Дмитриевский А. А. Митра. (Историко-археологический очерк)

Символизм

Митра украшает священнослужителя, поскольку он во время богослужения изображает Царя Христа, и одновременно напоминает о терновом венце, которым был коронован Спаситель. В православной церкви при надевании митры на архиерея читается молитва: «Положи, Господи, на главу твою венец и от камений драгих…

», как и при совершении таинства брака. По этой причине митра понимается также как образ золотых венцов, которыми венчаются «праведники в Царстве Небесном на брачном пире сочетавания Иисуса Христа с Церковью»[1].

Протоиерей — это настоятель храма и священник в одном лице

В протоиереи принимают на следующих условиях:

• претендент обычно должен быть настоятелем храма;
• посвящение проводит архиерей;
• не обязательно проходить ступень иерея, если патриарх распорядился посвятить в протоиереи дьякона.

Первосвященник

то же самое, что и протоиерей. То есть, старший священник

Первосвященник всё ещё остаётся священником, так что сохраняет все типичные для него обязанности:

• совершать шесть таинств: крещение, миропомазание, причащение, брак, покаяние, елеосвящение;
• общаться с прихожанами: учить, разъяснять, увещевать, помогать, разделять горе и радость;
• обладать такими качествами, как открытость, самоотрешённость, доброжелательность;
• всесторонне участвовать в жизни прихода.

Как настоятель храма, протоиерей имеет следующие обязанности:

• представляет приход при решении юридических вопросов;
• председательствует на Приходском совете;
• отвечает за исправное несение богослужений в соответствии с церковным уставом; организацию проповедей; религиозное и нравственное воспитание прихожан;
• организует общественную, образовательную, благотворительную и иную деятельность церкви;
• может приостановить исполнение решения по вопросам внутрицерковного, вероучительного и канонического характера, чтобы согласовать всё с епархиальным архиереем;
• руководит притчом (служителями прихода);
• следит за надлежащим ведением приходской документации;
• ведёт официальную корреспонденцию от лица церкви;
• согласует с епархиальным архиереем решения приходского собрания;
• представляет епархиальному архиерею отчёты и протоколы о деятельности прихода;
• выполняет прочие функции, оговоренные церковным Уставом и трудовым договором;
• несёт каноническую, дисциплинарную, административную и уголовную ответственность за нарушение своих обязанностей и превышение полномочий.

Митра у православных

Исторически митра на Востоке символизировала императорскую власть: считается, что, как и саккос, Константинопольский патриарх начал использовать её в своём облачении после падения Константинополя в 1453 году[2]. Более древнюю историю имеет практика использования митры Александрийским патриархом[3]. В половине XVII века и в Московской Руси, и у греков эта практика распространилась на всех архиеереев (ранее русские епископы носили архиерейскую шапку с опушкой).

В современной практике митру носят архиереи, архимандриты, а также женатые священники, которым право ношения митры дается в качестве награды за особые заслуги. Священники, награждённые правом ношения митры, называются митрофорными. На митре по бокам помещаются маленькие иконы — Иисуса Христа, Богоматери, Иоанна Предтечи и какого-либо святого или праздника; и одна икона наверху — Троицы или серафима.

До реформ патриарха Никона в Русской церкви использовались митры в форме полусферической шапки с меховой опушкой, которые сохранились по настоящее время у старообрядческих епископов. В Русской церкви до 1786 года митра была частью богослужебного облачения монашествующего духовенства — архимандритов и епископов. В 1786 году произошёл первый в истории Православной церкви случай награждения митрой представителя белого духовенства[4]. Тогда императрица Екатерина II пожаловала митрой своего духовника, протоиерея Иоанна Памфилова. Однако до 1917 года случаи награждения митрами представителей белого духовенства были крайне редки. Известны факты, когда правом ношения митры за богослужением удостоивали игуменов крупных монастырей[5].

В современной Русской православной церкви архиерейская митра, как и в греческих церквах, увенчивается маленьким крестом. До 1989 года митры, увенчанные крестом, носили только патриарх и митрополиты; в конце декабря 1988 года Священный синод РПЦ установил обычай ношения митры, увенчанной крестом, для всего епископата[6]. Начальник Русской Духовной миссии в Иерусалиме, возведённый в сан архимандрита, при служении в храмах Духовной миссии также носит митру с крестом[7].

В некоторых Поместных православных церквах митру с крестом имеет право носить только предстоятель церкви.

Разновидностью православной митры является митра-корона, имеющая над нижним пояском зубчатый венец (как правило, из 12 лепестков). Митра-корона до XVIII века была основным типом митры[8].

• Mitre of Saint Chrysostomos Metropolitan of Smyrna.jpg

  Митра святителя Хризостома Смирнского

• Mitra mirozh.jpg

  Митра игумена, XIX в., из Мирожского монастыря. Псковский музей

• Mitra gedeon.jpg

  Митра киевского митрополита Гедеона (1685 год, мастерские Московского Кремля)

• Drevnosti RG v1 ill091a — Mitra Nikona.jpg

  Митра Патриарха Никона, XVII век

Комментарии

1. Екатерина
   :

   06.10.2019 в 15:44

   Добрый день. Вы пишите, что «Белое духовенство — это приходские священники, которые оставляют за собой возможность обзавестись супругой, либо уже женаты.»

   Читайте также:  Заповеди блаженства. В чем их смысл и отличие от ветхозаветных заповедей

   Но никакой возможности обзавестись женой священник за собой не оставляет, поскольку может жениться только до принятия сана. Если же священник уже принял свой сан, он жениться не имеет права. Как правило, неженатые священники принимают монашеский постриг, а те, кто хотят жениться, делают это строго ДО рукоположения.

