Деятельность совета по делам религий при совете министров СССР в 60-70-е годы ХХ века

История и функции

Совет по делам религий был создан в декабре 1965 года, по окончании Хрущёвской антирелигиозной кампании в результате слияния двух органов, подведомственных Совету Министров СССР — Совета по делам Русской православной церкви

(образован 14 сентября 1943 года) и
Совета по делам религиозных культов
(образован 19 мая 1944 года). Основной целью нового учреждения стало «последовательное осуществление политики Советского государства в отношении религий, контроля за соблюдением законодательства о религиозных культах»[1].

Совет принимал решения о регистрации и снятии с регистрации религиозных объединений, об открытии и закрытии молитвенных зданий и домов, осуществлял связь между правительством СССР и религиозными организациями. На местах имел подчинённых ему уполномоченных лиц. Все служители культа в СССР для осуществления своей профессиональной деятельности должны были иметь регистрацию Совета. Несмотря на формально декларируемое невмешательство государственных органов в дела религиозных организаций, Совет пытался контролировать их органы управления, в частности Святейший Синод Русской православной церкви. Заместитель председателя Совета В. Фурсов, отчитываясь перед ЦК КПСС за период 1974 — начало 1975 годов, утверждал: «Синод находится под контролем Совета. Вопрос подбора и расстановки его… членов был и остается всецело в руках Совета… Ответственные сотрудники Совета проводят систематическую воспитательно-разъяснительную работу с членами Синода, устанавливают с ними доверительные контакты»[2].

В поздние брежневские годы Совет был значительно укреплен: в 1976 году его Уполномоченные были приравнены по материально-бытовому обеспечению и обслуживанию служебными автомобилями к «начальникам главных управлений при СМ союзной республики, руководителям ведомств автономной республики, начальникам самостоятельных управлений крайисполкомов и облисполкомов», а в 1980 году штат Совета был увеличен на 40 %[3]. В 1980 году было установлено, что Уполномоченный назначается Советом, но по представлению местных властей: советов министров союзных и автономных республик, исполкомов краевых или областных советов народных депутатов[4]. В то же время в 1970-е годы был создан параллельный республиканский орган — Совет по делам религий при Совете министров Украинской ССР[4]. Отношения между двумя Советами были отнюдь не гладкими. 24 февраля 1977 года союзный Совет даже принял специальное постановление, в котором критиковал украинский совет за занижения показателей по правонарушениям среди духовенства и за необоснованные отказы в регистрации религиозных общин[5].

Вызванные политикой перестройки и гласности перемены в советском обществе оказали существенное влияние на деятельность Совета по делам религий. В 1991 году Совет был лишён регистрационных, распорядительных и контролирующих функций. Назначением Совета стало обеспечение «права граждан на свободу совести, их равноправия независимо от отношения к религии, равенства всех религий и вероисповеданий перед законом, соблюдения принципов отделения церкви от государства и школы от церкви, а также укрепления взаимопонимания и терпимости между религиозными организациями различных вероисповеданий внутри страны и за границей»[6].

Постановлением Государственного Совета СССР от 14 ноября 1991 года, Совет по делам религий был упразднён.

Алексей Жамков: Владимир Сергеевич, с чего начался Ваш путь в Совете по делам религий?

Владимир Пудов: Я пришёл в Совет по делам религий достаточно поздно, в 1987 году, за четыре года до его закрытия. Отделы в Совете были небольшие. В нашем отделе — отделе по делам протестантских церквей, иудейской религии и сект (куда входили иудеи, баптисты, пятидесятники, лютеране, меннониты, кришнаиты, «Дети Муна» и многие другие, кто к нам относился) — всего нас было четыре человека: начальник отдела и три инспектора. За каждым были закреплены свои направления. У меня были лютеране, адвентисты, меннониты — это основные. Реально приходилось заниматься всем. Сами понимаете, три человека. Кто-то заболел, кто-то в отпуск ушёл. Волей-неволей приходилось подменять.

А.Ж.: Владимир Сергеевич, в Совете Вы оказались по собственному желанию?

В.П.: По распределению. Я заканчивал философский факультет МГУ, это был 1987 год. Стало модно приглашать людей грамотных, пришла разнарядка на наш философский факультет, что есть вакансия. Меня и порекомендовали. У нас в отделе из четырех человек трое закончили философский факультет МГУ и один Историко-архивный институт.

А.Ж.: Вы не боялись, что идёте в такой орган, у которого была дурная слава среди верующих?

