| Иером. Онисим (Бамблевский) |
Онисим (Бамблевский)
(род. 1986), иеромонах, настоятель московского храма святителя Николая Мирликийского в Подкопаях, председатель Отдела религиозного образования Московской городской епархии Родился 13 августа 1986 года в Москве в семье служащих.
В 2003 году обучался в центре образования № 1681 г. Москвы. В 2003-2008 годах обучался в Московской финансово-юридической академии по специальности «Журналистика». В 2008-2011 годах продолжал обучение в аспирантуре Международного гуманитарно-лингвистического института по специальности «Общая педагогика. История педагогики».
В 2008 году поступил в Московскую духовную семинарию, по окончании которой в 2011 году поступил в Московскую духовную академию.
21 апреля 2011 года пострижен в монашество с наречением имени в честь апостола от 70-ти Онисима архиепископом Верейским Евгением (Решетниковым) в Троицком соборе Троице-Сергиевой лавры.
24 апреля 2011 года рукоположен в сан иеродиакона архиепископом Верейским Евгением.
24 марта 2012 года рукоположен во иеромонаха патриархом Московским Кириллом (Гундяевым).
В 2008-2009 годах — корреспондент Пресс-службы Московской Патриархии.
В 2009-2010 годах — секретарь-референт Административного секретариата Московской Патриархии.
В 2008-2010 годах — преподаватель спецкурса «Основы духовно-нравственной культуры» в Московской финансово-юридической академии.
В 2011-2012 годах — старший преподаватель кафедры гуманитарных дисциплин Московского финансово-юридического университета, куратор спецкурса «Основы духовно-нравственной культуры».
С 2012 годах — преподаватель Московского городского педагогического университета и Московской государственной художественно-промышленной академии им. Строганова.
С 2013 года — проректор Московского финансово-юридического университета по духовно-воспитательской работе.
С 2013 года — член Совета проректоров России по воспитательной работе. Настоятель храма пророка Божия Илии в Северном Бутове г. Москвы.
5 марта 2013 года назначен на должность председателя отдела религиозного образования и катехизации Московской городской епархии (с декабря 2021 года — отдел религиозного образования).
1 августа 2021 года назначен клириком храма Живоначальной Троицы, патриаршего подворья в усадьбе Свиблово г. Москвы [1].
В 2021 году приглашался к участию в заседаниях Высшего Церковного Совета.
20 июня 2021 года назначен настоятелем храма святителя Николая Мирликийского, патриаршего подворья в Подкопаях г. Москвы [2].
Сочинения
- Формирование и развитие духовно-нравственной культуры как основы социализации студентов высших учебных заведений (диссертация на соискание ученой степени кандидата педагогических наук, 2011 г.).
- Актуальные вопросы практики использования материалов СМИ духовной направленности в преподавании основ духовно-нравственных культуры в вузе. // Креативная педагогика, 2011, № 13.
- Из практики использования материалов СМИ духовной направленности в курсе преподавания Основ духовно-нравственных культуры в вузе. // Среднее профессиональное образование, 2011, № 9.
- Формирование нравственной культуры личности студента. Методические рекомендации для преподавателей. // Педагогическая мастерская, 2009, № 2.
- Формирование нравственной культуры студентов высшей педагогической школы. М.: МГПИ, 2011.
- Развитие воспитательного идеала в России в XVIII веке: духовно-нравственный аспект. Сб. научных трудов аспирантов и соискателей. М.: МГЛИ, 2010.
- Духовно-нравственные истоки российского деловой жизни. Вестник АКСОР. № 3 (23) М. 2012. с. 82-88.
