ФОМА
Вот что говорят они сами.
Среди людей крепок стереотип, что в монастырь уходят лишь от одиночества или горя, если не могут найти своего «места в жизни» или чтобы отмолить страшный грех. Мы собрали истории современных монахов и убедились, что это далеко не всегда так.
Начало пути
Впервые я отчетливо осознал, что Бог существует, наверное, лет в двенадцать. Это был 1987 год. Казалось, что все дышало тогда не только новыми словами «Перестройка, гласность, демократизация»… Все вокруг говорило о том, что произошло на Руси 1000 лет назад. Она была крещена… А потому интерес к религии, к вере в Бога был неподдельный у очень многих. Этому способствовала и «оттепель» в отношении к Церкви со стороны государства.
Совершенно неожиданно я тогда оказался, кажется, во Владимире. Помню, какие-то люди на улице раздавали Новый Завет. Я взял. Пришел в гостиницу, открыл и начал читать: «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова»… Слова, понятные. Вроде бы…? Но как это — Авраам родил Исаака? Это Мария могла кого-то родить, Анна могла. Но Авраам и Исаак?! Читаю дальше: «и сказал говоря…». Опять ничего не понятно, не могу пробиться через все эти сложные конструкции. Отложил. Начал листать…
Фото Юлия Маковейчук
Наконец добрался до Откровения Иоанна Богослова. И тут вдруг мне показалось, что я улавливаю какой-то смысл, что все здесь понятно, и отчетливо почувствовал, что за всей описываемой здесь реальностью стоит Тот, Кого называют Богом. И хотя эта книга одна из самых сложных в Священном Писании, у меня было ощущение, будто в гидранте сорвало пломбу и фонтан живой веры ударил вверх.
Но надо признать, прошел не один год, пока я осознанно пришел в Церковь. Я поступил на исторический факультет Брестского государственного университета, наш курс оказался невероятно религиозным. Дискуссии о вере, о православии, католичестве, протестантизме, атеизме были нормой уже с первых недель учебы.
Как-то после первого курса меня пригласили на одно телевизионное ток-шоу. По-моему, тема звучала так: «Нужна ли молодым людям вера в Бога?» Аудитория была настроена «не очень», только я и еще один парень отстаивали религиозную точку зрения. Мы не были знакомы и только после эфира пожали друг другу руки. А спустя месяц встречаю его в университете. Оказалось, он поет на клиросе и собирается поступать в семинарию. У меня подобных планов, совершенно, не было. Очень скоро благодаря ему я тоже стал петь в церкви.
Фото www.rostoveparhia.ru
Да, я уже осознавал себя православным, что-то знал о вероучении, но четких представлений об основах духовной жизни у меня не было. Тогда я стал читать много духовной литературы. Но этого было явно мало. За 10 лет, даже несмотря на то, что я каждую неделю был в храме и пел на клиросе, причащался всего раз пять. Я вроде и понимал, что это важно, но о том, что этим можно и нужно жить, мне тогда никто не рассказал.
А жизнь шла своим чередом. Меня пригласили работать на телеканал, а потом — на госслужбу. В двадцать шесть лет я был уже замом главы аппарата и пресс-секретарем губернатора Брестской области.
Тоска по небу
В 2003 году мне предложили работать в Москве — заниматься рекламой и пиаром, и я согласился. А через пять лет я вдруг осознал, что давно не был в церкви. Внутри же росла тоска по небу как по отчему дому, где тебя очень ждут. А надо сказать, еще в начале того года у меня возникло странное ощущение, что через два месяца я умру. Вроде все было замечательно: прекрасная карьера, отличная жизнь. И вдруг это предчувствие. Каждый день просыпаешься и понимаешь — таймер тикает, и ты на огромной скорости несешься в бетонную стену и даже знаешь, когда врежешься в нее. И накрывает та самая острая тоска по небу. Я думал: «С чего бы это?» Начал прокручивать в голове прошлое, увидел, что закрутился в делах, в житейской суете, что сто лет не был на исповеди, не причащался… Я спросил себя: «А вообще-то, я живу как христианин?» И сам себе ответил: «Нет».
