Схиигумен Савва (Остапенко)
[1] [2]
Самым большим событием в своей жизни я считаю встречу со схиигуменом Саввой (Остапенко). Впервые я встретился с ним в 1955 году в монастырском корпусе Троице-Сергиевой Лавры, когда он ожидал приёма у наместника монастыря — архимандрита Пимена (будущего Патриарха всея Руси). Отцу Савве предстояла разлука с обителью: сразу после рукоположения в иеромонахи он оказался в числе гонимых светскими властями, а отчасти — и своими собратиями. Дело в том, что отца Савву постоянно окружал народ; около монастырских ворот можно было видеть толпу богомольцев, которые часами ожидали, когда он выйдет из келии, чтобы взять у него благословение или спросить о чем-то очень важном для себя. Какая сила притягивала к нему людей? Мне кажется, сила непрестанной молитвы, которая делает человека подобным духовному магниту. Молва о великом молитвеннике шла по всей Руси и с каждым днем собирала около него все больше духовных чад. Это было единственным и самым тяжёлым обвинением против него для негласного суда. Такие суды, чем-то напоминающие «тройки» тридцатых годов, вершились в кабинетах уполномоченных при закрытых дверях. Гонения на отца Савву продолжались несколько лет со все возрастающей силой. Ложь, угрозы, притеснения, оскорбления, клевета обрушивались на него, будто удары молота, а он стоял неподвижно, как наковальня. Наконец, власти потребовали, чтобы его перевели в какой-нибудь монастырь подальше от столицы. Отец Савва уже получил указ о направлении его в Псково-Печерскую обитель и ожидал благословения наместника отправиться в путь.
С Троице-Сергиевой Лаврой было связано начало его духовной жизни. После открытия Лавры он, ещё будучи в миру инженером-строителем, участвовал в восстановлении монастыря. Здесь он учился в семинарии, но настоящей духовной школой был для него храм. Рассказывали, что во время церковной службы он забывал обо всем и нередко опаздывал на уроки. Когда педагоги спрашивали: «Где Остапенко?», то дежурные студенты отвечали: «У преподобного Сергия на молебне» или: «Читает записки на панихиде». Некоторым студентам это казалось странным, и они втихомолку подшучивали над ним (на что он отвечал только улыбкой), но когда приближались экзамены, то шутники первыми просили у него молитв. Многие впоследствии с благодарностью вспоминали отца Савву именно за то, что он своим примером учил их, что самое главное в жизни христианина, особенно священнослужителя, — непрестанная молитва.
Теперь отцу Савве предстояло расстаться с лаврскими монахами — своими духовными братьями и сослужителями, а также с многочисленными чадами, с которыми он был связан неразрывными узами любви; они не могли представить себе жизнь без своего духовного отца. Монах, покидающий монастырь, похож на мореплавателя, который оставляет пристань родного города и, направляясь к неведомым берегам, отдаёт себя простору моря, — только монах отдаёт себя Промыслу Божьему, непостижимому и более глубокому, чем океан.
Что меня поразило в отце Савве в тот день? — То, что он был совершенно спокоен, как будто все происходящее не касалось его, как будто вся его жизнь сосредоточилась в имени Иисуса Христа, а до остального ему мало дела. Он вверил себя и своё сокровище — чад своих — воле Божией и Покрову Пресвятой Богородицы. Мне казалось, что если бы его послали не в Печерский монастырь, а в степи Казахстана или в заполярную тундру, то он принял бы это с таким же душевным миром и готовностью, как послушание, данное от Бога.