Глава 3. Отец Онисим
Живу я у отца Онисима и не нарадуюсь. Мне была приятна и любезна эта убогая маленькая келийка, едва вмещавшая нас двоих, меня приводила в восторг окружающая природа. Кругом нас возвышались горы огромной высоты, на вершинах покрытые снегом, а внизу поросшие высоченным пихтовым лесом. Пихты, несмотря на столь крутые склоны, росли очень правильно, они тянулась к небу, как натянутая струна. Часто, смотря на них, я размышлял, что и человек, как разумное существо, должен возвышаться своим умом от земли к Небу, что он не должен только ползать по земле, расстилаться по ней подобно этой колючей ежевике или прелестному шиповнику, которые своими острыми иглами не только рвут одежду прикасающихся к ним, но и ранят тело. Так и те люди, которые прилепились умом долу, бывают подобны этим колючим терниям: кто к ним неосторожно прикасается, тому они не только рвут одежду, но нередко и душу. В таком размышлении задумался я как-то и о себе, чтобы и мне не стать подобным колючему и бесплодному тернию и непотребному плевелу, зная Господню евангельскую притчу о плевелах сельных, которые будут сожжены огнём неугасимым21. Так занимался я частенько размышлением о Священом Писании и этим подкреплял себя в терпении. Правда, приходилось трудно без навыка пустынной жизни, но, помня слова Господа во святом Евангелии: Взявшись за рало да не возратишися вспять22,
– я решил терпеть всё во славу Божию, хотя жизнь у отца Онисима была до крайности сурова. Его правило молитвенное было почти бесконечное. Он то чётки тянул с молитвой Иисусовой или Богородичной, то читал неутомимо святые Евангелие и Псалтырь. Заставлял он и меня читать часто, особенно Псалтырь. Хотя я читал весьма медленно и путался, но он терпеливо меня поправлял, указывал на ошибки. Бывало, говорит мне кротким тоном:
– Ты, брат Дмитрий, учись больше всего правильно произносить при чтении слова, а скорости чтения научишься постепенно.
И я ему за это был благодарен. Питался он единственно кукурузной мукой. Приготовлял её так: наливал в небольшую кастрюлю воды и сыпал немного соли, и как закипит вода – всыпал четверть фунта муки и получалась жиденькая кашица. Ради меня он ещё столько же прибавлял, и это была вся наша трапеза. Правда, он был человек сильный и крепкий во всём, а я, пожив при таких условиях полтора месяца, почувствовал большой упадок сил. Отец Онисим хотя и замечал, что мне трудно терпеть крайнюю скудость пищи, но изменить ничего не мог, потому что у него не было никаких средств и жил он в крайней нищете. Но вот у нас на поляне в изобилии поспела прекрасная ежевика. Я обрадовался, подумав: «Ну, теперь я поправлюсь». Попробовал есть её с кукурузной похлёбкой и мне понравилось. Но, к моему несчастью, о ежевике узнали медведи и повадились по неё. Мне приходилось отгонять их, чтобы они не топтались по ягодам. Бывало, наберу ежевики, принесу отцу Онисиму и говорю: «Отец, покушай ягод». И он скажет: «Хорошо, положи». Я положу их, и они лежат, пока не испортятся. Таково было его воздержание. Однажды запала мне в голову мысль узнать, откуда он родом, но спросить как-то не решался. А однажды и сам отец Онисим начал меня расспрашивать, откуда я и есть ли у меня родные. Я ему рассказал всё о себе подробно, а затем осмелился и сам его спросить, откуда он. Вот что он мне рассказал о себе:
– Я, брат, родом Тамбовской губернии. Родители мои были крестьяне. Они не были богаты, но и бедности не терпели. Они держались старообрядческой секты. Отец был ревностный старообрядческий начётчик, и мать была закоренелая старообрядка. В этом и меня воспитывали. Но вот последовала над нашим домом измена десницы Вышнего. Отец мой начал прилежно рассматривать, в чём разница веры между Восточной Церковью и старообрядцами и увидел крайнее своё заблуждение. Немедля он стал приготовляться к принятию Православной веры. А мать всё ещё оставалась в своём прежнем мудровании и не хотела слушать отца, когда он ей доказывал, что вера Восточной Церкви истинная и незаблудная, что святость её доказывается великими чудесами, совершавшимися через Святых угодников от начала её и до нашего времени просивающими, как, например, святитель Феодосий Черниговский, Иоасаф Белгородский, Серафим Саровский. Но мать не хотела обращать внимания на доводы отца, и отец, видя грубое невежество и упорность её, оставил мать в покое, а сам стал истинным сыном Восточной Церкви. Мне было тогда только двенадцать лет от роду, и я был под влиянием