Фото с личной страницы Facebook
Тогда я встал перед иконой Спасителя и спросил: «Господи, а как Ты хочешь, чтобы я жил? Прошу Тебя, возьми мою жизнь в Свои руки — рули, а я постараюсь Тебе не мешать».
А потом сел за стол и начал готовиться к исповеди: взял лист формата А4 и начал записывать… Исписал три листа с двух сторон и тут поймал себя на мысли: сейчас пойду в храм, а меня оттуда погонят «грязными тряпками». Но что-то все же подталкивало не отступать — я же к Богу иду. А если погонят — заслужил, «должное по грехам моим приемлю».
Пришел в храм в центре Москвы, подошел к священнику, к которому не было очереди, исповедовался… А после исповеди я вдруг почувствовал, как в легкие стремительно вливается воздух. Я словно вынырнул со дна. Даже голова закружилась.
После этого я старался каждую субботу исповедоваться и как минимум в воскресенье причащаться. И этого правила придерживаюсь до сих пор. Тогда я сформулировал для себя тезис: грех — это не то «сокровище», которое я хотел бы накапливать. Ощущение стремительного приближения смерти ушло, его сменила радость от обретения настоящего. Но я и представить не мог, что буду священником. Да еще монахом. Я воспринимал себя исключительно как специалиста в области маркетинговых коммуникаций и пиарщиком, хотя иногда и начинал подумывать о том, как бы всё своё время посвящать служению Богу, Церкви и людям.
Фото Юлия Маковейчук
Однажды мы пили чай в компании церковных ребят. Слово за слово, оказалось, что в одном храме нужен певчий, а я давно хотел продолжить петь на клиросе. Меня привели к регенту. Мы познакомились, а потом она говорит: «У нас, на клиросе недавно появилась икона Романа Сладкопевца. И никто не знает, откуда она взялась». Прихожу на спевку, мне показывают эту икону— совершенно обычная, софринская, но моего небесного Покровителя. Взял ее бережно и повесил на стене. Так она до сих пор, кажется, на клиросе в том храме и висит.
Иеромонах Прохор (Андрейчук), насельник Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря
Игорь Андрейчук рос в верующей семье, но был абсолютно обычным подростком: учился в металлургическом техникуме, ходил на дискотеки, иногда возвращался нетрезвым, в себе особо не копался и уж тем более ни о каком своем призвании не размышлял. К шестнадцати годам у юноши развилась сильная аллергия, и мама, параллельно с медикаментозным лечением, подолгу молилась о здравии сына. Однажды уговорила его съездить в Дивеево. «Храмы, монашки, бесконечные богослужения… я был просто в шоке. Сперва меня это все очень удручало: день и ночь молитва, и никакой тебе комфортной гостиницы — убогий домик с удобствами на улице… Но мама каждый день молилась преподобному Серафиму Саровскому, и сердце мое потихонечку начало оттаивать», — вспоминает иеродиакон Прохор в своих заметках. К концу пребывания в обители юноша вдруг проникся монастырской жизнью: осознал, что в ней нет ничего лишнего, суетного, только Бог. «Когда в день отъезда я подошел приложиться к иконе Божией Матери “Умиление”, меня вдруг пронзила мысль: я должен стать монахом».
Через месяц Игорь с мамой поехали в паломничество в Псково-Печерский монастырь, и молодой человек понял, что хочет остаться там навсегда. Так и случилось — в 1995 году он поступил послушником в обитель, а через пять лет его постригли в монахи.
«Самые радостные воспоминания из моей монашеской жизни — это те моменты, когда мы с батюшкой, с отцом Иоанном (Крестьянкиным), гуляли, читали каноны, акафисты на свежем воздухе под пение птичек, белочки к нам спускались, их можно было покормить из рук. Это были самые-самые радостные, благодатные, неповторимые минуты! Такое спокойствие, такой свет от него исходил! До сих пор помню, как ласково он меня всегда встречал: «Ой, Проша пожаловал!..» — вспоминает отец Прохор.
Кирилл Баглай
Ангелина Дадашева
Прощай, карьера!
