Глава 43. Иисус на суде Пилата. Иисус у Ирода. Вторичный суд Пилата. Бичевание Иисуса. Предание Пилатом Иисуса во власть синедриона

ФОМА

На сайте журнала «Фома» уже долгое время существует постоянная рубрика «Вопрос священнику». Каждый читатель может задать свой вопрос, чтобы получить личный ответ священника. Но на некоторые из вопросов нельзя ответить одним письмом — они требуют обстоятельной беседы. Какое-то время назад к нам пришел интересный вопрос “Пилат ни в чем не виноват?”. Мы попросили ответить на это письмо постоянного автора «Фомы» Александра Ткаченко.

Человек становится понятен окружающим через свои поступки и слова. Но личность Понтия Пилата остается загадочной, несмотря на то, что его слова и поступки во время суда над Иисусом описаны в Евангелиях достаточно подробно. Во всем поведении Пилата просматривается какая-то парадоксальная раздвоенность, удивительная смесь из намерений, мотивов и решений, которые вроде бы никак не должны совмещаться в одном человеке.

Пилат жалеет Христа и при этом отдает его на зверское избиение. Хочет отпустить ради праздника, а в итоге отпускает вместо Христа уголовного преступника. Испытывает страх, когда узнает о том, что Христос называл себя Сыном Божьим, но не боится отдать Его на растерзание иудеям. Пытается спасти — и сам же утверждает Ему смертный приговор.

Такая расщепленность воли, мысли, чувства вызывает желание упростить эту противоречивую картину, увидеть ее в «черно-белом» варианте, убрав оттенки и полутона. И выяс­нить наконец, был ли пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат расчетливым тираном, циничным и жестоким (хотя и не чуждым сантиментов), или же добрым, но слабохарактерным человеком, не сумевшим в нужный момент принять единственно правильное решение. В принципе, евангельская история предлагает достаточно материала как для одного, так и для другого вариантов. Но и при таком подходе все равно получаются как бы две фигуры Пилата, одну из которых по своему выбору мы просто выносим за пределы рассуждения.

Поэтому для более объемного представления об этом человеке имеет смысл рассмот­реть его личность в контексте других его поступков, не вошедших в Евангелие, чтобы лучше понять, кем был пятый прокуратор Иудеи и кем он не был.

Ни трус, ни добряк

Прежде всего, нужно сказать, что Пилат не был сентиментальным добряком и трусом, идущим на поводу у толпы. Уже сам факт его назначения на должность прокуратора Иудеи свидетельствует об этом ярче всего. Из всех захваченных земель Иудея была едва ли не самым беспокойным приобретением Римской империи.

Периодически вспыхивающие восстания, скрытое сопротивление, категорическое нежелание местных жителей становиться подданными Рима — все это создавало массу неудобств правителю этой области. Но самой главной неожидан­ностью для римлян в Иудее был тот факт, что жители захваченной территории считали захватчиков ниже себя и вовсе не стремились приобщиться к высокой имперской культуре.

Поклоняющиеся Единому Богу иудеи видели в римлянах обыкновенных язычников-многобожников, общение с которыми делало их ритуально нечистыми. Любой римлянин был для иудеев носителем идолопоклонства и разврата. Поэтому вместо обычного среди захваченных народов подобострастия изумленные «победители мира» столкнулись в Иудее с брезгливым презрением. Обычный инструмент римлян — ассимиляция, растворение захваченных народов в плавильном котле Империи, тут оказался бесполезным: поступившие на службу к римлянам иудеи тут же становились изгоями среди соотечественников. Закон Моисея оказался нерушимой скалой, о которую в Иудее разбивались волны знаменитых законов Рима. Вместо безотказно действующей в других местах ассимиляции здесь был установлен лишь хрупкий баланс отношений, готовый в любой момент сорваться в кровавую круговерть очередного восстания.

Вот в такую область был назначен правителем Понтий Пилат. Трус или добряк не смог бы там удержаться и месяца. Пилат же правил Иудеей целое десятилетие, что характеризует его как человека весьма жесткого и последовательного в своих решениях.

Пилат и Иисус

Пилат и Иисус[1]

1. Sjmbolon

[2]
—
символ веры, в котором закреплены основные принципы христианского вероисповедания, содержит, помимо «Господа Иисуса Христа» и «Марии Девы», единственное имя собственное, совершенно чуждое — по крайней мере, на первый взгляд, — теологическому контексту. Речь идёт, к тому же, о язычнике — Понтии Пилате:
staurothenta tejper emon epi Pontiou Pilatou
(«распятого за нас при Понтии Пилате»). В «Кредо»[3], которое приняли епископы в 325 году в Никее[4], это имя не упомянуто. В формулу вероисповедания его добавили лишь в 381 году после Константинопольского собора[5], судя по всему, для того, чтобы придать Страстям Христовым исторический характер, зафиксировав это событие в хронологии. Как о (Schmitt, p. 253)[6].

То, что христианство — историческая религия и что «таинства», о которых оно повествует, являются также и прежде всего историческими фактами, не вызывает сомнений. Если допустить, что вочеловечение Христа — «историческое событие бесконечности, единство, которое невозможно ни присвоить, ни охватить» (там же), то суд над Иисусом становится одним из ключевых моментов истории человечества, важнейшей точкой пересечения вечности с ходом истории. В таком случае особенно важно понять, как и почему это пересечение преходящего и вечного, божественного и человеческого преобразовалось в krisis,

то есть в судебное разбирательство.

2. Почему, собственно, Пилат? Что–нибудь вроде Tibenou kaesaro[7] — надписи на отчеканенных при Пилате монетах, которая изначально внушает доверие, хотя бы потому, что именно этим словосочетанием Лука обозначил дату начала проповеди Иоанна (Лк. 3:1[8]) — или, например, выражения sub Tiberio[9] (как у Данте, которыйпроизносит голосом Вергилия: «Рождён sub Julio», Ад.

1, 70[10]), бесспорно, гораздо больше соответствовало бы поставленным задачам. И если святые отцы, собравшиеся в Константинополе, предпочли Тиберию Пилата, префекта — или, как называл его Тацит (Анналы. XV, 44[11]) в одном из немногих небиблейских источников, «прокуратора» Иудеи — кесарю, то возможно, что над очевидным хронографическим замыслом одержала верх значимость роли Пилата в евангельских сказаниях. Та доскональность, с которой Иоанн, а также Марк, Лука и Матфей описывают его сомнения, его путаные и переменчивые суждения, буквально передавая порой откровенно загадочные слова, убеждает нас, что евангелисты, наверное, впервые обнаруживают нечто похожее на стремление создать образ со своей неповторимой психологией и речью. Выразительность этого портрета побуждает Лафатера воскликнуть в 1781 году в письме к Гете: «В нем я вижу всё: небо, землю и ад, добродетель, грех, мудрость, безумие, судьбу и свободу: он — символ всего на свете». Можно сказать, что Пилат — единственный настоящий «персонаж» Евангелия (Ницше описал его в «Антихристианине» следующим образом: «во всём Новом завете
только одно
лицо —
Figur —
вызывает уважение к себе»[12]), он был тем человеком, о чувствах которого мы хоть что–то знаем («правитель весьма дивился»,
Мф.
27:14;
Мк.
15:5; «больше убоялся»,
Мн.
19:8). Нам также известно о его негодовании и испуге (когда, например, он кричит Иисусу, который молча стоит перед ним: «Мне ли не отвечаешь? —
етог ои laleis! —
не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?»[13]), об ироничности (по крайней мере, некоторые видят иронию в его пресловутом вопросе: «Что есть истина?»), о лицемерной педантичности (свидетельством которой можно считать то, что он поднимает вопрос о полномочиях Ирода[14], а затем совершает ритуальное омовение рук и таким образом, как он полагает, очищает себя от крови осуждённого праведника), о раздражении (безапелляционное «что я написал, то написал», брошенное в адрес первосвященников, которые просят его исправить надпись на кресте). Более того, мы даже мимолётно встречались с его женой, которая во время судебного процесса посылает ему сказать, чтобы он не осуждал Иисуса, «потому что я ныне во сне много пострадала за Него» (
Мф
. 27:19).

3. На это тяготение образа к реальному персонажу обратят внимание Михаил Булгаков в изумительных историях о Пилате, которые дьявол рассказывает в «Мастере и Маргарите», и Александр Лернет–Холения в грандиозном теологическом фарсе, включённом в роман «Граф Сен–Жермен»[15]. Однако более ранним свидетельством тому — в текстах, которые настойчиво называют «апокрифами» Нового завета (термин, сейчас употребляющийся в значении «ложные, недостоверные», но в действительности означающий «скрытые») — может служить присутствие подлинного цикла о Пилате. В первую очередь — в Евангелии от Никодима (Moraldi, pp. 567—588), где сцена суда над Иисусом представлена гораздо более детально, нежели в синоптических Евангелиях. Когда Иисуса приводят к Пилату, хоругви в руках знаменосцев чудесным образом склоняются перед ним. В судебный процесс вмешиваются двенадцать прозелитов и свидетельствуют против обвинения в том, что Иисус «рождён от прелюбодеяния», утверждая, что Иосиф и Мария жили в браке. В процессе участвует и Никодим, который в свою очередь тоже даёт свидетельские показания в защиту Иисуса. В целом весь судебный процесс с драматизмом преподносится здесь как противостояние между иудейскими обвинителями, которых автор упоминает одного за другим (Анна, Каиафа, Суммий и Датам, Гамалиил, Иуда, Левий, Александр, Нефталим и Иаир), и Пилатом, который постоянно раздражается и практически открыто выступает на стороне Иисуса, в частности потому, что жена его «почитает Бога и ныне иудействует»[16]. Диалог с Иисусом об истине, обрывающийся в синоптических Евангелиях на вопросе Пилата, здесь, как мы увидим позже, продолжается и приобретает совершенно иное значение. Поэтому ещё более неожиданным кажется тот факт, что Пилат уступает настойчивым требованиям иудеев и, поддавшись внезапному страху, приказывает бичевать и распять Христа.

вернуться 1

Все ссылки на первоисточники, данные в скобках внутри текста, — авторские. Прочие — приведены в концевых сносках.

Все цитаты, за исключением специально оговорённых случаев, даются в переводе М. Лепиловой по итальянскому оригиналу книги Джорджо Агамбена.

вернуться 2

Символ веры (греч.).

вернуться 3

От лат. credo — «верую». Второе название символа веры, а также первое слово начального из двенадцати составляющих его «членов формулы»: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого…».

вернуться 4

Никейский символ веры — Символ веры, принятый на Первом Никейском соборе в 325 г., который был созван императором Константином Великим в Никее (ныне Турция). Никейский собор стал первым Вселенским собором в истории христианства. На нём, в частности, был составлен Символ веры из 7 пунктов, который и стал называться Никейским символом веры.

вернуться 5

В 381 г. на Втором Вселенском соборе в Константинополе было принято дополнение к Никейскому символу веры, и докумет получил название Никео–Константинопольского символа веры или Константинопольского символа веры. Именно он получил повсеместное распространение.

вернуться 6

Здесь и далее в скобках даны уточнения автора — см. раздел «Библиография» наст, издания.

вернуться 7

Тиберий кесарь (греч.).

вернуться 8

«В пятнадцатый же год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником в Галилее, Филипп, брат его, четвертовластником в Итурее и Трахонитской области, а Лисаний четвертовластником в Авилинее, при первосвященниках Анне и Каиафе, был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии, в пустыне». Здесь и далее цитаты из Синодального перевода Библии.

вернуться 9

При Тиберии (лат.).

вернуться 10

При Юлии [Цезаре], т. е. в дни Юлия Цезаря, основателя римской империи (убит в 44 г. до н. э.). См.: Данте Алигьери. Божественная Комедия / Пер. М. Лозинского. М.: Наука, 1968 (Серия «Литературные памятники»). С. 11,497.

вернуться 11

«…Прозвание это идёт от Христа, который в правление Тиберия был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом…» — см.: Тацит. Анналы // Иисус Христос в документах истории / Сост. и комм. Б. Деревенского. СПб.: Алетейя, 2013. С. 85.

вернуться 12

Цит. по кн.: Ницше Ф., Фрейд 3., Фромм Э., Камю А., Сартр Ж. П. Сумерки богов. М.: Издательство политической литературы, 1990. С. 68.

вернуться 13

Ин. 19:10.

вернуться 14

Здесь речь идёт об Ироде Антипе (см.: Лк. 23:7–15).

вернуться 15

См.: Lernet–Holenia A. Der Graf von Saint Germain. Zurich : Morgarten Verlag, 1948.