матери. Отец, любя меня, заботился о моём просвещении и часто беседовал со мной о вере, о том, почему староверы откололись от Восточной Церкви, и доказывал, что это произошло от невежества. Видя благоразумие отца, я всё более склонялся последовать за ним. И вот однажды, когда сидел я в саду и размышлял о вере, мне вдруг представилось, что я нахожусь между какими-то двумя колоннами. Одна колонна – это будто бы была моя мать. От неё исходило густое и смрадное облако. Оно так душило меня своим смрадом, что я стал задыхаться, но уйти от этого облака никуда не мог. А другая колонна – будто бы отец мой. Задыхаясь от смрадного облака, с великим воплем обратился я к колонне, как к отцу, со словами: «Отец, спаси, спаси меня, погибаю!» И вдруг от колонны отца моего внезапно блеснул молниеносный свет и как бы поглотил тьму, я стал свободен от облака, и видение исчезло. Я перекрестился и побежал в дом с растерянным и испуганным видом. Мать и отец заметили меня в таком испуге и давай настойчиво спрашивать, что случилось со мной. Я тут же рассказал им подробно всё, виденное мною. Я заметил, как у отца покатились из глаз слёзы, и он набожно перекрестился, а мать стояла и смотрела на меня с каким- то удивлённым и испуганным лицом. Несколько минут в доме было глубокое молчание. Потом отец обратился ко мне со словами: «Вот, сын мой, Сам Господь призывает тебя к Православию. Оно есть путь истины. Ведущий от тьмы к свету, о котором говорится во Святом Евангелии: В нём была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
<…>
Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал; пришёл ко своим, и свои его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими23.
Итак, дорогой мой, придётся и тебя привести к Церкви, матери нашей, потому что кому Церковь не мать, тому Бог не отец.</…>
Я ответил: «Ты, папа, лучше знаешь». А мать моя, смотря то на меня, то на отца, ничего не возражала, как бывало прежде. После этого случая протекло некоторое время, и настал Успенский пост. Вот однажды отец, когда матери не было дома, спрашивает меня: «Как ты, сынок мой, хочешь быть православным?» – «А, как, батя, быть православным и что это значит?» Он мне и объяснил: «Быть православным, сын мой, это значит веровать в Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь и принимать от неё все семь таинств и все её догматы, как научили нас Святые апостолы и Святые отцы и как утвердили Вселенские Соборы. Так и мы должны веровать и все уставы Церкви исполнять и хранить». – «А ты как веруешь, папа?» – «Я верую, как тебе говорю». – «Ну, и я хочу веровать так, как ты веруешь, а маминой веры не хочу». – «Так вот, сынок, дождёмся праздника Успения Божией Матери и пойдём со мною в церковь. Там батюшка прочтёт над тобою молитвы и миропомажет тебя». – «Папа, а что есть миро?» – «Миро есть таинство, печать Духа Святого, без этого таинства крещение бывает несовершенно». – «Я, папа, на всё согласен, как ты хочешь». – «Хорошо, только не говори маме», – очевидно, отец хотел, чтобы она не знала до времени, дабы не препятствовала нашему делу. Дождавшись праздника Успения Божией Матери, мы с отцом отправились в церковь. Хотя для матери это было немного неприятно, но после рассказанного мною видения она стала значительно мягче относиться к отцу. В то время как совершали надо мною церковный обряд, я опять видел вверху над собою мрачное облако, но, когда иерей начал меня миропомазывать и произнёс слова: «Печать дара Духа Святого
», – я в этот момент увидел, как свет молниеносный озарил меня и тьма исчезла. Приобщившись Святых Таин, я почувствовал какую-то радость невыразимую и сладостную. И так я стал православным. Я часто ходил в церковь и в своём юном сердце молил Бога, чтобы Он обратил и мать мою к Православной вере. И Господь услышал молитву мою: через год после меня и мать приняла Православие и была весьма ревностной к Православной вере, стала сама часто ходить в церковь и меня заставляла. Все четыре поста в год непременно исповедалась и приобщалась Святых Таин. Бывало, говорит она мне: «Не ходи на улицу к ребятам шалить, а лучше почитай Псалтырь, а я послушаю, что пророк Давид пишет». И я, бывало, читаю, а мать слушает с великим вниманием. Особенно удивляли её слова Пророка, говорящего:
Всуе мятется всяк человек живый. Собирает богатство и не знает, кому собирает его, не знает, кому останется богатство его. Но блажен тот человек, который возлагает все упование свое на Господа Бога Своего24.