Важных и интересных церковных дел становилось все больше, а между тем мои бизнес-проекты стали потихоньку закрываться. Особенно мне не хотелось продвигать на рынке алкогольные компании, хотя это были ключевые клиенты. В какой-то момент я остро осознал, что моя жизнь как христианина и такой бизнес – несовместимы. Я пытался понять, как разрешить это мучившее меня противоречие. В пятницу вечером пошел на исповедь. Сказал об этом священнику – мол, считаю, что плохо делаю, помогая продвигать на рынке такие компании. А он в ответ попросил все же хорошенечко все обдумать, наверное, полагая, что это все «неофитство». Я был удивлен его реакцией… И оказался в еще большем недоумении.
Наступил понедельник рабочей недели. И началось самое странное: один за другим мне стали звонить клиенты, чтобы сообщить, что по разным причинам приостанавливаются проекты. За неделю закрытыми оказались практически все. Я лишь поднял голову вверх и сказал: «Так устроить мог только Ты». Это был поразительный опыт — когда ты привык жить на широкую ногу, и вдруг у тебя ничего нет. Пришлось съехать со съемной квартиры и даже ночевать у друга на кухне.
И вдруг звонит друг и говорит:
— Я тебе пять тысяч должен.
— С чего вдруг?! — спрашиваю.
— А я, — отвечает, — получил в университете зарплату плюс хорошую премию, пришел домой с пачкой денег и вдруг обнаружил, что пять тысяч из нее потерял. Брожу по квартире и думаю: «Господи, если я сейчас их найду, отдам человеку, которому они очень нужны». И почему-то сразу о тебе подумал. Так вот: я их нашел, и теперь исполняю обещание Богу.
Я поблагодарил, взял деньги и отдал за занятия. И тут мне стало светло и радостно, и я подумал: «Снаряды вокруг рвутся, но ни один осколок в тебя не попадет». Вспомнились стихи из 90-го псалма:
Он Своими крылами укроет тебя: Его крылья — защита тебе. Его верность — щит и стена.
Ни ужас ночной не страшен тебе, ни днем пущенная стрела,
ни чума, крадущаяся в ночи, ни мор среди бела дня.
Тысяча павших рядом с тобой, десять тысяч по правую руку твою, но тебя минует беда!
Ты всего лишь свидетель…
Мы выезжали с друзьями на природу, вместе читали Евангелие. Фактически каждый день я пел на клиросе. И самое главное — у меня была возможность каждый день причащаться. Я особенно благодарен Богу за этот период, потому что Он показал мне всю красоту жизни в Церкви и саму Церковь в ее святости и простоте человеческих отношений и чистоте, как Невесту в белоснежном одеянии. И это поддерживает и мотивирует меня и сейчас. Да, я вижу в церковном обществе разные настроения и мнения, и это нормально. Но та прививка, тот заряд, который я получил в пору своего воцерковления, до сих пор поддерживает мой иммунитет.
Митрополит Меркурий (Иванов) Фото www.rostoveparhia.ru
Я тогда не думал ни о семинарии, ни о священстве, ни о монашестве. Конечно, уже позже я закончил Московскую духовную семинарию, но в тот момент я не знал, куда пойти. Думал только об одном: хочу служить Богу постоянно и всей своей жизнью. И однажды мой товарищ из Синодального отдела религиозного образования и катехизации пригласил меня к ним работать. Я не представлял, что буду там делать, но на первую встречу с председателем отдела митрополитом Меркурием (Ивановым) все же пошел. Я увидел харизматичного, яркого, образованного человека. Но все еще сомневался. До тех пор, пока не увидел, как митрополит совершает литургию, с каким трепетом и благоговением, безграничной самоотдачей служит у престола. Это окончательно утвердило меня в принятом решении.
Предисловие
Прежде я очень часто ездил в Лавру. Время находилось. Я ничего там не делал особенно. Ходил на службы только, читал в номере гостиницы и спал. И всегда возвращался другим – сколько бы ни был: день или почти неделю.
Что во мне поменялось, я уловить никогда не мог. Но всегда силился сохранить какую-то накопленную монастырскую тишину. В этой тишине что-то шептало о неотмирной Любви. О нездешней красоте и смелости. И о мире, о тихом и очень правдивом мире.