   Ответить

   admin

   :

   14.10.2019 в 04:46

   Благодарим за замечание! Проверили и поправили

   Ответить

Оставляя комментарий, Вы принимаете пользовательское соглашение

Митра у католиков и протестантов

В католической церкви митра (инфула[9]) — принадлежность богослужебного литургического облачения высшего клира: епископов, архиепископов, митрополитов, кардиналов и папы римского. В соответствии с нормами права римско-католической церкви, митры могут носить только епископы либо священники-прелаты, обладающие «подлинной юрисдикцией» (лат. vera iurisdictio

). Согласно Апостольскому посланию «Pontificalia insignia» Павла VI, правом на ношение митры пользуются следующие прелаты, не имеющие епископского достоинства: легаты Римского понтифика, аббаты и прелаты, имеющие юрисдикцию на территории, отделенной от какого бы то ни было диоцеза, апостольские администраторы, апостольские префекты и апостольские викарии. Ранее право на ношение митры и использование других знаков епископского достоинства (понтификалий) могло быть связано с титулом, не предполагающим юрисдикции, либо дароваться в виде особой привилегии.

Современная митра состоит из двух частей, с лобовой и затылочной частей головы, каждая из которых имеет завершение конической формы. Сзади к митре прикреплены две ленты, символизирующие Ветхий и Новый Завет. Исторически форма митры претерпела существенные изменения: в X веке она имела вид конической шапочки с острым завершением, к XII веку она приобрела вид короны с двумя заострениями с височных частей головы, а с конца XII века — со стороны лба и затылка. К XVII веку митра приобрела современную форму[10]

В исторические времена у католиков было три типа митр:

• простая митра (лат. mitra simplex
  ) из белой шёлковой или льняной материи без каких-либо украшений;
• драгоценная митра (лат. mitra pretiosa
  ), украшенная золотым шитьём и драгоценными камнями;
• золотая митра (лат. mitra auriphrygiata
  ) из материи золотого цвета или из шёлковой материи белого цвета с золотой, серебряной или цветной вышивкой.

После реформ Второго Ватиканского собора остались два типа митр:

• простая митра: белая у епископов, муарово-белая у кардиналов; носится в большинстве случаев;
• украшенная митра: митра с золотым шитьём; носится по большим церковным праздникам.

Греко-католические иерархи, архимандриты, протоархимандриты и митрофорные протоиереи носят митры по форме такие же, как и употребляющиеся в православной церкви.

В старокатолических, англиканских и некоторых лютеранских церквах употребляются митры традиционной западной формы. Право носить митру в этих церквах принадлежит исключительно епископам.

• Bischof-fuerst-cannstatt-2004.jpg

  Римско-католический епископ в митре

• Mitre decor tissé scene chretienne cluny.JPG

  Митра из аббатства Клюни

• Saint Eloi ordination.jpg

  Возложение митры на святого Элигия

• Jan Babjak SJ.jpg

  Ян Бабьяк, митрополит Словацкой грекокатолической церкви совершает богослужение

Протоиерей — это высший представитель белого духовенства

Традиционно священнослужители в православном христианстве делятся на две большие группы: чёрное и белое духовенство.

Чёрное духовенство — это монахи, то есть те, кто дал обет безбрачия. Представители этой большой группы могут пройти все три степени духовенства:

• дьякон;
• иерей;
• архиерей.

Из числа чёрного духовенства происходят: патриархи, епископы, иеромонахи, архимандриты, митрополиты и т.д.

Облачение протоиерея, на фото — отец Владимир (Головин)

Белое духовенство — это служители, которые женаты и имеют детей. Интересный нюанс: они могут жениться, только не будучи еще облеченными ни в диаконский, ни в священнический сан.

Представители этой группы ограничены в церковной иерархии двумя ступенями:

• дьякон;
• иерей.

Теоретически представитель белого духовенства имеет возможность пойти дальше — в архиереи, но при условии, если пострижётся в монахи. Например, если у него умрёт жена, ничто не помешает сделать такой выбор. Ведь повторный брак для белого духовенства запрещен.

Церковная иерархия приведена в этой таблице:

Как мы видим, на одном уровне среди белого духовенства находятся митрофорный протоиерей и протопресвитер. Принципиальной разницы между ними и протоиереем нет. Каждый из них — это «старший священник».

Протопресвитер

старший проторей

Однако всё технически протопресвитер — это «старший протоиерей», ибо для него митра — не награда, а принадлежность сана.

Протопресвитер — титул настоятеля патриаршего храма, таких священников поэтому немного — только те, кто в разное время занимал соответствующую должность.

Протоиерей — это старший священник, выше него в белом духовенстве только протопресвитер

Но вернёмся к протоиерею. В древности ему соответствовало ещё одно звание — протопоп. Но так больше не называют. Ещё иногда употребляют слово «первосвященник».

Титул протоиерея известен с Киевской Руси.

Митра в нехалкидонских церквах

В Армянской апостольской церкви, митры, аналогичные греческим и близкие им по форме, носят священники и архимандриты. Митра непременно увенчана крестом и спереди украшена изображением Пастыря с агнцем или образом Спасителя. Епископы и католикосы носят митры, аналогичные католическим, однако отличающиеся от современных западных образцов.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Архиепископ украинской епархии ААЦ Григорис

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Священник ААЦ в Донецкой области тер Усик

В дохалкидонских церквах западно-сирийской (яковитской), восточно-сирийской (ассирийской), коптской и эфиопской традиций епископы носят митры, аналогичные греческим.

Другие значения

В Древней Греции и Древнем Риме «митрой» (др.-греч. μίτρα, лат. mitra

) называли восточный головной убор (род тюрбана), который носили, главным образом, женщины, а также мужчины-щёголи. Типичный «этический» контекст митры, например, у Цицерона:

Что же касается Публия Клодия, то он, носивший раньше платья шафранного цвета, митру, женские сандалии, пурпурные повязочки и нагрудник, от псалтерия, от гнусности, от разврата неожиданно сделался сторонником народа[11].