И в Евангелии от Матфея, бывало, читаешь, где сказано:
Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше25.
И мать моя от этих слов приходила в умилительный плач, а в моё сердце так запали эти божественные слова, что остались и поныне как-будто только что прочитанные. И так счастливо жил я с родными пока мне не исполнился двадцать один год, когда меня взяли на военную службу. Служил я на Кавказе в Батуме и сдружился с товарищами, которые проводили жизнь разгульную и мерзкую. Они завлекли и меня к таким же порокам: пьянству, разгулам и всяким мерзостям. Когда я впервые впал в смертный блудный грех, то почувствовал, как от меня отошла благодать и сердце моё исполнилось какого-то мрака. Почувствовав лишение духовной сладости и утешения, которыми прежде наслаждался, я стал скорбеть и плакать, но, увы, содружество прежних друзей моих влекло меня к новым и новым порокам. И, как бы радуясь моей погибели, сердце моё стало грубо и холодно к Богу и ко всякой добродетели. Окончил я военную службу в чине фельдфебеля и по рекомендации моих друзей поступил надзирателем в Батумскую тюрьму. Стал я жить во всём удовольствии телесном, но совесть моя укоряла за мою скверную жизнь, а на сердце – тоска, уныние, всё мне скучно и немило. Я пытался подавить эту скуку то театральными развлечениями, то увеселительными собраниями друзей, но это давало минутное забытьё скорби, и опять новая и новая волна тоски накрывала меня, словно волна морская. И того утешения и той радости, которые я имел до падения, не мог я уже найти. Однажды взял я отпуск со службы недели на две с той целью, чтобы поехать куда-нибудь и хоть немного разогнать скуку и ненамеренно заехал в Новый Афон близ Сухума. Этот монастырь был благолепного вида; словно рассадник мудрого садовника, он был украшен разными тропическими деревьями, масленичными, апельсиновыми и лимонными садами, кипарисными аллеями и прекрасными зданиями. Афон давал каждому приезжему успокоительный и приятный отдых. Здесь с первого дня почувствовал я некую отраду души. Я стал ходить в церковь с той мыслью, чтобы исповедать свои грехи и причаститься Святых Таин. Но враг, видя это благое намерение моё, начал всевать мне разные нелепые и кощунные мысли против монахов, что вот, дескать, это лицемеры, формалисты, обманщики и тому подобное. Я, было, сопротивлялся, но мысли сами лезли в голову, и я понял, что это дело нечистого духа. И решил я исповедаться, но, когда подошёл к исповедной, помыслы внушали мне, что это всё лишнее, можно и без исповеди жить, что всё это выдумали попы да монахи. Я был весь охвачен разного рода хульными мыслями. Все-таки с великим трудом я решил подойти к духовнику иеромонаху и исповедать свои грехи. Но и тут сатана начал внушать мне: «Ты этого не говори и того не надо говорить…» Однако иеромонах был духовно опытен, он начал мне мои грехи сам напоминать, и я всё исповедал чистосердечно. Когда иерей произнёс слова:
«Данной мне властью прощаю и разрешаю во имя Отца, Сына и Святаго Духа»,
– то я ясно почувствовал, что с сердца моего снялось как бы мрачное покрывало и озарил его свет, и у меня от сознания своего беззакония слёзы полились из глаз ручьём. Приобщившись Святых Таин, я почувствовал себя совершенно свободным от прежней тоски, и мне было радостно и спокойно. И воистину великое это таинство для верных христиан, через которое мы примиряемся с Богом. Господь наш, Иисус Христос, передавая это таинство и духовную власть Апостолам, изрёк:
Передаю вам власть сию; и аще свяжите на земли, связано будет на небеси, и аще разрешите на земли, разрешено будут на небеси26,
– и ещё:
Слушаяй вас Мене слушает, отметаяйся вас Мене отметается27.