В.П.: Честно говоря, о Совете по делам религий я имел смутные представления, хотя моя мама православная верующая. Предложили хорошую работу, неплохую зарплату. Был выбор. Предлагали в МАДИ идти преподавать философию, но там оклад был 120 рублей или около этого. В Совете по делам религий мне сразу предложили 180 рублей. Да и преподавателем себя не особо видел. Мне показалось это предложение интереснее. О Совете я не слышал ничего плохого и, придя в него, ничего плохого не увидел. Слухи о нём сильно преувеличены.

А.Ж.: Как долго Вы там работали?

В.П.: Я проработал в Совете почти до его закрытия. Его закрыли в конце декабря 1991 года, я ушёл в конце октября. Практически не доработал месяц. Не стал дожидаться. Вопрос был уже ясный: знали, что закроют. Бумаги жгли, дела подчищали, что-то в архив сдавали. Мы уже понимали, что закрываемся. Много было у нас и личной документации, личных архивов — неофициальных, рабочих. Я сам для себя нарабатывал какие-то справочные материалы. Накапливалось много ненужного. Когда я работал, старался быть в курсе, чем живут мои подопечные, старался отслеживать тенденции. В Совете по делам религий была традиция — любая беседа, любые встречи впоследствии записывались. Если это официальная встреча, готовили официальную записку, которую предоставляли нашему руководству для ознакомления, или просто сами для себя, для памяти, записывали. Я работал четыре года — много скопилось, а были и люди, которые по 20 и больше лет работали.

А.Ж.: Расскажите о последних годах работы Совета. Были ли какие-то изменения, когда ушёл К. Харчев?

В.П.: Я поступал при Константине Михайловиче Харчеве. Потом, когда пришёл Ю. Христораднов, уже близилось закрытие. Немногим больше года оставалось. Честно говоря, Ю. Христораднов мне почти ничем не запомнился, я его почти не знаю. Когда я уходил, он продолжал работать.

Есть представление, что Совет по делам религий — такая организация, которую создали для того, чтобы мучить верующих, что были у нас подвалы, куда мы их загоняли, пытали. Специально будто создавали верующим проблемы. Кому создавать проблемы хватало и без нас, мы их пытались решать. И тогда, и сейчас — по прошествии стольких лет — мне не стыдно ни одному верующему в глаза смотреть. Но начнём с самого начала: был ли нужен такой орган тогда? Нужен ли он сейчас?

Вот пример. В советские времена могла ли существовать зарегистрированная религиозная община без такого органа? Да, для религиозных организаций существовали определённые серьёзные ограничения, но у них были и свои права. Вы знаете законодательство 1929 года? Многое было для служебного пользования. Верующие должны были жить по тем правилам, которые были установлены для служебного пользования и которые нельзя было показывать верующим. Религиозные организации существовали в конкретном обществе. Что это значит, быть в обществе, которое изначально устроено к тебе враждебно, негативно? Кто такой чиновник, от которого многое зависит? Это сейчас пошёл в магазин и купил любые материалы, какие хочешь. Тогда была плановая экономика, фонды. Деньги, собственно говоря, были не так важны. Нужны были именно фонды. К примеру, тогда очень трудно было купить автомобиль, и священнослужители покупали машины через Совет по делам религий. Какие-либо материалы для ремонта храмов — через фонды. Всё делалось через Совет по делам религий. Представьте, не было бы Совета, где бы они всё это взяли? Религиозные организации вписывались в общество через Совет по делам религий. Если бы батюшка просто пришёл к председателю исполкома и сказал: «Мне нужен кирпич». Председатель посмотрел бы на него испуганными глазами и подумал: «Что мне тогда за это будет? Я лучше тебе его не дам». А если священник обращался через Совет по делам религий, через уполномоченного Совета и его просьбу поддерживали — это другое дело. Он приходил с разнарядкой; чиновник, который кирпич отпускал, не при чём. Это относилось не только к религиозным организациям, все тогда так жили. И кришнаитов мы отправляли в паломничество, тогда же просто так за границу выехать было нельзя, нужно было разрешение на выезд. В 1988 году Совет их зарегистрировал, и они тут же решили отправиться в паломничество в Индию. Ещё никого не пускали: ни православных, ни мусульман, а кришнаитов сразу 70 человек. Нам пришлось всё согласовывать со всеми организациями, выкупать заранее билеты. С гостиницами в Советском Союзе тяжело было, а у нас имелась совминовская бронь. Если какой-нибудь религиозный деятель куда-нибудь ехал, то приходил к нам, и мы заказывали ему гостиницу, билеты. Совет выполнял, таким образом, не только контролирующую, но и организационную функцию. Тогда без этого было совсем невозможно, был такой образ жизни. Всё было чётко распланировано: столько идёт туда, столько — туда, столько — на религиозные организации, которые заранее подавали свои заявки, которые тоже включались в распределительные планы. Это не афишировалось, но было. Совет по делам религий — государственный орган, выступавший в принципе не совсем как посредник, а скорее самостоятельно принимавший решения. Теперь же есть отделы при Администрации Президента Российской Федерации, при Правительстве, которые, в основном, выполняют консультативную функцию.