— Цицерон. Речь об ответах гаруспиков XXVIII, 44, 6

Примечания

1. [www.magister.msk.ru/library/bible/comment/nkss/nkss17.htm Одеяния духовенства (Настольная книга священнослужителя)]. — М.: Издательский Совет РПЦ.
2. [www.sedmitza.ru/text/556834.html Особенности богослужебного облачения Патриарха на Руси]. [www.webcitation.org/6CbG27o29 Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012]. См. Примеч. 5.
3. А. А. Дмитриевский. [azbyka.ru/dictionary/12/mitra-all.shtml Митра]. [www.webcitation.org/6CbG3PxBq Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012].
4. [st-sobor.belnet.ru/N_mitra.htm Митра](недоступная ссылка — история
   ). [web.archive.org/20050501050319/st-sobor.belnet.ru/N_mitra.htm Архивировано из первоисточника 1 мая 2005].
5. [www.valaam.ru/ru/patericon/903/ Игумен Маврикий (сайт Валаамского монастыря)]. [www.webcitation.org/6CbG4lrIJ Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012].
6. Журнал Московской Патриархии. 1989, № 3, стр. 7.
7. [www.patriarchia.ru/db/text/551935.html ПОЛОЖЕНИЕ О НАГРАДАХ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ]. [www.webcitation.org/6CbG5On1n Архивировано из первоисточника 2 декабря 2012].
8. «Настольная книга священнослужителя» (Т. 4, Издательство Московской Патриархии, 2001. С. 146—147
9. Инфула (лат. infula
   , «повязка») — изначально головной убор римских священников в виде высокой повязки. Позже стал синонимом митры в католицизме.
10. «Митра» //Католическая энциклопедия. Т.3. М.:2007. Ст. 459—461
11. …P. Clodius a crocota, a mitra, a muliebribus soleis purpureisque fasceolis, a strophio, a psalterio, a flagitio, a stupro est factus repente popularis.

Митра. Историко-археологический очерк

Статья печатается по тексту, опубликованному в журнале «Московские епарихальные ведомости», No 4—5, 2003 г., куда, в свою очередь, взята из журнала «Руководство для сельских пастырей», Киев, 1903, No 11. Упомянутые в тексте «примечания редакции» принадлежат редакции «МЕВ». — Liturgica.Ru

На голову каждого епископа при богослужении ныне возлагается у нас митра001 , всюду в Чиновнике архиерейского священнослужения называемая шапкой002 . Это головное украшение наших епископов сделалось принадлежностью их сана сравнительно в недавнее время, чем и объясняется тот весьма знаменательный факт, что все древнейшие и позднейшие чины хиротоний не только епископа, но и митрополита и даже патриарха, чины греческие, южно-славянские и наши славяно-русские, писанные, старопечатные и даже ныне ныне употребляемые в богослужебной практике на Востоке и у нас в России о митре хранят полное молчание. Как будто митра даже и не считается принадлежностью епископского облачения. Исключение в этом отношении предствавляют чины южно-русских литургических памятников, в которых говорится не только о митре и о возложении ее на епископов при хиротонии, но даже при возведении в сан архимандрита003 . Несмотря на всё это, в практике греческой церкви, издавна Патриарх Александрийский, а по его примеру позднее и некоторые другие восточные епископы стали употреблять при богослужении головное украшение, которое и называлось митрой004 . Об этом ясно говорит Симеон Солунский, писатель первой половины XV века. Отвечая на вопрос: «почему, кроме Александрийского Патриарха, архиереи и священники служат с открытою головою и что лучше служить с непокрытою головою», наш экзегет пишет: «с непокровенной главой все восточные иерархи и священники, за исключением Александрийского Патриарха, совершают священнодействие не по уничижению какому-либо, но по слову возвышеннейшему и особенно священному, которое богоглаголивый Павел предлагает в научение, называя главою нашею Христа, нас же членами Его, и что должно чтущим нашего Главу Христа во время молитвы иметь головы открытыми. И не только поэтому, но и потому, что на открытую голову хиротонисаемый принимает рукоположение, и должен, таким образом, молиться и священнодействовать, как он был рукоположен. Иерарх же в особенности, так как хиротонисаемый, имеет на главе богопреданные словеса, т. е. святое Евангелие, а другого покрова в ту пору, когда священнодействуешь божественнейшие (тайны), не должен иметь на главе. Но, быть может, кто-нибудь скажет: Александрийский Патриарх, имеющий на главе священное покрывало (ιερον επικαλυμμα), и весьма многие другие, по древнему преданию, не поступают ли не благочестно?

Я этого не говорю, ибо у поступающих таким образом (оправданием служит) древнее предание, но лучше — законнейшее. В самом деле, законный (ветхозаветный) архиерей носил на голове кидар (κιδαριν), который и митрою (μιτραν) называли, как и архиереи, надевающие ее, любят называть (οι περιτιθεμενοι ιεραρχοι φιλουσι καλειν) (т. е. в настоящее время). Быть может они имеют ее по подобию тернового венца Владыки или сударя, находившегося на главе Его. Но, однако же, поелику снимают с себя митру и они в важнейшие времена священнодействия, то этим показывают, что предание блаженного Павла важнее, ибо образ тернового венца изображается пострижением волос на главе посвящаемых при совершении священной печати… Важнее, конечно, молиться и совершать священнодействие с открытой головой, и не должно этим пренебрегать и в особенности в важнейшие времена»005 . В ответах Гавриилу, епископу Пентапольскому, Симеон Солунский возвращается еще раз к объяснению вопроса, почему Александрийский Патриарх и Римский папа совершают богослужение в митре, а прочие архиереи с открытой головой, и указывает для первого — основания в подражании одеянию ветхозаветного первосвященника и в разрешении собора, дозволившего ему по болезни надевать на голову митру, оставаясь при прежнем объяснении символического значения этого одеяния, а для папы Римского — основания в хрисовуле или дарственной грамоте царя Константина папе Сильвестру006 . В следующем затем 21 ответе он разъясняет снова важность обычая совершать богослужение епископам с открытой головой, для которой митрою должно считаться Святое Евангелие, возлежавшее на главе их во время хиротонии007 . Из этих рассуждении экзегета богослужения на православном Востоке XIV—XV вв. ясно вытекает то заключение, что сам лично он не употреблял при богослужении митры и другим своим сослуживцам и современникам, например, епископу Пентапольскому Гавриилу, рекомендовал предпочтительно держаться более распространенного на Востоке обычая и, по его мнению, более законного — совершать богослужения с открытой головой без митры.