Апостолы передали эту власть своим восприемникам, то есть епископам, а епископы передают священникам. И через священнослужителей благодать действует на приносящих раскаяние в своих грехах перед духовником. А перед Своим страданием Господь преломил хлеб и подал ученикам со словами:
Примите, ядите, сие есть тело Мое я же за вас ломимое во оставление грехов28
– и подая чашу с вином, сказал:
Пийте от нея ecu, сия есть кровь Моя нового завета, я же за вы и за многия изливаемая во оставление грехов29, – и ещё: Ядый мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем. Аз есмь дверь: Мною аще кто внидет, спасется, и внидет, и изыдет, и пажить обрящет30
. И счастлив тот человек, который неуклонно держится веры Христовой. Писание говорит:
Веруяй в Мя жив будет и не узрит смерти31
И ещё:
Уклоняйся от зла и сотвори благо32
. И я подумал: чтобы уклониться от зла, я должен оставить прельщающий Батум. Так и сделал, и поступил в Драндовский монастырь. В нём я прожил три года. Но меня не удовлетворяла монастырская жизнь. Там те же заботы по хозяйству и связь с миром. А по уставу монастырскому я должен всё безотказно исполнять, хотя бы посылали куда в город на подворье. Ведь многие монастыри имели в городах свои подворья и посылали туда иных на послушанье, не разбираясь с нравом человека, и этим сгубили немало людей. И вздумал я идти в пустыню оплакивать свои беззакония. И вот, как видишь, ныне живу в этой пустыни. Рассказал я тебе это, брат, в обличение своё и на пользу для тебя.
Отец Онисим опустил голову и замолчал. Потом сказал мне:
– Давай, брат, помолимся.
И мы стали на молитву. Но вдруг отец Онисим вздрогнул и перекрестился. Меня это заинтересовало, и я после молитвы спросил его, извиняясь:
– Прости, отче, мою дерзость, но ответь ради Бога: отчего ты во время молитвы так сильно вздрогнул?
– Не хотел бы я об этом никому говорить, но за твою просьбу расскажу. Стоя на молитве, я вспомнил одно страшное бывшее мне видение и от этого вздрогнул. А было так: однажды сидел я в келье и нашли на меня нечистые помыслы. Мне представлялись те личности, с которыми я когда-то был в скверном содружестве: то их блудные песни, то танцы и ласки, то мигание чёрных глаз, то роскошные столы с вином и различными закусками, то музыка ревела, и молодёжь обоего пола в опьянении кружилась. И много разных картин мне лезло в голову, и я не мог ничем отбиться: ни крестом, ни молитвой. Знать Бог попустил за мною нерадивую жизнь. В таком борении пал я на землю и лежал лицом вниз, только взывал: «Господи, спаси! Господи, помилуй!» Буря помыслов немного утихла, и я поднялся. У меня в голове гудело, словно от угара, и подумал я: дай-ка пройдусь немного по воздуху на дворе, не пройдёт ли этот угар бесовский из головы. Вышел я из кельи и поднялся на полянку, которая находится над нашей кельей. И вдруг перед моими глазами появилось страшной высоты чудовище, имевшее вид существа женского пола. <…>33) Оно испускало гной и невыносимый смрад. И слышу, это чудовище говорит женским гласом: «Иди ко мне и насладимся с тобой похоти». Я от страха и смрада упал на землю, но успел перекреститься. Лежал долго со сжатыми глазами, потом посмотрел на это место, но уже чудовища не было, а смрад разливался. Испытав потрясение, я возвратился в свою келью и стал на молитву. И теперь, воспоминая это зрелище, я прихожу в трепет. Вот, брат, причина, почему я вздрогнул во время молитвы.</…>
Рассказом отца Онисима о его видении я был весьма удивлён и опять спросил его:
– Скажи мне, отче, чем отличается бесовское зловоние от естественного зловония?