Хотя и сейчас много проблем, которые без подобного органа трудно решить. Вот в настоящее время смогли бы мы, лютеране, построить церковь в Москве, даже если бы и средства были? И не только в Москве, но и в других городах? Русской Православной Церкви проще, у неё возможностей больше — согласуют. Возьмите другую конфессию — всё по-иному. Вот в лютеранском храме святых Петра и Павла в Старосадском переулке я проработал достаточно много лет, и перед тем, как нам его передали, пришел к большому начальнику в Департаменте нежилых помещений, стал рассказывать про Лютеранскую Церковь, как она пострадала. В советские времена она пострадала очень сильно, не осталось ни одного храма на территории Российской Федерации! Были репрессированы все священнослужители. В то время, когда после смерти Сталина стали отпускать священнослужителей на свободу, в живых осталось только три пастора. Это почти из 1,5 миллиона лютеран, живших в России до революции. Удар был нанесён страшнейший. Я рассказал ему об этом, а он мне в ответ: «У нас есть Русская Православная Церковь, зачем нам ещё какие-то другие церкви?» Значит человеку всё равно, такая у него позиция. Нам и сейчас тяжело решать вопрос об аренде помещения церкви архангела Михаила. 10-летний срок окончился, и надо его пролонгировать. Знаете скольких трудов стоит пролонгировать договор? Комитет по связям с религиозными организациями г. Москвы дал свои рекомендации, но это только рекомендации, и к ним могут не прислушаться. Если Совет по делам религий принимал решение, то оно было обязательным для всех.

Что касается издания религиозной литературы, через Главлит она не проходила, а только через Совет. Лютеране, адвентисты приходили ко мне, приносили свой журнал, книгу, которую бы хотели издать, я сидел, вычитывал. Когда прочитал, сообщал им, что нехорошо, нельзя, надо убрать, а что можно оставить. Иногда мы с ними спорили. Особенно много преткновений было с адвентистами. Не скажу, что были принципиальные отличия между тем, что они нам подавали, и тем, что выходило, но острые углы приходилось сглаживать. По прочтении я расписывался. На моей подписи ставили печать и относили в типографию. После меня никто уже не перечитывал, я был последней инстанцией.

А.Ж.: Владимир Сергеевич, как в Ваше время Совет контролировал деятельность духовных школ?

В.П.: Мне и самому порой приходилось это делать. У адвентистов была своя семинария, Заокская. Православными я не занимался. Решение о создании семинарии у адвентистов принимал Совет по делам религий. Он также занимался вопросами выделения земли, анализировал учебные программы. Мы всё просматривали, всё утверждалось через нас. И литературу из-за рубежа ввозили через нас. Прежде чем ввезти, присылали экземпляр нам, мы анализировали его. Затем посылали письмо на таможню, и таможня на основании нашего заключения пропускала груз с литературой, как, впрочем, и все остальные грузы.

А.Ж.: Грубо говоря, селекционный отбор студентов Вами не проводился в те годы, чтобы, например, не допускать студентов с высшим образованием?

В.П.: Нет, такого делать не приходилось, был уже 1987 год. Возможно, это было раньше, но в 1987 году не практиковалось. Я с таким не сталкивался.

А.Ж.: Всем памятны события августа 1991 года. Как приняли их у Вас в Совете?

В.П.: По-разному, кто-то даже с радостью. Вспоминаю Иволгина Михаила Александровича, первого заместителя председателя Совета. В те дни я пришёл к нему по какому-то вопросу, а он счастливый, довольный такой, говорит: «Ну сейчас наведут порядок». Я ответил: «Михаил Александрович, зря радуетесь, не наведут, и не потому, что я считаю, что это плохо, но потому, что это либо раньше надо было делать, либо позднее, когда народ поймет, во что вляпался, а сейчас народ всё равно этого не воспримет». Лично я к демократам себя никогда не относил и сейчас не отношу. Я полагаю, это было большим горем для нашей страны. Если брать религиозные вопросы, тогда всё хорошо налаживалось. Мы общались с представителями Церквей и все они говорили тогда, что в Советском Союзе была одна беда — плохо относились к религии. Пускай, мол, будет всё, как в Советском Союзе, но только, чтоб отношение к религии стало другое.