Я подошёл к нему, взял благословение и попросил уделить мне несколько минут. Я спросил о том, что считал самым главным: как научиться Иисусовой молитве. Отец Савва внимательно посмотрел на меня. Кажется, ему понравился мой вопрос. Он стал излагать мне учение святых отцов об Иисусовой молитве по «Добротолюбию». Я был удивлён тем, что он помнил наизусть целые страницы из святоотеческих творений. Раньше я читал «Добротолюбие», но в его устах оно звучало по-другому. Слова отцов были как бы оживотворены и согреты его личным молитвенным подвигом. Я воспринимал их так, будто слышал в первый раз. Словно раньше, открывая книгу, я видел ноты, а теперь слышу их дивное звучание. Страницы «Добротолюбия» засияли передо мной внутренним светом. Мне казалось, будто древние отцы-аскеты говорят его устами. Что я испытывал в эти минуты? — Какую-то необычайную живую теплоту в своём холодном сердце. Тогда я почувствовал, что значит жизнь и смерть сердца. Я понял всем своим существом, почему люди уходили в монастыри и пустыни, какое духовное сокровище, подобное златоносной жиле, они находили там. И ещё мне казалось, что если бы тогда отец Савва сказал мне: «Оставь все и иди за мной», то я бы пошёл за ним хоть на край света. Затем я спросил его: «У какого отца наиболее полно и ясно изложено учение об Иисусовой молитве, особенно для нашего времени?». Он ответил: «У русского инока Дорофея в книге, называемой “Цветник рукописный”»[1], — но добавил, что эта книга очень редкая и написана на церковнославянском языке. Он беседовал со мной с таким вниманием и участием, как будто ему не предстояло вскоре покинуть Лавру, как будто не стояли у стен монастыря его чада, горько оплакивая грядущую разлуку с духовным отцом. Казалось, что у него нет ничего, кроме имени Иисуса Христа, и в этом имени есть все. Монах на земле — нищий, и вместе с тем он царь в своих владениях: его жезл — молитва, его корона — покров Пресвятой Богородицы, его престол — покорность воле Божией.
Духовное спокойствие отца Саввы передалось мне. Я почувствовал, что он любит меня, любит ради Христа, и что я, как ни странно, защищён этой любовью и со мной не может произойти ничего страшного. Это касалось не только моей души, но и всей моей последующей жизни: как будто с этого часа я нахожусь под невидимым покровом его молитв.
Это трудно объяснить: я обрёл не гарантию от того, что мир считает несчастьем, а уверенность в том, что все случающееся с человеком — только различные обстоятельства и ситуации, скорлупа жизни, но не сама жизнь, и что существует лишь одно действительное несчастье — потеря Бога. Я явственно ощутил, что с благодатью Божией нетрудно пережить все скорби в этом мире и что главное то, чем живёт человеческое сердце, а остальное — только внешнее, составляющее как бы оболочку жизни. Может быть, в малой степени, но я почувствовал то, что открыто святым: «С Богом везде хорошо». Без Бога внутреннее исчезает, а внешнее становится для человека полем постоянной борьбы: как зверь, оно преследует свою жертву повсюду и терзает её душу и плотъ.
При встрече с отцом Саввой я не чувствовал никаких особых эмоциональных переживаний — наоборот, они утихли, как ветер, которому сказал Господь: стихни и перестань[2]. Я подошёл к отцу Савве, и, в то же время, мне показалось, что это он подошёл ко мне и принёс с собой то, чего мне так не хватало — окружающий его дух не земной, а какой-то глубокой, всепроницающей тишины. Эту тишину я ощутил в своём сердце. Разговоры с богословами, напротив, колебали мой ум, как будто я находился в лодке, раскачивающейся на волнах. А здесь все оказалось просто, ясно и понятно. Замолкли внутренние противоречия, отступили тёмные силы, грызущие зубами сердце, и стало просто хорошо, как будто солнечным утром я пробудился от какого-то тяжёлого сна. Это было состояние совершенной уверенности в бытии Божием, в Его присутствии и в Его благом Промысле обо мне — так мы уверены в том, что существуют земля и небо. В этом состоянии невозможно рассуждать о вере, как невозможно и нелепо доказывать, что ты есть на этом свете. Благодать можно назвать «очевидностью Бога».
При встрече с подвижником особое пламя охватывает сердце. Это пламя не жжёт, не вводит в состояние восторга, а открывает человеку, что есть ещё некое таинственное «сердце в сердце», где обитает Господь.
Как странно: если бы те же слова, которые произнёс отец Савва, я услышал от другого человека, они осели бы в памяти ума, а сказанное отцом Саввой вошло, как острый клинок, в глубину сердца и осталось там навсегда.
Встреча со схиигуменом Саввой стала для меня самым главным свидетельством того, что существует нечто великое и невыразимое словом — истинная жизнь с Богом, без чего обычная жизнь — только затянувшаяся смерть.
Я поцеловал руку отца Саввы, и какое-то чувство подсказало мне, что моя жизнь будет неразрывно связана с ним.