И, действительно, мы видим в практике православного Востока, что не только в XV веке, но даже в XVI008 и XVII веках восточные иерархи не употребляли митр при богослужении, за исключением патриархов009 . Наш путешественник по Востоку начала второй половины XVII столетия, известный старец Арсений Суханов, описывая хиротонию митрополита Вифлеемского Неофита в Иерусалиме, говорит между прочим следующее: «А сакка и шапки ему (патриарх) не дал, потому что вси митрополиты у себя служат в сакках, а с патриархом в ризах (sic), а шапок и наедине ни у кого нету, и носить не сметь, кроме патриарха»010 . «Митрополиты все в сакках были,— пишет тот же Арсений Суханов о патриаршем служении в Великий Пяток, не замечая вышеприведенного противоречия в своих словах относительно употребления саккосов митрополитами Палестины,— а всю без шапок, понеже шапок, кроме Патриарха, никто нигде не носит, и нет у них и не бывало. А назаретский митрополит бил челом Государю, будто у него была шапка да изветшала, и чтоб Государь пожаловал велел сделать новую, и ту Государеву шапку назаретский, приехав, дал Патриарху, и сакк совсем один. А в Назарете шапки от начала не бывало, и ныне не будет же носить. И Патриарх, взем ее, сказывали, заложил в заклад. И при нас назаретской служил с Патриархом и без Патриарха без шапки»011 В «Тактиконе, еже есть Чиновник како греки церковный чин и пение содержат», описывая служение патриархов Александрийского, Иерусалимского и Антиохийского, он говорит, что пред Литургией они «кладут шапку, глаголя: Господь воцарися в лепоту облечеся, облечеся Господь в силу и препоясася; ибо утверди вселенную яже не подвижится, всегда ныне и присно и во веки веков. Аминь»012 . В сочинении того же автора, составленном после появления «Проскинитария» (после 1653 года) и известном под именем: «О чинех греческих вкратце», по интересующему нас вопросу говорится в более спокойном тоне, без всякой полемики, и потому ближе к истине: «А шапки святительския не на многих архиепископах и митрополитах, которым от древних благочестивых царей дано, а прочии (все митрополиты и епископы) без шапок. Архимандрита у них ни одного нет (в шапке)»013 . На основании приведенных выдержек ясно, следовательно, что на Востоке во второй половине XVII столетия начал устанавливаться относительно ношения митр-корон епископами тот самый порядок, который соблюдается и до настоящего времени. То есть правом ношения митр пользовались все восточные патриархи, но, отдавая почтение старшинству занимаемого престола, при совместном служении, не возлагали митр все, а только старейший из них по своему положению014 . Митрополиты и епископы получают митру с головы патриарха в конце Литургии, но не при самой хиротонии, и пользуются ею при богослужениях в своей епархии и когда первенствуют в богослужениях. В присутствии же своего патриарха митр не надевают, а покрывают голову камилавкой с флеровой наметкой.

Что касается формы восточной митры, то, не пускаясь в глубокие разыскания о форме древней александрийской митры, определить которую, в виду отсутствия положительных данных, не легко015 , мы можем в решении этого вопроса свое внимание сосредоточить прежде всего на принятом на всем Востоке, и при том с давних пор названии ее — короной (κωρονα) или венцом (στεφανος). Действительно, известная нам древнейшая восточная митра, хранящаяся ныне в скевофилакии Лавры прп. Афанасия на Афоне и слывущая в предании за венец императора византийского Никифора Фоки (963—969), ктитора Лавры, относится, по определению академика Н. П. Кондакова, к XVI веку016 и представляет форму короны позднейших византийских императоров, т. е. высокой шапки с ободком вокруг головы и с закруглением вверху017 . Немногим отличается по своей форме от митры-короны и принятая ныне в практике Александрийской Церкви вторая патриаршая митра018 , употребление которой введено, по преданию, с глубокой древности. Греческому национальному самолюбию было вполне естественно, после падения Константинополя в 1453 году, возложить венец несуществующих уже императоров на голову своего Вселенского Патриарха, главного и единственного блюстителя интересов Православия и самой национальности на всем мусульманском Востоке, тем более, что еще раньше, в эпоху расцвета Византийской империи. Патриарх из рук императора получил такие знаки царского достоинства, как далматика или саккос, лор или омофор и др.019 В этой форме короны митра из Константинополя перешла к другим восточным патриархам и епископам, а в 1653 году, по желанию любителя греческих порядков Патриарха Никона, и к нам в Россию020 , заменив в нашей богослужебной практике существовавшую дотоле форму — шапки-митры.

Что же касается времени появления в нашей церковной богослужебной практике митры в форме шапки или шапочки, то, за отсутствием положительных данных021 , с точностью сказать затрудняемся. Едва ли, однако же, мы погрешим много, если время появления у нас митр-шапок, как богослужебной принадлежности, отнесем к XV веку, потому что с таким значением эти главные украшения являются у наших епископов, несомненно, в XVI веке022 и переходят в это время даже к некоторым почетным архимандритам. Возможно предположение, что обычай возлагать митры некоторыми епископами на Востоке, отмеченный и Симеоном Солунским, оказал свое влияние и на нашу богослужебную практику, в которой употреблялись дотоле епископами вне храма головные украшения в виде шапочек, получивших с этого времени значение принадлежности епископского сана. По крайней мере, акты Московского Собора 1674 года дают нам ясно понять, что отцам этого собора не была чужда мысль о заимствовании нами митры с православнаго Востока, по примеру восточных патриархов. «Митра, имущая горе креста образ023 , говорится в актах этого собора относительно патриаршей митры, по подобию, яко имут святейший гречестии патриарси, во священнодействии, по обычаю святыя восточным Церкве, яко и великий святый Кирилл Александрийский по главе златым увяслом обложися, егда Святому и Вселенскому III Собору предстательствоваше; и величашеся, по уставу равноапостоль-наго святаго великаго царя Константина, бывшему ко святому Сильвестру, и яко Феофилу Александрийскому (правильнее Иерусалимскому) Патриарху царь Василий (976—1025) Багрянородный возложи диадиму, и во церкви украшатися предзакониями повеле»024 . Правилами того же собора установлено, чтобы у митрополитов была «шапка златая или среброкованная, позлащенная», а у архиепископов и епископов — «шапка среброкованная»025 .

