого мнения вызвал один из случаев скрытой ереси. Некий Арий, слывший выдающимся священником и богословом, не просто усомнился, но и вовсе отказал Христу в единстве с Отцом-Создателем. Иными словами, Никейский собор должен был решить, был ли Иисус Сыном Божьим или простым человеком, пусть и обладавшим великими добродетелями и снискавшим своею праведностью любовь и покровительство самого Создателя. Сама по себе идея, если рассуждать отвлеченно, вовсе не так уж и плоха.

Ведь Бог, заступаясь за собственного сына, ведет себя очень по-людски, то есть таким образом, что действия его вполне укладываются в логику обычного человека, не обремененного обширными теософскими знаниями.

Если же Всевышний спас обычного, рядового и ничем не примечательного проповедника добра и приблизил его к себе, то тем самым он проявляет воистину божественную милость.

Однако именно это, казавшееся незначительным, отклонение от канонических текстов вызвало серьезные возражения со стороны тех, кто претерпел многочисленные гонения и пытки, страдая во имя Христа. Из них в значительной степени состоял первый Никейский собор, а увечья и следы пыток служили весомым аргументом их правоты. Они страдали за самого Бога, а вовсе не за его творение, пусть и самое выдающееся. Ссылки на Святое Писание ни к чему не приводили. На доводы спорящими сторонами выдвигались антитезы, и диспут с Арием и его последователями зашел в тупик. Назрела необходимость в принятии некой декларации, ставящей точку в вопросе происхождения Иисуса Христа.

«Символ Веры»

Демократия, как заметил один из политических деятелей двадцатого столетия, страдает множеством пороков. И действительно, если бы все спорные вопросы всегда решались большинством голосов, мы до сих пор считали бы землю плоской. Однако лучшего способа бескровного разрешения конфликтов пока что человечество не изобрело. Путем вынесения начального проекта, многочисленных правок и голосования был принят текст главной христианской молитвы, собравшей церковь воедино. Никейский собор в трудах и спорах, но утвердил «Символ Веры», исполняемый поныне во всех храмах во время литургии. Текст содержит все основные положения учения, краткое описание жизни Иисуса и другую информацию, ставшую догмой для всей Церкви. Как ясно из названия, документ перечислял все бесспорные пункты (их двенадцать), в которые должен верить человек, считающий себя христианином. В их числе Святая, Соборная и Апостольская Церковь, воскресение мертвых и жизнь будущего века. Возможно, важнейшее решение Никейского собора состоит в принятии понятия «единосущности».

Содержание

• 1 Участники
• 2 Соборные постановления 2.1 О Максиме Цинике (4-е правило)
• 2.2 О ересях (1-е правило)
• 2.3 О Никео-Цареградском Символе веры (5-е правило)
• 2.4 О статусе епископа Константинопольского (3-е правило)
• 2.5 Об автокефальном управлении поместными Церквами (2-е правило)
• 2.6 О жалобах частного и церковного характера (6-е правило)
• 2.7 О форме церковного суда и принятии еретиков в церковное общение (7-е правило)

Содержание и анализ молитвы

В 325 году от Рождества Христова впервые в истории человечества был принят некий программный документ, не связанный с государственным устройством (по крайней мере, в тот момент), регламентирующий действия и жизненные принципы большой группы людей в разных странах. В наше время такое не под силу большинству общественных и политических убеждений, но этого результата добился, несмотря на многие противоречия (казавшиеся порой непреодолимыми), Никейский собор. «Символ Веры» дошел до нас в неизменном виде, и он содержит следующие основные пункты:

1. Бог един, он сотворил небо и землю, все, что можно увидеть, и чего нельзя. В него надлежит верить.
2. Иисус — его сын, единородный и единосущный, то есть являющийся по своей сути тем же, кем и Бог-Отец. Рожден он «прежде всех веков», то есть жил до своего земного воплощения и будет жить всегда.

Далее следуют три пункта, в которых очень кратко, буквально конспективно изложена его земная жизнь:

1. Сошел с небес ради людей, воплотившись от Святого Духа и Девы Марии. Стал одним из людей.
2. Распят за нас при Пилате, страдал и погребен.
3. Воскрес на третий день после казни.
4. Взошел на небеса, теперь сидит одесную (по правую руку) Бога-Отца.

Пророчество содержится в следующем пункте: снова придет судить живых и мертвых. Царствию его конца не будет.

Далее опять о том, во что должен верить истинный христианин:

1. Святой Дух, дающий жизнь Господь, исходящий от Отца, сопоклоняемый с Ним и с Сыном, говорящий устами пророков.
2. Единая святая, Соборная и Апостольская Церковь.

Что он исповедует: единое крещение ради прощения грехов.

Чего ждет верующий:

1. Воскрешения телесного.
2. Вечной жизни.

Завершается молитва восклицанием «Аминь».

Когда в храме поют этот текст по-церковнославянски, впечатление это производит огромное. Особенно на тех, кто и сам в этом участвует.

Собор благоверного князя Александра Невского г. Ижевск

В Неделю седьмую по Святой Пасхе, Православная Церковь празднует Первый Вселенский Собор христианского мира, состоявшийся в 325 году в городе Никее, чтобы осудить ересь, то есть ошибочное, еретическое учение, Ария. Собор был организован по просьбе тогдашних святых отцов святым царем Константином, первым в мире христианским царем (306–337), и матерью его Еленой.

Что такое Вселенский Собор? Это собрание всех крупных православных иерархов — епископов, митрополитов и патриархов всего мира — с целью обсудить некоторые пока неясные учения христианской веры и зафиксировать их в четких, неизменяемых законах, называемых догматами. Вселенский Собор также судит и осуждает все отклонения от веры, чуждые учению Святого Евангелия и святых отцов, и исключает из Церкви, то есть предает анафеме, всех еретиков, разрывающих единство веры Церкви, которую символизирует льняной хитон Господа, сотканный из одного куска, как говорит Святое Евангелие: хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху (Ин. 19, 23). Под словом «собор» мы подразумеваем собрание, консилиум; под словом «ересь» подразумеваем чье-либо частное мнение или учение о Боге, противоречащее истинному учению Церкви Христовой.

Почему состоялся I Вселенский Собор? Какая причина заставила святых отцов собраться вместе и защитить правую веру? Причиной было появление крупного еретика, а именно Ария, учившего христиан новой вере: якобы Сын Божий не единосущен Отцу и «было такое время, когда Сына не было». Он называл Иисуса Христа «высшей тварью», «первой из тварей».

Этот еретик был священником из Александрии Египетской, очень гордым и непокорным, однако хорошим проповедником, и жил он в III–IV веках. Его ересь за несколько лет распространилась так сильно, что стала разрывать Церковь надвое и угрожала разойтись по всей Римской империи, восточной и западной.

Святые отцы, не в силах более терпеть хулы, возводимые Арием на Спасителя и Пресвятую Троицу, стали просить помощи у благочестивого царя Константина Великого, чтобы он своей царской властью помог успокоить Церковь Христову и осудить богохульные учения Ария и его приверженцев. Вдохновляемый Духом Святым, великий христианский царь решил организовать Первый Вселенский Собор в Никее в 325 году за счет средств империи, куда были приглашены все крупные иерархи христианской Церкви с Востока и Запада. Так, в нем приняли участие 318 святых отцов, к которым добавилась делегация папы Римского Сильвестра I, ведь до 1054 года христианская Церковь была единой, еще не разделенной на две — Православную Восточную и Римо-католическую Западную. Поэтому и Соборы, бывшие до разделения Церкви, называются Вселенскими, то есть общими, поскольку в них участвовали и иерархи со стороны Римской Церкви.

Никейский Собор был открыт самими царями Константином и Еленой и продолжался все лето. В ходе Собора, на котором присутствовали также еретик Арий и иже с ним, святые отцы много трудились, чтобы обратить еретиков в Православие, однако те не хотели их слушать. Более того, случилось так, что в ходе дискуссий святитель Николай дал пощечину Арию, ибо не смог терпеть его богохульств. Тогда святой Константин Великий повелел, чтобы у него отняли омофор и Евангелие и бросили в темницу за то, что он дерзнул поднять руку. Однако ночью ему явился в темнице Спаситель и снова вручил Евангелие, а Матерь Божия возложила на грудь омофор. Утром царь, услышав об этом, привел святого Николая на Собор, и все испрашивали у него прощения, видя его ревность о вере и терпение.

Также святитель Спиридон, желая просветить Ария в том, что касается тайны Пресвятой Троицы и того, что все Три Лица единосущны и равночестны, взял обожженный кирпич и, сотворив знамение святого креста, сжал его, и тогда огонь, обжигавший его, взметнулся ввысь, вода пролилась на землю, а глина осталась у него в руках. Кирпич был символом Пресвятой Троицы: огонь олицетворял Отца, глина — Сына воплощенного, а вода — Духа Святого, Утешителя, посланного в мир.