* * *
Господь допустил меня, грешного, увидеть великих старцев нашего времени. У каждого из них были свои особые духовные дары. Как луч, преломляясь через призму, распадается на цвета радуги, так благодать Божия действовала в одном подвижнике как дар духовной мудрости, другим даровала способность утешать скорбящих и сострадать грешным, а схиигумен Савва, как мне всегда казалось, получил от Господа дар благодатной молитвы. Впрочем, слово «казалось» здесь не вполне точно: те, кто общался с ним, ощущали эту благодать. Они чувствовали силу его молитв своей душой, притом не только когда он молился в храме или в келии, но и когда он вёл беседу с ними или просто молча слушал их. Это была та непрестанная молитва, которая идёт от сердца к сердцу, — молитва, неподвластная расстоянию и времени. Человек чувствовал, что он вошёл в незримый свет молитвы подвижника. Будет ли он рядом с отцом Саввой или за тысячи вёрст от него, будет ли он совершать путь земной жизни или уже окончит его — этот свет не угаснет и не померкнет, любовь отца Саввы не оставит человека одиноким и брошенным.
Когда я ехал к отцу Савве в Печеры, то мне казалось, что старец уже издалека встречает меня: он знает, что я еду к нему, и духовно он уже со мной. Когда я уезжал от отца Саввы, то испытывал такое же чувство: что он провожает меня своей молитвой, что увеличивается расстояние между нами, но он остаётся таким же близким, как тогда, когда я находился в его келии.
Молитвы такой силы, которой обладал отец Савва, я не встречал ни у кого. Он был всегда радостен, как будто он только что получил какую-то дорогую для него весть и хочет поделиться ею со всеми нами, но особенно преображался во время храмовой молитвы. Я помню его взгляд: лучистый, ясный и глубокий, как будто проникающий до глубины души. Эти глаза были чистыми, как кристаллы, через которые сияет вечность.
И какой страшный парадокс: до того как я стал духовным чадом отца Саввы, у меня по временам возникала какая-то непонятная ненависть к нему, как будто его присутствие и молитва колыхали тёмное дно моей души, и появлялось похожее на беснование желание оскорбить и унизить его. Однажды со мной произошёл такой случай. У меня обнаружились признаки болезни, которую возможно было излечить хирургическим путём, но я не хотел обнажать своё тело и не обращался к врачу. И вот во время очередного приступа болезни и тяжёлого искушения против схиигумена Саввы я сказал с какой-то злобой, как говорят скверную шутку, чтобы посмеяться над человеком, — сказал в своём сердце: «Если ты святой, то исцели меня», веря, что он не исцелит. И вдруг случилось то, чего я не ожидал. В ответ на мои похожие на кощунство слова я, к своему изумлению, получил исцеление. Эта болезнь больше никогда не повторялась.
Как глубоко падение человеческой души! Только в редкие мгновения понимаешь, какой ад скрыт в глубинах сердца. И лишь Кровь Христа могла искупить и оживотворить эту бездну греха — человека.
Одна женщина в Сухуми[3] спросила меня: «Ты знаешь отца Савву?». Я ответил: «Да». Она сказала: «Нет, ты не знаешь его. У меня был рак груди. Врачи говорили, что операция необходима, я попросила молитв у отца Саввы. Он ответил: «Будешь здорова». После этого опухоль у меня стала рассасываться, а потом исчезла совсем. Разве ты знал, что он творит такие чудеса?». Я спросил: «А ты сказала ему об этом?». Она ответила по-детски: «Я купила две большие рыбы, самые лучшие на базаре, принесла в тот дом, где он был, и просила, чтобы он принял от меня этот дар. Затем я встретила его в церкви и, когда хотела сообщить ему о своём исцелении, он дотронулся пальцем до моих губ и тихо сказал мне на ухо: «Господь, а не я».
* * *
Отец Савва не раз повторял слова преподобного Пимена Великого: «Чтобы иметь мир в душе, находись в своём чине»[4]. Церковь, семья, служба — все это структуры, где человек должен найти себя и определить своё место. Отец Савва не одобрял тех игуменов и игумений, которые из-за ложного смирения боятся проявить свою власть: от этого происходят нестроения в монастырской жизни. Он также считал, что духовному отцу не должно под предлогом милосердия «распускать» своих чад и самому становиться послушником у них. Он приводил слова преподобного Иоанна Лествичника о том, что монах, умирая, будет проклинать своего излишне снисходительного духовника[5].