вернуться 16

Евангелие от Никодима, 2:1; цит. по кн.: Иисус Христос в документах истории. С. 126.

Первый скандал

Вступление в должность, о чем писал Иосиф Флавий, Пилат сразу же отметил скандалом. Когда он привел свои войска в Иерусалим на зимнюю стоянку, то приказал ночью украсить все общественные места знаменами с изображением императора. Ни один из его предшест­венников не решался на подобное, зная, что для иудеев любое изображение запрещено Законом Моисея. Это было прямым поруганием веры местных жителей. Но

Пилат с первых же дней своего правления решил объяснить непокорным иудеям, что спокойная жизнь для них закончена, и теперь только Рим будет определять, как им жить на своей земле.

Сам Пилат во время этой акции предусмот­рительно остался в Кесарии (резиденции римских наместников, расположенной в сотне километров от Иерусалима), чтобы поставить иудеев перед свершившимся фактом. Проснувшись, жители Иерусалима с ужасом увидели, что их город осквернен языческими изображениями. Множество иудеев в тот же день двинулись в Кесарию‚ чтобы просить Пилата об удалении знамен из Иерусалима. Но Пилат остался непреклонен. Тогда пришедшие легли на землю перед его дворцом и лежали так пять суток. На шестой день этой акции протеста Пилат пригласил всех на стадион, якобы для того, чтобы объявить о своем решении. Но когда обнадеженные этим обещанием иудеи пришли к месту, их немедленно окружили тройным кольцом вооруженные легионеры. Пилат, восседавший на судейском кресле, объявил, что каждый, кто не примет императорских изображений, будет тут же изрублен на куски. Легионеры обнажили мечи.

Ответ иудеев был неожиданным. Словно бы по команде все пришедшие снова упали на землю и обнажили свои шеи, демонстрируя немедленную готовность умереть за соблюдение иудейского Закона. Пилат был удивлен такой решимостью. Жалеть бунтующих туземцев было не в обычае римлян, но и начинать свое правление с массовой казни Пилат не захотел. Он пообещал отважным ходатаям убрать знамена из Иерусалима и отпустил их с миром. Однако свою позицию в отношении местных жителей он обозначил предельно четко: римский правитель может помиловать, но может и покарать, вся жизнь иудеев отныне — в руках наместника императора, и любые попытки отстаивать свои права могут закончиться большой кровью.

День ужаса

И эта большая кровь пролилась. Причем случилось это как раз в тот момент, когда Пилат решил облагодетельствовать жителей Иерусалима одним из главных достижений римской культуры — водопроводом. Как и любой город на Ближнем Востоке, Иерусалим испытывал недостаток пресной воды. Чтобы решить эту проблему, Пилат решил построить акведук, который бы вливал в систему городского водоснабжения дополнительные объемы воды из горных источников, находящихся более чем в сорока километрах от Иерусалима. Это было очень серьезное строительство, стоившее огромных денег. Налогов, уплаченных иудеями, на него не хватало. И Пилат решил взять деньги на водопровод из корвана — храмовой сокровищницы.

Народ, возмущенный таким святотатством, собирался многотысячными толпами возле строящегося водопровода, ругая Пилата последними словами и требуя прекращения строительства. Пилат отреагировал быстро и решительно. Приехав в Иерусалим, он согласился выслушать всех недовольных. Уже зная, что иудеев бесполезно запугивать и убеждать, когда речь идет об их святынях, Пилат распорядился, чтобы римские легионеры надели местное платье и вооружились дубинами, до поры пряча их под одеждой.

Тысячи переодетых воинов окружили толпу, ожидая условного сигнала. Когда возмущенный народ отказался разойтись, Пилат дал с трибуны команду — и началась кровавая бойня.

Хорошо обученные солдаты стали нещадно избивать безоружных людей, ломая руки и ноги, круша ребра, разбивая головы. Толпа в ужасе кинулась бежать, насмерть затаптывая на своем пути несчастных соотечественников. Множество жителей Иерусалима погибли во время этой страшной «аудиенции» у Пилата. Урок был усвоен. После него на массовые восстания против пятого прокуратора Иудеи народ уже не решался.

Готовый на всё

Однако отсутствие массовых волнений не сделало Пилата мягче в отношении местных жителей. Евангелие рассказывает о случае, когда по его приказу некие галилеяне были зверски убиты прямо возле иерусалимского храма, в который они принесли свои жерт­вы. Подробности этой истории неизвестны, но судя по тому, что галилеяне были самой мятежной частью непокорного народа, можно предположить, что убийство было рядовой акцией устрашения тех, кто еще не смирился перед жестокой властью Пилата.

Наконец, завершил он свое правление массовой резней самарян, которые пытались самовольно произвести раскопки на горе Горезин.

Какой-то авантюрист объявил народу, будто знает место на склоне, где пророк Моисей спрятал священные сосуды. Самаряне поверили этой басне и большой толпой собрались в деревушке Тирафане. Сюда подтягивались все новые и новые участники грядущих раскопок, чтобы уже всем вместе подняться на гору. Пилат отреагировал на это событие в обычной своей манере. Посчитав, что собравшиеся затевают бунт, он выслал отряды всадников и пехоты, которые, неожиданно напав, перебили в Тирафане множество ни в чем не повинных людей. Захваченных там же в плен знатных жителей Самарии Пилат распорядился публично казнить.

После этой бессмысленной бойни даже римские власти не решились оставлять Пилата наместником в Иудее. Он был отстранен от должности и призван в Рим для разбирательства.

Поэтому разговоры о том, будто во время суда над Иисусом прокуратор якобы испугался народных волнений и пошел на поводу у толпы, выглядят малоправдоподобной версией. Там, где прокуратор считал это нужным, он был готов проливать кровь мятежных туземцев без малейших сомнений и в любом количестве.

Смерть самоубийцы?

Если бы единственным доказательством, повествующим о судьбе Пилата, считать только Евангелию, то вести о нем пропадают сразу после распятия и захоронения Христа. Мы не знаем ни как он умер, ни какие поступки совершал.

Тем не менее, апокриф «Mors Pilati», написанный через много лет после евангелических событий, рассказывает распространенную, особенно в Германии, версию самоубийства префекта, представленного как жесткого тирана. Как бы в подтверждение этой версии у Евсевия Кесарийского в работе «История Церкви» (4 век н.э.) мы читаем: «Во времена правления Гая большое несчастье поразило Пилата. Он посягнул на свою жизнь и стал своим самостоятельным катом, и в скором времени на него снизошла божественная месть. Об этом рассказывают греческие писатели…».

Согласно легенде, тело римского прокуратора бросили в Тибр, но «воды были побеспокоены злыми духами, поэтому тело доплыло до Вены и затонуло в Роне». То есть оно попало на территорию современной Швейцарии в районы Женевского озера. По преданию, останки и по сей день всплывают в горном пруду на горе Пилатус в каждую Страстную пятницу. Обширный горный хребет в Альпах имеет более 1200 метров над уровнем моря и, хотя это кажется маловероятным, но своим именем он обязан древней легенде.

Что мог Каиафа?

В «Мастере и Маргарите» Булгаков исходит из того, что Пилат боялся какой-то сложной интриги со стороны первосвященников. Но вряд ли так было на самом деле. И причиной этому была не его личная храбрость или сознание своей правоты. Все обстояло гораздо проще: Пилат обладал высшей властью в Иудее и имел право не только решать вопросы жизни и смерти, но также по своему усмотрению мог назначать или свергать иудейских первосвященников. Так, например, четверых первосвященников сменил его предшественник, четвертый прокуратор Иудеи Валерий Грат. Каиафа же к моменту суда над Иисусом благополучно и бессменно находился на этом посту уже целых восемь лет правления беспощадного и крутого на расправу Пилата. Такое могло стать возможным лишь в одном случае — если Каиафа полностью устраивал прокуратора и не представлял для него никакой опасности.

При малейшем подозрении Пилат имел возможность немедленно, без всяких согласований сместить его и поставить на это место другого. Правда, по иудейским законам первосвященник выбирался Синедрионом и сохранял свое звание пожизненно. Но много ли значат на оккупированной территории местные законы…

Первосвященник — символ высшей религиозной власти иудеев — оказался в те времена послушной марионеткой в руках Рима.

Даже ритуальное облачение первосвященника хранилось у прокуратора, который выдавал его владельцу лишь четыре раза в году на большие праздники. Вряд ли у Пилата были серьезные основания опасаться того, кто находился от него в столь глубокой зависимости.

Первосвященник Каиафа. Густав Доре. 1875

Пилат из Понта

Древние летописцы писали, что Понтий Пилат был «Римский управитель Иудеи в 26-36 годах после Рождества Христова». Прилагательное, употребляемое перед его именем, указывает на то, что он был родом из Понта. Это была древняя земля на северо-востоке Малой Азии (в настоящее время это территория Турции), завоеванная Римом в 63 году до нашей эры.

Хотя нет никаких источников, рассказывающих о молодости Понтия Пилата, но известно, что на пике своей карьеры он был и прокуратором, и наместником Иудеи. Также приказывал именовать себя префектом. Несмотря на это, его имя вошло в историю благодаря Иисусу, которого он под прессом Синедриона распял.

Если бы не он, история, вероятно, никогда бы не упоминала о его поступках. Кроме Евангелии наиболее важными документами, вспоминающими о Пилате, являются работы Иосифа Флавия, Филона Александрийского и Тацита.

Неопровержимым доказательством историчности этой личности также считается, так называемый, «Камень Пилата», обнаруженный в 1961 году в Кесарии Приморской обелиск, который кроме виднеющегося на нем имени, приписывает Понтию Пилату титул префекта Иудеи. Сохранились также монеты (прута), которые чеканились Пилатом на управляемой им территории во времена правления императора Тиберия. Это именно по его воли он занял пост префекта Иудеи, как приемник Валерия Грата.

Из вредности

Впрочем, в своем стремлении «прогнуть» иудеев под себя Пилат часто руководствовался даже не государственными интересами Рима, а обыкновенной человеческой вреднос­тью и желанием досадить туземцам. Через это пристрастие он порой ставил себя в весьма неловкое положение уже перед самим императором. О весьма показательном случае подобного рода рассказывает историк Филон Александрийский в тексте «О посольстве к Гаю»:

«Одним из людей Тиберия был Пилат, ставший наместником Иудеи, и вот, не столько ради чести Тиберия, сколько ради огорчения народа, он посвятил во дворец Ирода в Иерусалиме позолоченные щиты; не было на них никаких изображений, ни чего-либо другого кощунственного, за исключением краткой, надписи: мол, посвятил такой-то в честь такого-то*. Когда народ все понял — а дело было нешуточное, то, выставив вперед четырех сыновей царя, не уступающих царю ни достоинством, ни участью, и прочих его отпрысков, а также просто властительных особ, стал просить исправить дело со щитами и не касаться древних обычаев, которые веками хранились и были неприкосновенны и для царей, и для самодержцев. Тот стал упорствовать, ибо был от природы жесток, самоуверен и неумолим; тогда поднялся крик: “Не поднимай мятеж, не затевай войну, не погуби мира! Бесчестить древние законы — не значит воздавать почести самодержцу! Да не будет Тиберий предлогом для нападок на целый народ, не хочет он разрушить ни один из наших законов. А если хочет — так скажи об этом прямо приказом, письмом или как-то иначе, чтобы мы более не докучали тебе, избрали бы послов и сами спросили владыку”.

Последнее особенно смутило Пилата, он испугался, как бы евреи в самом деле не отправили посольство и не обнаружили других сторон его правленья, поведав о взятках, оскорбленьях, лихоимстве, бесчинствах, злобе, беспрерывных казнях без суда, ужасной и бессмысленной жестокости. И этот человек, чье раздраженье усугубило природную гневливость, оказался в затруднении: снять уже посвященное он не отваживался; к тому же он не хотел сделать хоть что-нибудь на радость подданным; но вместе с тем ему были отлично известны последовательность и постоянство Тиберия в этих делах. Собравшиеся поняли, что Пилат сожалеет о содеянном, но показать не хочет, и направили Тиберию самое слезное письмо. Тот, прочитав, как только не называл Пилата, как только не грозил ему! Степень его гнева, разжечь который, впрочем, было непросто, описывать не буду — события скажут сами за себя: Тиберий тотчас, не дожидаясь утра, пишет Пилату ответ, где на все корки бранит и порицает за дерзкое нововведенье, и велит безотлагательно убрать щиты и отправить их в Кесарию, что и было сделано. Тем самым ни честь самодержца не была поколеблена, ни его обычное отношение к городу».