На Соборе 318 святых отцов предали анафеме еретика Ария и его богохульные учения. Отцы установили догмат о том, что Три Лица Пресвятой Троицы — Отец, Сын и Дух Святой — единосущны и нераздельны. На этом же Соборе была составлена первая часть Символа веры, первые семь его членов, об Отце и Сыне. Последние пять членов, о Святом Духе, были составлены на II Вселенском Соборе в 381 году. Символ веры в кратком виде содержит догматы православной веры, и он каждый день читается в храмах и домах христиан, как исповедание правой веры апостольской.

Хотя Арий и был отправлен в ссылку в места, лежащие к югу от Дуная, он не захотел покориться Церкви, и более того — всё старался посеять среди христиан свое богохульное учение. Поэтому был сурово наказан Богом, так что внутренности его вывалились, и он умер лютой смертью, к своему вечному осуждению в геенне адовой.

На протяжении веков на Церковь обрушивались удары всё новых сект и ересей.

Хотя еретик Арий, этот величайший еретик в христианском мире, и его ересь исчезли, но на протяжении веков на Церковь Христову постоянно обрушивались удары всё новых сект и ересей, одни опаснее других. Самое тяжелое разделение христианской Церкви имело место в 1054 году, когда произошла схизма (раскол) между Востоком и Западом, и таким образом возникли две отдельные Церкви: Православная с центром в Константинополе и Римо-католическая с центром в Ватикане (Рим).

Католическая Церковь, в свою очередь, претерпела еще две ереси и схизмы. Речь идет о ереси Лютера — второго Ария — и Кальвина в XVI веке, за которыми примерно через столетие последовала и англиканская схизма XVII века. Первая ересь охватила почти все страны Северной Европы, так называемые протестантские страны; а англиканская религия распространилась в Англии, Северной Америке и Австралии, образовав Англиканскую Церковь.

Видите, как сатане удалось разорвать ризу Христову, то есть разделить и разорвать единство Церкви, основанной Им? Мы все исповедуем «одну веру, одного Господа, одно крещение», однако из-за гордыни ересеначальников, заменивших учение о православной, апостольской вере новыми догматами, составленными по их разумению, а также из-за наших всех грехов, в последние столетия существует несколько христианских Церквей: две апостольские — Православная и Католическая — и три, не имеющие апостольского преемства: протестантская, реформатская и англиканская.

Однако религиозные разногласия на этом не закончились. Начиная с XVIII и особенно с XIX века, в Америке и на западе Европы стали появляться всё новые религиозные группировки, оторванные от тела апостольской Церкви и называемые сектами.

Сегодня в мире насчитывается до тысячи христианских сект и религиозных группировок, одна другой фанатичнее и опаснее, каковы «свидетели Иеговы», «храм сатаны» с так называемой «черной мессой», на которой поклоняются диаволу вместо Бога. Они ищут себе новых членов среди любопытных верующих, тех, кто дисциплинарно наказан Церковью Христовой [получил епитимию], бедных, которым они сулят материальную помощь, а особенно среди молодых, которых подкупить легче всего.

Будем же внимать себе и своим православным семьям. Умножение сект — это явное апокалиптическое знамение, предвещающее конец веков.

Видя честных христиан, милосердных и благоговейных, сектанты устыжаются и замолкают

Первый долг сынов Православной Церкви — как можно лучше знать Священное Писание, Священное Предание, катехизис и основные писания святых отцов. Второй долг, если и он не первый, — жить с великой верой в Бога и с ревностью и благочестием проводить религиозную жизнь в семье, в совершенной нравственности. Секты требуют от нас теории, атакуют текстами из Священного Писания. А мы должны отвечать им не словами, не столько текстами из Библии, сколько, в особенности, нравственной жизнью — смиренной, чистой, святой. Слова не могут заменить дел. Видя честных христиан, милосердных и благоговейных, сектанты устыжаются и замолкают.

Третий наш великий долг — растить своих детей в страхе Божием, с великой заботой и вниманием. Ведь если мы не воспитываем их как следует или соблазняем собственной жизнью, мы губим их души заживо, они нам больше не принадлежат, и их с легкостью могут прельстить секты, страсти, пьянство, блуд и неверие. Молодого человека, павшего однажды, уже трудно спасти, вытащить из секты.

Дети, так же как и родители, с малых лет должны знать «Отче наш», «Верую» и псалом 50 и черпать главные познания о религии из Православного катехизиса. Кто не знает наизусть хотя бы этих трех молитв, тот не может быть причащен Святых Таин.

Молитва с верой, постом и слезами — вот наш хлеб духовный, наше спасение

Еще один великий долг православных христиан — быть людьми молитвы, ибо без нее мы не можем делать ничего. В праздники пускай никто не пропускает Святую литургию и проповедь, кроме случаев крайней необходимости. Молитва с верой, постом и слезами — вот наша жизнь, наш хлеб духовный, наше спасение. Затем надо со всеми людьми жить в любви, особенно со своими домашними, и по силам подавать милостыню, ибо это покрывает множество грехов (ср. 1 Пет. 4, 8; Дан. 4, 24).

Еще один главный долг — чтобы у каждого был хороший, мудрый духовник, у которого он исповедовал бы свои грехи во все четыре поста, просил бы совета во всем и слушался его, как Самого Христа. Наши христиане не должны ни на сектантские собрания ходить, ни принимать их дома, ни даже дискутировать с ними, если не хотят попасть в их сети. Кто будет поступать так, тот никогда не будет прельщен ни диаволом, ни страстями, ни сетями злых людей.

Сегодня Неделя святых отец I Вселенского Собора, защитивших правую веру, предавших анафеме еретиков и сформулировавших православный Символ веры. Будем же оставаться верными Евангелию Христову и Православной Церкви, чадами которой являемся. Она родила нас в бане Крещения, она нас вырастила и научила пути к спасению. Будем же почитать Православную Церковь, родившую нас. Будем почитать всех святых и их иконы, ибо они —друзья Господа и молятся о нас на небесах. Будем растить детей в любви к Богу, ибо от них более всего зависит наше спасение, и свято хранить истинную веру православную, без которой мы не можем спастись, какие бы добрые дела у нас ни имелись.

Завершу одной краткой историей. Один монах святой жизни вошел ночью в храм помолиться и, по Божественному чуду, увидел алтарь открытым, и там возле святого престола сидел светлый младенец в разорванной рубашке. И спросил его преподобный:

— Дитя, кто ты?

А он ответил:

— Я Христос, Спаситель мира!

— Но кто Тебе порвал ризу? — спрашивает исихаст.

И Господь ответил ему:

— Мне порвал ее Арий, еретик! — и сделался невидим.

Всякий, кто проповедует иное Евангелие, нежели возвещенное Христом, апостолами и Церковью, разрывает ризу Господню и собирает себе вечное осуждение, не имеющее прощения.

Упадем же на колени и с благоговением и правой верой прославим Отца, Сына и Святого Духа, Троицу единосущную и нераздельную. Аминь.

По материалам сайта pravoslavie.ru
Facebook

Последствия Собора

Очень важную сторону веры открыл Никейский собор. Христианство, ранее опиравшееся лишь на чудотворные проявления божьего промысла, начало все более приобретать научные черты. Споры и диспуты с носителями еретических идей требовали недюжинного интеллекта и как можно более полного знания Святых Писаний, первоисточников теософских знаний. Кроме логических построений и четкого осознания христианской философии, возможным инициаторам раскола святые отцы, известные праведным образом жизни, больше противопоставить не могли ничего. Этого нельзя сказать об их противниках, которые имели в арсенале и недостойные методы борьбы. Самого подготовленного теоретика, умеющего безупречно обосновать свои взгляды, их идейные оппоненты могли оболгать или убить, а святителям и исповедникам оставалось лишь молиться за грешные души своих врагов. Таким слыл Афанасий Великий, лишь недолгие годы служивший епископом в перерывах между гонениями. Его даже называли тринадцатым апостолом за глубокую убежденность в своей вере. Оружием Афанасия, помимо молитвы и поста, стала философия: посредством меткого и острого слова он прекращал самые ожесточенные споры, прерывая потоки богохульства и лукавства.

Никейский собор завершился, истинная вера восторжествовала, но ересь не побеждена была полностью, как не случилось этого и теперь. И дело вовсе не в количестве адептов, ведь не всегда большинство одерживает победу, как и не во всех случаях оно право. Важно, чтобы хотя бы какое-то количество паствы знало истину или стремилось к ней. Этому и служили Афанасий, Спиридон и прочие отцы Первого Вселенского Собора.