От редакции:

В «Настольной книге священнослужителя» (Т. 4, Издательство Московской Патриархии, 2001. С. 146—147) читаем о митре следующее. «Современная митра — это богато украшенная парчовым шитьем, бархатом, бисером, драгоценными камнями и иконами высокая твердая шапка, плавно сужающаяся к ободу вокруг головы. Такие очертания митра приобрела в XVIII—XIX вв. До этого русские митры были похожи на разных форм короны византийских царей позднего периода империи. Иногда обод митры являл собой зубчатый венец.

По свидетельству Феодора Вольсамона, патриарха Антиохийского (XII в.), и блаженного Симеона, архиепископа Солунского (XV в.), митру в виде короны — богатого царского головного убора — впервые стали носить в IV в. в неразделенной Церкви Римские папы. Затем на III Вселенском соборе (431 г.) святой Кирилл Александрийский, представляя римского папу Целестина, надел в удостоверение этого митру-корону. И вплоть до XII в. такие митры на Востоке носили лишь Александрийские патриархи, потом стали носить Константинопольские. Другие представителей церквей, митрополиты и епископы носили митры-повязки (венцы) простого древнего образца, клобуки или шапки. Русские архиереи носили также митры-шапки, наподобие княжеских, отороченные мехом, украшенные шитьем и иконами. Такие шапки-митры появились у нас в XV в. До этого русские святители не знали иного головного убора, кроме клобука. В середине XVII в. митры-короны появляются и в Русской Церкви, а с 1705 г. митра становится головным убором не только архиереев, но и всех архимандритов. Указом императора Павла I от 18 декабря 1797 г. митру в качестве награды определялось давать особо заслуженным протоиереям».

До сравнительно недавнего времени в Русской Православной Церкви только Святейший Патриарх и митрополиты носили митры, увенчанные крестом. В конце марта 1988 г. в ходе Предсоборного Архиерейского Совещания высказывалось пожелание привести традицию ношения митр в Русской Православной Церкви в соответствие со всеправославной практикой. 27 декабря 1988 г. Его Святейшество обратился к Священному Синоду с письмом, в котором предлагал установить единый для всех архиереев (а не только Патриарха и митрополитов) образец митры, увенчанной крестом. При этом предлагалось сохранить традицию ношения митры без креста для архимандритов и протоиереев, удостоенных этой награды. Священный Синод принял положительное постановление по этому вопросу в заседании 27—28 декабря 1988 г. (См.: Журнал Московской Патриархии, 1989, No 3. С. 7).