Однажды я сказал отцу Савве, что не имею духовных чад, и думал, что он одобрит это. Но он строго сказал мне, что я, отказывая людям в совете и общении, от этого преподобным Антонием не стану, и что это порождение не смирения, а лености, что я горжусь тем, чего священник должен стыдиться. Но тут же добавил, что надо уметь руководить духовными чадами и, скрывая любовь, проявлять к ним разумную строгость. Он сказал, что для решения духовных вопросов достаточно несколько минут и нельзя позволять людям распоряжаться твоим временем, что для правильного руководства надо встречаться с человеком редко и на короткое время, объясняя ему это, например, так: «У меня есть для тебя пять минут, уложись в это время, ты не один»; или же можно сказать человеку, чтобы он написал исповедь или вопросы на бумаге — не более одной страницы. Исключение отец Савва делал для тех, кто приезжал издалека. Очень часто он, не отвечая на вопросы, говорил: «Я помолюсь о тебе». И, как правило, человек получал ответ, иногда совершенно нежданный.
Можно сказать, что отец Савва общался с людьми через молитву, беседа была только подспорьем. Он говорил о том, что встреча с духовным отцом должна быть для человека событием, а не обыденностью; что ни одно слово духовного отца, даже сказанное в шутку, нельзя пропускать без внимания. Он говорил, что некоторые духовные чада за три минуты пребывания с ним получают больше, чем другие за неделю.
Я как-то спросил у него: «Какая страсть самая опасная и какой грех самый губительный?». Он ответил: «Трусость и боязливость. Такой человек живёт всегда двойственной, ложной жизнью, он не может довести доброго дела до конца, всегда хитрит и как бы лавирует между людьми. У боязливого кривая душа; если он не поборет в себе эту страсть, то неожиданно для себя под действием страха может стать отступником и предателем». Когда я спросил: «А как преодолеть эту страсть?», он ответил: «Преодолевай её в малом, не надейся на людей, в том числе на себя, а уповай на Бога. Страх перед Богом уничтожает другой страх». Затем сказал: «Молись Божией Матери. Она — наша Взбранная Воевода».
Один иеромонах, желая исповедаться у отца Саввы, написал на листе бумаги грехи, которые он вспомнил; среди них были и тяжёлые. Старец взял лист и карандаш и стал читать. Выражением лица он напоминал врача, который внимательно и напряжённо слушает больного, чтобы определить его болезнь. Он читал медленно и сосредоточенно, словно взвешивая каждый грех на ладони своей руки. Через исповедь он будто стремился увидеть душу человека, его духовный путь и сокровенную внутреннюю жизнь и определить причины совершенных грехов. Вдруг он встал и резким движением карандаша подчеркнул одну фразу, а затем вернул лист иеромонаху: тот написал, как он из-за боязни перед человеком покривил своей совестью. Отец Савва сказал: «Обрати на это внимание, трусость — один из самых тяжёлых грехов: она является причиной многих других грехов и падений, ведь во время гонений люди из-за трусости отрекались от Христа. В Апокалипсисе написано, что боязливые не спасутся и не войдут в Небесный Иерусалим[6]. Старайся искоренить этот грех из своего сердца». Затем он добавил: «Оставь этот лист, я сожгу его».
Иеромонах возвращался от отца Саввы с радостным чувством и ощущением, что грехи его сгорели в невидимом пламени.
Отец Савва сострадал каждому человеку, но к своим чадам был строг и часто скрывал это сострадание под внешней суровостью. Чем больше он любил человека, тем более требовательно обращался с ним: слово его звучало властно. И, напротив, к слабым духом он проявлял снисходительность и даже уступчивость, как к ребенку или больному. Отец Савва говорил, что каждый металл имеет свою меру прочности. Когда он давал благословение на какое-нибудь дело, то не терпел возражений и споров. Если же он видел, что человек немощен душой и изнемогает, то сам снимал с него послушание или облегчал его; а если считал, что тот может исполнить требуемое, но колеблется, то не слушал его объяснений, не повторял своих слов, но резко обрывал его и гнал от себя.
Фарисейское смиреннословие и ложь отец Савва считал худшим видом гордости. Если человек приходил к нему с искренним покаянием, то он никогда не упрекал его, как врач не упрекает больного за гнойные язвы и раны, а старается сделать все, чтобы исцелить болезнь. Старец словно сжигал грехи своих духовных чад огнём своей молитвы. Но если он видел в человеке лицемерие и хитрость, то гневался на него, резал словом, как ножом, и мог, в буквальном смысле, выгнать такого человека в шею из своей келии. Грех фарисейства он считал одним из самых трудноисцеляемых грехов. Поэтому его видимая резкость была как бы последним средством разбудить совесть человека.