Соборные постановления[править]

О Максиме Цинике (4-е правило)[править]

Собор, прежде всего, занялся рассмотрением очередного вопроса о замещении свободной константинопольской кафедры. По желанию императора и народа, Григорий Богослов был признан Собором законным епископом Константинополя. Однако вскоре после смерти Мелетия снова возникли споры о церковном расколе, давно уже волновавшем Антиохийскую церковь. Раскол этот возник в Антиохии в начале 60-х годов IV века, когда в ней одновременно появились два епископа, Мелетий и Павлин, они оба разделяли управление над православною паствою Антиохийской церкви и находились в непримиримой вражде друг с другом. Григорий Богослов предложил Собору не выбирать преемника на место умершего Мелетия. Он предлагал этот выбор отложить до времени, когда враждующие партии Антиохийской церкви уже с взаимного согласия могли бы выбрать себе епископа. Но предложение Григория Собором было отвергнуто, поэтому между ним и епископами, участвовавшими в Соборе, возникло непонимание, окончившееся тем, что Григорий добровольно отказался от константинопольской кафедры. Кроме того, епископы Египта и Македонии, прибывшие на Собор с опозданием и потому не дававшие согласия на избрание Григория Богослова епископом столицы, поставили под сомнение вопрос, о правильности этого избрания ссылаясь при этом на 15-е правило I Вселенского собора, запрещавшего епископам переходить с одной кафедры на другую (Григорий Богослов пред возведением на престол Константинопольской церкви был епископом местечка Сасим). В июне 381 года, после произнесения прощальной речи перед делегатами Собора, Григорий удалился в Назианз, где и скончался 25 января 389 г. Собор резко осудил (4-е правило Собора) действия Максима Циника, заявлявшего притязания на замещение константинопольской кафедры, которую в то время возглавлял Григорий Богослов. По вызову Максима из Александрии прибыли два епископа, совершившие над ним хиротонию, но она так никем и не была признана. В результате на столичную кафедру по предложению императора Феодосия I был избран светский чиновник, претор Константинополя Нектарий.

О ересях (1-е правило)[править]

Борьба между православными и арианами, возобновившаяся вслед за окончанием I Вселенского Собора и сосредоточившаяся первоначально на решенном вопросе о Божестве Иисуса Христа, с течением времени вызвала появление новых ересей, из которых наиболее опасными были ереси, связанные с именами Аполлинария и Македония. Ересь Аполлинария и ересь Македония возбудили новые вопросы догматического свойства первая — о Богочеловечестве Иисуса Христа, а вторая — о Святом Духе, третьей ипостаси Троицы.

Второй Вселенский Собор осудил и предал анафеме ереси (1-е правило Собора):

• Евномиан — последователей епископа Кизикского Евномия (около360 г.), который учил, что «Святой Дух не есть Бог. Он сотворен по воле Отца через Сына».
• Аномеев — их называли также евномиане, потому что они отрицали единосущие лиц Святой Троицы, утверждая, что второе и третье лицо ни в чем не подобны первому лицу.
• Ариан, которые учили, что Сын Божий не рожден от Отца, а сотворен и только подобен Отцу. Собор отождествляет их с евдоксианами, последователями Евдоксия (первая половина IV века), бывшого епископом Германикийским, затем Антиохийским и, наконец, Константинопольским. Учение Евдоксия подобно евномианскому, но он шел далее ариан, утверждая, что Сын даже не подобен Отцу.
• Полуариан или духоборцев (пневматомахов) — последователей Македония, епископа Константинопольского (355—359 гг.), который учил, что Дух Святой ниже Отца и Сына, что он сотворен и подобен ангелам. Собор отождествил две ереси, которые в то время выступали вместе, но на самом деле полуариане шли дальше духоборцев, которые не отрицали единосущия Сына с Отцом, в то время как полуариане отрицали и это.
• Савеллиан — учивших, что нет ипостасной разницы между Отцом и Сыном и Святым Духом, что они составляют одно Лицо. Основателем этой ереси был епископ Птолемаиды Пентапольской Савеллий, живший в первой половине III века.
• Маркеллиан — последователей епископа Анкирского Маркелла (половина IV века), который отрицал вечную ипостась Сына и учил, что с наступлением конца мира будет и конец царства Христова и даже самого его бытия.
• Фотиниан — последователей Фотина, епископа Сремского, ученика Маркелла, особенно сосредоточивших свое учение на утверждении, что Иисус Христос был просто человеком, в котором с особой полнотой обитало Божество, но он не вечен.
• Аполлинариан — последователей Аполлинария, епископа Лаодикийского, жившего в Сирии около половины IV века. Исходя из учения о трехсоставности человеческого существа, Аполлинарий приписывал Иисусу Христу человеческое тело и человеческую душу (подобную животным), но не человеческий дух, взамен которого он признавал в нем Логос. Он сливал в нем божеское и человеческое естество, отрицал в нем человеческую волю и, таким образом, в сущности, отрицал самое Богочеловечество.

О Никео-Цареградском Символе веры (5-е правило)[править]

Догматическая деятельность Второго Вселенского собора нашла свое выражение в составлении символа, известного в истории церкви под именем Никео-Цареградского. На рассмотрение делегатов Собора было предложено утвержденное на Римском соборе исповедание веры, которое папа Дамасий I прислал епископу Антиохийскому Павлину. Обсудив текст этого исповедания, Собор, единодушно утвердил апостольское учение о том, что Дух Святой есть не служебное существо, но «Господь Животворящий, от Отца исходящий, со Отцом и Сыном спокланяемый и сславимый».

До восьмого члена, то есть до изложения учения о Святом Духе, символ Второго Вселенского собора представляет собою Никейский символ, измененный и дополненный Собором для опровержения ересей, которые вызвали необходимость созыва Второго Вселенского собора. В Символе, принятом Первым Вселенским Собором, не говорилось о Божественном достоинстве Святого Духа, потому что духоборческой ереси тогда ещё не было.

В учении о Боге Отце в Никейском символе Собор после слова «Творца»

ввел слова
«неба и земли»
. В учении о Сыне Божьем были заменены после «рожденного от Отца» слова
«из сущности Отца, Бога от Бога»
словами
«прежде всех веков»
. При наличии в символе слов
«Бога истинного от Бога истинного»
выражение
«Бога от Бога»
являлось в некотором роде повторением, которое было исключено из текста. При этом опустили выражение
«на небе и на земле»
, идущее за словами
«чрез Которого все произошло»
.

В учение о Сыне Божием, содержащееся в Никейском символе, Собором вставлены некоторые слова (выделены жирным шрифтом), яснее выражающие православное учение о плотском естестве Богочеловека, направленные против некоторых ересей:

«…нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес

и воплотившегося
от Духа Святого и Девы Марии
, и вочеловечившегося,
распятого за нас при Понтии Пилате
и страдавшего, и погребенного и воскресшего в третий день
по писаниям
, и восшедшего на небеса
и седящего одесную Отца
и паки имеющего прийти
со славою
судить живых и мертвых,
Которого царству не будет конца
».

Таким образом, деятельность Второго Вселенского собора, как видно, не была направлена на отмену или изменение по существу Никейского символа, но лишь на более полное и определенное раскрытие содержавшегося в нем учения.

Никейский символ оканчивался словами «(Верую) и в Духа Святого». Второй Вселенский Собор дополнил его, присоединив к нему учение о Святом Духе, о Церкви, о крещении, о воскресении мертвых и о жизни будущего века; изложение учения об этих истинах веры и составляет содержание 8, 9, 10, 11, и 12 членов Никео-Цареградского символа.

О статусе епископа Константинопольского (3-е правило)[править]

Практически до времени Второго Вселенского Собора на Востоке первой кафедрой считалась Александрийская, поэтому порядок в древней Церкви, в котором кафедры перечислялись и оказывалась им честь, был таков: Рим, Александрия, Антиохия, Иерусалим. Но в связи с тем, что Константинополь стал местопребыванием императора и столицей, авторитет Константинопольского архиепископа возрос, и 3-е правило Второго Вселенского Собора выдвинуло Константинополь на второе место вслед за Римом, мотивировав это тем, что Константинополь — Новый Рим.

Хотя на соборе были представлены только восточные епархии, греки объявили этот Собор Вселенским. Это правило Второго Вселенского Собора не было признано римскими папами. Папа Дамас I в Риме принял символ веры, но не каноны, по крайней мере, он не принял канон о старшинстве Константинополя после Рима. Тем самым было положено начало церковно-правовой полемике, а фактически — великому разделению церковного Востока и Запада. (В действительности Рим принял старшинство Константинополя после Рима только во времена латинской империи Константинополя, созданной в XIII веке во время Четвертого крестового похода).

Об автокефальном управлении поместными Церквами (2-е правило)[править]

Собор ввёл запрещение епископам одних поместных церквей вмешиваться в дела других церквей.