001 Название митра (μιτρα), данное головному украшению наших епископов, заимствотвовано из книги Исход (28:37; 29:6). 002 Имея в виду это наименование и форму нашей древнерусской митры, упортреблявшейся епископами до патриарха Никона, проф. Е.Е. Голубинский высказывает следующее соображение относительно её происхождения. У архиерев наших, говорит он, было принято (вошло в обычай) случить не во всякой скуфье, а иметь для сего нарочитые, именно для богослужения назначенные, скуфьи. Так как скуфьи во время богослужения снимались с головы, то чтобы не класть их плашмя и сплющенно, что весьма непредставительно, а ставить, начали делать их (богослужебные скуфьи) на твёрдой подкладке, так что они получили вид шапочек. Их начали делать из дорогих материй, украшать простыми украшениями и иконами, и, таким образом, появились у наших архиереев особые богослужебные шапочки, увеличенные потом до размера шапок, и эти-то шапочки, потом шапки, и суть наши нынешние митры. Скуфьи, превращённые посредством подложения твёрдой подкладки в шапочки, остались таковыми, т. е. малыми шапками до конца XVI в. (такова, например, митра патриарха Иова, 1595 г., в Московской патриаршей ризнице. См. Архимандрит Савва. Указатель Московской патриаршей ризницы. Изд. 4-е. М., 1863. С. 13. Табл. V, снимок 22). после этого они несколько были увеличены в размерах и, сохраняя скуфиеобразную форму, стали шапками, как начали и называться (Е. Е. Голубинский. История Русской Церкви. Т. I, пол. II. С. 234-235). Если, конечно, мы будем иметь в виду богослужение наших епископов вне храма, в время крестных ходов и торжественных процессий, и при том при наших суровых климатических условиях, так как в храмах, по примеру православного Востока, наши арихиереи совершали богослужения в древнее время, несомненно, с открытой головой, то потребность в митре-шапке для них в этом случае вне всякого сомнения: наши древние шапки-митры устоялись не только на ватной атласной подкладке, но и опушивались горностаевым мехом внизу, чтобы, конечно, не только придать красоту им, но и сделать изх тёплыми для головы и ушей. С этой же целью иногда устроялись при митрах и прямо наушники (А. Дмитриевски й. Патмосские очерки. Из поездки на остров Патмос летом 1891 года. Киев, 1894. С. 200-201). Парча, атлас, алтабас (плотная шёлковая ткань с орнаментом или фоном из золотой или серебряной нити, разновидность парчи — прим. ред.), изорбаф (Архимандрит Савва. Указатель Московской патриаршей ризницы. С. 2, Объяснительный словарь) и другие материи, из которых устроялись у нас священные облачения, составляли наружную оболочку этих шапок-митр. С течением времени, в виду своего богослужебного употребления и из глубокого почтения к сану епископскому, шапки-митры стали украшаться золотыми дробницами с изображениями святых, унизываться жемчугом и убираться драгоценными камнями. Такая шапка-митра сделалась уже драгоценной церковной утварью, принадлежностью церковных ризниц, и могла употребляться при богослужении в храме даже с большим удобством, особенно в зимнее время, в холодных наших храмах при ужасающих северных морозах. И, действительно, в XVI веке шапка-митра или «шапочка» (Описание рукописей Московской Синодальной библиотеки. Отд. III, ч. II. С. 96) становится у нас неотъемлемой богослужебной принадлежностью всех епископов, а с половины этого столетия украшает голову уже и некоторых почётных архимандритов. Но этим и ограничивается пока наше согласие с почтенным профессором по вопросу о происхождении митры-шапки, история которой, как мы полагаем, и оканчивается в пределах нашего Отечества концом первой половины XVII столетия. Утверждать вместе с проф. Голубинским, что «греки заимствовали от нас шапки в XVII в., придав им форму венцов или корон своих императоров, какую имелит эти последние в позднейшее время, предшествовавшее взятию Константинополя турками» (История Русской Церкви. Т. 1, пол. II, C. 235), мы не считаем себя вправе. Известные нам факты говорят не в пользу этого предположения. Из слов Симеона Солунскаго ясно видно, что в его время, в первой половине XV столетия, митры на Востоке носили не только Патриарх Александрийский, но уже весьма (αλλοι πλειστοι) многие другие архиереи (Mign. Patrol/Curs. complet. T. 155. Col. 717). Следовательно, форма митры на Востоке в это время уже была выработана (таковы сохраняющаяся доныне в скевофилакии Лавры преп. Афанасия митра-венец якобы императора Фоки и митры патмосской скевофилакии), и в XVI веке греческим архиереям не было никакой надобности заимствовать митру-шапку у нас в России. Митра восточных патриархов своим видом и украшениями резко отличалась от нашей архиерейской шапки, и в начале XVII в. приводила уже в недоумение наших ревнителей старины и знатоков церковного ритуала. «А шапка на нём была,- замечает очевидец служения Патриарха Иерусалимского Феофана с русскими митрополитами и архиепископами в Москве в 1619 году,- без опушки на черном бархате прибиваны плащи, как коруна позлащена, да камения сажены, и святых нет, лише наверху вбит крест, да по странам четыре херувима и серафима» (Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. М., 1883, Кн. II, отд. II. С. 166). Это во-первых. Во-вторых, восточные епископы и патриархи, приезжавшие к нам на Русь за милостыней в XVI-XVII веках, охотно принимали в виде подарков от царей, митрополитов и патриархов шапки-митры и даже просили этих даров (Сношения России с Востоком по делам церковным. СПб., 1858 г. Ч. I. С. 88, 101), но ими не пользовались при богослужении, а, в виду их материальной ценности, сбывали жидам в залог (Православный Палестинский сборник. Вып. 21 [Т. VII, вып. III]. С. 82; греческие дела в Архиве министерства иностранных дел св. 33, дело № 16), или же переделывали. Наши митры-шапки с собольей опушкой на Востоке были не по климату. Не имея возможности здесь подробно останавливаться на вопросе о происхождении у нас формы митры-шапки, мы, однако же, позволяем себе высказать, в виде предположения, мысль о происхождении ее, и несколько отличную от вышеприведенных соображений на этот счет проф. Голубинского. Присматриваясь ближе к форме древнерусской епископской митры, сохранившейся и в памятниках (Архимандрит Савва. Указатель к патриаршей Московской ризнице. С. 13, табл. V, № 22), и сравнивая ее с формой великокняжеских шапок, как они известны по иконным старинным изображениям святых российских князей (Древности. Археологический вестник, издаваемый Московским археологическим обществом. М., 1867, январь-февраль. С. 3-4, рисунки 1, 2 и особенно 3 и 4; Древности российского государства. Отд. II. С. 47) святых Владимира, Бориса, Глеба и др., нельзя не видеть большого сходства между теми и другими. Сходство шапок великокняжеских и епископских митр в древнее время было так велико, что сохраняющуюся и по ныне, в ризнице новгородского Софийского собора древнюю «шапочку» ученые считают и «великокняжеской» шапкой, и архиерейской митрой-шапочкой (Древности российского государства. Отд. I. С. 150. Отд. II. С. 24; Архимандрит Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. М. 1860. Ч. П. С. 358). Не произошло ли и в самом деле с нашей древней митрой-шапкой то же самое, что случилось у греков с митрой-короной? Если последняя была копией венца византийского императора позднейшего времени, то наша митра-шапка не имела ли своим образцом великокняжескую шапку, с которой сходство в форме отрицать едва ли можно? Не получили ли это головное украшение наши епископы с головы наших набожных князей, глубоко чтивших епископский сан? 003 В «Указе како подобает епископа