Нетрудно заметить, что противоречивые поступки в конфликтных с иудеями ситуациях для Пилата не были чем-то из ряда вон выходящим. «Ради огорчения народа» он был готов идти на конфронтацию, вплоть до вмешательства самого кесаря. И рассуждая о том, что пятый прокуратор Иудеи якобы боялся коллективной жалобы местных жителей, Филон Александрийский, скорее, выдает желаемое за действительное. По его же собственному свидетельству Пилат был человеком Тиберия. То есть — близким, надежным и многократно проверенным соратником, которых у императора было не так уж много. Налоги Пилат собирал исправно, дороги, мосты и водопроводы при его правлении строились, мятежи подавлялись. Взятки же, лихоимство и злоба Пилата вряд ли интересовали кесаря настолько, чтобы перевесить ту относительную стабильность, которую пятый прокуратор обеспечивал в этом неспокойном регионе. Десять лет Пилат, при всех творимых им безобразиях, оставался наместником Тиберия в Иудее. И был смещен лишь после его смерти. Думается, если бы жалобы иудеев могли бы ему хоть как-то повредить, он вел бы себя куда как скромнее и осмотрительнее.

Понтий Пилат в истории и в христианской легенде

Лев Ельницкий

Давно уже было замечено, что имя римского императорского наместника в годы 26–36-е в Иудее — Понтия Пилата — упоминается в раннехристианской литературе только в связи с обстоятельствами казни Иисуса Христа. При этом евангелия стараются представить дело так, что Пилат не хотел смерти Иисуса, Её-де потребовали иудеи, кричавшие: «…да будет он распят!» Пилат, видя, что ничего не помогает, а смятение увеличивается, взял воды, умыл руки перед народом и сказал: «Не виновен я в крови праведника сего — смотрите вы». И, отвечая, весь народ сказал: «Кровь его на нас и на детях наших». В особенности же дружественным христианству представлен Пилат в апокрифическом евангелии Петра.

В связи с этим некоторые историки древнейшего христианства, и среди них наиболее рьяно Андрей Немоевский [], склонны были отрицать историчность евангельского Понтия Пилата, полагая, что он не что иное, как чисто мифическая и символическая фигура (Pilatus — от pilus — копьё. Homo pilatus — копьеносец), специально привлечённая евангелистами в связи с легендой о казни Христа.

Сохранившиеся в сочинениях древнееврейских писателей того времени Филона Александрийского («Посольство к Гаю») и Иосифа Флавия («Иудейские древности») сведения о Понтии Пилате как о римском наместнике в Иудее А. Немоевский считал интерполированными (то есть вставленными позднее), подобно сообщениям о Христе у последнего из только что названных древних авторов. Для таких подозрений нет, однако, оснований уже хотя бы по одному тому, что Понтий Пилат в сочинениях Филона и Иосифа Флавия описывается совершенно иначе, чем в христианской литературе. Церковные сочинения чем дальше, тем всё больше представляли Пилата сторонником христианства. Если евангелия характеризуют его как незлобивого правителя, не хотевшего зла Христу и лишь не решавшегося отклонить требование иудеев, жаждавших его казни, то более поздние церковноисторические сочинения рассказывают уже о том, что жена Пилата, Прокла, была христианкой, а он сам христианам сочувствовал. Ещё более поздние христианские апокрифы прямо уже настаивают на христианстве Понтия Пилата, а эфиопийской церковью он причислен к лику святых.

Филон же и Иосиф Флавий в один голос свидетельствуют о беспримерной жестокости Пилата в отношении иудеев, о презрении его к их обычаям и об оскорблении им их религиозных чувств. По словам Иосифа Флавия, Пилат переводил римские войска, стоявшие в Кесарии Палестинской, служившей местопребыванием римского наместника, в Иерусалим на зимние квартиры, чего не делали никогда во избежание каких-либо эксцессов его предшественники — Валерий Грат и Анний Руф. Он установил в Иерусалиме военные штандарты с изображениями императора, тогда как иудейский религиозный закон не терпел каких бы то ни было человеческих изображений, как идолопоклоннических. Его предшественники не делали никогда и этого.

Он провёл в Иерусалим акведук (водопровод), без стеснения взявши для этого средства из иудейской священной казны и отведя источники, протекавшие в 200 стадиях (3 км) от Иерусалима, чем опять-таки возбудил против себя иудейское население. Слыша со стороны иудеев угрозы по своему адресу, он подослал к сборищам народа переодетых римских легионеров с дубинками, спрятанными под платьем. Они избили выражавших своё негодование иерусалимских жителей, преимущественно стариков, ещё даже более беспощадно, чем это им было приказано. Многие оказались убиты, другие изувечены.

Иосиф Флавий и Филон обвиняют Понтия Пилата в весьма жестоком подавлении восстания, поднятого против него самаритянами у горы Гаризим, после чего правитель Сирии Люций Вителлий, которому был подчинён Пилат, отстранил его от должности и велел отбыть в Рим для дачи отчёта в своих действиях императору Тиберию. Оба еврейских писателя подчёркивают, что иудеи восстали не против римской власти вообще, а только против жестокостей Понтия Пилата и его глумления над их святынями.

Кроме того, они совершенно не упоминают о каком бы то ни было отношении Понтия Пилата к Ииcуcу Христу и христианству. В соответствующем месте «Иудейских древностей» Иосифа Флавия имеется несколько строк, посвящённых Христу, но они безоговорочно признаются позднейшей вставкой, произведённой каким-либо не в меру благочестивым христианским фальсификатором для придания правдоподобия и веса евангельскому рассказу.

Что соответствующее место вставлено в текст Иосифа Флавия каким-либо христианским богословом, видно прежде всего из того, что в нём о Христе говорится как о боге: «…жил Иисус, человек мудрый, если только можно его назвать человеком. Он был христос», чего не мог бы позволить себе Иосиф Флавий, являвшийся правоверным иудеем. Кроме того, ещё в III веке н.э. христианский писатель Ориген упрекает в своей полемике Иосифа Флавия как раз именно в том, что он не считает Иисуса Христом. А церковный историк Евсевий, живший на сто лет позже, уже цитирует указанное место «Иудейских древностей», из чего можно заключить, что вставка эта была произведена примерно на рубеже III–IV столетий, близ времени Никейского вселенского собора (325 г. н.э.).

А поскольку древнеиудейские сообщения о Понтии Пилате оказываются не связанными с легендой об Иисусе Христе, нет никаких оснований сомневаться в действительном существовании римского наместника в Иудее Понтия Пилата, в подлинности и исторической сообразности сведений о его деятельности, содержащихся в сочинениях Филона Александрийского и Иосифа Флавия.

Что всё это действительно именно так, об этом с недавнего времени стало можно судить по некоторым совершенно бесспорным документальным данным. То, что Понтий Пилат в действительности существовал и был римским управителем Иудеи при императоре Тиберии, подтверждает латинская надпись, составленная им самим и найденная в 1961 году при раскопках в Кесарии Палестинской (современная Эль-Кайсарие) []. Надпись повреждена (камень, на котором она высечена, позднее был использован как строительный материал при сооружении театрального здания IV века н.э.), но из неё видно, что римский префект Понтий Пилат соорудил и посвятил императору Тиберию мемориальное сооружение (Тибериеум).

Надпись эта, помимо того, что она наконец впервые точно документирует пребывание и деятельность Понтия Пилата в Палестине — около 30-го года н.э., существенно важна и ещё в одном отношении. Дело в том, что Пилат назван в ней префектом, а не прокуратором, как в евангелиях и других более поздних латинохристианских текстах (у Иосифа Флавия он именуется по-гречески эпитропом, что буквально означает «наместник»). То обстоятельство, что Пилат оказался префектом, а не прокуратором, важно вот в каком отношении: управители некоторых провинций или их частей стали именоваться прокураторами лишь в сравнительно позднее время (во II и III веках н.э.), В более же ранний период прокураторами назывались чиновники и другие частные (а не государственные) агенты императора или членов императорской фамилии, преимущественно по финансовым делам. Официальные же управители, являвшиеся в то же время и командирами военных соединений, именовались обычно префектами. Поэтому уже и раньше некоторые знатоки древнеримской административной терминологии (как, например, известные немецкие историки Рима Т. Моммзен и О. Гиршфельд) говорили, что Пилат по своему положению должен был бы титуловаться не прокуратором, а префектом.

В исторической науке немало спорили о том, подлинным или подделанным позднее является свидетельство об Иисусе Христе, содержащееся в «Анналах» римского историка Корнелия Тацита, писавшего в начале II века н.э. В § 44 книги XV «Анналов» сказано, что Христос, иудейский проповедник, был казнён прокуратором Понтием Пилатом. Именно эта деталь — то, что Пилат назван здесь прокуратором, а не префектом, как в новонайденной кесарийской надписи, решает, по-видимому, в отрицательном смысле вопрос о подлинности этого спорного места у Корнелия Тацита. Вряд ли знаменитый историк, достаточно сведущий в титулатуре римской провинциальной администрации, мог допустить такую ошибку. Но она совершенно естественна для какого-либо христианского богослова, жившего лет на сто или двести позже, когда подобные Пилату чиновники действительно именовались прокураторами.

Очень существенно и то, что в связь с Иисусом Хриcтом и вообще с христианством имя Понтия Пилата поставлено лишь именно в христианской, а отнюдь не в иудейской и античной языческой литературе.

Неоднократно высказывалось мнение, что Понтий Пилат в качестве римского официального лица не мог иметь отношения к суду над Иисусом Христом, если бы такой суд в действительности происходил. Римский управитель мог судить или привлечь к ответственности человека, выступившего против римской императорской власти, тогда как Иисус Христос, соответственно евангельскому рассказу, выступал не против Рима, а лишь против иудейской церкви, то есть являлся преступником не политическим, а религиозным. Такие преступления не были подсудны римской администрации, а только иудейскому синедриону [].

Документальными данными другого рода, свидетельствующими о деятельности Понтия Пилата, являются медные монеты, чеканенные в Иудее в годы его правления (26–36 годы н.э.). Изучавший эти монеты Э. Штауффер [] отмечает существенную разницу в характере символов, изображённых на иудейских монетах Понтия Пилата и других римских управителей Иудеи. В то время как те пользовались всякого рода нейтральными символами (вроде дерева, пальмовой ветви или каких-либо других чисто орнаментальных мотивов), на монетах Понтия Пилата представлены римские культовые предметы, такие, как жреческий жезл (lituus) или черпак для жертвенных возлияний (simpulum). О том, что монеты с подобными римскими религиозными символами встретили враждебное отношение со стороны иудейского населения Палестины, свидетельствует перечеканка их при преемнике Понтия Пилата — Феликсе. Неприемлемые для иудеев знаки на монетах были забиты и заменены другими, нейтральными в религиозном отношении.

Таким образом, изучение иудейских монет Понтия Пилата вполне подтверждает ту его характеристику, как правителя Иудеи, которая содержится в сочинениях современных ему древнееврейских писателей — Филона Александрийского и Иосифа Флавия. Монеты эти свидетельствуют о враждебном отношении Пилата к иудеям и о презрении его к их религиозным законам. В то время как другие римские правители искали контактов с иудейской общественно-религиозной верхушкой и стремились к умиротворению иудейского населения, Понтий Пилат не умел и не желал считаться с местными обычаями, а при протестах со стороны иудейства прибегал — тайно или явно — к вооружённой силе, чем создал себе славу самого жестокого и враждебного чужеземного управителя, какого только знала Иудея. Слава его в этом отношении распространилась далеко за пределами Палестины среди иудейского рассеяния (диаспоры) — в Сирии, Малой Азии и Египте — во всех тех странах, где среди сильно эллинизированного (огреченного) по своей культуре иудейства, расселившегося там в особенности после римско-иудейской войны 66–70 годов, возникло христианское вероучение, носителями которого были первоначально еретические иудейские секты, боровшиеся с правоверным иудаизмом, неприемлемым для них больше ввиду его крайней религиозной исключительности.

Члены этих сект — древнейшие иудео-христиане — как правило, представители наиболее угнетённых общественных слоев — ненавидели римскую императорскую власть, символом которой для них стал жестокий правитель Иудеи Понтий Пилат. Именно этой своей славе жестокого римского чиновника и военачальника, распространившейся в иудейско-христианской среде, и обязан Понтий Пилат тем, что имя его оказалось столь тесно связано с легендарной биографией Иисуса Христа.