О жалобах частного и церковного характера (6-е правило)[править]

Что такое Троица, и почему Filioque — ересь

Для того чтобы оценить важность термина «единосущный», следует несколько углубиться в изучение основополагающих категорий христианства. Оно базируется на понятии Святой Троицы — это вроде бы известно всем. Однако и для большинства современных прихожан, считающих себя людьми вполне образованными в теософском смысле, умеющих креститься и даже порой поучающих иных, менее подготовленных собратьев, остается неясным вопрос о том, кто же является источником того самого света, озаряющего наш бренный, грешный, но и прекрасный мир. А вопрос этот отнюдь не пустой. Через семь веков после того, как трудно и спорно прошел Никейский собор, символ Иисуса и Отца-вседержителя был дополнен неким, на первый взгляд тоже малозначительным тезисом, получившим название Filioque (переводится с латыни как «И Сын»). Документально этот факт подтвержден еще ранее, в 681 году (Толедский собор). Православное богословие считает это дополнение еретическим и ложным. Суть же его состоит в том, что источником Святого Духа служит не только сам Бог-Отец, но и его сын Христос. Попытка внести правку в текст, ставший в 325 году каноничным, привела ко многим конфликтам, углубив пропасть раскола между ортодоксальными христианами и католиками. Никейский собор принял молитву, в которой прямо указывается на то, что Бог-Отец един и представляет собой единственное начало всему сущему.

Казалось бы, нарушается монолитность Святой Троицы, но это не так. Святые отцы объясняют ее единство на очень простом и всем доступном примере: Солнце одно, оно является источником света и тепла. Отделить эти две составляющие от светила невозможно. Но объявлять тепло, свет (или что-то одно из двух) такими же источниками невозможно. Не было бы Солнца, не было бы и остального. Именно так трактовал Никейский собор символ Иисуса, и Отца, и Святого Духа.

Ход Собора

Согласно Сократу, Собор открылся 20 мая, а торжественное закрытие Собора было приурочено императором к 25 августа, ко дню празднования им 20-летнего юбилея его царствования. Но некоторые историки называют 14 июня как начало Собора. Акты Халкидонского Собора (451) датируют принятие Никейского постановления 19 июня.

Историки предлагают согласовать этапы проведения Собора по датам следующим образом:

«20 мая — парад открытия Собора. Парад церковный, вставленный в рамки парада придворного, небывалый еще до тех пор «смотр сил» церкви. Пленум Собора определился и формальные голосования начались только с 14 июня. A 19 июня проголосовано главное вероопределение. 25 августа состоялось уже торжество закрытия Собора. Тогда же Евсевий Кесарийский произнес свою похвальную речь императору, помещенную им в его «Жизни Константина». Завершилось празднество пышным обедом».

Собор начался с речи императора Константина на латинском языке. «Не медлите, — сказал император, — о, други, служители Божии и рабы общего нашего Владыки Спасителя! Не медлите рассмотреть причины вашего расхождения в самом их начале и разрешить все спорные вопросы мирными постановлениями. Через это вы совершите угодное Богу и доставите величайшую радость мне, вашему сослужителю».

Есть упоминания о том, что наиболее подвизались в опровержении богопротивного Ариева Учения святитель Николай и святой Афанасий Александрийский, бывший тогда еще диаконом и за ревностное противоборство еретикам страдавший от них всю свою жизнь.

Прочие святители защищали Православие используя свое просвещение, с помощью богословских доводов. Святитель Николай же защищал веру самою же верою — тем, что все христиане, начиная с Апостолов, веровали в Божество Иисуса Христа.

Согласно преданию, во время одного из соборных заседаний, не стерпев богохульства Ария, святитель Николай ударил этого еретика по щеке. Отцы Собора сочли такой поступок излишеством ревности, лишили святителя Николая преимущества его архиерейского сана — омофора и заключили его в тюремную башню.

Но вскоре они убедились в правоте святителя Николая, тем более, что многие из них имели видение, когда пред их очами Господь наш Иисус Христос подал святителю Николаю Евангелие, а Пресвятая Богородица возложила на него омофор. Они освободили его из заключения, возвратили ему его прежний сан и прославили его как великого Угодника Божиего. Принятие Символа Веры было весьма драматичным.

Согласно Евсевию Кесарийскому, по вопросу символа веры во время прений Арий и его единомышленники высказывали свою позицию прямо и смело, рассчитывая на веротерпимость императора и надеясь убедить его и привлечь на свою сторону. Их богохульные речи возмущали православных. Накал страстей нарастал. В нужную минуту с хитрым дипломатическим предложением выступил ((Евсевий Кесарийский), которое состояло в том, чтобы взять за основу определения Собора текст крещального символа веры, для большинства привычный:

«Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всех (άπάντων) видимых и невидимых. И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Слово Божие, Бога от Бога, Света от Света, Жизнь от Жизни, Сына Единородного, Перворожденного всей твари (Кол. 1:15), прежде всех веков от Отца Рожденного, через Которого и произошло все… Воплотившегося… Веруем во Единого Духа Святого».

Хитроумный замысел Евсевия состоял в том, чтобы, отчаявшись убедить большинство епископов на Соборе в своей ереси или переманить императора на свою сторону, помочь Арию свести этот Собор к формальному принятию привычной для всех формулировки, на которую легко должно было бы согласиться большинство. Однако при этом формулировка оставляла место для еретического учения Ария.

Но император Константин не позволил этой хитрости состояться. Одобрив текст, он как бы между прочим предложил обогатить его лишь маленьким дополнением, одним словом «единосущный» (омоусиос). При поддержке авторитетных православных епископов, большинство епископата, который будучи православными, не был тем не менее достаточно образованными, чтобы вникнуть и понять все тонкости этого вопроса, поддержало и проголосовало за это предложенное императором добавление, надежно отсекающее арианскую ересь от православия.

Иконы

На иконах Святая Троица изображается так, чтобы ее могли понимать все верующие, независимо от глубины их теософских знаний. Бога-Отца живописцы обычно рисуют в виде Саваофа, благообразного пожилого мужчины с длинной бородой в белых одеждах. Нам, смертным, трудно представить себе вселенское начало, а тем, кто покинул бренную землю, возможность рассказать об увиденном в лучшем мире не предоставляется. Тем не менее, в облике легко угадывается отцовское начало, что настраивает на благостный лад. Образ Бога-Сына традиционен. Как выглядел Иисус, нам, кажется, всем известно из многих его изображений. Насколько облик достоверен, остается загадкой, да это, в сущности, не так уж и важно, поскольку истинный верующий живет по его учению о любви, а внешний вид – дело не первостепенное. И третий элемент – Дух. Его обычно – опять же, условно – изображают голубем или как-то иначе, но обязательно с крыльями.

Людям технического склада ума изображение Троицы может показаться схематичным, и это отчасти так. Поскольку изображенный на бумаге транзистор на самом деле полупроводниковым прибором не является, он становится таковым после того, как проект реализован «в металле».

Да, в сущности, это – схема. По ней христиане живут.

Иконоборцы и борьба с ними

В городе Никее прошло два Вселенских Собора Православной Церкви. Интервал между ними составил 462 года. На обоих решались очень важные вопросы.

1. Никейский собор 325 года: борьба с ересью Ария и принятие общей декларативной молитвы. О нем уже написано выше.

2. Никейский собор 787 года: преодоление ереси иконоборчества.

Кто бы мог подумать, что церковная живопись, помогающая людям верить и отправлять ритуалы, станет причиной крупного конфликта, занявшего после утверждений Ария по опасности для единства место № 2? Никейский собор, созванный в 787 году, рассматривал вопрос иконоборчества.

Предыстория конфликта такова. Император Византийский Лев Исавр в двадцатые годы VIII века часто конфликтовал с приверженцами Ислама. Особое раздражение воинственных соседей вызывали графические изображения людей (мусульманам запрещено лицезреть даже нарисованных животных) на стенах христианских храмов. Это побудило Исавра сделать некие политические ходы, возможно, в некотором смысле и оправданные с геополитических позиций, но совершенно неприемлемые для Православия. Он начал запрещать иконы, моления перед ними и их создание. Его сын Константин Копроним, а позже и внук Лев Хозар продолжили эту линию, получившую название иконоборчества. Длились гонения шесть десятилетий, но в годы правления овдовевшей (она до этого была женой Хозара) императрицы Ирины и при ее непосредственном участии был созван Второй Никейский собор (вообще-то он был Седьмым, но в Никее — вторым) в 787 году. Участие в нем приняли ныне почитаемые 367 Святых отцов (в честь них есть и праздник). Успех достигнут был лишь частично: в Византии иконы вновь стали радовать своим благолепием верующих, но принятый догмат вызвал недовольство многих видных властителей того времени (в их числе первейший – Карл Великий, король франков), ставивших политические интересы выше учения Христа. Второй Никейский Вселенский собор окончился благодарным одариванием епископов Ириной, но полностью иконоборчество на нем разгромлено не было. Случилось это лишь при другой византийской царице, Феодоре, в 843 году. В честь этого события каждый год в Великий Пост (первое его воскресенье) празднуется Торжество Православия.