Сейчас говорят, что тогда ко всем Церквям мы относились одинаково. Это неправда. Возьмём статистику. Сколько в Советском Союзе было православных церквей? Семь тысяч. А баптистских? Четыре тысячи. И что, мне хотят сейчас сказать, что баптистов было столько же, сколько и православных? Конечно, при Сталине было одно. Затем при Хрущёве, когда церквей закрывалось больше, чем в 1920-х и 1930-х гг. — совсем другое. Не было таких репрессий, когда расстреливали, но по поводу закрытия церквей, монастырей Никита Сергеевич переиграл всех. Относительно этого у меня есть своё объяснение — чиновничье.

Вот чиновник говорит: «Мы строим социализм, коммунизм, опираемся на труды Маркса, Энгельса, Ленина». А там написано: «По мере строительства коммунистического общества религия будет отмирать». А ещё, что религия — опиум для народа. Для тех же марксистов, религия — не нечто навязанное обществу со стороны, а само общество, в котором религия используется человеком, чтобы забываться от тяжестей и бед мира. Если у нас всё становилось лучше, значит количество церквей должно было сокращаться. Хрущёв говорил, что мы недалеко от цели построения коммунистического общества. Тогда по теории церквей должно было становиться меньше. Но ведь этого не происходило. Что оставалось делать чиновнику, который должен докладывать наверх? Был закон, согласно которому, если двадцатка собралась и подала заявление, её должны зарегистрировать. Если не зарегистрировали, значит община действует незаконно. Но незаконно ей действовать не положено, и регистрировать нет желания — статистика портится. Когда мы ездили в командировки, заранее готовились, статистику смотрели, не только по лютеранству, но и по остальным Церквям, обращались в другие отделы Совета, узнавали, какие у них проблемы в той или иной области. Мы видели, что местные власти, уполномоченные пытались скрыть незарегистрированные общины. Уполномоченный показывает свою статистику, а мы свою: у нас есть данные, что в таком-то населённом пункте есть незарегистрированная община. Сразу возникает вопрос, почему она у вас не отмечена, и что делается для её регистрации? Так и было.

Ликвидировать деятельность православной общины очень просто. Сказали батюшке: «Всё, церковь закрыта — и православные собираться не будут». А попробуйте ликвидировать деятельность баптисткой общины. К ним пришли местные органы власти со словами: «Вы не имеете права собираться». Они: «Почему?» В ответ: «Вы не зарегистрированы». А они: «Мы хотим зарегистрироваться». Регистрировать же их не хотели, так как они портили статистику, хотя по закону власти обязаны были регистрировать. Это же не сталинские времена — конец 60-х — начало 70-х годов. Хорошо, местные власти налетели, обвинили в незаконном сборе, кого-то посадили. Но ведь они не переставали собираться — всех-то не посадишь. Поэтому и стали их регистрировать. Это лучше, головной боли меньше. Почти 90% баптистских общин имело регистрацию. А у православных батюшку не прислали — они и не собираются, так, сидят по домам.

А.Ж.: В 1986 году был образован Совет по делам религий при Совете Министров РСФСР — республиканский, во главе с председателем Л.Ф. Колесниковым. Архивные документы свидетельствуют о непростых отношениях союзного и республиканского Советов. 17 января 1989 года в республиканский Совет из союзного нагрянула проверка. Результаты проверки шокировали председателя и сотрудников республиканского Совета. Ими даже было проведено специальное заседание, на котором раскритиковали проверочную бригаду и К.М. Харчева. Так ли это?

В.П.: Вы знаете, отношения союзного Совета с республиканским были очень тяжёлыми. Практически же их реально и не было. Начинался парад суверенитетов. Когда вышел союзный закон о религиозных организациях, то тут же был подготовлен закон Российской Федерации — в пику союзному. Республиканский закон оказался совершенно не продуманным. Поэтому Минюст РФ работал по закону союзному. Отношения были сложными и с украинским Советом по делам религий. Там тоже недружелюбно относились к тем, кто приезжал из Москвы. Внутри Совета отношения были хорошими. Когда я пришёл на работу, ко мне прикрепили наставника — Л.А. Цыбульского, который ранее был начальником отдела. Мы вместе ездили в командировки, но проработал я с ним недолго: он тяжело болел, перенёс инсульт, не мог больше ходить.

Мы приезжали как проверяющая инстанция, с ревизией. Уполномоченные являлись чиновниками двойного подчинения: назначались по представлению облисполкома, кандидатура утверждалась в Совете. Зарплату, квартиру получали на месте. Обычно религиозными вопросами поручалось заниматься заместителю председателя или секретарю облисполкома. Религиозные вопросы у него часто были на 10-м — 20-м месте. На уполномоченного всегда пытались навесить атеистическую пропаганду. Когда мы приезжали, тщательно проверяли все документы. Если встречалось сочетание слов «атеистическая пропаганда», то делали замечания Уполномоченному Совета. В задачи Совета по делам религий не входило заниматься атеистической пропагандой. Невозможно было работать с религиозными организациями и одновременно заниматься атеистической пропагандой. Никаких тут ни рабочих, ни доверительных отношений невозможно было наладить.

