Церковь святых и праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы

Церковь святых и праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы

Церковь Симеона и Анны (официальное название — церковь святых и праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы) — действующая православная церковь в Санкт-Петербурге, находящаяся на углу улицы Белинского и Моховой улицы, памятник архитектуры, один из старейших храмов Санкт-Петербурга.

Деревянная церковь на этом месте была построена ещё в 1712 году, по повелению Петра I в честь тезоименитства старшей его дочери, цесаревны Анны Петровны. В 1731 году возле неё была построена каменная церковь (архитектор М.Г. Земцов), в стиле аннинского барокко с использованием элементов древнерусской архитектуры. Построена она была по повелению императрицы Анны Петровны, тезоименитство которой праздновалось в день памяти свв. Симеона и Анны. Через три года строительство было окончено и церковь освящена 27 января 1734 года. Храм был причислен к придворным (до 1802). До постройки Казанского собора в нём собиралось в торжественные дни всё духовенство.

В память рождения Павла I в церкви устроен придел вмч. Евстафия Плакиды (придел упраздненный в 1802 году). В 1797 году Павел I присвоил этой церкви орден св. Анны. Главный алтарь храма освящён во имя Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, правый (южный) — во имя Архангела Михаила, а левый(северный) — во имя св. Ефрема Сирина. Основной объём завершён высоким световым барабаном, увенчанным гранёным куполом сложного рисунка. Иконостас исполнил резчик К. Ган, образа — художники А. М. Матвеев и В. И. Василевский.

На колокольне церкви (высота 47 метров) когда-то помещались часы с боем. Однако, они были утрачены ещё в конце XVIII века. Шпиль колокольни водружён голландским мастером Г. ван Болесом.

В 1803 — 1808 годах архитектором М. П. Выборовым были пристроены ризница и часовня. В 1869 — 1872 годах расширена и обновлена архитектором Г.И. Винтергальтером, в частности над ризницей был устроен ещё один придел во имя иконы Божией Матери «Троеручицы» освящённый 17 октября 1871 года. Ныне икона эта находится в Никольском морском соборе. С 1868 года действовало общество вспоможения бедным, содержавшее детский приют и богадельню.

В январе 1938 года церковь была закрыта, её имущество и убранство разграблены, а помещение приспособлено под склад. В 1951 — 1954 годах церковь была реставрирована, а в 1980-х годах приспособлена под метеорологический музей. В 1991 году возвращена верующим, и 1 января 1995 года вновь была освящена.

Адрес храма: 191028, г. Санкт-Петербург, ул. Белинского, д. 6 (Моховая ул., 48) Телефон, 279-87-79. Проезд: метро «Гостиный Двор», «Невский проспект», «Маяковская», «Площадь восстания», «Чернышевская».

Письмо Белинского к Гоголю

Незадолго до физической смерти Белинского и после литературной смерти Гоголя, от которого по его собственным признаниям «ушел талант», взаимоотношения между этими исторически великими людьми сложились трагически. После публикации первого тома «Мертвых душ» Гоголь со всего написанного им ко второму тому «Мертвых душ» достойным его прежнего таланта признал только один фрагмент — «Повесть о капитане Копейкине». Величайшая духовная трагедия Гоголя началась с того момента, как только он осознал потерю своего бывшего с ним таланта. Наступила депрессия. Бывший Гений метался в тисках безысходности. В этом состоянии он публикует свои «Выбранные места из переписки с друзьями». Новое произведения Гоголя свидетельствовало о его отходе от духа своих предыдущих гениальных произведений.

После публикации Гоголем «Выбранных мест из переписки с друзьями», Белинский написал на произведение отзыв, в котором подверг критике вышедшее новое сочинение писателя. Особенно досталось той части «Выбранных мест…», где Николай Васильевич начинает восхвалять русское православие.

Гоголь обиделся на отзыв, написал письмо критику. Белинский писал ответное письмо несколько дней, дважды переписывал окончательный вариант письма.

О публикации такого письма в официальной русской печати не могло быть и речи. По пути из Зальцбрунна в Россию Белинский заехал в Париж, где встретился с Герценом и прочитал ему свое письмо к Гоголю. Герцен сразу же сказал об этом своим друзьям в эмиграции и заметил: «Это гениальная вещь, да это, кажется, и его завещание». Письмо Белинского дошло до Гоголя. Гоголь сначала написал длинный ответ, но «разорвал его в клочки» и в своей коротенькой отписке выразил готовность признать за Белинским «часть правды». Письмо Белинского к Гоголю в России ходило в рукописном виде, с некоторыми, самыми незначительными, искажениями. Впервые письмо было опубликовано Герценом в 1855 году в журнале «Полярная звезда».