Первый в истории Христианской Церкви Вселенский Собор открылся 20 мая 325 года в Никее (ныне – город Изник на территории Турции), откуда возникло название «Никейский» или «Первый Никейский Собор». Он был созван римским императором Константином I с целью прекратить споры вокруг «арианской ереси», которые раздирали всё Восточное христианство. Так получилось, что по итогам Собора были утверждены основные догматы православной веры, однако арианство приобрело ещё большую популярность. Участники Собора в Нике обсуждали массу важных вопросов, которые требовали скорейшего разрешения, но главной темой (и поводом) для его созыва было учение Ария. Не секрет, что различные ереси соблазняли христиан и до этого, но арианство искажало саму суть христианства и низводило его смысл до уровня остальных монотеистических религий. I Вселенский Собор. Икона. Кон. XVI — нач. XVII в. Основоположником этой ереси стал александрийский пресвитер Арий. Он распространял мысль о тварности Исуса Христа, т.е. утверждал, что Христос был сотворён Богом, а значит, не равен и не единосущен Ему, но только подобосущен. Согласно же христианскому учению, Исус существовал всегда, но однажды – воплотился, чтобы искупить человеческие грехи на Кресте. Именно поэтому христианство называется «религией искупления», и в этом заключается его главный догмат и главное чудо. Без понятия об искуплении христианство может рассматриваться всего лишь как альтернатива остальным естественным религиям, где заложены схожие моралистические установки. Но именно это и отличает христианство, которое основано на Откровении, от, скажем, иудаизма или ислама. I Вселенский Собор. Роспись собора в честь Рождества Пресв. Богородицы Ферапонтова мон-ря. Дионисий. 1502 г. Учение Ария набирало популярность с огромной скоростью – этому способствовали его ораторские способности и положение пресвитера. Главным его оппонентом выступал епископ Александрийский Александр. Рассудить спорщиков и решил Константин I, который не хотел допустить раздоров в империи. Любопытны сохранившиеся высказывания Константина, которые характеризуют его отношение к этим противоречиям: «Ведь это же пустые слова, споры по ничтожному вопросу. Для умственной гимнастики специалистов, может быть, и неизбежны такие споры, но нельзя же смущать ими слух простого народа. Виноваты оба: и Александр и Арий. Один задал неосторожный вопрос, а другой дал необдуманный ответ». Более того, император просит спорщиков: «Возвратите мне мирные дни и спокойные ночи. B противном случае мне не останется ничего другого, как стенать, обливаться слезами и жить без всякого покоя». Арий Впрочем, довольно скоро глава империи понял, что спор не является лишь «умственной гимнастикой специалистов», но выходит за рамки Восточной Церкви и касается, в том числе, и Запада. Таким образом, Константину пришла мысль о созыве епископов со всей империи и даже других стран, в том числе из Армении, Персии, Скифии, хотя до этого проводились исключительно поместные соборы церквей. Евсевий на гравюре Нового времени Первый Вселенский Собор стал уникальным событием не только в церковной жизни, но и в истории всей мировой культуры. К сожалению, мы не имеем протоколов заседаний в Никее, которые, скорее всего, и не велись. Не знаем мы и точного числа участников – по разным данным, от 220 до 320 человек. Ересь арианства не была проблемой Запада, поэтому Римский папа Сильвестр отправил в Никею всего лишь двух своих заместителей. Из-за границы империи приехали епископы из Керчи – Воспорского (Босфорского) царства, Пицунды на Кавказе, из Скифии, Персии и Армении. Икона I Вселенский собор Православную группу на Собре представили великие церковные деятели, которые впоследствии были канонизированы. Многие из них, гонимые за веру, приезжали на Собор из ссылок и каторг изувеченными. Помимо ярого противника Ария Александра Александрийского, в полемике участвовали Афанасий Великий, Леонтий Кесарии Каппадокийской, Евстафий Антиохийский и Иаков Низибийский. С острова Кипра приехал Спиридон Тримифунтский – аскет, прозорливец и чудотворец. С сожжёнными руками приехал Павел Неокесарийский; у Пафнутия Фиваидского и Потамона из Египта были выколоты глаза. По словам очевидцев, Константин, эмоционально приветствовал, обнимал и целовал мучеников в выколотые очи. Среди их оппонентов, между тем, были все основные лидеры арианства. Икона, изображающая святых отцов Первого Никейского собора, держащих Никейский символ веры Открытие Собора было торжественным: по этому случаю в Нике устроили целый парад. Император выступал как бы в роли куратора и верховного судьи, что также являлось уникальным для церковных соборов. Сам Константин, впоследствии канонизированный Церковью, тогда ещё не был христианином или даже оглашенным (он будет крещён только перед смертью). Однако он был воспитан в уважении к христианству и всегда стремился решить все спорные вопросы между церквями мирным путём. «…рабы общего нашего Владыки Спасителя! Не медлите рассмотреть причины вашего расхождения в самом их начале и разрешить все спорные вопросы мирными постановлениями. Через это вы совершите угодное Богу и доставите величайшую радость мне, вашему сослужителю». – Говорил глава империи на открытии Собора. Император Константин Великий Затем начались прения, и самое активное участие в них принял император Константин. «Кротко беседуя с каждым на эллинском языке, василевс был как-то усладителен и приятен». – Пишет об этом Евсевий Кесарийский, сильно увлекавшийся арианским учением, но искавший расположения императора. В ходе спора Арий и его сторонники выступали довольно дерзко, что вызывало возмущение православных. Словесное состязание было весьма эмоциональным и горячим, и неудивительно, что участвовавший в Соборе Николай Мирликийский, он же – Никола Чудотворец, в пылу жаркой полемики ударил еретика Ария в лицо. (Впрочем, был ли святой в Никее, доподлинно неизвестно). На одном из заседаний Евсевий Кесарийский, первоиерарх Палестинского округа, предложил противопоставить арианству ясное исповедание православной веры в виде крещального символа своей Церкви. Константин принял эту инициативу, но предложил внести в символ только одно слово — «единосущный» («омоусиоус»). Таким образом, в Символ веры был внесен термин «Единосущный Отцу» — он должен был навсегда закрепить в сознании христиан истину о Божественности Иисуса Христа, который вочеловечился для искупления всего человеческого рода. Никейский собор (румынская фреска, XVIII век) Отредактированный Символ, оканчивающийся анафематствованием арианского учения, подписали почти все, включая самых ярых сторонников Ария, которые не хотели быть сосланными. Лишь двое земляков пресвитера – ливийцы Феона, епископ Мармарикский, и Секунд, епископ Птолемаидский, отказались подписать Символ, и были сосланы вместе с Арием. Примечательно, что в результате противостояния арианству в христианстве утвердился главный догмат Святой Троицы, но с самим учением Ария на этом не было покончено. Оно ещё на протяжении нескольких веков становилось поводом для различных церковных расколов, пока не было изжито окончательно в раннем Средневековье. Между тем сам Константин, как ни странно, позже поддержал арианство, которое было весьма популярным среди духовенства на Востоке. Из ссылки были возвращены многие сторонники этого учения, а представители противоположной партии, наоборот, были репрессированы. Спустя несколько десятилетий, в 381 году, император Феодосий I был вынужден созвать Собор в Константинополе, на котором арианство было вновь осуждено. Именно тогда был утверждён Никео-Цареградский Символ веры, текст которого используется в богослужении христианскими церквями по сей день. Что касается Первого Собора в Никее, то он продлился целых три месяца и навсегда остался в истории как уникальное явление мировой культуры, церковной жизни и политики. Торжество закрытия Собора состоялось 25 августа 325 года. По описанию непосредственных участников, завершилось это мероприятие пышным обедом.

Алексей Голубев, diletant.ru

Драматические обстоятельства и санкции, связанные со Вторым Никейским Собором

Императрица Ирина Византийская, будучи противницей иконоборчества, отнеслась к подготовке Собора, планировавшегося в 786 году, очень тщательно. Место патриарха пустовало, прежний (Павел) почил в Бозе, требовалось избрать нового. Кандидатура была предложена, на первый взгляд, странная. Тарасий, которого Ирина хотела видеть на этом посту, духовного чина не имел, но отличался образованностью, обладал административным опытом (состоял при правительнице секретарем) и, помимо этого, человеком был праведным. Существовала тогда и оппозиция, утверждавшая, что Второй Никейский собор не нужен вовсе, а вопрос с иконами уже решен в 754 году (они запрещены), и вновь поднимать его не стоит. Но Ирина сумела настоять на своем, Тарасия избрали, и сан он получил.

Императрицей в Византию был приглашен папа Адриан I, но он не приехал, прислав письмо, в котором излагал несогласие с самой идеей предстоящего Собора. Впрочем, в случае его проведения он заранее предупреждал о грозящих санкциях, в числе которых были указаны требования возврата некоторых ранее пожалованных патриархату территорий, запрет на слово «вселенский» по отношению к Константинополю и прочие строгие меры. В тот год Ирине пришлось уступить, но Собор все равно состоялся, в 787 году.

