Митрополит Евсевий совершил в Псково-Печерском монастыре Литургию и чин отпевания архим. Адриана (Кирсанова)

Евсевий (Саввин)
(род. 1939), митрополит б. Псковский и Порховский В миру Саввин Николай Афанасьевич, родился 15 мая 1939 года в селе Стегаловке Долгоруковского района Орловской области [1].

В 1956 году окончил среднюю школу.

В 1957 году поступил в Московскую духовную семинарию, в 1961 году — в Московскую духовную академию.

В 1963 году вступил в братию Троице-Сергиевой Лавры, 15 октября 1964 года пострижен в монашество архимандритом Пименом (Хмелевским) с наречением имени в честь мученика Евсевия, епископа Лаодикийского, 22 ноября рукоположен во иеродиакона архиепископом Донатом (Щеголевым).

В 1965 году окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия, 14 ноября того же года рукоположен во иеромонаха митрополитом Никодимом (Ротовым).

25 ноября 1965 года назначен членом Русской духовной миссии в Иерусалиме.

28 ноября 1968 года назначен секретарём Русской духовной миссии в Иерусалиме. Возведён в сан игумена.

С 1969 года служил настоятелем Казанского храма города Ельца Липецкой области [2] и секретарём Воронежского епархиального управления.

С 1971 года состоял в братии Троице-Сергиевой Лавры, учился в аспирантуре при Московской духовной академии, с 1977 года исполнял послушание благочинного.

С 1982 по март 1984 года исполнял обязанности наместника Троице-Сергиевой Лавры.

Посетил Иорданию, Грецию, Кипр, Святую Гору Афон, Болгарию, Египет. В 1982 году был почетным гостем на Всемирной конференции «Религиозные деятели за спасение священного дара жизни от ядерной катастрофы».

28 марта 1984 года постановлением Священного Синода определено быть епископом Алма-Атинским и Казахстанским. 1 апреля того же года состоялась архиерейская хиротония в Богоявленском патриаршем соборе, которую возглавил митрополит Таллинский и Эстонский Алексий. Ему сослужили: митрополиты Минский и Белорусский Филарет (Вахромеев), Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков); архиепископы Владимирский и Суздальский Серапион (Фадеев), Зарайский Иов (Тывонюк) и епископ Солнечногорский Сергий (Фомин).

20 июля 1990 года назначен епископом Куйбышевским и Сызранским.

С 31 января 1991 года именуется «Самарский и Сызранский».

25 февраля 1991 года возведён в сан архиепископа.
23 февраля 1993 года назначен архиепископом Псковским и Великолукским.

25 февраля 2008 года возведён в сан митрополита.

30 мая 2014 года Священный Синод заслушав его прошение о почислении на покой в связи с достижением 75-летия, согласно пункту 26 главы Х Устава Русской Православной Церкви, — благословил продолжить управление Псковской епархией [3].

25 декабря 2014 года был назначен главой новообразованной Псковской митрополии с титулом «Псковский и Порховский» [4].

14 мая 2021 года был почислен на покой с выражением благодарности и определением местопребывания в Псково-Печерском Успенском монастыре [5].

Рядом с болью, вместе с болящими

Краткая биография архимандрита Евсевия

Родился будущий архимандрит Евсевий в Греции, в селе Георгитси (ном (префектура) Лакония, административный округ Пелопоннес) в 1910-м году. В 1941-м году стал монахом, принял первую ступень священства и стал диаконом в Великой Лавре (Калавриты), где подвизался со смирением и полным послушанием..

Чувствительный к человеческой боли, он становится в период оккупации утешением и опорой осиротевших детей Калавритских мучеников из близлежащих окрестностей. Был инициатором восстановления (1948–1950) монастыря, который сожгли фашисты в 1943-м году.

В 195-м году, по благословению игумена, поступает на Богословский факультет афинского университета. В 1952 году стал священником, и на него было возложено послушание в пастырском о кормлении больницы Иппократа.

Приснопамятный архимандрит Евсевий стал известен за свое 35-летнее служение в больнице как замечательный пастырь и богоносный духовник. Тысячи больных и бесчисленное количество верующих родились духовно под епитрахилью рассудительного старца и, находясь близ него, познали новую жизнь во Христе. Неутомимый работник винограда Христова, он превратил храм Святого апостола Луки — который сам построил в духовный центр Православной жизни в Афинах на протяжении более 30 лет.