И этот мир внутри, не давая себя как следует распознать, все же более всего убеждал в том, что есть мир больший, мир, гражданином которого я не являюсь, но вон те ребята, возможно, уже там. Им что-то уже открыто. Так мне казалось. И сейчас кажется.
Многих монахов я узнал потом лично, многие стали моими друзьями. Как же мы смеялись. И сейчас смеемся. Я ни с кем в жизни не смеялся так. Наполненной и такой непраздной радостью. Про других из братии монастыря я только слышал истории, смотрел на них на службе, но не заговаривал никогда. Вот старичок, он не пропускает ни одного братского молебна, который начинается в пять утра всегда. Он прихрамывает и очень неразговорчив. Много-много лет назад его ударом палкой по ноге разбудил сам преподобный Сергий. Явился ему и сказал никогда не пропускать братские молебны. С той поры монах слегка прихрамывает на ту ногу, по которой Сергий ударил.
Я засматриваюсь на них на каждой службе и в трапезной. Просто смотрю, как на какую-то красоту. Как на цельное счастье – потому что, когда ты решился оставить все – ты больше не раздираем нашей неопределенностью, этими сомнениями и точками с запятой.
Кажется, Серафим Саровский говорил, что единственное, что отличает великого святого от последнего грешника, – это решительность. Программа канала «Спас» «Как я стал монахом» и вышедшая из нее книга – ровно про это: про то, как они решились! Мы запустили этот проект, потому что было важно увидеть человека на таком взрывном развороте судьбы. Постриг в монахи – и ведь ничего больше – начинает писать твою жизнь заново. Да, такое происходит и после каждой исповеди. Но так глубинно – чтобы и под другим именем, и отрекаясь от всего – и всего себя прежнего – такое только в постриге…
И дело совсем не в том, чтобы нам самим повторить этот путь. Нет, служить надо на том месте, «на котором поставлен», и у каждого свое призвание. А дело в том, ради чего или ради кого они это делают. Ведь это люди, которые без купюр, – всю жизнь отдали Богу. И вглядываясь в них, в их судьбы, в их мотивы, мы можем и про Бога очень многое понять. Про Того, Который и сообщает всему, что Его касается, этот тихий, наполненный и очень осмысленный мир, Который отвечает на вопросы – даже незаданные. Про Того, с Кем хорошо. Я переживаю это в монастыре, апостолы переживали это на Фаворе, пережить это может каждый, и, когда эту близость с Богом переживаешь, понимаешь, почему Иннокентий Сибиряков, дореволюционный миллионер, бежал от мира со словами: «Помогите мне. Я сказочно богат». Потому что за подлинное переживание полноты Бога можно правда все отдать.
Иннокентий Сибиряков станет после монахом на Афоне в грандиозном Андреевском скиту. Когда в нем находишься, понимаешь, что такое предсказанная когда-то здесь же, на Афоне, «осень монашества», – когда-то в скиту подвизалось до 3000 монахов, а еще трудники, послушники, паломники… Он огромный. После революции скит опустел. Сейчас здесь живет едва ли 20 монахов. Скит больше не относится к русской церкви.
И так всюду. Уже трудно представить ту Россию, в которой стояли заполненные монастыри, но тем интереснее и удивительнее судьбы тех, кто сегодня идет этим путем. Теперь нет в этом шаге ни моды, ни отсутствия выбора, а чаще – только Любовь.
В этой книге не будет похожих судеб, не будет и штампов о монашестве, мол, несчастная любовь, долгие страдания привели в монастырь… Нет, этот шаг чаще делают не потому, что потерпели фиаско в этом мире, не на эмоциональном крушении, а очень выверенно и взвешенно. И потому еще в этом шаге столько красоты и мужества.
Не помню, чья это мысль, что монах – это жертва общества Богу. Пока она приносится, то и общество способно процвести. Когда эта жертва прекратится – общества начнут киснуть. Книга Юлии Варенцовой про жертву уже совсем малую, но тем более ценную. А значит, и про надежду для всех нас.
Борис Корчевников, генеральный директор телеканала «Спас»