I Вселенский собор в Никее 325 г.

Эпоха гонений не останавливала внутренней жизни и развития церкви, в том числе и развития догматических учений. Церковь потрясалась и расколами и ересями и решала эти конфликты на больших соборах и путем вселенского обмена мнений через переписку и взаимные посольства церквей, отдаленных друг от друга.

Но факт государственного признания церкви Константином Великим3 и приятия ее интересов к сердцу самим главой всей империи не мог не создать условий, благоприятных для быстрой передачи переживаний одной какой-либо ее части и всем другим. Внутренняя вселенскость, кафоличность церкви имела теперь возможность легче воплощаться и во внешних формах вселенского общения.

Вот одно из условий, благодаря которому вспыхнувший очередной богословский спор в это время небывало широко разволновал всю церковь и мучил ее как в жестокой лихорадке целых 60 лет. Но и после этого не замер окончательно, а перешел в дальнейшие споры, потрясавшие церковь столь же универсально еще целых полтысячелетия (IV – IX вв.).

Государство, принявшее активное, а затем и страстное участие в этих спорах, с самого первого момента, т.е. с Константина Великого, сделавшего их частью и нередко главною осью всей своей политики, едва ли этим оказало верную услугу церкви, лишив ее свободы внутреннего изживания своих разномыслий и их локализирования.

Словом, вселенский пожар арианства очень характерен для начала государственного покровительства церкви и, может быть, отчасти им объясняется, указывая на обратную сторону, которая есть у всякой медали.

Внешняя история начала арианского спора не заключает в себе никаких данных к его необычайному развитию. Ни сам по себе спор богословов, ни личность ересиарха Ария не представляли ничего выдающегося. Но внутренняя сущность спора, конечно, была чрезвычайно важной с точки зрения существа христианской догмы и церкви. Однако исключительный резонанс его объясняется условиями среды и момента.

Момент политический заключался в пламенной мечте императора Константина утвердить pax Romana на базе кафолической церкви. Он всячески боролся с донатизмом, только бы сохранить единство и авторитет епископата кафолической церкви. Замученный этим на Западе, Константин с надеждой взирал на Восток, где ему рисовался цельным и ненарушенным этот духовный мир церковного единства. Переселяясь, так сказать, душой и телом в восточную половину империи, приближаясь к ликвидации соперничества и интриги Ликиния4, Константин вдруг с горечью узнает, что и здесь загорается раздор, и притом соблазнительно совпадающий отчасти с границами владычества Ликиния. Друг и защитник Ария, епископ столицы Никомидии Евсевий, родственник Ликиния и его придворный приближенный, мог рисовать Константину тревожную картину, когда кафолическая церковь, до сих пор бывшая другом в его восхождении к единодержавию, вдруг как бы перестала быть такой единой базой и в какой-то части своей сделалась бы партией его соперников. Константин горячо принялся тушить пожар церковный со всем добросовестным усердием. A разделившийся епископат начал увлекаться в своей борьбе нажимами на кнопки придворных настроений и захватом власти через политическое покровительство. Так разные диалектические уклоны богословской мысли начали превращаться в государственные акты, передаваемые по проводам государственной почты во все концы империи. Отрава ересей и раздоров почти искусственно и насильственно разливалась по всей империи.

Но был в этой широте арианских волнений и вполне естественный свободный духовно-культурный момент. A именно, невольное и случайное соответствие арианской доктрины, низводившей иррациональную христианскую триадологию к упрощенному математическому монотеизму, механически соединенному с политеизмом, поскольку Сын Божий считался «богом с маленькой буквы». Такое построение было очень симпатично и приемлемо массе интеллигентного и служилого язычества, влекомого политикой и государственной службой в лоно церкви, принятой императором. Монотеизм в этой массе, разделявшей идею и почитание Единого Бога под именем «Summus Deus», был очень популярен, но он был полурационалистичен и чужд христианской Троичности Лиц в Божестве. Так, подольщаясь ко вкусам языческого общества через арианские формулы, церковь могла бы предать всю свою христологию и сотериологию. Потому праведный инстинкт православных епископов и богословов так героически и упорно восстал на борьбу с арианскими тенденциями и не мог успокоиться, пока борьба не увенчалась победою. Встал вопрос жизни и смерти: быть или не быть самому христианству? Вот почему герои православия проявили дух ревности, напоминавшей только что миновавший период героизма мученичества.

Вопрос заострялся до формулы «быть или не быть?» не в смысле исторического бытия и роста христианства, а в смысле качественном

: в смысле возможной неприметной для масс
подмены самой сути христианства как религии искупления
. Может быть, было бы и проще и успешнее преподносить массе христианство как религию моралистическую. На это упрощение и рационализирование христианства как раз и соскользнуло арианство. С арианской догматикой христианство, может быть, и не теряло бы своего пафоса, как религия евангельского братолюбия, аскезы и молитвенного подвига. По благочестию оно конкурировало бы и с иудаизмом и с исламом. Но все это был бы
субъективный морализм
, как и в других монотеистических религиях. Для такой рациональной, натуральной религиозности достаточно было бы и Синайского Божественного откровения. И уж совсем лишне и даже бессмысленно чудо Боговоплощения.

Вот это-то объективное чудо, эта-то объективная тайна

христианства упраздняется арианством. Для простого педагогического водительства и учительства Небесному Отцу достаточно было облагодатствованных пророков, священников, судей, царей. Зачем вочеловечение «сынов Божиих», ангелов, посредников, эонов?.. Что это прибавляет к делу богооткровенного изучения и спасения человечества? Не есть ли это просто бред языческой мифологии и гносиса? Не трезвее ли просто признать в Иисусе Христе высшего из пророков? Диалектически арианство вело к антитроичности Бога, к обессмыслению вочеловечения хотя бы и Высшего, Единородного, Единственного из сынов Божиих. Это был бы стерильный монотеизм, подобный исламу и иудаизму. Не понимало арианство, что суть христианства не в субъективной морали и аскезе, а
в объективной тайне искупления
. A что есть искупление? Отвечает песнь церковного канона: «Ни ходатай, ни ангел,
но Сам, Господи, воплощься и спасл еси всего мя человека».
Чем же спас? Тем, что
Сам Абсолютный
через акт вочеловечения взял на Себя бремя ограниченности, греха, проклятия и смерти, лежавших на человеке и всей твари. И только став не каким-то ангелочеловеком, а реальным Богочеловеком, Он возымел истинно божескую силу и власть освободить творение от вышеуказанного бремени,
искупить
, вырвать его из-под власти «миродержителей тьмы века сего» (Еф. 6:12). Крестным страданием, смертью и воскресением Своим вывел Он мир из царства тления и открыл дорогу к нетлению и жизни вечной. И всякий, свободно желающий усыновитъся Ему в Его Теле – Церкви – через таинства, мистически приобщается к победе Богочеловека над смертью и становится «сыном воскресения» (Лк. 20:36).

В этом чуде из чудес и тайне из тайн суть

христианства, а не в рациональной морали, как в других естественных религиях. Именно эту
суть
христианства спасали достославные отцы IV в., до конца отвергшие арианство во всех его ухищренных и прикровенных формах. Но этого в то время не понимало большинство восточного епископата. В том-то и чудо I Вселенского собора, что он произнес сакраментальную догматическую формулу «Όμοούσιον τω Πατρί» («Единосущного Отцу») устами только избранного меньшинства. И в том еще, что Константин Великий, не постигший всей трагичности вопроса, воистину движимый перстом Божиим, положил всю в данном случае спасительную тяжесть неодолимого имперского авторитета на чашу весов подлинно православной церковной мысли незначительного меньшинства епископата.