– Бесовское зловоние тем можно отличить от естественного зловония, что оно потрясает все душевные чувства, делает ум и сердце смущёнными, немирными и тяжёлыми, и омрачает все силы души. А естественное зловоние бывает неприятно только чувству обоняния, а ум и сердце остаются при этом спокойны и мирны. Я тебе расскажу ещё один случай. Однажды мне случилось быть в Сибири, в Якутской области, и пришлось мне ночевать у одного язычника. Он оказал мне весьма радушный приём, и чтобы показать ещё большее уважение ко мне, решил поместить меня для ночлега в своей внутренней комнате, которая была его моленной. Когда я вошёл в эту комнату, то увидел множество разного рода статуй, стоявших вдоль стен. Здесь были статуи и большие, и маленькие, деревянные, каменные и металлические разных видов. Перед ними горели светильники, то есть маленькие лампадочки, от которых в комнате царил полумрачный свет. Хозяин обратился ко мне, указывая рукой на статуйки и говоря ломаным русским языком, который с трудом можно было понять: «Молис, молис!» Потом повернулся в угол комнаты и указал рукой на узенькую койку, которая была покрыта красивым ковриком, а в изголовье лежала подушка, и сказал: «Спити, спити». Поклонясь мне, он вышел вон. Я остался один и, помолившись Господу Богу, совершенно спокойно улёгся на койке, размышляя о заблуждении разумной твари, сотворённой Богом по образу и по подобию Своему и блуждающей вне истинного познания пути Христова. Эти мои размышления были прерваны каким-то необычным шумом, исходящим от статуй. Я обернулся на статуи и увидел: одна, самая большая из них, шатается и вот-вот упадёт, потом остановилась. А через минуту вся комната наполнилась страшным зловонием, и я, задыхаясь, метался из угла в угол по всей комнате. Но мне некуда было уйти – будить хозяина страшно не хотелось. Это зловоние было невыразимо отвратительно, я и не мог представить себе, чтобы на земле было бы зловоние, подобное этому. На душе гнездилось страшно неприятное чувство, сердце трепетало и ум был смущён. Но была твёрдая и непоколебимая надежда на Бога. Я произнёс молитву и оградил себя крестным знамением. Когда же я прочёл молитву Богородице: Взбранной Воеводе, победительная
… – то почувствовал какую-то струйку благоухающего воздуха, который разлился по всем моим членам; сердце моё исполнилось радости и веселия, душа моя успокоилась, и я возблагодарил Бога и Пречистую Богородицу за таковую Её помощь, оказанную мне, грешному. Затем я осмелился осмотреть тщательно шатавшуюся статую, чтобы убедиться, что это не дело рук хозяина. Но нет, статуя стояла на полке, и я смог её поднять и рассмотреть. И признал я, что это не иначе как сатана колебал её, и он же испустил свой смрад. Вот, брат, таков бесовский смрад, отвратительный и смутительный! А благодатное благоухание – приятное и мирное.
Этот рассказ отца Онисима был для меня весьма назидателен.
Прожил я с ним три месяца и крайне ослабел от воздержания и бдения без сна.
Отец Онисим, видя мою слабость, сказал мне:
– Ты, брат, я вижу, ослабел.