Однако позднее, когда христианская вера утвердилась среди широких слоёв населения Римской империи и когда руководители христианских общин стали искать путей к примирению с римскими властями, Понтий Пилат из первоначального врага христианства стал превращаться в его друга. В это-то время и возник тот евангельский рассказ — строки из него приведены в начале этой статьи, — который, снимая ответственность за казнь Иисуса с Понтия Пилата как представителя римской власти, перелагает её на иудеев, потому что с иудеями к этому времени как с заклятыми врагами Римского государства христианская церковь не желала больше иметь ничего общего. И только по иронии судьбы именно тот из римских наместников в Иудее, который в силу своего презрения к управляемому им народу знать ничего не хотел о его религиозных верованиях и тем менее о порождённых борьбой этих верований еретических сектах, — именно он-то и стал одним из ярких персонажей легенды о Христе, пережил свойственную истории этой легенды эволюцию и получил широкое распространение в церковной и светской литературе, а также и в изобразительном искусстве.

Примечания

Неверно. См., напр., Л., 13: 1: «…пришли к Иисусу и рассказали о галилеянах, которых Пилат убил в Храме в то время, когда они совершали жертвоприношение» (прим. А.Б.

)

. Немоевский А.

Бог Иисус. Происхождение и состав евангелий. — Пг., 1920. — C. 228.

. Ельннцкий Л.А.

Кесарийская надпись Понтия Пилата // Вестник древней истории. — 1966. — № 3. — С. 142, сл. Ср.: Львов Л.А. Надпись Понтия Пилата // Вопросы истории. — 1966. — № 7. — С. 194, сл.

. Lietzmann H.

Der Рrоzess Jesu. Forschungen und Fortschritte. — 1931. — 7. — № 20. — S.280.

. Stauffer E.

Münzprägung und Judenpolitik des Pontius Pilatus // La nouvelle Clio. 1960. — № 9: Octobre. — P. 496, сл.

Источник: Прометей. — М.: Мол. гвардия, 1972. — Т.9. — С.316–319

comments powered by HyperComments

Теги: Иисус, История Церкви

Страх язычника

В Евангелиях мы читаем лишь одно прямое упоминание о том, что Пилат испугался во время суда. И произошло это отнюдь не в тот момент, когда ему объявили, будто подсудимый считает себя царем. Эти обвинения Пилат как раз проигнорировал. Но когда иудеи резко сменили фабулу и сказали, что Иисус должен умереть как самочинно объявивший о Своем Божественном происхождении, безжалостный и сумасбродный прокуратор вдруг устрашился, причем, как сказано в Евангелии — в превосходной степени: …мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим. Пилат, услышав это слово, больше убоялся (Ин 19:7–8). И лишь после этого, с момента, когда Иисус сказал ему …ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше, Пилат стал изыскивать способы отпустить Его.

Сегодня нам трудно реконструировать логику римского язычника, поэтому объяс­нение поступкам Пилата на суде мы так или иначе пытаемся вывести из неких абстракт­ных нравственно-этических мотивов, никак не связанных с его религиозностью. Но Пилат был язычником и верил, что у каждого народа есть свои местные божества, с которыми ему нет никакого резона ссориться. Римляне обычно оказывали богам завоеванной территории те же почести, что и богам Рима. Правда, Бог иудеев был совсем не похож на других богов, Его изображение нельзя было поставить в свой домашний пантеон по причине отсутствия такого изображения. Однако враждовать с этим непонятным Богом у Пилата не было никакого желания.

И тут вдруг выясняется, что он только что подверг бичеванию Сына Божьего. В римской религиозной традиции этим словосочетанием назывались полубоги — дети, рожденные от любви божества и человека, такие как Эней, Геркулес или Эскулап. И хотя измученный, окровавленный Иисус меньше всего походил на античного героя, Пилат испугался.

Он видел всю высоту человеческого достоинства, с которой Иисус вел себя во время суда. Видел Его невиновность и благородство. Видел не­справедливость осуждения Его иудеями на смерть, и сам признал Иисуса невиновным. Чтобы досадить иудеям, Пилат даже попытался оспорить их приговор и вынес свой — подвергнуть Иисуса бичеванию (жесточайшему избиению римскими бичами, в которые были вплетены куски металла) и отпустить.

Однако иудеи продолжали требовать смерти Иисуса, а Пилат неожиданно выяснил, что приказал бичевать местного «полубога». И тогда ему стало страшно. Не добавило Пилату бодрости и известие от жены, приславшей к нему слугу сказать: …не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него (Мф 27:19). Версия о божественном происхождении обвиняемого получила еще одно подтверждение. Пилату нужно было срочно заглаживать свою вину. Но все его попытки спасти Иисуса разбивались о неистовый крик толпы «Распни Его!»

Иисус перед Пилатом. Осуждение Господа на смерть

Содержание статьи

«Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти; и, связав Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю. Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И, бросив сребреники в храме, Иуда вышел, пошел и удавился. Первосвященники, взяв сребреники, сказали: непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови. Сделав же совещание, купили на них землю горшечника, для погребения странников; посему и называется земля та “землею крови” до сего дня. Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: и взяли тридцать сребреников, цену Оцененного, Которого оценили сыны Израиля, и дали их за землю горшечника, как сказал мне Господь». (Мф. 27, 1–10)

Итак, Иисус в доме правителя. Пилат был один из тех людей, для которых личное спокойствие дороже правды, дороже всего. Между тем ему предстояла трудная задача защитить Иисуса, против Которого были так сильно раздражены иудеи. Сам Пилат не подозревал в Нем ничего достойного осуждения и понимал, что единственной причиной озлобления против Иисуса был один лишь религиозный фанатизм и зависть первосвященников. Но он понимал опасность для себя со стороны мстительных духовных вождей народа иудейского, которые в озлоблении своем не пощадят его. Если пойти против них, то они сумеют возбудить подозрения самого правительства Римского, если выставят Пилата защитником иудея, которого народ готов признать царем.

Как любой язычник того времени, неверующий и равнодушный к чувству нравственного долга и ко всякой религии, Пилат сам по себе был не злой человек. Однако, несмотря на все свое презрение к иудеям и к их религиозным распрям, он делается орудием злобы фарисеев против Христа. Пилат не спасает их Жертву, даже в его глазах ни в чем не повинную, но предает Его всецело ненависти разъяренных врагов-убийц. И таким образом сам становится повинным в смерти Христа.

— В чем вы обвиняете Человека Сего? — обратился Пилат с обязательным вопросом к обвинителям Иисуса.

— Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе, — надменно ответили они Пилату.

Поняв окончательно, с какими озлобленными людьми он имеет дело, и соображая, что небезопасно подвергнуться предубеждению против себя императора Тиверия, Пилат не поколебался уступить им. Однако он попробовал отстранить себя от вмешательства в их заведомо неправедное дело. «Возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его», — решил он сначала, но иудеи возразили ему, что им «не позволено предавать смерти никого» без разрешения поставленной над ними римской власти.

«Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский? Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне? Пилат отвечал: разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал?

Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда. Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал Ему: что есть истина?»

И, окончательно убедившись, что слова Иисуса не содержат ничего возмутительного против собственно власти римлян, для охраны которой он был поставлен, «вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем». (Ин. 18, 29–38)

«Но они настаивали, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места. Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин? И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме. Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо, и предлагал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему. Первосвященники же и книжники стояли и усиленно обвиняли Его. Но Ирод со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату. И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом. Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ, сказал им: вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его; и Ирод также, ибо я посылал Его к нему; и ничего не найдено в Нем достойного смерти; итак, наказав Его, отпущу». (Лк. 23, 5–16)

У правителя на праздник Пасхи был такой «обычай отпускать народу одного узника, которого хотели. Был тогда у них известный узник, называемый Варавва (посаженный в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство); итак, когда собрались они, сказал им Пилат: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом? ибо знал, что предали Его из зависти».

«Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него.

Но первосвященники и старейшины возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить. Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят. Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят». (Мф. 27, 15–23)

Избиение Христа. Пилат умывает руки

«Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его. И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу, и говорили: радуйся, Царь Иудейский! и били Его по ланитам. Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины. Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек! Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его!

Пилат говорит им: возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины. Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.

Пилат, услышав это слово, больше убоялся. И опять вошел в преторию и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа. Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя? Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе. С этого времени Пилат искал отпустить Его. Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю. Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон (каменный помост), а по-еврейски Гаввафа. Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал Пилат Иудеям: се, Царь ваш! Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря». (Ин. 19, 1–15)

Тогда «Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: неповинен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших».

И тогда наконец Пилат «Иисуса, бив, предал на распятие». (Мф. 27, 24–26)

Распятие Господа

«И когда повели Его, то, захватив некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, возложили на него крест, чтобы нес за Иисусом. И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?

Вели с Ним на смерть и двух злодеев. И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают.

И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал, пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий. Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого.

И была над Ним надпись, написанная (по распоряжению Пилата) словами греческими, римскими и еврейскими: Сей есть Царь Иудейский». (Лк. 23, 26–38)

«Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города. Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский. Пилат отвечал: что я написал, то написал.

Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, — да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий (см. Пс. 21, 19). Так поступили воины». (Ин. 19, 20–24)

«Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал Его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».

«При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей (Иоанн Богослов) взял Ее к себе». (Лк. 23, 39–43. Ин. 19, 25–27)

Смерть Спасителя

«В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого. В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? — что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?

Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет. А один побежал, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить, говоря: постойте, посмотрим, придет ли Илия снять Его».

«После того Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду. Когда же вкусил уксуса, сказал: совершилось!» (Мк. 15, 33–36. Ин. 19, 28, 30)

«Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой». «И, преклонив главу, предал дух».

«И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим. Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий». (Лк. 23, 46. Ин. 19, 30. Мф. 27, 51–54)

«И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь. Все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это».

«Но так как тогда была пятница, то Иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу, — ибо та суббота была день великий, — просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их. Итак пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили. Ибо сие произошло, да сбудется Писание: кость Его да не сокрушится (см. Исх. 12, 46). Также и в другом месте Писание говорит: воззрят на Того, Которого пронзили (см. Зах. 12, 10)». (Лк. 23, 48–49. Ин. 19, 31–37) Погребение Спасителя

Снятие со креста

«Тогда некто, именем Иосиф, член совета, человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и в деле их, из Аримафеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия, пришел к Пилату и просил тела Иисусова».

«И Пилат позволил. Он пошел и снял тело Иисуса. Пришел также и Никодим, — приходивший прежде к Иисусу ночью, — и принес состав из смирны и алоя, литр около ста. Итак они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают Иудеи.

На том месте, где Он распят, был сад, и в саду гроб новый (высеченный в скале), в котором еще никто не был положен. Там положили Иисуса ради пятницы Иудейской (и наступления субботы), потому что гроб был близко». (Лк. 23, 50–52. Ин. 19, 38–42)

«И, привалив большой камень к двери гроба», удалились. Были при этом «и женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, и смотрели гроб, и как полагалось тело Его; возвратившись же, приготовили благовония и масти; и в субботу остались в покое по заповеди». (Мф. 27, 60. Лк. 23, 55–56)

Умыл руки

Здесь и произошло то, что сегодня так трудно понять читателям Евангелия. Если бы целью Пилата было спасение Иисуса, он не остановился бы ни перед чем. Он дал бы команду преторианцам, залил площадь кровью недовольных, разогнал всех уцелевших и отпустил бы Праведника, как и хотел. Но в том и дело, что вовсе не спасение Иисуса было главной целью его попыток отменить приговор иудеев. Пилат всего лишь хотел отвести от себя божественное наказание — гнев Отца избитого им «полубога». Одним из вариантов тут действительно было освобождение Праведника. Но когда Пилат увидал, что иудеи не настроены идти на какие-либо компромиссы и требуют только крови Иисуса, то не стал принуждать их силой. Он решил исполнить соответствующий ритуал, освобождающий его от вины. А чтобы надежнее угодить оскорбленному местному Божеству, ритуал тоже выбрал из местного религиозного закона.

Утро Воскресения. Джеймс Мартин, www.james-martinartist.co.uk. 1998

Фраза «я умываю руки» давно уже стала общеупотребительной во многих языках и означает что-то вроде «я сделал все, что мог, и теперь устраняюсь от ответственности за происходящее». В таком значении она стала употребляться после того, как …Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших (Мф 27:24–25). О евангельском происхождении этой фразы знают многие. Однако куда менее известно, что таким образом Пилат на свой манер попытался исполнить обряд очищения, предписанный Законом Моисея в тех случаях, когда на территории поселения найден труп убитого человека и никто не знает имени убийцы: и все старейшины города того, ближайшие к убитому, пусть омоют руки свои <�…> и объявят и скажут: руки наши не пролили крови этой, и глаза наши не видели; очисти народ Твой, Израиля, который Ты, Господи, освободил <�…> и не вмени народу Твоему, Израилю, невинной крови. И они очистятся от крови. Так должен ты смывать у себя кровь невинного, если хочешь делать [доброе и] справедливое пред очами Господа [Бога Твоего] (Втор 21:6–9).