Конечно, и прежде ереси искажали суть христианства. Но арианство было особенно тонкой и потому опасной ересью. Оно родилось из смешения двух тонких религиозно-философских ядов, совершенно противоположных природе христианства: яда иудаистического (семитического) и эллинистического (арийского). Христианство по своим культурно-историческим прецедентам вообще есть синтез двух названных течений. Но синтез радикальный, преображающий, а не механическая амальгама. И даже более чем синтез – совершенно новое откровение, но только облеченное в традиционные одежды двух великих и столь разрозненно живших преданий. Яд иудаизма заключался в антитроичности, в монархианском истолковании крещальной формулы церкви. Антиохийский богословский ), как находящийся на почве сиросемитической, заявил себя симпатиями и к позитивно-буквальной экзегезе Библии, и к аристотелевскому рационализму как философскому методу. Динамическое антитринитарство Павла Самосатского (III в.) достаточно характерно для антиохийской почвы, как характерно для семитического гения и более позднее средневековое увлечение Аристотелем в арабской схоластике (Аверроэс). Но сама Антиохия, как столица округа, была в то же время и университетским центром эллинизма. При всей монотеистической тенденции тогдашнего эллинизма он в виде политеистической отрыжки обрастал диким плющом гностической эономании, фантазирования о разнообразных эонах – посредниках между Абсолютом и космосом. Сочетание этого яда гностицизма с антитринитарным ядом иудаизма был серьезным препятствием именно для здешнего школьного богословия – построить здравую и ортодоксальную доктрину троичности. На этом и споткнулся достопочтенный профессор Антиохийской школы, пресвитер Лукиан. Он воспитал довольно многочисленную школу учеников, занявших впоследствии много епископских кафедр. Они гордились своим наставником и называли себя «солукианистами». Они при начале арианского спора почти in corpore очутились на стороне Ария. Епископу Александру Александрийскому бросалось в глаза простое и грубое объяснение. Лукиан представлялся ему продолжателем той ереси, которая недавно отшумела в Антиохии, т.е. продолжателем Павла Самосатского. Действительно, Лукианово неправославие было столь явно и достаточно громко, что при трех последовательно сменявших друг друга на антиохийской кафедре епископах: при Домне, Тимофее и Кирилле (ум. 302) – Лукиан был на положении отлученного от церкви.

Очевидно, Лукиан желал реабилитировать себя и в чем-то покаяться перед епископом Кириллом, если последний принял его в общение и даже рукоположил в пресвитеры. Многочисленные ученики Лукиана, ставшие епископами, по-видимому, не подвергались отлучениям совместно с учителем или были учениками уже православного периода деятельности Лукиана (приблизительно с 300 г. до его мученической кончины в 312 г. в гонение Максимина Дайя). Факт канонизации священномученика Лукиана церковным преданием свидетельствует о его волевом преклонении пред авторитетом церковной власти, но не о безупречности философского построения доктрины о Св. Троице в его профессорских лекциях.

Все решительно триадологические научно-философские попытки доникейского времени органически страдали коренной дефективностью: «субординатизмом», т.е. мыслью о «подчиненности» и, следовательно, в какой-то мере второстепенности Второго и Третьего Лица Св. Троицы пред Лицем Первым. Для самой эллинской философии идея абсолютной единственности и несравнимости ни с чем другим Божественного начала была высочайшим и достославным достижением, убившим в корне политеизм. Но тут же, в этом же пункте, заключался и эллинистический яд для построения иррациональной догмы церкви о Св. Троице. Евангелие приковывает наше внимание не к нумерическому единству Бога-Отца, а к откровению Его в Сыне и Заместителе Его – Духе Святом, т.е. к трёхличности Божества. Это полный взрыв философско-математического мышления. Эллинская философия, заняв верховную позицию монотеизма, очутилась пред антиномической загадкой: откуда же и как рядом с абсолютным единством явилось относительное множество, разнообразие, вся пестрота космоса? Как, чем, каким мостом перекрылась эта непереходимая логическая пропасть? Это крест для ума эллинской философии. Она его разрешила для себя на грубых и аляповатых путях пластического мышления, вернее, фантастических иллюзий. Это – иллюзии пантеизма. «Все из воды», «все из огня», «все из вечного спора стихий» и т. п., т.е. весь мир ткется из материи того же абсолютного бытия. Так принцип абсолютности бесполезно разрушается, и все равно цель не достигается: источник конечного, множественного бытия остается загадкой. В этом вечная немощь пантеизма, не перестающая, однако, соблазнять, казалось бы, немалые умы даже наших современников. Без иррациональной идеи свободного творения Богом мира «из ничего» все равно зияющая бездна между Богом и миром рационально-философскими средствами ничуть не устранима… И если не пантеистический «матерьялизм», то на сцену являются образы «посредников», полубогов, эонов гностицизма. Эти яды эллинизма сильно давили и на сознание титана Александрийской богословской школы, великого Оригена (II-III вв.).

Ориген и выразившаяся через него Александрийская богословская школа неповинны в прямом порождении арианства в той мере, как Лукиан и Антиохийская школа. Но, однако, и Ориген не мог еще преодолеть в своих великих триадологических построениях ядов эллинизма в форме субординатизма (см.: «Болотов.» Учение Оригена о Св. Троице. СПб, 1879).

Богословская традиция до Оригена ставила ему два препятствия для преодоления первобытного субординатизма, отчетливо звучавшего в проповеди апологетов. Логос евангелиста апологеты, естественно, понимали и толковали в смысле эллинской философии. Второе препятствие состояло в прикованности Иоанновского Логоса, как орудия творения («Все через него начало быть», Ин. 1:3), к несовершенному ветхозаветному олицетворению Премудрости (Господь создал меня, Притч. 8:22). Эти два препятствия тяготели над ранней христианской греческой мыслью. Мысль апологетов клонилась к умалению богоравенства Второго Лица. Иустин5 называет Его πρώτον γέννημα, προβληθέν προ πάντων των ποιημάτων.

Для пояснения способа происхождения Второго Лица используются, по примеру Филона, стоические термины, «λόγος ένδιάθετος» и «λόγος προφορικός». Отсюда Иустиновы выражения: Логос – θεός έτερος έστν του τα πάντα ποιήσαντος θεού, αριθμφ, αλλά ου γνώμη.

Лишь нравственным единством (а не сущностью) соединяется с Отцом этот «по числу второй Бог

«.

Ориген значительно возвысился над апологетами. В одном месте (In Hebr. hom. V., 299–300) он даже производит Логос ех ipsa Substantia Dei. Или слабее (De Princ., Hom. 21 и 82): εк του θελήματος του Πατρός γεννηθείς.

И так как для Оригена только один άγέννητος – это Отец, то этим он и объясняет название Сына – Премудрость (в книге Притчи 8:22) – κτίσμα. И все-таки Ориген подчеркивает высоту и превосходство Логоса над всем «происшедшим»: μεταξύ της του A­γεννήτου καί της των γεννητών πάντων φύσεως (Cont. Cels., 3.34). Но как Ориген ни возвышает Сына над тварями, он не может не унизить Его субординатически перед Отцом: Отец – A­γέννητος, ΰ Сын – γέννημα и даже (один раз!) – κτίσμα. Отец – Αύτόθεος, αληθινός θεός, Сын – ό δεντερος θεός. Отец – ό θεός, Сын – просто θεός. Отец – απαραλλάκτως αγαθός, Сын – лишь είκων αγαθότητος του θεού, άλλ᾿ουк αύτοάγαθος.

Если такой великан богословия, как Ориген, мог столь глубоко увязнуть в путах философии, то уж совсем неудивительно, что Арий, человек только головной, сухой диалектик, на логических и силлогических путях этой диалектики легко теряет религиозно-догматическое чутье и рождает ересь. Окружавшая Ария атмосфера почти всеобщего субординатизма казалась ему вполне его оправдывающей. Своей безжалостной диалектикой Арий обнажал философскую недоразвитость кафолической доктрины о Св. Троице. И этим пробудил глубокую реакцию в церковном самосознании и чрезвычайную творческую работу самых сильных и философски просвещенных умов кафолической церкви, каковы, например, Великие Каппадокийцы6, которые и оборудовали церковный догмат о Св. Троице новой защитной философской терминологией, не допускающей перетолкования.

Арий исходил из трансцендентного аристотелевского понятия о Боге как Едином Нерожденном Самозамкнутом Абсолютном, по этой своей абсолютной сущности несообщаемом ничему иному неабсолютному, Все, что вне Бога, инородно Ему, чуждо, ибо произошло

. Все
происшедшее
(и в смысле материи, и пространства, и времени), следовательно, не из Бога, а из ничего, из полного небытия, одарено бытием извне лишь по творческой воле Божией. Этот таинственный и загадочный для разума акт приведения всех тварных вещей и существ из небытия в бытие, ввиду непреодолимого бессилия и иудейской и эллинской философствующей мысли, невольно породил и простую мысль (гипотезу), и рядом гностически вычурную: о посредниках между Творцом и тварями. Минимально в этой роли посредника на первом и исключительно высоком месте разумеется Логос, как орудие творения. «Словом Господним небеса утвердишася и Духом уст Его вся сила их» (Пс. 32:6).

Кто же, по существу, Сам Этот Логос, через Которого создан весь высший небесный мир и все небожители, не говоря уже о космосе? Раз Он – орудие творения, то, самоочевидно, Он раньше самого космического времени, раньше всех веков, но Он не вечен. «Было некогда, когда Он не был». «И Он не существовал, прежде чем произошел». «Но и Он имел начало Своего сотворения».

Итак – откровенно!! – «Он произошел из несущего

». Хотя Он и «рожденный», но, значит, в смысле «происшедшего» вообще. «Сын – по благодати»,
а не по сущности
. В сравнении с Отцом как Абсолютным, «с сущностью и свойствами Отца», Сын, конечно, «
чужд и неподобен
им решительно по всем пунктам».