Старец строго обращался с гордыми и непослушными. Одного тщеславного и самоуверенного человека, который пришёл к нему в келию, он заставил стоять у порога, сказав, что келию только что убрали, а он своими ногами запачкает пол. Другому он сказал: «Ты пришёл не спрашивать, а искушать меня, чтобы потом рассуждать, в ком больше правды: во мне или в твоем старце, которого ты также искушал вопросами, а теперь решил бросить». Некоторым отец Савва говорил так: «Ты был в зоопарке? Если ты подойдёшь с пищей к зверям, то они будут внимательно смотреть за каждым твоим движением. Брошенная тобой пища не успеет упасть на землю, как они схватят её на лету. Так ты должен хватать на лету каждое слово старца и запоминать его».
Схиигумен Савва терпеть не мог многословия. Он учил своих чад говорить как можно более кратко. Некоторым он давал правило произносить в день не более определённого количества слов. Старец стремился сохранить от рассеяния внутреннюю молитву, поэтому он предпочитал, чтобы духовные чада записывали свою исповедь — не более одной или двух страниц. Они должны были предварительно обдумать её, выбрать самое главное и отбросить второстепенное. Отец Савва говорил, что, исповедуясь духовному отцу, не должно объяснять или рассказывать обстоятельств, пускаться в глубокий самоанализ и в тонкий просмотр своих помыслов — надо указать на грехи, которые ты совершил, а не писать автобиографию. Когда к отцу Савве подходили за разрешением того или иного вопроса, он также пресекал многословие: просил кратко и ясно изложить, в чем дело, и ждать ответа от духовного отца. Чем меньше слов, тем понятнее дело, тем более правильный ответ может дать духовник. Схиигумен Савва считал, что человек, который долго объясняет старцу свою проблему, хочет убедить его согласиться с решением, которое он сам уже принял, и как бы принуждает его благословить то, чего желает сам. Здесь происходит некая внутренняя борьба между вопрошающим и отвечающим: под видом дополнительных объяснений такой человек представляет новые аргументы в пользу своего решения и внутренне давит на волю старца. Получается обман или самообман. Основа благословения как доверие к старцу здесь отсутствует, и поэтому воля Божия не может проявиться через старца. В таких случаях отец Савва обычно прерывал беседу. Он рассказывал: «Одна женщина, подойдя ко мне, хотела попросить благословения на какое-то дело и стала говорить не умолкая. Я сказал ей, что понял. Но она, не обращая внимания на окружающих, не отставала от меня, продолжая говорить. Тогда я взял её за шиворот и вытолкал из келии. Это почему-то показалось ей обидным. Бывает и так. Приходит ко мне человек и говорит: «Помолитесь обо мне». Я киваю головой; он отойдет на несколько шагов, возвращается и опять говорит: «Помолитесь обо мне», и так несколько раз. Может быть, я и помолюсь за него, но ему отвечаю: «Научись молиться за себя сам».
Некоторым отец Савва говорил: «Закрой рот и отвечай только на те вопросы, которые я задам тебе». Многословие с духовным отцом он считал распущенностью. «Духовный отец для спасения, а не для дружбы, — говорил он. — А ты разговариваешь со мной, как с соседкой, которую встретил на улице». Если житейские вопросы не были связаны с духовными, то отец Савва нередко вовсе отказывался отвечать на них. Он приводил в пример слова Спасителя, Который отказался делить имение братьев, сказав, что не за этим пришёл сюда[7].
И среди народа отец Савва мог сохранять внутреннее безмолвие. Рядом с ним мне вспоминались слова преподобного Феодора: «Или удаляйся от людей, или будь для них, как меч»[8].
(Продолжение следует)
[1] «Книга, глаголемая Цветник, сочиненная священноиноком Дорофеем, содержащая заповеди евангельские и поучения святых отцов» (конец XVI — начало XVII в.в.) неоднократно издавалась в XVIII веке. Ныне переиздана в переводе на русский язык. См., например, издание Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 2005. [2] Ср.: Мк. 4, 39. [3] Долгое время отец Рафаил служил на приходах в Грузии и Абхазии. — СЕВ. [4] См.: Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. Об авве Пимене, 71, 167. — М., 2004. С. 646, 667. [5] См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица, возводящая на небо. Слово особое к пастырю, научающее, каков должен быть наставник словесных овец. 14, 4. — М., 2001. С. 500. [6] См.: Откр. 21, 8. [7] См.: Лк. 12, 13-34. [8] Древний патерик, изложенный по главам. Гл. 8. О том, что ничего не должно делать напоказ. — М., 1891. (Репр. изд.: М., 1997.) С. 134.