– Да, отче, чувствую слабость.
– Ну, не скорби: когда немоществует тело, душа бодра бывает. Ты сходи в Ажары поговеть, помолимся Господу, и Он всё устроит на пользу.
Я так и поступил, пошёл в селение говеть. Там встретил я своего первого знакомого, отца Иосифа. Увидев его, я весьма обрадовался, а он начал меня расспрашивать, как я живу у отца Онисима и не скорблю ли, отметил, что я очень похудел. Я ему рассказал, что у нас есть нечего, кроме кукурузной муки, да и той нет досыта; что келейка тесна для двоих, а вот-вот зима. А он и говорит мне:
– А ты не боишься жить один?
– Раз пошёл я в пустыню, то надо просить Бога, чтобы не бояться.
– Ну, вот, брат, здесь один отец переходит на другое место. Надо его спросить, не уступит ли он тебе свою келью. Если хочешь, я поговорю с ним насчёт тебя.
Я был весьма рад такому случаю и спросил, где можно увидеть этого отца.
– Он сейчас дома, а келья его вон на той горе, в трёх вестах от церкви, – и отец Иосиф указал рукой.
Я попросил, чтобы он пошёл со мной к этому отцу. Он согласился и говорит:
– Хорошо, пойдём после обедни.
И вот ударили в маленький колокол, и мы пошли в церковь. Началась литургия. Собралось человек двадцать мирян и человек пять монахов-отшельников, живших окрест Ажар. Приобщившись Святых Таин, мы с отцом Иосифом отправились к монаху с просьбой о келье. Пришлось подыматься на довольно крутую гору, поросшую красивым сосновым лесом. На склоне этой горы, на небольшом уступе, была расчищена от леса полянка, на которой стояла маленькая келейка. Увидя её, отец Иосиф сказал: «Вот и келья отца Моисея». Подойдя ближе к ней, мы сотворили молитву и услышали ответ: «Аминь». Заскрипели двери, и к нам вышел отец Моисей. На наше приветствие он ласково пригласил нас зайти в помещение. Его келья была такая маленькая, что мне, казалось, более трёх человек она не могла бы и вместить. Кое-как уселись мы на отрезанных от дерева чурбачках вместо скамеек. Поговорив немного с нами, отец Моисей стал беспокоиться, чем бы угостить нас. Но чем же может больше пустынник угощать, как не тем, что растёт у него на огороде? Так и отец Моисей угощал нас искусно приготовленным обедом из своих овощей. Здесь были и варёная фасоль, и кашица из сладкой тыквы, и мамалыга из кукурузной муки. Всего было подано вволю, и мне после своей обычной трапезы с отцом Онисимом казалось, что я сижу за царским обедом. Во время трапезы, к моему удивлению, меж нами сохранчлось глубокое молчание. Молчали отцы, молчал и я, хотя мне хотелось спросить о келье. После трапезы отец Иосиф обратился к отцу Моисею, говоря:
– Мы к тебе пришли с просьбой. Ты ведь, кажется, думаешь переходить на другое место?
– Да, думаю.
– Так уступи этому брату свою келейку.
Моисей посмотрел на меня и спросил:
– А откуда этот брат?
– Он живёт с Онисимом.