А.Ж.: Леонид Фёдорович предлагал создать в каждой союзной республике Совет по делам религий, ограничить полномочия союзного Совета и передать их республиканским. Совет по делам религий при СМ СССР оставался бы лишь координирующим органом. Но этого не получилось…

В.П.: Ну как не получилось! Очень получилось. Видите, весь Союз развалили.

А.Ж.: Может быть, плохие отношения стали одним из факторов, согласно которому упразднили Совет по делам религий при СМ РСФСР?

В.П.: Не только. Помните закон 1990 года: кто, что хочет, то и делает.

А.Ж.: Мне кажется, в республиканском Совете не предполагали, что их вот-вот закроют. В середине августа 1990 года ещё проводились заседания, имелся долгосрочный план работы. А 24 августа — всё?

В.П.: Мы как-то особо республиканского Совета и не касались, с ним не пересекались, по крайней мере, на моём уровне.

А.Ж.: Но там жаловались, что сначала из их Совета едут в области РФ с проверкой, а следом за ними из Вашего, союзного. Ведь так?

В.П.: Да, такое случалось, а бывало и наоборот. Было дублирование. Вот пример: когда мы ехали на Украину в командировку, сначала согласовывали с украинским Советом. Но я не помню такого, чтобы перед командировкой по России я согласовывал её с российским Советом. Были и в союзном, и в республиканском Совете одни и те же отделы.

А.Ж.: А Галустян Э.С. был Вашим коллегой в республиканском Совете?

В.П.: Да, он ещё до ухода в республиканский Совет работал в союзном, в юридическом отделе, но когда у нас возникали какие-то проблемы, мы шли в свои отделы.

Хочу ещё сказать, что мы занимались разными вопросами. Например, (сейчас уже неточно помню) в одной из областей Черноземья адвентист зимой чистил крышу и, упав, разбился. Местные органы власти сразу составили заключение: был пьян и прочее. К кому адвентисты пришли? К нам. «Владимир Сергеевич, Вы можете представить пьяного адвентиста?» «Нет, — говорю, — не могу». У адвентистов в этом плане очень строго: они не только не пьют, но и причащаются даже виноградным соком. Мы помогли организовать повторную экспертизу. Детям назначили пенсию, всё как полагается.

Иногда мы не могли помочь, особенно когда все делалось по закону, а по сути получалось издевательство над людьми, оставалось только взывать к совести местных властей. Например, в 18 лет молодого человека призвали в армию. Как правило, среди баптистов многие отказывались. Кто-то шёл, кто-то нет. Отказался — сел на три года. По закону? По закону. Не возражали: получили, отсидели. Но вышел из тюрьмы, проходит полгода — год, его снова призывают и снова сажают. Вот тогда у человека начинаются протесты. Он уже женился, семья, ребёнок (с двумя не брали). Были случаи, когда некоторых по три раза сажали — это до 28 лет.

Вот еще пример: пришел ко мне однажды молодой человек из Ростовской области, баптист, два раза отсидел, его опять в тюрьму тащат. Показывает мне из колонии благодарственные письма, как он там себя примерно вёл. Мы старались ему помочь, мол, имейте совесть, человек уже два раза отсидел. А они: «По закону так полагается». Тут уж ничего не поделаешь. Когда закон нарушался на местах, мы могли защитить, а когда не нарушался, и было одно издевательство, тут одно оставалось — к совести взывать. Этим тоже занимались. Жизнь любых религиозных организаций проходила через нас. Причём, чем южнее, тем труднее было договориться с местными властями. Вообще, в советскую государственную систему не вписывались религиозные организации и колхозы.

А.Ж.: Владимир Сергеевич, встречаются обвинения в Ваш адрес, что в Лютеранской Церкви России Вы учинили раскол. В представленной Вами брошюре есть фраза о том, какой должна быть истинная Христианская Церковь. Вы знаете, что сейчас в России наберётся с десяток Церквей, в официальных названиях которых есть слово истинная?

В.П.: Мы не считаем себя единственной истинной Церковью. Эти слова принадлежат М. Лютеру, это его цитата. Мы не считаем, что в Церкви Ингрии, Церкви ЕЛКРАС и в других нет спасения. И в православии спасение есть. В Лютеранской Церкви существует определение, какая Церковь истинная. Это доктринальное положение, выраженное М. Лютером.