[1] [2]
Книги и труды
За свою долгую жизнь Савва написал много книг, посвященных Господу. Например:
- «Краткое объяснение важнейших правил и обычаев православной христианской веры»;
- «О покаянии»;
- «О наградах земных и небесных»;
- «О главных христианских добродетелях и гордости»;
- «О Божественной литургии».
Книга схиигумена Саввы «Свет в сердце»
Эти труды прославили схиигумена и приблизили его к Богу. Они обращены к самым разным темам и всегда смогут помочь истинному верующему, ищущему ответов.
Новое имя – новая судьба
Уже в скором времени он принял постриг.
Получил новое имя, новую жизнь. И теперь Николай мог забывать о своем мирском имени, он – Савва. Как ни странно, но именно об этом имени мечтал маленький Коля, и Господь услышал его молитвы. С этого момента Савва был в неразрывном союзе с Богом. Жизнь батюшки в монастыре была нелегкой. Выпало на его долю огромное количество испытаний, искушений и тому подобного. Батюшка руководил строительством храма, ему приходилось брать на себя самую трудную работу. За такие старания и стремление развиваться ему был присвоено еще одно послушание, а именно — быть духовником богомольцев.
Батюшка был очень добрым, искренне переживал за окружающих людей, которые не понимали, что творят. Ежедневно молился за людей в миру, просил Господа даровать им просветление ума. Он пытался объяснить истинность каждого греховного действия, нет, он не ругал, а пытался с добром донести истину.
Последние шаги к монашеству
В возрасте 48 лет Николай принимает для себя невероятно важное решение — поступать в духовную семинарию. Там он стал истинным примером. Усердие, трудолюбие, искреннее и доброе сердце — именно это помогло Николаю стать лучшим. В нем царила духовная жизнь, и благодаря такой воодушевленности многие считали его странным и даже пытались шутить. Но в случае беды всегда бежали к нему за помощью. И он никогда не отказывал и не держал обиды на шутки.
По окончании семинарии Николая приглашали служить в храм, но верх взяла детская мечта, и он направился к монастырю. Монашество было разумным решением, он хотел молиться за мир и за каждого человека в отдельности. Для него это был важно, необходимо для души.
Наконец-то он пришел к своей мечте: Николая Михайловича приняли в Троице-Сергиевой Лавре. Изначально он был принят на послушание, но этот период был пройден быстро и с успехом. Послушание далось легко, хотя были соблазны и многое другое. Но как можно предать детскую мечту? То, к чему шел так долго, о чем болело сердце. Именно поэтому все прошло на одном дыхание, и окружающие это видели и понимали.
Роковой случай
Как-то в одних из холодных зимних дней, Коля пошел на реку, там он упал в прорубь. Естественно, вода была ледяная, и мальчишка промок до нитки. Но, слава Богу, его спасли и как можно быстрее оправили домой. К сожалению, избежать простуды не удалось. Уже к вечеру поднялась температура, из-за которой не удавалось уснуть. В таком бреду Николай увидел видение, в котором ему явился мужчина в обличии священника, и уже через несколько минут он понял, что этот мужчина — он. После этого мальчик быстро пошел на поправку и уже в скором времени встал на ноги.
Наставления
Он не любил многословия, да и это было ни к чему. Даже самую длинную историю можно рассказать несколькими предложениями. Именно этого он и требовал. Саввой было написано огромное количество книг, которые направлены помочь человеку прийти к Богу. Путь далеко не близкий, тяжелый и тернистый, но все-таки правильная лазейка есть, и если идти не сворачивая, можно выйти на прекрасную поляну, где свое чадо встретит Господь. Именно это он пытался доказать на собственном примере. Его путь был невероятно тяжелым. Он прошел многое и все-таки остался верен маленькой детской мечте, которая сотворила чудо. До последних дней его жизни батюшка оставался немил властям.