Не Иисуса спасал язычник Пилат, когда пытался отпустить Его, а себя хотел защитить от возможной кары.

И когда спасти Праведника не удалось, он решил, что для умилостивления иудейского Бога будет достаточно исполнить ритуал омовения рук. Что немедленно и сделал, публично отрекшись от смертного приговора Иисусу, который сам же только что утвердил.

LiveInternetLiveInternet

SSkok

все записи автора
Христос Спаситель и еврейская революция(печатается в сокращении)
Всем известно, что Евангельские сказания о земной жизни Господа Иисуса почти одинаковы в первых трёх Евангелиях, но разнятся по содержанию от четвёртого; не в том, конечно, смысле, чтобы первые противоречили последнему, а в том, что Ап. Иоанн сообщает о речах и событиях, умолченных в первых трех Евангелиях, и умалчивает о большинстве тех, кои излагаются тремя первыми Евангелистами…
Иисус Христос и Пилат перед народом
Начиная с описания Входа в Иерусалим и предательства Иуды, сказания всех четырёх Евангелий сливаются теснее, чем в описании событий предшествовавших. Зато из прежде совершённых чудесных деяний Христовых только одно чудо насыщения пятью хлебами пяти тысяч народа и хождение Спасителя по водам описано всеми четырьмя Евангелистами. И вот это-то событие даёт нам ключ к раскрытию поставленного в заголовке предмета и, кроме того, поясняет нам отношение Евангелия от Иоанна к первым трём. Действительно, в первых трёх Евангелиях чудо хождения по водам является единственным чудом, совершенным как бы без определённой цели: чувствуется что-то недоговорённое, и недоговорённое сознательно… В чём же заключается Иоанново пояснение чуда хождения по водам? Оно очень кратко, всего 10 слов, но из них легко понять, почему имело место и это чудо, и настойчивая поспешность Иисуса Христа в отправке учеников через озеро, и почему прочие Евангелисты оставили всё это без пояснения.
«Люди видевшие чудо (насыщения), сотворённое Иисусом, сказали — это истинно тот пророк, которому должно придти в мир. Иисус же, узнав, что хотят придти, нечаянно взять Его и сделать Царём, опять удалился на гору один» (Ин. 6, 14-15).
Почему же три Евангелиста умолчали о причине чудесного хождения Господа по водам, которая, как видим у Иоанна, заключалась в желании Господа избежать их рук и насильственного воцарения? Умолчали по тому же побуждению, как и о воскрешении Лазаря, и о воспламенившемся против Него гнева народом, когда Он допустил язычникам в своём лице надругаться над излюбленной мечтой народа о национальном Царе, т.е. после возглашения Пилата: «Се Царь ваш!». Обо всём подобном приходилось умалчивать, пока продолжало существовать иудейское государство, ибо пояснение этой стороны событий Христовой жизни было бы равносильно доносу на подготовлявшееся тогда народное восстание, на общенародное революционное настроение, вдохновляемое и подогреваемое Синедрионом и книжниками. Священные писатели, ученики Христовы, вполне разумно ограждали себя от подозрения враждебных иудеев в способности к предательству, к доносу на подготовлявшееся великое восстание иудеев против римского владычества, вспыхнувшее со всею силою в 67 году по Р.Х… Подобная осторожность была уже совершенно не нужна в то время, когда писалось четвёртое Евангелие, т.е. после разрушения Иерусалима и еврейского Царства Веснаспаном и Титом. Не нужно уже было умалчивать Св. Иоанну и о тех сторонах Евангельских событий, за описание коих могла последовать кара от иудейского правительства, например, о том, кто именно усекнул ухо раба архиерейского Малха, тогда как ни один из первых трёх Евангелистов не решился назвать Симона Петра как поднявшего меч, но все трое довольствуются выражением: «один из бывших с Иисусом», не называя даже его Апостолом или учеником, и только Иоанн называет извлекшего меч и усекнувшего мечом по имени. По этой же причине Синоптики умалчивают о воскрешении Лазаря как приговорённого Синедрионом к смерти мнимого преступника, который, как известно из древнейших сказаний, вскоре же принужден был бежать на Кипр и, сверх того, очень тяготился напоминаниями о своей смерти и воскрешении, ибо иудеи, бывшие и там в большом количестве, всюду следили за Христианами и возбуждали против них язычников, а иногда даже просто общественные отбросы, как мы это знаем ещё из книги Деяний (14,2; 17,5 и др.). Что касается Лазаря, то имя его вовсе не упоминается в первых трёх Евангелиях, если не считать притчи о богатом и Лазаре… Иоанн чувствует, что читатели первых трёх Евангелий недоумевали, как могло произойти торжественное чествование Христа народом при последнем вступлении Господа в Иерусалим, когда окружающие Его ожидали совершенно противоположного отношения к Нему столицы, и
«ужасались на пути, и следуя за Ним были в страхе» (Марк. 10, 32)…
И вдруг вместо ожидаемого гонения — торжественная встреча с пальмовыми ветвями. Недоумение читателя первых Евангелий рассеивается при чтении четвёртого, из которого он узнаёт, что встрече предшествовало воскрешение Лазаря, привлекшее многих иудеев к вере во Христа (11, 15), и вот Евангелист ему подтверждает именно такую связь событий:
«Потому и встретил Его народ, ибо слышал что Он сотворил это чудо» (12, 18).Иисус Христос перед судом синедриона
Итак, умолчание одних Евангелистов о том, что поясняет четвёртый, зависело от назревавшей во времена Спасителя еврейской революции, руководимой Синедрионом. Из вышеприведённых Евангельских эпизодов выясняется уже и другая, не замеченная библейской наукой, истина, именно та, что еврейская революция весьма тесно соприкасалась с земной жизнью Христа Спасителя и вообще определяла собою (конечно по особому попущению Божию) многие Евангельские события: далее мы увидим, что она же была главной причиной возникшей против Христа народной ненависти, возведшей Его на Крест… Приняв к сведению революционную настроенность иудеев, поддерживавшуюся Синедрионом, мы теперь не только совершенно ясно поймём события, окружавшие чудесное насыщение пятью хлебами пяти тысяч людей, — но уразумеем и то роковое значение, которое имели эти события в земной жизни Христа Спасителя:
«Люди видевшие чудо, сотворённое Иисусом, сказали: это истинно тот пророк, которому должно придти в мир», и решили «придти нечаянно, взять Его и сделать Царём» (Ин. 6, 14-15).
Совершенно понятно теперь, почему именно это чудо, а не какое-либо другое, произвело подобное влияние на революционный народ. Они нашли во Христе то, что всего нужнее иметь, но и всего труднее достать для восстания — готовый хлеб. В то время невозможно было запасаться пушками и бронепоездами: дело решалось живой силой людей и холодным оружием, но достать запас провианта под бдительным наблюдением римлян было невозможно в пустынных местах, где, как мы видели из книги Деяний, повстанцы сосредотачивали свои силы. Во время Моисея в пустыне аравийской хлеб посылался восставшему против египтян Израилю прямо с неба; теперь новый пророк может делать то же, что творил Господь в древности, и нужно хотя бы силой принудить Его стать во главу народного восстания. Господь избежал из рук таким способом, какого никто из народа не мог предвидеть: Он ушёл от них по воде, как по суху. — Теперь цель этого последнего чуда совершенно ясна. Разумеется, это тайное удаление Христово было вовсе не по сердцу иудеям. Ап. Иоанн несколько глав своего Евангелия посвящает дальнейшим беседам их со Христом, в коих они напоминают Ему о небесном хлебе при Моисее и требуют продолжения чуда. Конечно, они прямо не могли говорить о желанном восстании, но, когда Господь начинает раскрывать своё учение об ином хлебе, хлебе духовном, и затем о хлебе Новозаветном, Евхаристическом, который есть Его Пречистое Тело; когда Он затем обещает уверовавшим в Него иудеям нравственную свободу вместо политической и говорит о малоценности последней, то народный восторг, возбуждённый чудом над пятью хлебами, постепенно переходит в ропот, а затем эти беседы, возобновившиеся в Иерусалиме, кончаются тем, что люди берутся за камни, чтобы умертвить Того, Кого так недавно хотели провозгласить Царём. Читайте Евангелие от Иоанна и вы увидите, что отказ Спасителя от этого избрания и последовавшие затем беседы, не сочувственные для готовившегося восстания, и были поворотным пунктом в отношениях иудеев ко Христу Спасителю; отсюда началась народная вражда, поколебленная чудом воскрешения Лазаря, но не надолго. Впрочем, обратимся к Евангельскому повествованию. Народ ищет Иисуса на месте насыщения хлебами, и, не найдя Его, с недоумением садится во вновь пришедшие с того берега лодки, и с удивлением находит Его в Копернауме, куда невозможно было прийти раньше, ибо лодок с вечера ни одной не осталось: «Равви, когда Ты сюда пришёл?» Господь не отвечает на их вопрос, но упрекает их:
«Вы ищите Меня не потому, что видели чудо, но потому, что ели хлеб и насытились. Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий» (Ин. 6, 26-27)
. Это не укор за чревоугодие: ведь вчера ещё народ, увлечённый слушанием Божественных словес, забыл о насущном хлебе, последовав за Христом в пустыню. — Нет, Господь недоволен тем, что у них на уме опять земное, временное — восстание против римлян, военные приготовления и прочее, что всё равно окончится смертью, как и победоносное шествие их предков через пустыню:
«Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же сходящий с Небес, таков, что едущий его не умрёт (Ин. 6, 45.50).
До этих слов иудеи всё ещё не теряли надежды убедить Христа сделаться для них вторым Моисеем-Предводителем и спрашивали: «Что нам делать, чтобы творить дела Божии?», ссылаясь на чудесное водительство Моисея, и прибавляли:
«Господи, подавай нам всегда такой хлеб» —
ибо тогда успех восстания будет обеспечен. Но дальнейшие слова Христова о духовном хлебе и о жизни вечной совершенно обезнадёжили горячие головы иудеев, и даже многие из учеников Его потеряли в Него веру (ст. 64),
«отошли от Него и уже не ходили с Ним (ст. 66).Жиды упрекают учеников Христовых в нарушении субботы
Видно, что тогда же отошло от Христа сердце Иуды, и Он сказал:
«Не двенадцать ли я вас избрал, но один из вас диавол» (ст. 70, 71)…
Искреннее слово Спасителя, Его убежденная исповедь о Своём послушании Отцу, который послал Его: всё это вливало святую веру в сердце слушателей, но они не могли оторвать своих сердец от излюбленной мечты о восстании против римлян под руководством ожидаемого Мессии, об истреблении всех своих врагов и о покорении себе всего мира, основывая эти надежды на ложном толковании седьмой главы пророка Даниила и иных пророчеств… Юридически еврейский народ, как и большинство народов, влившихся в Римскую Империю, имел автономию, которую римское правительство старалось урезывать (Ин. 11, 48), а иудейская революционная теократия старалась расширять (Ин. 18, 30.31); при таких условиях настроение народных масс бывает раздвоенное: между собою люди плачутся на своё порабощение, но если им со стороны укажут на их подчинённость, они начинают гордо говорить о своей автономии и о своём равноправии с покорившим их племенем. Так именно чувствовали и говорили ещё недавно жители Финляндии о своих отношениях к России. При подобном раздвоенном настроении людей, прежде всего отсутствует искренность, и вот, думается, в чём причина того, что Господь, как бы неожиданно, начинает обличать своих собеседников в сатанинской лживости, называет их сынами лживого диавола и лжецами (8, 55), снова (ср: 6, 49, 50) обещая уверовавшим в Него блаженное бессмертие взамен земного царства (8, 51). Но тогда беседа окончилась только охлаждением народа к Спасителю, а теперь, когда окончательно выяснилось, что Он ни во что не ценит политическую свободу и вообще все блага временной жизни человека и народов, Его собеседники, вдвойне раздражённые ещё и прямыми укоризнами против себя, берутся уже за камни, чтобы забросать ими Учителя. В этой беседе, нужно отметить, с особенною ясностью сказалось противопоставление христианской нравственной свободы свободе политической в словах, которые в большинстве толкований остаются непонятными; но они более чем понятны в нашем изъяснении смысла сей беседы. Вот эти слова:
«Раб (каковы суть иудеи) не пребывает в доме вечно: сын пребывает вечно. Итак, если сын освободит вас, то истинно свободны будете» (8, 35.36).
Истинная свобода, в противовес мнимой, есть свобода нравственная, христианская, в которой и христианин пребывает вечно, и народ сохраняя её, пребудет вечно в доме Отца Небесного вместе с Его Сыном, т.е. в Церкви Христовой… Чудо воскрешения Лазаря усилило разделение, а вместе с тем и опасение Синедриона за революционное единодушие дотоле покорного им народа: было чего опасаться. Пока Господь, обесценивая земные надежды Израиля, обещал верующим вечную жизнь только на словах, это не могло увлечь многих, а многих, напротив, отталкивало от Него как несбыточное обещание (6, 58-60; 8, 52). Но поразительное чудо воскрешения четверодневного мертвеца с такою ясностью подтвердило Христовы обетования вечной жизни верующим в Него и настолько могло удовлетворить их Христовою верою, что они не только исполнились этою верою, как свидетельствует Иоанн (11, 45), но и уготовили Ему торжественную встречу в Иерусалиме, тогда как Апостолы убеждали Его не ходить в Иерусалим, но наконец послушали слова Фомы:
«Пойдём и мы умрём с Ним» (11, 16).
Но этот же народный восторг был причиной смертного приговора над Спасителем в Синедрионе… Синедрион боялся, что под влиянием Спасителя народ совершенно охладеет к поддерживаемому Синедрионом революционному направлению, перестанет даже вести оппозицию римским захватам, и римляне беспрепятственно уничтожат иудейскую автономию и цивилизацию, что не удалось Антиоху Епифану, благодаря восстанию Маккавеев… А когда совершился торжественный вход Господень в Иерусалим,
«фарисеи говорили между собою: видите ли, что не успеваете ничего? Весь мир идёт за Ним» (ст. 19).
— В чём они не успевали? Очевидно, — в попытках остановить чествование грядущего Господа (Лк. 19, 39) и в подготовке народного восстания. При сем торжественный Вход Господа в Иерусалим не только не возбудил никакого беспокойства у римлян, хотя и
«потрясся весь град» (Мтф. 21, 10)
, но он и по существу был совершенно антиреволюционным, мирным, как олицетворение чисто духовной власти, чуждой не только насилия и оружия, но и всякой роскоши…
Воскрешение Лазаря
Раздосадованные притчею Христовою о злых виноградарях, священники и старейшины
«старались схватить Его, но побоялись народа» (Мк. 12, 12
), тем более что во время спорных собеседований Христа с фарисеями
«множество народа слушало Его с услаждением» (ст. 37)
. Всё это было уже после Входа Господня в Иерусалим. Отсюда видно, что обнаружившаяся перед лицом Пилата перемена народного настроения произошла не в продолжение 5 дней, как обыкновенно говорят в проповедях, а в срок более краткий. Ещё в среду страстной седмицы враги Христовы «боялись» расположенного к Нему народа, ибо в сей день Иуда
«обещал и искал удобного времени, чтобы предать Его им не при народе» (Лк. 22, 2-6)
. Этим заявлением предателя одно затруднение арестовать Спасителя было наконец устранено: свидетель нашёлся. Понятно, что
«они обрадовались и согласились дать ему денег» (ст. 5)
. Предатель, стало быть, нужен был им вовсе не для того, чтобы указать, где Иисус уединяется с учениками: проследить за 12-ю человеками в городе легко было им через своих собственных слуг, но по закону библейскому они не имели права взять Христа без доносчиков, а по законам римским не могли казнить Его без утверждения Игемона, а следовательно, без предварительного ареста. Иуда исполнил обещание, но не вполне точно: он не решился возложить рук на голову Учителя, а заменил этот обряд поцелуем, заявив предварительно страже и фарисеям:
«Кого я поцелую, Тот и есть; возьмите Его и ведите осторожно» (Марк. 14, 44).
Вот почему Господь сказал:
«Иуда! целованием ли предаёшь Сына Человеческого? (Лук. 22, 48)