Сын хотя и совершеннейшее, но все же творение

Божие. Как творение, Он – изменчив. Правда, Он – безгрешен, но своей волей, своей нравственной силой. Отец предвидел эту безгрешность и потому возложил на него подвиг вочеловечения. Все это до кощунственности логично. Но горе было в том, что доникейское греческое догматическое сознание было так неразработано, что сама идея Логоса, популярная во всей ходячей интеллигентской философии, была благоприятной почвой для широкого развития по всему эллинскому Востоку яда арианской логологии.

На что же можно было опереться в церковном предании, возражая на эту рационально-соблазнительную систему? Что противопоставить ей? Во-первых, конечно, простые, неухищренные, но веские слова Нового Завета: «»Велия благочестия тайна: Бог

явился во плоти»» (1Тим. 3:16). «»В Нем обитает
вся полнота Божества
телесно»» (Кол
.»
2:9). «Он «не почитал хищением быть
равным Богу
«» (Фил. 2:6). Но для вставших на дорогу Аристотелевой схоластики, как Арий, и эти слова Писания подлежали, по их мнению, высшему философскому истолкованию. K счастью, в восточном богословии не иссякла струя, идущая от ап. Павла через мужей апостольских, которая не подчиняла Аристотелевым категориям «юродства апостольской проповеди о Христе Распятом», что «для иудеев соблазн, а для эллинов безумие» (1Кор. 1:23). Она «мудрости мира» противопоставляла «юродство проповеди» (1Кор. 1:21) о «слове крестном» (1Кор. 18), спасающем через веру (1Кор. 21). Словом, сила христианства – не в философии, а
в сотериологии
7.

Вот эту не эллинско-философскую и не иудейско-законническую, а подлинно христиански-«юродивую» линию сотериологическую

, линию тайны Креста Христова и проводила так называемая условно Малоазийская богословская школа.

Св. Игнатий, епископ Антиохийский («муж апостольский»), суть христианской доктрины (явно всюду ее противополагая бреду гностиков) определяет как οικονομία εις τον καινόν ανθρωπον, как «домостроительство»8, т.е. планомерное созидание «нового человека» вместо ветхого, растлившего себя и мир грехом. Начинается новый совершенный человек с момента зачатия и рождества Иисуса Христа, чем полагается начало реальному «упразднению смерти». A завершится это упразднение только «по воскресении во плоти». Поэтому Христос не просто гностический учитель, а «подлинная наша жизнь», ибо «Он – Бог в человеке». Сообщаемый Христом истинный γνώσις не

есть только «учение о нетлении», но и
самый факт нетления
. Он свою плоть через смерть привел к нетлению и для верующих в это спасительное значение его смерти и воскресения преподал евхаристию как «лекарство бессмертия». Евхаристия – это «лечебное средство, чтобы не умереть»! Вот как реалистически понимается искупление и спасение – это
новое миротворение
!!!

Продолжатель богословия св. Игнатия, другой малоазиец, св. Ириней Лионский, также противополагавший апостольское предание «лжеименному гносису», еще более образно подчеркивает в деле Христа реальное, «плόтяное», так сказать, физическое

восстановление разрушенного грехом человека и мира. Бывший венец, «глава» творения – человек Адам пал, вместо жизни из этой «головы» потекла в человеческий род и в мир отрава тления, разложения, смерти. Христос встал на это
головное место
. Он начал собою «нового человека, второго Адама». Его дело состоит в новом «возглавлении» человечества. Этим Он выполнил вместо изменившего «образу и подобию Божию» Адама «домостроительство» (план) Божие о спасении человека. «Возглавляя Собою плоть, взятую от земли, Христос спас Свое собственное создание».

Своим воплощением Христос «соединил человека с Богом». Для чего это нужно? Чтобы именно человек, сам

, а никто другой, победил супротивника рода человеческого: в противном случае «враг не был бы подлинно побежден человеком».

«И опять же, если бы не Бог

даровал спасение, то мы не обладали бы им, наверное».

«И если бы человек не был соединен с Богом

, то он не мог бы
причаститься к нетлению
«.

Итак, Христос в чудесном факте Своей Богочеловеческой Личности уже представляет в сжатом виде все наше спасение: «in compendio nobis salutem praestat».

Вся диалектика св. Игнатия и св. Иринея проходит мимо бесплодного гностицизма в догматике. Цель догмы для них не мозговая, а практическая – почуять, в чем секрет спасения? понять христианскую сотериологию.

Такова была не отравленная ядами иудаизма и эллинизма малоазийская богословская традиция. Традиция оригинальная, «иудеям соблазн, еллином же безумие». A вот ее-то на время и забыли «университетские» богословы Антиохийской и Александрийской школ. Александр Александрийский, первый восставший против широко разливавшегося мозгового догматствования, был однако, скорее, простецом в сравнении с окружавшей его университетской интеллигентской средой. И надо думать, что с первых же дней спора Ария с Александром за спиной последнего встал и укрепил его некто другой – Афанасий, поистине Великий. Прирожденный богословский гений, автодидакт, не университетский выученик, но одаренный диалектик, глубоко вжившийся в подлинно церковную традицию, по существу тождественную с малоазийской школой. Именно эту малоазийскую концепцию и продолжил, и развил, и ею победоносно защитил поколебленное на Востоке Православие молодой еще в ту пору диакон Афанасий. По самому его положению диакона, т.е. соправителя при епископе, Афанасий и явился на Никейский собор, как alter ego епископа Александра, как богословский мозг его. И на соборе, и в кулуарной борьбе мнений, и всю долгую жизнь затем в его писаниях Афанасий выступает с чертами богослова, не закаленного ни в какой школьности. Его терминология невыдержанна и непоследовательна. Его логика ведет к выводам не рациональным, а сверхрациональным. Но интенция его диалектики не поддается перетолкованиям. Она ясна. Она руководится интересом не мозговым, а религиозным, и именно – сотериологическим

.

Логос – Сын – Христос, по Афанасию, «вочеловечился

для того, чтобы и мы
обожились
». Последняя цель всего – возвращение мира к нетлению. Он облекается в тело, чтобы это тело, приобщившись к Логосу, Который над всеми, стало вместо всех достаточным (удовлетворяющим) для Смерти и, ради вселившегося (в тело) Логоса, пребыло бы нетленным и чтобы затем (поразившее) все (всех и вся) тление прекратилось через благодать воскресения.

То, что произошло в боговоплощении Логоса, не вытекает как естественное следствие из существующего порядка вещей, это не вытекает и из нашей логики, не подлежит арианской рационализации. Это чудо, разрывающее ткань тварного и тленного мира, это единственно

и объективно
новое
под солнцем, новое второе творение после первого миротворения.

Подчеркивая сотериологичность, иррациональность вопроса о Сыне Божием, вырывая его из тисков рационализма, Афанасий, однако, не мог создать новой, совершенной терминологии. Едва ли не главный его дефект состоит в неразличении понятий ουσία и ύπόστασις и в безразличном их употреблении. Конечно, нет у него и термина ομοούσιος. Νо всякого рода другими описательными и отрицательными выражениями св. Афанасий не позволяет арианству снизить не сравнимое ни с чем божественное достоинство Логоса. Вместо «единосущия» у него термин «собственность» – ίδιότης: «ή ιδία Σοφία, ιΛόγος« Отца. «Он отличен от всего происшедшего и собственен Отцу». «Бог

не Монада, а
всегда Триада
». Бог никогда не был и не мог быть ни άλογος, ни ασοφος. Νе было арианского ην ποτέ, οτε ουκ ην, потому что рождение Логоса предвечно. «Так как Свет Божества предвечен, то и Отблеск его также предвечен».

Как Творец

, Бог производит все вещи Своим свободным хотением, а
как Отец
– «не хотением, а Своей
природой
– φύσει, και ουκ εκ βουλήσεως». Термином «φύσει» явно Афанасий выражает идею «сущности». A в других местах и прямо договаривается до этой решающей формулы. Сын – «
собственное порождение сущности Отца
». Иначе: имеет по отношению к Своему собственному Отцу
единство божества
– εχει προς τον Πατερα Εαυτου την ενοτητα της Θεοτητος.

У Сына с Отцом природное

(или «физическое»)
единство
– φυσικη ενοτης,
тожество природы
,
тожество божества
– ταυτοτης Θεοτητος, Сын
единоприроден
, един по бытию, т.е. единосущен. Он не какая-то промежуточная природа – μεσξιτευουσα φυσις, ибо «если бы он был Богом только по причастию к Отцу, будучи Сам через это обожен, то Он не мог бы и нас обОжить – ει ην εκ μετουσιας και Αυτος, ουκ αν εθεοποιησε θεοπιουμενος και Αυτος». Сотериологическая ценность догмата превалирует над всем. Ею спасает Афанасий живую сущность христианства, идя по стопам антигностической малоазийской школы.