О. Константин Андреев:Это положение о вселенском невидимом характере Церкви. Для нас это принципиальный момент. М. Лютер принципиально утверждал, что он не организовал новую Церковь, а создал движение внутри Церкви. Про Восточную он мало знал — в большей мере Ф. Меланхтон, он переписывался с константинопольскими патриархами. М. Лютер пытался исправить злоупотребления, существовавшие в Церкви, а не создать новую. Мы не рассматриваем себя как единственную истинную Церковь, в отличие от некоторых протестантских направлений, которые, как они считают, получают некие новые откровения, которые у них являются фундаментальными и всё остальное перечёркивают. Мы ничего не перечёркиваем, уважительно относимся ко всем традициям, к Православной Церкви, к Католической. Все таинства, которые там совершаются, — все спасительные, все истинные. Мы стараемся в силу сложившихся исторических обстоятельств следовать тем традициям, которые получили. Мы не настаиваем на том, что для получения спасения человеку необходимо именно прийти к нам.

В.П.: Если таинства правильно исполняются, если правильно преподаётся Слово Божие, то эта Церковь и есть истинная. Остальное, собственно говоря, не так важно.

О. Константин: Мы ни в коем случае не перекрещиваем людей, которые приходят к нам из православия.

В.П.: Вообще, Лютеранская Церковь строится снизу: общины делегируют права вышестоящим органам, а не наоборот. Я понимаю, что Православная и Католическая Церкви с нами в этом не вполне согласны.

А.Ж.: На Поместном соборе 1917 — 1918 гг. выносилось предложение о том, чтобы верующий люд, клир епархии принимал участие в выборах правящего архиерея. Это применялось, например, в Петроградской епархии, где её главой был избран митрополит Вениамин.

В.П.: Я, между прочим, два года учился в Московской духовной академии и кое-чего там запомнил. Многое меня потрясло: некоторые позиции Православной и Лютеранской Церквей совпадают или мало чем отличаются. Но на практике получается по-другому.

О. Константин: В Православной Церкви принцип соборности был изначально. К сожалению, впоследствии он был утрачен. Лютеровская идея — возврат к соборности. Если двое-трое собраны во имя Христа, они выбирают пресвитера, пресвитер — епископа. Сейчас происходит обратный процесс и в наших Лютеранских Церквях. В Сибирской Лютеранской Церкви это вообще приняло гипертрофированный вид, на грани сектантства. Католическая Церковь имеет жёсткую централизованную власть: папа делегирует часть своих полномочий кардиналам, они — епископам, и так Церковь строится сверху. Для нас принципиально, чтобы Церковь строилась снизу.

А.Ж.: Владимир Сергеевич, известно Ваше обращение к верующим и неверующим. Что вас подвигло к его написанию?

В.С.: На самом деле, в определённое время я был мирским и очень далёким от Церкви человеком. Когда я пришёл в Церковь, не сразу стал верующим. Я работал в Совете по делам религий и курировал Лютеранскую Церковь. У меня сложились прекрасные отношения с епископом Харальдом Кальнишем, первым главой Евангелическо-Лютеранской Церкви в СССР. У него в Москве не было никого, а общину в Москве нужно было срочно регистрировать. Единственным его знакомым и близким другом в Москве был я. Когда он скончался, то в Риге единственным гражданином из России на его похоронах оказался также я. Кальниш попросил в 1991 году помочь ему зарегистрировать в Москве лютеранскую общину. Я тогда ещё работал в Совете, но он был на грани закрытия. Фактически, я стал создавать лютеранскую общину святых Петра и Павла в Москве, так там и остался.

Сейчас говорят, что в обучении религии должна быть свобода выбора, настаивают на светскости образования, так как мы живём в светском государстве. Когда я учился в школе, не помню, чтобы там была какая-то специальная атеистическая пропаганда, просто не было никакого упоминания о Боге. В университете был предмет Теория и история атеизма. Опять-таки, всё по-научному, с разных точек зрения, а не просто, что Бога нет. И я думал, что детей не надо обучать в школе религии. Затем изменил своё мнение: «Как это я, христианин, должен выступать за то, чтобы запретить обучать в школе религии, потому что Конституция этого не разрешает!» Почитайте портал Кредо.Ру, там говорится, что обучение религии — частное дело. Даже среди наших общин бытует мнение, что религия — частное дело.

О. Константин: Это во многом влияние позиции Сергея Ряховского и тех протестантов, которые группируются возле него: если нас не пускают в школы, тогда пусть никого не пускают.

В.П.: Давайте подходить к этому честно. Сергей Ряховский считает, что только в их Церкви истина. Если православные будут преподавать в школе, а они не истинные, значит, нельзя. Это теология. Но мы считаем, что в Православной Церкви есть истина, спасение. Почему я должен выступать против того, чтобы преподавали православные? Только потому, что они не расскажут о лютеранстве? Да ведь учащиеся о Боге услышат! И какой же я тогда верующий? Люди во Христе спасаются, а не в Лютеранской Церкви. Есть разные традиции, разные Церкви, разные понимания. Говорят, что вот православные придут, «гайки закрутят», станут вспоминать 1937-й год, гонения. Зачем чушь пороть? Это неадекватное осознание себя. Мир сейчас настолько тесно переплетён. Да разве мы об этом должны думать: преподавать — не преподавать? У нас девочки только и думают, как в проститутки попасть и подороже продаться, а мы боимся, что они Слово Божие услышат.