поставляти» 1650 года епископа Дионисия Балабана читаем следующее: «Потом вземлет митру рукоположитель от святая трапезы, и аше есть непосвященна, подав ю единому от предстоящих епископов в десную руку, благословляет ю крестообразно… и окропив водою священною (по прочтении молитвы), абие способствующи ему и прочим епископом, подает ему лобзати, еюже лобзав, возлагают на главу его, глаголющу рукоположителю сие: «Господи Боже наш, о имени Твоем возлагаем на главу сего архиепископа и воина Твоего митру сию рукама нас недостойных раб Твоих, и молимтися славою и честию архиерейскою венчай его, и благоволи еже быти ему в шлем спасения и утверждения, в победу на вся противящаяся истине святого Евангелия Тноего, на сотрение сопротинныя диавольския силы во вся дни живота его. Ты бо еси крепость и утверждение раб Твоих и Тебе славу возсылаем Безнечальному Отцу с Единородным Ти Сыном и Всесвятым Благим и Животворящим Ти Духом ныне и присно» (Рукопись библиотеки Софийского Киевского собора, № 77. Л. 65об — 66 об.). Почти в тех же выражениях читается епископом молитва и при возложении митры на главу архимандрита: «Молимтися венчай его Твоим вышним благословением и благоволи быти ему в шлем спасения и утверждения, и в победу сопротив всем кознем диявольским и врагом истины Твоея вся дни живота его» (Там же. Л. 34). 004 Форму митр или головных повязок Александрийских Патриархов древнейшего времени можно видеть на изображениях святых Афанасия и Кирилла Александрийских. См. Cardinal Albani в его Menologium Graecorum jussu Basilii imperatoris. Urbini, 1737. Pars II. Р. 116. 005 Mign.. Patrol. Curs. complet. Т. 165. Со1. 716-717; См. Писания отец и учителей Церкви. Т. Ш. С. 23-25. 006 Обстоятельные доказательства относительно подложности этого хрисовула см. у проф. А. С. Павлова. Сборник неизданных памятников церковного права. СПб., 1898. С. 54-92. 007 Mign.. Patrol. Curs.. complet. Т. 155. Со1. 872-873. 008 «Употребления перстня греческие епископы не знают, и митр, говорит Яков Гоар, не носят (nec mitras ambire), но легаты Востока от папы Григория X, по обычаю латинских епископов, тиарами, митрами и перстнями были украшены, как свидетельствует Пахимер» (Ευχολογ..Goar. Р. 258). 009 Константинопольский Патриарх Иоасаф II в 1557 году обращался с просьбой к царю Ивану Васильевичу прислать новую митру для патриаршего служения в Константинополе. См. Сношения России с Востоком по делам церковным. Ч. I. С. 88. 010 Православный Палестинский сборник. Вып. 21 (Т. VII, вып. III). С. 73, сноска на С. 263. 011 Там же. С. 82. 012 Там же. С. 254. 013 С.А. Белокуров. Арсений Суханов. Изд. 2-е. М., 1894. С. 114. 014 Этим следует объяснять тот факт, что наш посланник Борис Благово, наблюдавший в 1585 году в Константинополе совместное служение трех патриархов — Константинопольского, Александрийского и Антиохийского с девятью митрополитами и шестью архиепископами, митру видел на одном лишь Патриархе Александрийском и дал этому факту такое объяснение. «А нарицают его в папино место и ставят больше всех патриархов» (Сношения России с Востоком по делам церковным. Ч. II. С. 149). 015 Е.Е. Голубинский. История Русской Церкви. Т. I. пол. П. С. 231-232, прим. 3.; См. Roemische Qartalschrift fuer christliche Alterthumskunde und fuer Kirchengeschichte. 1899. Heft. 2-3. S. 92-102; Taf. VI. 016 Н. П. Кондаков. Памятники искусства на Афоне. СПб. 1902. С. 242. «Вполне подобна саккосу (по преданию сомнительного свойства, сделанному из военного плаща или мантии императора Никифора Фоки) и даже, по нашей догадке, говорит проф. Кондаков, составляет, быть может, одно с ним облачение, митра, будто бы бывшая венцом того же императора из той же Лаврской ризницы, показываемая всем на праздник обители 5 июля. Митра современна саккосу или немного позже его сделана. Причина, почему лаврское монашество остановилось именно на ней в своих желаниях, чисто греческого свойства, иметь реальный знак исторической дружбы императора с первым игуменом Лавры, заключается в небольшой детали этой митры: по ее низу, также износившемуся, нашит металлический, очень грубый и сделанный из позолоченного серебра венчик. На нем укреплена бляшка в виде орла, украшенная алмазами и бриллиантами. Венчик составлен из листьев, загнутых вдоль козыря, и рисунок их нам показался не имеющим ничего общего с древностью. Не можем поручиться за все подробности своего описания, но даже парча митры показалась нам плохой и поздней, как и вся эта легендарная история прямой басней, изобретенной в прошлом веке для паломников». 017 Д. В. Беляев. Byzantina. Е. II. С. 292-293 и прим. 1. 018 См. изображение этой митры у епископа Порфирия Успенского в его атласе: Восток христианский. Египет и Синай. Виды, очерки, планы и надписи к путешествиям. СПб., 1857, табл. III; См архимандрит Савва. Указатель Московской патриаршей ризницы. С. 14-15. Табл. III, рис. 23. 019 Думается нам, что и кундуры, или башмаки с вышитыми на них золотыми орлами, употреблявшиеся при богослужении патриархами Александрийским и Антиохийским, о чем говорит наш старец Арсений Суханов (Православный Палестинский сборник. Вып. 21 (т. VII, вып. III). С. 254, прим. 1), перешли в облачение патриархов также из костюма византийских императоров. 020 Христианское чтение. 1881, № 11-12. С. 795, прим. 1; Архимандрит Савва. Указатель Московской патриаршей ризницы. С. 15-16 и табл. III, рис. 25-27; Древности российского государства. М., 1849. Отд. I. С. 124-132. 021 В настоящее время известны три митры, которые преданием относятся к ХI-ХII векам: одна находится в Новоторжском Борисоглебском Тверской епархии монастыре и приписывается преподобному Ефрему, архимандриту и основателю этого монастыря († 1053) (Древности. Труды Московского археологического общества. Т. VII, вып. 1. С. 27, прим.; См. Церковные иедомости. 1902, № 43. С. 1525-1526; Православный Собеседник. 1902, Кн. X. С. 462-465), а две другие в новгородском Софийском соборе, из коих одна была на святителе Никите во гробе якобы в 1108-1550 гг., а другая признается за «великокняжескую» (Архимандрит Макарии. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. М. 1860, Ч. II. С. 357-358; Древности российского государства. Отд. I. С. 150; Отд. II. С. 240. Если бы на этом предании можно было успокоиться, то вопрос о времени появления в нашей богослужебной практике митр в виде «шапочек», напоминающих форму древней скуфейки, носимой, по предположению проф. Е. Е. Голубинского нашим духовенством в домонгольский период нашей исторической жизни (История Русской Церкви. Т. I, пол. II. С. 232, 234-235) и гораздо позднее, решался бы самым положительным образом. Но, к сожалению, имеются основательные причины сомневаться в тех датах, которые устанавливаются преданием относительно времени происхождения названных митр. О митре преподобного архимандрита Ефрема (если верить преданию) сведения у нас имеются самые общие и, по существующему описанию (Древности. Т. VII, в. I. С. 27, прим.), судить о древности этой митры весьма трудно. Можно говорить только, что эта митра по своему происхождению не раньше XVI в., так как русские архимандриты, как известно, начали украшать свои головы митрами лишь во второй половине XVI в. Митра эта из шелковой материи с горностаевой опушкой, что также не препятствует относить ее к этому времени. Более имеется данных у нас для суждения о митрах новгородского Софийского собора. Первая новгородская митра, в виде синей гродетуровой (гродетур или гарнитур — очень плотная, одноцветная темная ткань, каждая нить основы которой закрыта двумя нитями утка — прим. ред.) шапочки, опушенной