: этот поцелуй был не указанием Того, кто из предстоящих есть Иисус, ибо Его знали или все, или многие, бывшие с Иудой; нет, целование его было обрядом, необходимым для ареста обвиняемого… Господь приведён на суд к первосвященнику ночью, вопреки закону, а доносчик, мучимый совестью, скрылся и вскоре после того удавился… Враги Христовы знали, что и теперь народ на Его стороне, и понимает, что им приходится брать на себя по этому ужасному делу большую ответственность, и потому нарушить требование закона они вдвойне боялись… Однако личная месть, злоба и зависть, а ещё более забота об излюбленном революционном плане, над которым они работали, брали верх. За неимением свидетелей, они по закону должны были бы отпустить Иисуса Христа (Лук. 22, 68), но были далеки от такого намерения и уже вопреки закону сами стали искать свидетелей, т.е. лжесвидетелей, о чём особенно ясно говорят Евангелисты Матфей (26, 56-61) и Марк (14, 55-59)… Когда же произошёл последний перелом народного чувства из благоприятного отношения к Спасителю к противоположному? На это ответят нам Евангелисты Марк и Иоанн. От первого мы узнаём о том, что оставалось незамеченным в библейской науке. Руководясь последнею, люди привыкли думать, будто народ, предстоявший Пилату, пришёл вслед за Синедрионом и его Жертвой и что речь была с Пилатом о Христе, а затем, когда Пилат предложил освободить Спасителя ради Пасхи, то народ не согласился на это и стал настаивать, чтобы отпустили разбойника Варавву… На самом же деле сочувствие народа Спасителю продолжалось ещё в пятницу утром и самый народ оказался пред Пилатовым преторием не вслед за Христом, а по другому, своему собственному делу. Это следует из повествования Марка, и если у него, как и у всех трёх первых Евангелистов, требование народа осудить Христа всё-таки оказывается неожиданным, то по той же причине, по которой у них остаётся необъяснённым, зачем Спаситель ходил по водам. Но к этому мы ещё возвратимся. Как же представляет Марк появление у Пилата толпы народной? Он пишет, что когда уже начался допрос Иисуса Христа Пилатом, то в это время
«народ начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них» (15, 8),
потому что
«на всякий праздник отпускал он им одного узника, о котором просили» (ст. 6).
Итак, крики народа об исполнении сего обычая поднялись вне всякого отношения к судебному делу Иисуса Христа… Почему же был так люб народу Варавва? Почему с такою настойчивостью они выпрашивали его у Пилата? Почему Пилату так нежелательно было его отпускать?.. Варавва был не просто разбойник, а революционер, предводитель шайки, лицо, известное народу, бывшее виновником городского мятежа. Вот почему он был люб революционному народу и особенно его духовным вождям: читайте дальше по Марку:
«Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустить им лучше Варавву» (15, 11)
. Сколь богато содержание этих немногих, почти не замеченных в науке слов!..
Изгнание из храма торгующих
Отсюда явствует, что и в эти роковые минуты народ ещё не был против Христа, что он колебался в выборе между Ним и Вараввой… Весьма возможно, что лукавые люди внушили народу, будто Иисуса Христа и так отпустят, как ни в чём не повинного, что Его предлагает Пилат отпустить любящему народу только для того, чтобы не уступить героя революции Варавву; во всяком случае, симпатия народа к последнему была выражена очень настойчиво, и если для предпочтения его Иисусу Христу понадобились уговоры первосвященников (ср. Матф. 27, 20), то ясно, насколько народ был ещё далёк от той злобной ненависти к Спасителю, которая разгорелась через несколько десятков минут с такой страшной силой, и даже с заклятием своих душ и своего потомства. Причину постепенного возрастания последней выясняет только Иоанн, а по трём Евангелиям, особенно по Матфею и Марку, этот быстрый переход от колебания к бешенной злобе остаётся совершенно непонятным, а умолчание их о причине сей быстрой перемены объясняется, как мы упомянули в начале статьи, только тем, что о ней нельзя было писать, потому что пояснить дело — значило бы выдать революционную настроенность народа и ускорить упразднение его автономии, что совершилось после восстания 67-го года и последовавшего затем разрушения Иерусалима и Храма. Писателю четвёртого Евангелия не для чего было обходить молчанием эту сторону событий, ибо его Евангелие писалось уже после разрушения иудейского царства… Пилат теперь уже решил исполнить требование толпы, сочувствовавшей бунтовщику Варавве, но тут же решил и отомстить революционному народу, предав посмеянию его излюбленную революционную идею о национальном царе, который свергнет римское иго. При этом Пилат хотел наполовину удовлетворить злобное чувство врагов Христовых, и вот, выслушав крики о Варавве,
«Пилат взял Иисуса и велел бить Его. И воины сплетили венец из терна, положили Ему на голову и одели Его в багряницу
(в которую одел Его Ирод),
и говорили: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по ланитам. Пилат опять вышел и сказал народу: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нём никакой вины» (19, 1-3).
Конечно, с общечеловеческой точки зрения, страшно бичевать Человека, признаваемого невиновным, и издеваться над ним, но гордый и презрительный римлянин думал, что Иисусу Христу будет и то милостью, если взамен требуемой Его врагами смертной казни Он подвергся только бичеванию и осмеянию, которое притом относилось не столько к Нему, сколько к автократическим замыслам иудеев…
«Когда увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его!» (ст. 6)
. В этих сердцах уже не было сострадания, но к личной ненависти присоединилась и злоба на то, что Чудотворец дозволил поганым язычникам в Своём Лице надругаться над тем, что было для них всего дороже: Он и прежде не выразил сочувствия восстанию, а теперь готов и Сам муки терпеть, не желая защитить новым чудом честь народа и его будущих Царей… Но пока одного крику ещё мало: нужны новые доводы, чтобы убедить Пилата согласиться на распятие Спасителя, тем более что и народ пока, видимо, колеблется между прежнею любовью и состраданием по Христу и раздражением по поводу того, что он видит пред собою… Однако опытные интриганы иудеи знали, чем можно понудить Пилата, и стали намекать на возможность доноса:
«Если отпустить Его, ты не друг Кесаря»
и т.д. Пришлось Пилату признать дело политическим процессом, быть может, как дело
«об оскорблении величества»
, и он
«сел на судилище» (Ин. 19, 13),
но, надеясь поправить дело, тремя словами погубил Иисуса Христа, крикнув Иудеям:
«Се Царь ваш!»
Первый возглас игемона: се человек! взывал к состраданию и для всего народа не был роковым, а в этих словах — се Царь ваш — услышали презрительную насмешку над своею мечтою: вот что я делаю и сделаю со всяким великим царём; вам ли, презренные, мечтать о низвержении нашей власти? Но они закричали:
«возьми, возьми распни Его»
. Это был уже крик всеобщий, крик народа, перенёсшего свою бессильную злобу против Пилата на Того, кто один из всех них мог не допустить такого поругания, но настолько соизволил на таковое, что и сам Себя подверг последнему… Думается, всякий, прочитавший этот очерк, согласится, что причиной еврейской вражды против Него было прежде всего Его несочувствие задуманной ими революции и это же революционное стремление, ослабленное на несколько дней чудом воскрешения Лазаря, возбудило против Христа злобу иудеев, когда они увидели Его в хламиде поругания.
Исцеление Гадаринского бесноватого
Отсюда, несомненно, вывод: Иисус Христос стал жертвой еврейской революции, явившись в глазах мятежного народа контрреволюционером. Конечно, всё это явилось попущением Божиим. Конечно, ничего бы такого не совершилось, если б Господь сам не пожелал бы согласно Предвечному Совету взойти на Крест, как Он и говорил о Себе (Ин. 10, 17.18.12, 27.32; Лук. 22, 22; Матф. 26, 54). Но к этой основной и главной благой причине Христовых статей должны были присоединиться и злобные человеческие посредства, как сребролюбие Иуды, зависть и месть первосвященников и фарисеев и, наконец, общая у них с народом революционная затея, которая и отдалила от Христа иудейский народ, побудила его возненавидеть и распять своего Спасителя, и даже потомкам своим пребывать в неверии и вражде против Него до последнего времени. Аминь. 1921 г.
Митрополит Антоний (Храповицкий) От редакции: Данная историко-богословская работа замечательного Русского пастыря и проповедника Митрополита Антония писалось в то самое время, когда вся Русская Земля, от края до края залитая жертвенной кровью, корчилась в муках и страданиях, когда Русский Царь — Помазанник и избранник Божий по образу Христа Спасителя, был уже предан своим обезумевшим народом, и во искупление тяжких грехов Русского Народа добровольно принес себя в жертву богопротивным жидам, когда казалось, как и две тысячи лет тому назад, свет меркнет и мир разрушается. То была Русская Голгофа, Русский крест, на который был возведен последний Русский Император Николай П Великомученик и Страстотерпец со всей Своей Августейшей Семьей и Своими верными подданными — Новомучениками и Исповедниками Российскими. Страшные судьбоносные события, происходившие в России в начале XX века и закончившиеся кровавой революцией и жидовским террором, во многом повторяют события описанные Владыкой Антонием в выше приведенном очерке. Мы уверенны — они же послужили главным побуждающим мотивом и аналогией для написания этой замечательной работы. Но еще более мы находим сходство событий двухтысячелетней давности, описанных в очерке с настроениями и событиями наших дней. Совесть наша велит нам критически взглянуть на себя и своих современников примерив к нашему времени суровою оценку, какую с легкостью даем мы прошлым поколениям. Судите сами: в словах и поступках своих не делаем ли мы того же поспешного и греховного выбора, некогда в безумстве сделанного народом иудейским? Многие десятилетия великим чаянием всех Русских Патриотов было и остается сбросить наконец иго жидомасонское — таким же чаянием, освободиться от Римского владычества жили две тысячи лет назад иудейские патриоты. Русская Мессианская идея неотделима от Святой Веры в последнего Русского Царя, которого Милостивый Господь даст многострадальному Русскому народу в последние дни по молитвам Церкви. Своего Царя -Освободителя ждали и молили о нем денно и нощно сыны Израиля. В обоих случаях Имя Царя, Его приход обетования о нем — все связано с национальной и религиозной свободой народа. Не уподобляемся ли мы ветхому Израилю в своем понимании этой свободы и самой Царской власти, не ищем ли того же тленного, земного в ущерб небесному ? Должны ли мы осуждать безумных иудеев за их предательство собственного Царя и Бога ? Конечно должны! Но можем ли, имеем ли право, если всем сердцем не принимаем своего последнего Помазанника Божьего? И если даже Христоподобные страдания нашего боголюбивого Царя не убеждают нас в необходимости безоглядной верности Божественному Избраннику. Как некогда богопротивные жиды отвергли и предали на распятии своего Помазанника, не найдя в нем ответа своим мессианским мечтаниям, не распознав той духовной свободы, которою принес с собой Христос Спаситель. Как обознались они, приняв смирение и кротость за слабость и трусость, так и мы, увлекаясь своими мечтаниями и своим приземленным пониманием Царской власти, отвергаем Святую Жертву, принесенную за нас Святым Царем Мучеником Николаем. И если не принимаем этой жертвы в сердце своем, то мы такие же цареубийцы и ничем не лучше жидов, кричавших «Распни его, распни. Кровь его на нас и на детях наших» (Матф. 27,25). Как часто встречаем мы наших братьев по вере среди духовенства и мерян, которые либо вовсе не принимают искупительного подвига Святого Царя Мученика или хуже того, дерзают осудить Помазанника Божьего или, по меньшей мере, вопрошают, в чем их вина, вина их отцов и дедов да и в целом русских людей. Царя мол жиды убили, то грех не наш. Чтобы разрешить сие недоумение напомним: приговор приводили в исполнение представители разных народов — евреи, латыши, русские! Так ведь и Христа на кресте распяли римские войны по приказу римского Прокуратора хоть и по навету жидовскому. И хоть не все иудеи требовали казни Христа, а лишь бывшие на площади в тот день, и уж тем паче не жившие через сотни лет спустя или наши современники, однако всем им прилепилось крепкое имя — богоубийцы. Ибо и через сотни лет и ныне все также упорствует племя иудино в своей ненависти и отвержении Господа нашего Иисуса Христа. Это то упорное отвержение соединяет в едином грехе, кричавших две тысячи лет назад «Распни┘» и нынешних их потомков. И мы соделываемся причастными к греху цареубийства если упорствуем в отверждении своего последнего Царя, если не видим в нем Отца, если не мыслим себя детьми Ему. Ибо Царь земного нашего Отечества есть образ Царя Небесного. И как Царь Небесный Отец нам и Создатель, так земной Царь — Отец всему народу «Царь — Батюшка». Не Царь от нас отрекся, но прежде русские люди в лице лучших своих представителей — национальное элиты отреклись, как блудные сыновья от своего Отца, желая преждевременного и незаслуженного наследства. А после всенародно ликовали в экстазе от мнимой свободы, соблазненные сынами сиона. Обвинить Государя в отречении все равно, что обвинять Отца из евангельской притчи о блудном сыне, в том что тот безропотно отдал, требуемую часть наследства и отпустил сына своего на скитания, или возвести вину на самого Господа нашего Иисуса Христа за его уход по водам от толп народных, жаждущих помазать его себе в Цари. Как не распознали иудеи воли Божьей, не искали себе смирения пред Нею, но чаяли от Божьего Миссии исполнения своей воли, так и русские люди, не желая смиряться перед Царской волей ждали от Царя исполнения суетных желаний толп народных, направляемых в сатанинское русло жидомасонской хитростью. Слагать же всякую вину с себя, мол мы народ добрый, честный, но нас соблазнили, равносильно тому, как некогда Ева, праматерь наша, не имея раскаянья указывала на змея, как единственного виновника ее отступления, а после Адам во всем винил Еву, да и самого Господа Бога » ……. меня соблазнила жена, которую ты мне дал….»- Давайте же, братья, спросим себя без обиняков, возводя вину на Государя и слагая ее с себя, того ли Царя (Отца) себе ищем, смеренного ли Помазанника Небес или предпочитаем ему новоявленных Варавв, которые, как в 67 году от Р.Х., подняв народное восстание обрекли на великие муки и страдания свой народ, погубив сотни тысяч человеческих жизней, не сумев добиться ровным счетом ничего, но понеся за это великую кару Божью? В чем виним мы нашего Государя? За Христоподобную кротость и мудрость, смирение пред волей Отца Небесного? Когда он, не понятый и отвергнутый политическими и религиозными вождями, имея огромную власть в один миг силой покарать преступников и злодеев, не захотел быть диктатором своему народу, избрал себе голгофу по образу Христа Спасителя, добровольно отказываясь от всякого возмездия своим хулителям и убийцам. Он во исполнение Божественного Промысла, добровольно предпочел предательство на поругание и смерть, в руки врагов Христовых, тем самым предвосхитив будущие Воскресение России. Значит, следуя элементарной логике событий разных по времени, но одинаковых по своей духовной сущности, спасение России возможно лишь через принятие и осознание той жертвы, которую принес за нее последний Русский Царь, по образу и подобию Жертвы Христовой, принесенной за спасение всего мира. Как спасение каждой человеческой души в отдельности и всего мира в целом возможно только во Христе, так и спасение России возможно только через восстановление Самодержавной Царской власти, путем всенародного покаяния за грех клятвопреступления и цареотступничестваства. Как гласит строка Акафиста Царю Мученику — «Положил тя Господь во основание новыя Хромины Державы Российския». А значит не новыми революциями и террором мы должны свергать кровавое вековое жидовское иго, еще более жестокое и коварное, чем древнеримское, а прежде всего духовным оружием, которое принес на землю Спаситель мира, Господь наш Иисус Христос, и которое всецело подхватил наш Боговенчанный и Благочестивевший последний Русский Император Николай II, передав его нам — Своему верному опричному воинству. Аминь.