А.Ж.: Владимир Сергеевич, Вы пишете, что сейчас христианство сдаёт позиции перед другими конфессиями, не так ли?

В.П.: Так вот оно и проигрывает, потому что мы говорим «нельзя» и «самое главное — права человека». Возьмите наших демократов, в том числе и так называемых христианских. Что самое главное? Права человека. Что это за права человека? Что человек хочет, то он и может делать. Закон и есть мораль. Всё, что в законе нельзя — нельзя, а если не написано, что нельзя, значит, можно.

О. Константин: Парадокс в том, что даже на православных в России сегодня оказывают существенное влияние европейские проповедники XVI века, в частности, Эразм Роттердамский с его гуманизмом.

В.П.: В Западной Европе христиан осталось не больше, чем у нас. Я имею ввиду христиан настоящих, которые этим живут. Даже среди тех, кто ходит в церковь, такое понимание прав человека, как у Эразма Ротердамского, преобладает. Недавно Евангелическо-Лютеранская Церковь в Америке приняла решение венчать однополые браки, пасторами могут быть люди с нетрадиционной ориентацией. И такая дурь прописывается официально! В Америке несколько Лютеранских Церквей, а та, о которой мы упомянули — самая большая из них. Она разделилась на консервативное крыло, коих меньшинство, и на ультралибералов. Раскалываются в этом плане Церкви.

А.Ж.: Люди на такое зло идут сознательно?

В.С.: В том-то и беда, что они не ощущают зло злом. Для них это потребность человека. Самое главное — любовь. Бог есть любовь, а если так, то будем любить всех в любых проявлениях. Одно дело быть подверженным греху, другое — выдавать грех за добродетель, распространять его вокруг себя.

А.Ж.: Есть мнение, что с 1988 года Русская Православная Церковь свой шанс не использовала, не показала себя так, чтобы люди в неё шли, чтобы у них возникла потребность жить в Боге. Вы можете это как-то прокомментировать?

В.П.: Я был на одном совещании адвентистов, примерно в 1990 году. Кто-то из них сказал, что в стране плохая экономическая ситуация, людям реально плохо, и мы должны сейчас набирать паству, пока плохо людям. Когда будет хорошо, о Боге забудут. Смутные 1990-е годы прошли, когда началось иллюзорное благополучие, люди стали забывать о Боге. В Европе о Боге забывают, и этот процесс идёт давно. Что такое Рождество? Культурная традиция. Надо поздравить родственников, в церковь сходить, а реального христианского содержания праздника в умах уже нет. Может, в этом отношении Маркс был прав: чем лучше люди будут жить, те меньше станут думать о Боге. Сейчас опять кризис, опять хуже, значит, люди опять пойдут в церковь. Так человек устроен.

О. Константин: Хочу возразить на утверждение, что Церковь не использовала свой шанс. Часто, когда мы говорим о Церкви, обвиняя её, мы думаем об отдельном общественном образовании, что есть некая Церковь. Церковь — это мы. Она и не могла большего сделать. Она сделала, сколько смогла, потому что Церковь — это я, вы, он, и то, что мы делаем, показывает уровень нашего сознания в Боге.

В.П.: В своём обращении я указал на то, что ценностные ориентиры в обществе поменялись. Очень трудно противостоять вызовам современности. Все видят, кто сейчас успешен. Тот, у кого совести нет, он и живёт хорошо. Попробуй, поговори с ним о Боге, о нравственности. Какая нравственность? Какая мораль? Как сейчас успеха девушке добиться? Не иначе, как потерять стыд и совесть. Портится и христианский мир.

А.Ж.: Владимир Сергеевич, кто из сотрудников Совета по делам религий Вам больше запомнился?

В.П.:Весь отдел, где я работал. Со многими у меня были дружеские отношения.

Нас часто упрекают, что мы были отделом КГБ. Это совсем неправда. Я не могу сказать, были ли штатные или нештатные сотрудники КГБ в Совете по делам религий, скажу только про себя. Мне ни разу никто и никогда не предлагал быть штатным или нештатным сотрудником КГБ. Знаете, даже обидно, как послушаешь, всех вокруг вербовали, а к тебе никакого интереса. Чувствуешь себя неполноценным человеком.