Святой облик старца источал Божественную благодать. Вблизи его души людей умиротворялись и вкушали духовную радость. Все ощущали искреннюю любовь его, и молитва его имела большое дерзновение перед Богом. Он был прозорливым старцем, но, будучи глубоко смиренным, он совсем не придавал этому значения. Он призывал души к покаянию, которым жил сам и вдохновлял этим и других.

Истинный монах, наполненный божественной благодатью, он вдохновлял своим примером священников и монахов. Он стал опытным руководителем многих душ, которые желали ангельской, монашеской жизни.

Любитель уединенной по Богу в жизни, он стал организатором монашеских общежитий. Основатель с 1967 года, ктитор (частное лицо, построившее на собственные средства храм или монастырь) и духовник монастыря «Введения во храм Богородицы» (Оропу), в 1987 году он переходит в Эгею, где становится основателем и ктитором монастыря в честь апостола Иоанна Богослова. Там он и поселился до Святой своей кончины 19 июня 1995 года. Гробница его, украшение монастыря, становится источником благословения не только для духовных его детей, но и для всех тех, кто приезжают туда, чтоб попросить его предстательства перед Богом в своих нуждах.

Очерки жизни подвижников

Я всегда стараюсь идти по следам своего старца, как невидимым, так и зримым. У него был свой врач – Пандази́с Ванака́рис, и он же стал врачом и для меня с моими многочисленными недугами, и для моих послушников. Он был первым человеком, который объяснил мне разницу между лечением и исцелением: «Исцеление подаёт один лишь Бог, а мы, врачи, с помощью Его же силы только лечим, и то не всегда правильно».

Он родился в 1900 году (и был ровесником моей мамы, потому я и помню год его рождения) на Фессалийской равнине и всегда гордился своим происхождением от земледельцев. В Во́лосе он окончил гимназию. Его духовником в юношеские годы был иероки́рикс 23 Иосиф, о котором он потом с благодарностью вспоминал: «Я многим обязан этому человеку: он помог мне пройти через молодые годы «невлажными стопами» 24».

Медицину он изучал в Афинском университете. Тогда он был членом единственной греческой духовной организации того времени – братства «Зои́» 25. Он говорил: «Я закончил одновременно два университета: один – медицинский факультет, а другой – школу «Зои́». Ни разу не пожалел я о своём вступлении туда, но, напротив, хвалюсь этим, как ничем другим. Там я познакомился с людьми, выдающимися в отношении знаний и нравственности. Я общался с замечательными людьми, чьи сердца были полны решимости и любви ко Христу. Подвижники обычно жили в пустынях, но и в этом месте было много мудрых и разумных мужей. Польза, которую они принесли Церкви, гораздо больше допущенных ими ошибок. Их слова я помню совершенно точно и до сего дня пользуюсь ими как спасительными изречениями».

У него была потрясающая память, которая сохранялась вплоть до глубокой старости, и причину которой он видел в чистоте своей жизни. Действительно, нравственная чистота сохраняет ум чистым, как хрустальная чаша.

Человеком, о котором у него всегда сохранялись живые воспоминания, был отец Евсевий. Пандазис говорил о нём: «Его кротость была лекарством для души. Когда он служил литургию, то это было живым общением со святыми. В конце своей жизни он для молодых священников братства совершил одну «показательную» литургию, как мы сказали бы сегодня. Эта длинная литургия прошла на одном дыхании и с тех пор никогда не прекращается внутри меня. Слово его было мягким, а характер невозмутимым, о каких бы трагических событиях ему ни говорили. Когда он давал совет, казалось, что тобой распоряжается не отец Евсевий, а Сам Бог. Когда он ушёл с поста председателя братства и его место занял отец Серафим, то во время трапезы он сел на второе место и стал уговаривать отца Серафима произнести благословение над пищей. Отец Серафим отказывался, но старец настаивал: «Так нужно делать не ради почтительности или из благородства, но ради порядка, который мы должны соблюдать»».

Сильная личность отца Серафима и его организаторские способности оставили глубокий след в сердце Пандазиса, хотя он и пострадал от его поспешного решения, о чём будет сказано ниже.