горностаевым мехом, с вышитыми на ней золотом небольшими крестами и двумя херувимами и серафимами с надписями: «херовимъ, серафимъ», лежала на главе святителя Никиты якобы с 1008 по 1558 год, т. е. до времени открытия его мощей. Но дело в том, что в это же время в 1558 году в гробу святителя найден и посох его (sic!), из трех жимолостных палочек, с резными тремя яблоками и резными же на моржовой кости, которой украшены его поперечина и верхняя часть, изображениями святых, как например, святителя Московского Петра, Ростонского Леонтия и прп. Сергия Радонежского (Древности российского государства. Отд. I. С. 157). Ясно, следовательно, что посох этот, относимый местным преданием и церковною описью также к XI веку, никоим образом не может быть приурочен ко времени кончины святителя Никиты. Ученые описатели древностей российских совершенно справедливо датируют настоящий посох, или вернее его украшения, XV или даже первой половиной XVI в., и готовы считать их плодом усердия или архиепископа Евфимия II (1429-1458), или даже знаменитого Макария (1526-1540), впоследствии всероссийского митрополита (Там же. С. 158). Можно и совершенно справедливо поэтому усомниться и в хронологии других предметов, найденных в 1558 году в гробу свт. Никиты. Вполне естественно считать и их знаком святительской ревности и почтения к святому епископу Никите со стороны тех же новгородских владык ХV-ХVI веков. Форма митры нисколько не противоречит этому весьма вероятному предположению. Что касается другой шапочки-митры, которую описатели древностей российских называют так: «шапка древняя великокняжеская или архиерейская новгородская» (Там же. Отд. II. С. 24) и которая, будучи деревянной круглой формы, обложена алым атласом с вышитыми на ней золотом, серебром и шелками Деисусом, двумя ангелами и херувимами, с деревянным позолоченным крестом в деревянном круге, опушена внизу горностаевым мехом (Архимандрит Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде. Ч. II. С. 358: Древности российского государства. Отд. II. С. 24), то эта шапочка, как видно и из ея наименований, сомнительного происхождения и едва ли может быть признана за древнюю митру новгородских владык. Но, несмотря на отсутствие вещественных данных для решения занимающего нас вопроса, и проф. Е.Е. Голубинский, в своей «Истории Русской Церкви домон-гольского периода» уделивший немало места на ее страницах вопросу «о головном покрове» наших архиереев при богослужении «в древнее и старое время» (Т. I, пол. II. С. 230-236), и составители «Древностей российского государства» (Оленин, Солнцев, С. Строганов, М. Загоскин, Ив. Снигерев и А. Вельтман), по-видимому, не сомневаются в происхождении нашей архиерейской митры из глубокой древности. «В числе святительских отличий, говорят последние, митра издревле (sic!) в отечестве нашем служила украшением не только епископов, но даже некоторых архимандритов» (sic!) (Древности российского государства. Отд. I. С. 122). В частности по вопросу о форме епископской митры у нас в России они пишут следующее: «между тем как на христианском Востоке, под владычеством латинов и магометан, внешние отличия сана иераршеского подверглись изменению. Российская Церкокь и под ярмом монгольским удержала их ненарушимо, в таком виде, в каком (?) они приняты были от Византийской Церкни» (Там же). Из сказанного нами выше и в данном случае, и на основании приведенных нами исторически несомненных свидетельств можно видеть, насколько заслуживают внимания отмечаемые нами здесь соображения по вопросу о времени происхождения епископской митры и ее форм, и можно ли считать вопрос этот, при существующих наличных данных, хотя бы и близким к положительному решению. 022 Служебник рукописный XVI в. Московская Синодальная библиотека, № 366 (680). Л. 47 (Описание рукописей Московской Синодальной библиотеки. Отд. Ш, ч. I. С. 96); А. Дмитриевский. Архиепископ Елассонский Арсений и его исторические мемуары. Киев, 1899. С. 86; Σαθα Βιογραφ. σχεδιασμα περι του πατρ. Ιερεμιου β. Εν Αφιν. 1870. σελ.,. 48, 52, 76; Архимандрит Савва. Указатель Московской патриаршей ризницы. С. 13; Христианское чтение. 1879, № 11-12. С.569. 023 Митру с крестом наверху в 1686 году было «попущено» носить и киевскому митрополиту (Описание Киево-Софиевского собора и киевской иерархии, С. 200 и прибавление, С. 101) «ради в той стране обыклости». 024 Архимандрит Амвросий (Орнатский). История российской иерархии. Ч. I. С. 328. 025 Там же. С. 332,335.

Отрывок, характеризующий Митра (головной убор)

– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер. – Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире. Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер. Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь. – Кто старший? – сказал он, увидав пленных. Назвали полковника, князя Репнина. – Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон. – Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин. – Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон. – Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин. – С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас? Князь Репнин назвал поручика Сухтелена. Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь: – II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.] – Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен. – Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете! Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти. – Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave? Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему. Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих. Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников: – Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше. На лице его было сиянье самодовольства и счастия. Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок. Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке. «Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!» Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений. Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением. – C’est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n’en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.] Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей. В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение. «Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву. – Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался. – Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну! – К какому дому то? – спросил ямщик. – Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем. Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил. – Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь? – Так точно с и у папеньки в кабинете светится. – Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча. Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное. – Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина. – Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку. – Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство! – Всё совсем благополучно? – Слава Богу, слава Богу! Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил. – А я то, не знал… Николушка… друг мой! – Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю! – Да меня то поцелуй! – Душенька… а меня то. Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали. Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала. Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя. Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери. Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.