Так виноват или нет?

Поведение Пилата выглядит странным. Хочет спасти — и отдает на смерть; признает невиновным — и утверждает обвинительный приговор; называет Праведником — и отпускает вместо Него убийцу. Однако эта противоречивость поступков лишь подтверждает одну из важнейших идей христианства: без помощи Бога человек не может творить добро. Даже различить добро и зло не способен тот, кто не имеет ответа на вопрос «что есть истина?».

Вся последовательность действий Пилата на суде является убедительной иллюстрацией к словам апостола Павла, описывающим это бедственное состояние падшего человека: …Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех (Рим 7:18–20). В необновленном благодатью человеке действует грех, искажающий все его благие намерения, выворачивающий наизнанку все его мысли, слова и поступки, превращающий добро и зло в относительные понятия, не имеющие внятных определений. Пилат хотел сделать добро — защитить Христа от иудеев, жаждущих Его крови. Он не хотел смерти Праведника. Но в итоге вошел в историю как судья, вынесший смертный приговор невиновному и умывший после этого руки.

Те слабые искры добра, которые были ему присущи, как и любому человеку, призывали Пилата к справедливости и честному суду. Грех же, действовавший в нем, как и в любом человеке, требовал убийства любого добра, и прежде всего — Верховного Добра, оказавшегося в его власти. Поэтому

не в противоречивых закоулках личности Пилата следует искать объяснение тому, что он сделал, а в действии греха на природу человека, пусть даже и желающего добра.

Преподобный Иустин (Попович) пишет: «Разъеденное скепсисом, языческое сознание Пилата <�…> действует отрывочно, мыслит фрагментарно: то удивляется Иисусу; то озабоченно спрашивает, почему Он молчит; то властно предлагает обвинителям вопрос: какое же зло сделал Он? Все его сознание разбивается и течет, как по зыбучему песку, и хочет на зернышке песка поставить и построить основание своих заключений о Иисусе. Вся душа Пилата развеяна, вся совесть расстроена, вся воля расслаблена: и его сознание правды, и его ощущение истины, искристо, мгновенно, искра блеснет, и сразу тонет во мраке скепсиса, во тьме сладострастия, в потемках грехолюбия.

Пилат совершает зло, которого не хочет, а не совершает добро, которого хочет. В этом и заключается вся его ответственность, что он сознательно находится в рабстве такой неправде. Поэтому лекарство от этой болезни не в человеке, не в людях, но в Богочеловеке. Ибо только Он имеет для этого и лекарство, и любовь, и силу».

Slavic Baptists

Матф. 27, 1 — 2

Прежде всего нам необходимо познакомиться с Понтием Пилатом. Все громадное Римское государство было разделено на провинции. И в каждой провинции был представитель римской власти, так называемый прокуратор. Одной из провинций Рима была Палестина, и там тоже был представитель Рима — прокуратор, правитель.

В дни Иисуса Христа таким правителем был Понтий Пилат.

Рим не любил Палестину, но и Палестина ненавидела Рим. Почему? Потому что Палестина, то есть Израильский народ, никогда не забывал своего прежнего величия, величия времен Давида и Соломона, и всегда он стремился вернуться к этому величию, оторвавшись от Рима. Восстание за восстанием происходили в Палестине. Для Рима Палестина была самой неспокойной провинцией.

Прокураторы направлялись туда с большой неохотой, потому что очень трудно было управлять этой страной.

Понтий Пилат много лет провел в Палестине. Значительная часть жизни Христа проходила на его глазах. Он много слышал о Христе. Имя Христа было ему хорошо известно, но он никогда еще не встречался с Ним. Он жил в своем роскошном дворце в городе Кесарии, на берегу Средиземного моря, а в Иерусалиме бывал редко, в большие иудейские праздники, и особенно в дни Пасхи.

И вот в ранний утренний час Пилату сообщают, что к нему привели узника по имени „Иисус Христос. О, знакомое имя! — думает Пилат. Наконец-то он увидит Того, о Ком неслась слава по всей Палестине. Он выходит на судебное место. Его окружают воины в шлемах и панцирях. По обе стороны — его секретари. Перед ним — члены Синедриона и связанный Иисус.

О чем же просит глаза Синедриона — первосвященник Каиафа Понтия Пилата? Страшно сказать: первосвященник просит казнить Иисуса!

Перед нами сегодня два мира: языческий и иудейский. Между обоими была великая пропасть: иудеи с язычниками не сообщались; между ними была высокая стена. И вот перед нами Христос. Он стоит между этими двумя разобщенными мирами, между Понтием Пилатом — представителем языческого мира, и Каиафой — представителем иудейского мира. Сегодня Христос умрет, и смерть Его соединит навсегда оба мира. Уничтожит пропасть, разрушит стену. Христос прольет кровь за оба мира! И Его кровь объединит разрозненное человечество.

Пилат спрашиваете вине узника Иисуса. Прочтем Иоан. 18, 29 — 32. Они привели Иисуса к Пилату как злодея. Злодей — значит деятель зла. Какое же зло делал Иисус? Об этом и опрашивает их Пилат. Прочтем Марк. 15, 3 — 5. Но из всех многих обвинений были три обвинения очень определенные. Прочтем Лук. 23, 2:

а) Он развращает народ наш;

б) Он запрещает давать подать кесарю;

в) Он называет Себя Христом-царем.