Несмотря на то что Пандазис жил среди знаменитых людей и общался с ними, он никогда не умничал. Дух ученичества оставался у него до самой смерти. Даже меня, тогда ещё юношу, он слушал с таким вниманием, что мне бывало стыдно. Однажды, когда мы обедали в его доме, он вспоминал о прошлом, и мы много и хорошо говорили о любви Божией, Который самыми различными способами старается спасти нас от греха. Я тогда сказал, что бывают грехи, которых человек не чувствует и потому не осознаёт. Это могут быть проявления жестокости, скрытого эгоизма, самоуверенности, похвальбы, приближающие нас к состоянию евангельского фарисея («я не такой, как другие») 26. В таких случаях Бог попускает испытания, чтобы привести нас к осознанию этих грехов и принять нас, уже очищенных, в Своё Царство. Но Пандазис никак не мог этого принять:

«Каждый из нас видит свои страсти, – говорил он, – кроме тех случаев, когда мы сами от себя их скрываем».

В этом разногласии и закончился наш обед. Я пошёл к себе, а он в больницу, чтобы осмотреть больного. Выходя из палаты (а коридор был забит носилками, к тому же, в этой больнице не было широких коридоров) и пытаясь перескочить от перил к перилам, он нечаянно опрокинул цветочный горшок на голову медбрата, который перевозил коляску этажом ниже, и оставил его потерявшим сознание. Сгорая от стыда, он вышел наружу, сел на ступеньки больницы и горько заплакал. Он стал думать: «Сегодня в полдень я хвалился тем, что никогда не позволял себе делать или предлагать аборт. Хвалился тем, что стоял рядом с больным до конца. Вот и ответ на сегодняшний разговор. Ах, отче, как же ты был прав!» И тогда он сказал себе: «Нет, пойду и признаюсь в своей ошибке, в своей невнимательности».

– Я врач. Это я уронил горшок. Как парень? Он пришёл в себя?

– Да.

Он подошёл к нему.

– Сынок, прости меня. Это я нечаянно уронил горшок.

Потом он говорил мне: «Да, дорогой мой отец, этот горшок смирил меня. И я очень дорого заплатил за него и душевными страданиями, и деньгами».

Его специализация (он был гинекологом) для человека, посвятившего себя Богу, была опасной, как хождение по канату. К несчастью, по одному недоразумению он был исключён из братства. Строгий отец Серафим не захотел ничего слушать и, не разобравшись, решил его изгнать. По прошествии года ошибка обнаружилась. Отец Серафим просил прощения, умолял его вернуться, но было слишком поздно.

Пандазис рассказывал: «Я оказался на улице без ничего. Открыл больницу на улице Веранзэ́ру, но никто из больных не хотел иметь дела с проклятым врачом. Первое, о чём я подумал, было уйти в монастырь. Но я видел, что мне для этого не хватит сил. К тому же, я никого там не знал. Меня познакомили с одной девушкой, и в этом я увидел указание Божие к вступлению в брак. Благой Бог подарил нам трёх детей. Я приложил все усилия, чтобы дать им хорошее физическое и духовное воспитание, а прежде всего – Христа. Достиг ли я этого, Бог знает. Когда у нас с женой перестали рождаться дети, я позвал столяра, и он из нашей кровати сделал две. С тех пор мы спим раздельно. «Жена, – сказал я ей, – твоя утроба уже не может рождать детей. Пускай она теперь остаётся в покое, исполняя свою вторую функцию». Детям я говорил: «Любимые мои дети, блуд не является телесной необходимостью, это лишь похоть. А телесной необходимости Создатель дал выход в браке»».

Тут он остановился и, скрестив руки, смотрел на небо…

В Афинах он стал известным семейным врачом. Больных в свою больницу он всегда принимал с радостью и приветствиями. Он спрашивал у них об их семьях, а потом говорил с ними о Боге, и слова его были прекрасны, потому что он говорил из собственного опыта. В книжном шкафу за его спиной святоотеческих книг было больше, чем книг по медицине. Если он не понимал чего-либо в прочитанном, то не стеснялся спрашивать. Он всегда говорил о вредном влиянии греха на человеческое тело.

Как медик он был исследователем. Он сидел рядом с больными, относясь к ним очень серьёзно и с любовью. Если он должен был сообщить им что-то неприятное, то делал это настолько тактично, что даже самая тяжёлая болезнь казалась игрушкой. «Господь нас посетил», – говорил он. Он ободрял больного и всегда заканчивал лечение словами: «Вот, ты выздоровел. Смотри, больше не греши» 27. Свои рецепты он писал таким красивым почерком, что фармацевты в аптеках брали их в рамку. Он провожал больных до выхода, сам вызывал лифт, заводил их в него и сопровождал их, как будто они были его детьми. Любезность Пандазиса по отношению к больным в его больнице останется, наверное, непревзойдённой в истории медицины.