27 июля 1980 года отец Савва скончался, об этой печальной новости всех оповестил колокольный звон. В этот момент рядом с ним находились его духовные чада, которые знали, насколько батюшка добрый и невероятный человек. Его руками Господь творил чудеса, каждый мог это почувствовать. Этот день выдался скорбным для братии, но в то же время, пройдя целую чреду испытаний и гонений, Савва заслужил почить в Царствии Небесном. И его чада до сих пор искренне молятся за его пребывание там.
Большое наследие оставил после себя Савва Остапенко. Цитаты святого отца до сих пор помогают многим обрести верное направление на духовном пути. Батюшка всегда просил о справедливости, честности и бескорыстии. Людей он учил тому, что нужно быть строгими к себе, но снисходительными к другим. А если гнев охватывает, то лучше и вовсе уйти молча. Много поучений давал схиигумен Савва Остапенко. Биография святого отца не была простой, однако эти трудности и помогли святому не только самому прийти к Господу, но и других наставить на истинный путь.
Трудовая деятельность
Работал инженером-строителем, находясь в этой должности до 1945 года. Несмотря на то что все эти годы Николай жил в миру, обычной жизнью человека, он не забыл о собственной мечте и о вере в Бога. Ни на день он не переставал молиться и маленькими шагами приближался к заветной мечте.
Уже в скором времени Николай познакомился со старцем Илларионом. Именно он стал помощником, наставником и просто родным человеком в начале духовного пути Николая. Именно Илларион помог воплотить мечту в реальность.
Дело в том, что война принесла немало горя. В каждой семье погибали люди. Это было тяжело и больно. Все эти горести начали пробуждать в людях веру в Бога.
Зарождение мечты
Когда Николаю исполнилось шесть лет, родители приняли решения отдать ребенка в школу при церкви. Наука давалась легко, у мальчика были явные способности. Поэтому учеба быстро затянула его, с каждым днем интерес возрастал все больше. Уже со временем немного повзрослевший мальчишка стал прислуживать батюшкам в церкви, а также петь в хоре. Все это давалось легко, ведь он имел способности и огромное желание заниматься именно этим. Эти занятия постепенно приближали маленького Николая к Богу, он все больше стал мечтать о служении Господу и делал все необходимое, чтобы исполнить свою маленькую, но совсем не детскую мечту. Ни для кого не было удивительным, что Коля признался в том, что мечтает быть монахом. Но такие мечты были не по его возрасту, ведь Николай был тогда совсем еще мальчишкой. Такой взрослый рассудок удивлял родителей, но они были рады за свое чадо.
Гонения
В скором времени он стал иеромонахом. Сила молитвы батюшки была невероятной. С каждым днем около храма собиралось все больше людей, которые мечтали о благословении Саввы. Он с любовью пытался услышать каждого, дать совет в нелегкой ситуации. Так слава об этом невероятном святом отце расходилась по городам. Такая ситуация не устраивала власти. Ему пытались угрожать, клеветали, на его голову посыпалось много бед. Впоследствии было принято решение отправить отца Савву как можно дальше. Так святой Савва Остапенко и попал в Псково-Печерскую обитель.
Но и здесь нашлись люди, которые не понимали батюшку. Ему пришлось трудно, немало страданий выпало на его долю. Он любил каждого человека. Но эта любовь была особенной, к каждому своя. Таким образом, к более сильным он относился со всей строгостью, пытаясь возвысить их духовность. А вот с немощными духовно людьми старец Савва Остапенко обращался так, как обходятся с людьми, пораженными недугом.
Образование
Со дня того видения прошел не один год, время все тянулось, а вот заветная мечта так и не сбылась. Это очень огорчало молодого человека, но он не останавливался в своих трудах. Рос духовно, молился и продолжал помогать окружающим людям. Все это маленькими шагами вело его к заветной мечте.
Этот достаточно молодой юноша знал Евангелие практически наизусть. В особенности он любил читать Евангелие от Иоанна, и в любую свободную минуту брал в руки именно эту книгу.
Уже в возрасте 13 лет Николаю удалось окончить училище. А в 16 лет молодого человека досрочно призвали на службу в императорскую армию. Если взять во внимание послужной список, то благодаря его хронологии можно выяснить, что с 1917 года Николай поступил на службу в Красную армию. По окончании Гражданской войны решил продолжить свой военный путь и поэтому поступил на учебу в военно-техническое училище. Окончив училище, Коля приобрел звание военного техника, и даже отправился работать по своей новой специальности. В 1932 году Николай принял решение продолжить учебу, поэтому был зачислен в Московский строительный институт, который также с успехом окончил.