Письмо В.Г. Белинского было написано более 165 лет тому назад, но изложенные в нем мысли как нельзя лучше созвучны событиям и условиям жизни в современной. Ничто из сказанного «неистовым Виссарионом» не устарело. Каждое его предложение, за исключением упоминаний о крепостничестве, как бы написано на научно-обобщенном и с болью в сердце отраженном обильном материале из современной жизни в России. Ни одно его пристрастное утверждение нельзя опровергнуть.

Вы только отчасти правы, увидав в моей статье рассерженного человека: это эпитет слишком слаб и нежен для выражения того состояния, в какое привело меня чтение вашей книги. Но Вы вовсе не правы, приписавши это вашим, действительно не совсем лестным, отзывам о почитателях вашего таланта. Нет, тут была причина более важная. Оскорбленное чувство самолюбия еще можно перенести, и у меня достало бы ума промолчать об этом предмете, если бы все дело заключалось только в нем. Но нельзя перенести оскорбленного чувства истины, человеческого достоинства. Нельзя умолчать, когда под покровом религии и защитою кнута проповедуют ложь и безнравственность как истину и добродетель.

… Я не в состоянии дать Вам ни малейшего понятия о том негодовании, которая возбудила ваша книга во всех благородных сердцах, ни о том вопле дикой радости, который издали, при появления ее, все ваши враги — и литературные (Чичиковы, Ноздревы, Городничие и т. п.) и не литературные, которых имена Вам известны. Вы сами видите хорошо, что от вашей книги отступились даже люди, по-видимому, одного духа с ее духом. Если бы она и была написана вследствие глубоко-искреннего убеждения, и тогда бы она должна была произвести на публику то же впечатление… … Вы не заметили, что Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения гуманности.
Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, сколько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их исполнение
… Вот вопросы, которыми тревожно занята Россия в ее апатическом полусне! И в это время великий писатель, который своими дивно-художественными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя как будто в зеркале, — является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, ругая их «неумытыми рылами»!.. И это не должно было привести меня в негодование?!. Да если бы Вы обнаружили покушение на мою жизнь, и тогда бы я не более возненавидел Вас за эти позорные строки… И после этого Вы хотите, чтобы верили искренности направления вашей книги?! Нет!
Если бы Вы действительно преисполнились истиной Христова, а не дьяволова ученья, — совсем не то написали бы Вы вашему адепту из помещиков. Вы написали бы ему, что так как его крестьяне — его братья во Христе, а как брат не может быть рабом своего брата, то он должен или дать им свободу, или хоть по крайней мере пользоваться их трудами как можно льготнее для них, сознавая себя, в глубине своей совести, в ложном по отношению к ним положении…
А ваше понятие о национальном русском суде и расправе, идеал которого Вы нашли в словах глупой бабы из повести Пушкина и по разуму которого, якобы, должно пороть и правого и виновного? Да это и так у нас делается вчастую, хотя чаще всего порют только правого, если ему нечем откупиться — быть без вины виноватым. И такая-то книга могла быть результатом трудного внутреннего процесса, высокого духовного просветления?!. Не может быть!.. Или Вы больны, и Вам надо спешить лечиться; или — не смею досказать моей мысли… Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов — что Вы делаете?!! Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною…
Что Вы подобное учение опираете на православную церковь — это я еще понимаю: она всегда была опорою кнута и угодницею деспотизма
. Но Христа, Христа-то зачем Вы примешали тут?! Что Вы нашли общего между Ним и какою-нибудь, а тем более православною церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичество запечатлел, утвердил истину своего учения. И оно только до тех пор и было спасением людей, пока не организовалось в церковь и не приняло за основание принцип ортодоксии.
Церковь же явилась иерархией, стало быть, поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми, — чем продолжает быть до сих пор.
Но смысл учения Христова открыт философским движением прошлого века. И вот почему какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки потушивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно больше сын Христа, плоть от плоти и кость от костей Его, нежели все ваши попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и западные. Неужели Вы этого не знаете? А ведь все это теперь вовсе не новость для всякого гимназиста… А потому, неужели Вы, автор «Ревизора» и «Мертвых душ», неужели Вы искренно, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству, поставив его неизмеримо выше духовенства католического? Положим, Вы не знаете, что католическое духовенство было чем-то, между тем как
православное духовенство никогда, ничем и нигде не было, кроме как слугою и рабом светской власти. Но неужели и в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство во всеобщем презрении у русского общества и русского народа?Про кого русский народ рассказывает похабные сказки? Про попа, попадью, попову дочку, попова работника. Кого русский народ называет: дурья порода, колуханы, жеребцы? — Попов. Не есть ли поп на Руси, ля всех русских, представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства?
И будто всего этого Вы не знаете? Странно!
По-вашему, русский народ — самый религиозный народ в мире? — Ложь!
Основа религиозности есть пиетизм, благоговение, страх Божий. А
русский человек произносит имя Божие, почесывая себе задницу. Он говорит об иконе: «Годится — молиться, не годится — горшки покрывать».
Приглядитесь попристальнее, и Вы увидите, что это по натуре своей глубоко атеистический народ.
В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности.
Суеверие проходит с успехами цивилизации, но религиозность часто уживается и с ним. Живой пример Франция, где и теперь много искренних, фанатических католиков между людьми просвещенными и образованными и где многие, отложившись от христианства, все еще упорно стоят за какого-то Бога. Русский народ не таков: мистическая экзальтация вовсе не в его натуре. У него слишком много против этого здравого смысла, ясности и положительности в уме: вот в этом-то, может быть, и заключается огромность исторических судеб его в будущем. Религиозность не привилась в нем даже к духовенству, ибо несколько отдельных, исключительных личностей, отличавшихся тихою, холодною, аскетической созерцательностью, — ничего не доказывают.
Большинство же нашего духовенства всегда отличалось только толстыми брюхами, теологическим педантизмом да диким невежеством.
Его грех обвинить в религиозной нетерпимости и фанатизме. Его скорее можно похвалить за образцовый индифферентизм в деле веры. Религиозность проявлялась у нас только в раскольнических сектах, столь противоположных, по духу своему, массе народа и столь ничтожных перед нею числительностью.
Не буду распространяться о Вашем дифирамбе любовной связи русского народа с их архиерейскими владыками. Скажу прямо: этот дифирамб ни в ком не встретил себе сочувствия и уронил Вас в глазах даже людей, в других отношениях очень близких к Вам по их направлению…
Замечу только одно: когда европейцем, особенно католиком, овладевает религиозный дух — он делается обличителем неправой власти, подобно еврейским пророкам, обличавшим в беззаконии сильных земли. У нас же наоборот,
постигнет человека (даже порядочного) болезнь, известная у врачей-психиатров под именем mania religiosa, он тотчас же земному Богу подкурит больше, чем небесному, да еще хватит через край, что небесный и земной Бог и хотел бы наградить его за рабское усердие, да видит, что этим скомпрометировал бы себя в глазах общества…
Бестия наш верующий брат, русский человек! Вспомнил я еще, что в Вашей книге Вы утверждаете как великую и неоспоримую истину, будто простому народу грамота не только не полезна, но положительно вредна. Что сказать Вам на это? Да благословит Вас ваш византийский Бог за эту византийскую мысль. А знали ли Вы, предавая такую мысль бумаге, что творили?