Но о богохульстве ни слова, а ведь именно за это они сами присудили Его к смерти. Если бы они с таким обвинением против Христа пришли к Пилату — он просто прогнал бы их от себя. Богохульство его не интересовало.

В связи с этим стоит прочесть Деян. Ап. 18, 12 — 16. И здесь клевета на Иисуса, как и в Синедрионе. Он развращает народ! Разве это не клевета? Он запрещает давать подать кесарю! Разве это не клевета? Он называет себя царем (они хотели сказать: римским)! Разве это не клевета?

Пилат был умный человек. Он вое прекрасно понял. Он тонко вскрыл истинную причину всей их вражды и ненависти к Иисусу. Прочтем Матф. 27, 18. Зависть — мать клеветы!

Пилат прогнал бы их со всей их клеветой, но обвинение, что Христос называет себя царем, было таким, что пройти мимо него было нельзя. В этом вопросе он был обязан разобраться (Иоан. 18, 33 — 38). Христос внутри претории. Христос и Пилат вдвоем. Пилат — судья, Христос — подсудимый, связанный узник.

Но на самом деле: судья — Христос, Пилат — подсудимый и узник греха и порока.

Христос осветил Своим светом Пилата с ног до головы, как лучами Рентгена, и обнаружил все плохое и хорошее в нем.

1 Кто стоит перед Иисусом, на того падает Его свет и помазывает все хорошее и все плохое, что есть в человеке (Евр. 4, 12 — 13).

Вдвоем со Христом — чтобы проверить наше отношение к Нему! В нашем отношении к Нему — всё! Есть отношение вражды, равнодушия, любви, но любовь имеет ступени. Высшая ступень — отдача всего себя любимому!

Пилат оказался равнодушным ко Христу. Вражды у него не было и любви не было, но равнодушие было полное.

Члены Синедриона — образец вражды ко Христу.

А кружок апостолов — это образец любви ко Христу, но и образец неодинаковой любви ко Христу.

Пилат вдвоем со Христом. Беседа о Царстве Христа: Иоан. 18, 33; 18, 36; 18, 37.

Учение Xриста о Своем царстве очень ясное: оно — внутреннее, духовное, не территориальное. Христос говорит об этом царстве: Оно не от мира сего, не придет приметным образом (Лук. 17, 20 — 21). Оно — внутри человеческого сердца. Его признаки (Римл. 14, 17): праведность и мир и радость. Теперь нам будет понятно, почему его не наследуют враждующие, ссорящиеся, завистливые, гневающиеся, сеющие разногласия и распри, ненавидящие, бесчинствующие. Прочтем Галат. 5, 20 — 21. Потому что нельзя сохранить праведность, мир и радость, делая такие дела.

Пилат после общения со Христом пришел к выводу, что это кристально чистая личность, солнце без малейшего пятна, источник без малейшей мути. И выйдя к членам Синедриона и к народу, он заявил (Иоан. 18, 38-6): Я никакой вины не нахожу в Нем! Какое прекрасное свидетельство умного, образованного, проницательного язычника!

Никакой вины в Иисусе! Абсолютная чистота и непорочность! Таков наш Христос!

Share this:

Понравилось это:

Нравится

Похожее

При чем тут я?

В разговоре о чужом грехе обычно присутствуют две крайности. Либо согрешившего человека тут же записывают в негодяи, категорически отмежевываются от него и не делают даже малейших скидок на общую нашу болезнь — грех. Либо же напротив — стараются отнестись к грешнику с пониманием, что называется — «войти в положение», и постепенно, незаметно для себя начинают сочувствовать уже не пострадавшему от собственного греха человеку, а самому греху. Можно объявить Пилата и всех других грешников монстрами, посчитать себя «не таким, как все прочие человецы…» и закрыть для себя эту тему навсегда, по сути — отрицая собственную греховность.

А можно, напротив, оправдывать людей, которые из-за действия в них греха совершают ужасные вещи. Например, Пилата. Ну правда ведь — человек как человек, и милосердие иногда стучится в его сердце… А то, что слабость проявил, так это ничего, кто из нас без слабостей? Так в своих положительных проявлениях образ Пилата становится едва ли не примером: мы сочувствуем ему, потому что в нем сочувствуем и своей слабости тоже.

Оправдывая Пилата, мы пытаемся подвести оправдание и под собственный выбор там, где он явно противоречит Евангелию. Это и есть условный «синдром Пилата» — ценой лжи перед собственной совестью предпочесть спокойное ближайшее будущее. Потому что далекое будущее — ну, оно же от меня не зависит, и виноваты там во всех бедах будут, как обычно, злые другие, а не хороший, хотя и слабый я. Так происходит примирение с собственной искаженной грехом природой, которое хотя и дает иногда кратковременный психологический комфорт, но заканчивается всегда катастрофой.

Фарисейская надменность (Пилат — монстр) или же полное оправдание его греха (Пилат вполне симпатичный, хотя и слабохарактерный)… Беда обеих этих крайностей в том, что несмотря на их внешнюю противоположность они в равной степени гарантированно уводят человека от возможности трезво оценить свое духовное состояние на фоне чужого падения, «примерить» его к себе (как это сделали апостолы, на Тайной Вечери спрашивавшие с тревогой любимого Учителя: «Не я ли, Господи?») и ужаснуться мысли о том, что — да, это могу быть и я тоже. Это не Пилат, а я могу предать невиновного на смерть. Не он, а я готов прогнуться под обстоятельства ценой чужой свободы или даже жизни. Не Пилат, а я способен поступить вопреки собственной совести. Потому что во мне, так же как и в Пилате, действует закон греха, неумолимо толкающий меня на подлость и предательство даже там, где я искренне желаю добра. Посему, кто думает, что он стоúт, берегись, чтобы не упасть (1 Кор 10:12). Об этой грозной опасности вот уже две тысячи лет напоминает нам трагическая и противоречивая фигура пятого прокуратора Иудеи Понтия Пилата.

Александр Ткаченко

Библия, изложенная для семейного чтения. Великая пятница

Иисус перед Пилатом. Осуждение Господа на смерть

«Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти; и, связав Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю. Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И, бросив сребреники в храме, Иуда вышел, пошел и удавился. Первосвященники, взяв сребреники, сказали: непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови. Сделав же совещание, купили на них землю горшечника, для погребения странников; посему и называется земля та “землею крови” до сего дня. Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: и взяли тридцать сребреников, цену Оцененного, Которого оценили сыны Израиля, и дали их за землю горшечника, как сказал мне Господь». (Мф. 27, 1–10)
Итак, Иисус в доме правителя. Пилат был один из тех людей, для которых личное спокойствие дороже правды, дороже всего. Между тем ему предстояла трудная задача защитить Иисуса, против Которого были так сильно раздражены иудеи. Сам Пилат не подозревал в Нем ничего достойного осуждения и понимал, что единственной причиной озлобления против Иисуса был один лишь религиозный фанатизм и зависть первосвященников. Но он понимал опасность для себя со стороны мстительных духовных вождей народа иудейского, которые в озлоблении своем не пощадят его. Если пойти против них, то они сумеют возбудить подозрения самого правительства Римского, если выставят Пилата защитником иудея, которого народ готов признать царем.

Как любой язычник того времени, неверующий и равнодушный к чувству нравственного долга и ко всякой религии, Пилат сам по себе был не злой человек. Однако, несмотря на все свое презрение к иудеям и к их религиозным распрям, он делается орудием злобы фарисеев против Христа. Пилат не спасает их Жертву, даже в его глазах ни в чем не повинную, но предает Его всецело ненависти разъяренных врагов-убийц. И таким образом сам становится повинным в смерти Христа.

— В чем вы обвиняете Человека Сего? — обратился Пилат с обязательным вопросом к обвинителям Иисуса.

— Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе, — надменно ответили они Пилату.

Поняв окончательно, с какими озлобленными людьми он имеет дело, и соображая, что небезопасно подвергнуться предубеждению против себя императора Тиверия, Пилат не поколебался уступить им. Однако он попробовал отстранить себя от вмешательства в их заведомо неправедное дело. «Возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его», — решил он сначала, но иудеи возразили ему, что им «не позволено предавать смерти никого» без разрешения поставленной над ними римской власти.

«Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский? Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне? Пилат отвечал: разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал?

Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда. Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал Ему: что есть истина?»

И, окончательно убедившись, что слова Иисуса не содержат ничего возмутительного против собственно власти римлян, для охраны которой он был поставлен, «вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем». (Ин. 18, 29–38)

«Но они настаивали, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места. Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин? И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме. Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо, и предлагал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему. Первосвященники же и книжники стояли и усиленно обвиняли Его. Но Ирод со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату. И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом. Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ, сказал им: вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его; и Ирод также, ибо я посылал Его к нему; и ничего не найдено в Нем достойного смерти; итак, наказав Его, отпущу». (Лк. 23, 5–16)

У правителя на праздник Пасхи был такой «обычай отпускать народу одного узника, которого хотели. Был тогда у них известный узник, называемый Варавва (посаженный в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство); итак, когда собрались они, сказал им Пилат: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом? ибо знал, что предали Его из зависти».

«Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него.

Но первосвященники и старейшины возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить. Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят. Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят». (Мф. 27, 15–23)

«Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его. И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу, и говорили: радуйся, Царь Иудейский! и били Его по ланитам. Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины. Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек! Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его!
Пилат говорит им: возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины. Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.

Пилат, услышав это слово, больше убоялся. И опять вошел в преторию и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа. Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя? Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе. С этого времени Пилат искал отпустить Его. Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю. Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон (каменный помост), а по-еврейски Гаввафа. Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал Пилат Иудеям: се, Царь ваш! Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря». (Ин. 19, 1–15)

Тогда «Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: неповинен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших».

И тогда наконец Пилат «Иисуса, бив, предал на распятие». (Мф. 27, 24–26)

Распятие

«И когда повели Его, то, захватив некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, возложили на него крест, чтобы нес за Иисусом. И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?
Вели с Ним на смерть и двух злодеев. И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают.

И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал, пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий. Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого.

И была над Ним надпись, написанная (по распоряжению Пилата) словами греческими, римскими и еврейскими: Сей есть Царь Иудейский». (Лк. 23, 26–38)

«Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города. Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский. Пилат отвечал: что я написал, то написал.

Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, — да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий (см. Пс. 21, 19). Так поступили воины». (Ин. 19, 20–24)

«Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал Его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».

«При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей (Иоанн Богослов) взял Ее к себе». (Лк. 23, 39–43. Ин. 19, 25–27)

Смерть Спасителя

«В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого. В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? — что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?
Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет. А один побежал, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить, говоря: постойте, посмотрим, придет ли Илия снять Его».

«После того Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду. Когда же вкусил уксуса, сказал: совершилось!» (Мк. 15, 33–36. Ин. 19, 28, 30)

«Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой». «И, преклонив главу, предал дух».

«И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим. Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий». (Лк. 23, 46. Ин. 19, 30. Мф. 27, 51–54)

«И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь. Все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это».

«Но так как тогда была пятница, то Иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу, — ибо та суббота была день великий, — просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их. Итак пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили. Ибо сие произошло, да сбудется Писание: кость Его да не сокрушится (см. Исх. 12, 46). Также и в другом месте Писание говорит: воззрят на Того, Которого пронзили (см. Зах. 12, 10)». (Лк. 23, 48–49. Ин. 19, 31–37)

Погребение Спасителя

«Тогда некто, именем Иосиф, член совета, человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и в деле их, из Аримафеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия, пришел к Пилату и просил тела Иисусова».
«И Пилат позволил. Он пошел и снял тело Иисуса. Пришел также и Никодим, — приходивший прежде к Иисусу ночью, — и принес состав из смирны и алоя, литр около ста. Итак они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают Иудеи.

На том месте, где Он распят, был сад, и в саду гроб новый (высеченный в скале), в котором еще никто не был положен. Там положили Иисуса ради пятницы Иудейской (и наступления субботы), потому что гроб был близко». (Лк. 23, 50–52. Ин. 19, 38–42)

«И, привалив большой камень к двери гроба», удалились. Были при этом «и женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, и смотрели гроб, и как полагалось тело Его; возвратившись же, приготовили благовония и масти; и в субботу остались в покое по заповеди». (Мф. 27, 60. Лк. 23, 55–56)