Моисей обратился ко мне:
– Так зачем же ты уходишь от отца Онисима? Одному ведь трудно жить, особенно молодому. Хотя здесь и недалеко посёлок, но зимою завалит снег месяца на два, и тебя может уныние замучить, а также налягут разные помыслы. Это в особенности бывает зимою, когда выйти невозможно, и никого близкого нет, а сатана так и ждёт удобного случая, чтобы сделать душу своей добычей. Я расскажу вам один случай, бывший на этом самом месте, – и он показал рукой, – вон в конце огорода на том уступчике стояла келья. В ней жил иеромонах по имени Михаил. Он был с этой жизнью незнаком. Однажды зимой, когда был страшно глубокий снег, на него напали разные помыслы. Ему представлялось, что лучше идти в мир и спасать других, а не то идти в монастырь, только не жить в этой пустыни. Ему казалось, что эта жизнь бесполезна, что он напрасно подъемлет такие труды, что он будет стар и не сможет понести труда в этой пустыни. И многое другое лезло ему в голову, но он противился помыслам, хотя и с трудом. Вдруг видит он перед собой светлого окрылённого юношу, который говорит ему: «Радуйся! Я послан от Бога, утешить тебя в твоей скорби, потому что ты велик пред Богом. Поклонись мне, потому что я твой покровитель». Прежде этого явления, как я говорил, отец Михаил был объят разного рода мыслями и, находясь словно в угаре, не уразумел прелести сатанинской. Он забыл, что и сатана может для погибели человеческой преобразиться в ангела светла, и пал на колени и поклонился ему. И вдруг, ему представилось, что его келья затряслась и стены развалились. Он в испуге бросился бежать с горы, но снег был так глубок, что он понял, что находится между жизнью и смертью. Отойдя от кельи сажен двести вниз, он почувствовал некоторое просветление ума, начал размышлять над тем, что с ним случилось, и давай, сидя на снегу, со слезами просить у Бога помощи. Долго молился он Богу с плачем и уразумел, что всё это было бесовское наваждение. Отец Михаил решил подняться обратно на гору. Из-за глубокого снега ему пришлось идти очень долго. Когда он вышел на свою поляну, то с удивлением увидел свою келью невредимой. Перекрестясь трепетной рукой, он вошёл в неё весьма измученный своим путешествием. Этот отец Михаил сам рассказывал мне своё искушение. И он, бедный, всё же не смог жить в пустыни и ушёл в монастырь, где много братии, потому что там таких искушений не может быть. Там искушаются больше друг от друга то осуждением, то гневом, то злобой, то завистью. Эти искушения от людей, но причиняются, конечно, сатаной, потому что он везде старается расставлять свои сети, которые могут избежать одни только смиренномудрые.
И отец Моисей обратился ко мне со словами:
– Так вот, брат, таковы бывают искушения для неопытных подвижников в пустыни.
Но я чуть ли не со слезами стал рассказывать неудобство жизни у отца Онисима: что я его стеснил, и что есть нечего, и что келья маленькая для двоих. Тут и отец Иосиф поддержал меня, говоря Моисею:
– Ничего, что он молодой, уступи ему келью, он будет просить Бога, чтобы Он ему не попустил впасть в какое зло, и за тебя будет молиться.
Отец Моисей пристально посмотрел на меня и говорит:
– Ладно, отдам тебе свою келью, и с нею картошки пудов десять, и тыквы, и капуста остаётся тебе, однако, брат, если имеешь сколько-нибудь денег, то дай мне на моё переселение, а тебе-де останется келья с овощами.
– Да, отче, у меня есть пять рублей, которые я берёг на зиму на хлеб, вот я Вам их и отдам.
Но он всех денег брать не хотел, однако я его принудил, чтобы он всё взял всю сумму. Получив обещание, что келья будет моя, и распростившись с отцами, я пошёл к отцу Онисиму сказаться о своём переселении. Я шёл и думал, как бы устроить так, чтобы было на пользу душе моей, зная отлично изречения Святых отцов: Горе единому: аще падет, кто восставит его?34
Да и Господь говорит:
…где два или три во имя Моё, там и Я посреди их35.
И Давид, пророк, пишет:
…что добро или что красно, но еже житии братии вкупе36. И возложил я печаль свою на Бога37.
В размышлении о своей новой жизни, я не заметил кельи отца Онисима. Я встретил его весьма радостным и весёлым. Посидев, мы начали обсуждать, как мне устроиться в новой келье. На другой день рано утром я распрощался с отцом Онисимом и к обеду был уже у отца Моисея. В тот же день отец Моисей отдал мне свою келью, а сам удалился на своё новое место. В одиночестве я приготовился к безмолвию.