Однажды его позвали к одной старушке. Она была при смерти. Он прикоснулся к её холодным ногам.

– Мария, немного терпения, и ты отправишься на Небо.

Мария, монахиня из замужних, открыла свои глаза, в которых была радость, посмотрела на врача и тихо отошла…

Больных он любил и никогда не спешил уходить от них. Если у него были сомнения по поводу того, что он видел, то мог часами сидеть у кровати, пока не удостоверится в диагнозе. Возле меня он просидел как-то три часа.

Я спросил его, не назначал ли он, по своей специальности, кому-либо аборт.

– Никогда, никогда! При тяжёлых беременностях и я, и беременная после многих молитв находили выход, и при этом никогда не бывало каких-либо неудач.

Практикующим врачом он был до восьмидесяти, а может и до восьмидесяти пяти лет, всегда оставаясь бодрым и относясь к больным с любовью. Когда он хотел сказать больному о смерти, то рассказывал ему о том, что ожидает душу за гробом. Даже его манера говорить напоминала Божественную литургию. Он относился к больному как к родственнику, чтобы он с радостью принял переход от земли к небу.

Пандазис был среднего роста. Воздержанием в еде он сохранял своё тело свежим и полным бодрости, а его голос до самого конца был таким сильным, что от него, образно говоря, ужасался ад и отдавал мёртвых 28.

Когда он оставил занятия медициной, я сказал ему:

– Чем ты теперь займёшься?

– Теперь, когда у меня есть бензопила для усадьбы, ты спрашиваешь, чем я займусь?

Каждое воскресенье старичок Пандазис вместе с кардиологом Пери́дисом ходили в хоспис, где помогали служить литургию: Пандазис пономарил, а Перидис пел. Потом, неся перед собой свечу, он вместе со священником обходил палаты, чтобы посредством Святых Даров преподать умирающим Христа.

Любовь ко Христу была у Пандазиса глубокой и сильной, а память о его благоговении навсегда осталась в моём сердце. Я видел его проявления в самых разных обстоятельствах. Когда он подходил к причастию, то весь был как огонь, как пожар, весь горел желанием соединиться со Христом. Он так раскрывал свои уста, как будто хотел принять внутрь всё: и Христа, и лжицу, и святую Чашу, а заодно и руку священника! То, как он брал плат 29, оставляло в сердце глубокое чувство сознания им своего недостоинства и греховности: «К Богу приближаюсь, Бога принимаю, Христос в моём сердце, да не опалюсь! Обожи меня, как Сам ведаешь, Господи».

Другой случай: когда в 1978 году мы готовились к празднованию Пасхи, то поселили его в келье епископа.

– Отче, а кого Вы обычно здесь селите?

– Епископа, когда он приезжает.

– Вы хотите, чтобы я лёг спать на постели епископа? Исключено! Я, не достойный неба и земли, пришёл в монастырь за благословением, а не за проклятием.

В конце концов мы заменили постель, чтобы уложить врача, изгладившего в себе всякий след рационализма, насаждаемого наукой в человеческом сердце.

В одну Великую Субботу мы получили настоящее удовольствие от того, как он читал Деяния апостолов. Он дал нам хороший урок того, как следует читать эту святую книгу. Его манера чтения поразила нас в самое сердце, так что мы отпраздновали Пасху ещё до её наступления. У нас было чувство, как перед чтением Евангелия: мы знаем, когда оно начнётся, но не знаем, когда закончится. Так и Божественная литургия: мы знаем, во сколько она начинается, но не знаем, во сколько закончится. Так бывает и со всем, что касается нашего спасения. Даже само совершенство преподобный Иоанн Лествичник называет не имеющим конца 30. Мусульмане раньше не хотели печатать Коран в типографии, предпочитая переписывать его от руки (потому книгопечатание в Турцию и пришло так поздно). Так и я, с тех пор как услышал чтение врача, боюсь услышать чтение Евангелия устами человека с равнодушным сердцем и не умеющего читать.

С носящих рясу он никогда не брал денег, считая святотатством наживаться на тружениках благовестия.

– Даже когда приходит ко мне на осмотр какое-нибудь духовное лицо и я прикасаюсь к его телу, то считаю это для себя великим благословением. «Если только прикоснусь к одежде Его, спасусь» 31.

Вот уже целое столетие он громко взывает к нам: «Христос есть жизнь и свет миру!» Раньше он говорил об этом в своей больнице, а теперь и из могилы.