…Не без некоторого чувства самодовольства скажу Вам, что мне кажется, что я немного знаю русскую публику. Ваша книга испугала меня возможностью дурного влияния на правительство, на цензуру, но не на публику. Когда пронесся в Петербурге слух, что правительство хочет напечатать вашу книгу в числе многих тысяч экземпляров и продавать по самой низкой цене, мои друзья приуныли. Но я тогда сказал им, что, несмотря ни на что, книга не будет иметь успеха и о ней скоро забудут. И действительно, она теперь памятнее всеми статьями о ней, нежели сама собой. Да! У русского человека глубок, хотя и не развит еще, инстинкт истины! Ваше обращение, пожалуй, могло быть и искренно. Но мысль — довести ваше обращение ко мне до сведения публики — была самая несчастная. Времена наивного благочестия давно уже прошли и для нашего общества. …Что же касается меня лично, повторяю Вам: Вы ошиблись, сочтя статью мою выражением досады за ваш отзыв обо мне как об одном из ваших критиков. Если бы только это рассердило меня, я только об этом и отозвался с досадою, а обо всем остальном выразился спокойно и беспристрастно. А это правда, что ваш отзыв о бывших почитателях вдвойне нехорош… Передо мною была ваша книга, а не ваши намерения. Я читал и перечитывал ее сто раз и все-таки не нашел в ней ничего, кроме того, что в ней написано. И то, что в ней есть, глубоко возмутило и оскорбило мою душу. Если б я дал полную волю моему чувству, письмо это скоро бы превратилось в толстую тетрадь. Я никогда не думал писать к Вам об этом предмете, хотя и мучительно желал этого и хотя Вы всем и каждому печатно дали право писать к Вам без церемоний, имея в виду одну правду… Я не умею говорить наполовину, не умею хитрить — это не в моей натуре. Пусть Вы или само время докажет мне, что я ошибаюсь в моих заключениях, — я первый порадуюсь этому, но не раскаюсь о том, что сказал Вам. Тут дело идет не о моей или вашей личности, а о предмете, который гораздо выше не только меня, но даже и Вас. И вот мое последнее, заключительное слово: если Вы имели несчастье с гордым смирением отречься от ваших истинно великих произведений, то теперь Вам должно с искренним смирением отречься от последней вашей книги и тяжкий грех ее издания в свет искупить новыми творениями, которые напомнили бы ваши прежние.

Зальцбрунн 15-го июля 1847-го года.

]]>]]>Источник]]>]]>