Но это не значит, что мы с ними не работали. Мы занимались одними и теми же организациями. Мы — гласно, они — негласно. Нам волей-неволей приходилось часто пересекаться. Это не значит, что у нас всегда была одна и та же точка зрения. К примеру, когда регистрировали кришнаитов, КГБ был категорически против их регистрации. До самого последнего против. Несмотря на их позицию, Совет кришнаитов зарегистрировал. Мы собирали свои доказательства, они — свои.

Дело было так: К.М. Харчев собирался лететь в США, был 1987 год. Про кришнаитов писали все газеты, больше ругали, мол, агенты ЦРУ, свальный грех, чего только не писали. К. Харчев вызвал начальника нашего отдела Е.В. Чернецова и сказал: «Евгений Васильевич, собираюсь лететь в Штаты. Один из вопросов будет про кришнаитов. Я хочу действительно знать, что это за организация». Наш отдел на протяжении длительного времени занимался исключительно почти только кришнаитами. Были слухи, что их питание вредно для здоровья. Мы брали их диету, направляли на экспертизу в институт питания. Говорили также, что они вообще не относятся к восточным религиям. Мы обращались в Институт востоковедения, Институт США и Канады, ездили, встречались. Бытовало мнение, что кришнаиты разрушают семьи. Мы ходили к самим кришнаитам. С их разрешения посещали семьи, места работы 10-ти — 20-ти человек на наш выбор. Оказалось, не вера разрушала семьи, а непонимание друг друга. Обо всём нужно было документальное заключение. Когда сформировался целый «научный трактат», мы свое заключение предоставили в ЦК. Они принимали окончательное решение. КГБ предоставил своё заключение, мы — своё. ЦК самоустранилось, тогда Совет по делам религий принял самостоятельное решение: зарегистрировать. С позиций светского государства мы поступили правильно. Мы не нашли подтверждения тому, что они нарушают свое здоровье и здоровье своих детей питанием, что их мантры разрушительно действуют на психику. И экспертиза это подтвердила.

Открою вам маленький секрет, что после регистрации кришнаитов планировали нашему отделу поручить регистрацию униатов. Мы уже собрали обширный материал про них. Правда, Советский Союз развалился, а жаль. Религиозные вопросы хорошо налаживались.

Напоследок хочу сказать, что без Совета по делам религий в то время религиозным организациям официально действовать было невозможно.

Беседовал студент III курса Московской духовной академии Алексей Жамков

Председатели Совета

Георгий Григорьевич Карпов (Совет по делам Русской православной церкви; 1943—1960)
Иван Васильевич Полянский (Совет по делам религиозных культов; 1944—1956)
Алексей Александрович Пузин (Совет по делам религиозных культов; 1957—1965)
Владимир Алексеевич Куроедов (Совет по делам Русской православной церкви; 1960—1965)
Владимир Алексеевич Куроедов (1965—1984)
Константин Михайлович Харчев (1984—1989)
Юрий Николаевич Христораднов (1989—1991)

Примечания

Совет по делам религий при Совете министров СССР // Атеистический словарь / Под род. М. П. Новикова. — М.: Политиздат, 1985. — С. 414.
Макарова Д. Ю. Церковная политика в СССР в 1964—1982 гг. (на материалах Курской области) // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2011. — № 10 (102). — С. 270
Белякова Н. А. Религиозная политика в республиках позднего СССР: Центр и регионы (на примере Украины) // Петербургские исследования. — 2011. — № 3. — С. 293—294
↑ 12
Белякова Н. А. Религиозная политика в республиках позднего СССР: Центр и регионы (на примере Украины) // Петербургские исследования. — 2011. — № 3. — С. 294
Белякова Н. А. Религиозная политика в республиках позднего СССР: Центр и регионы (на примере Украины) // Петербургские исследования. — 2011. — № 3. — С. 295
[www.libussr.ru/doc_ussr/usr_18655.htm Об утверждении Положения о Совете по делам религий при Кабинете Министров СССР] : Постановление Кабинета Министров СССР от 26 апреля 1991 г. № 209.

Реформатор в кресле чиновника

1988 год. Представитель музея «Московский Кремль» и митрополит Ростовский Владимир (Сабодан) подписывают акт передачи православных реликвий в собственность РПЦ. В центре на заднем плане – К.М.Харчев. Фото из архива Анатолия Лещинского

Проблемы взаимоотношений религии и общества, религии и государства в России остаются довольно острыми – об этом свидетельствует хотя бы их регулярное обсуждение в СМИ. Периодически ставится вопрос: не нужен ли нашей стране государственный орган по делам религий? В советское время такой орган существовал. Это был Совет по делам религий (СПДР). В этом году исполняется 65 лет со дня создания Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете народных комиссаров СССР, который был позднее преобразован в СПДР. В связи с этим ответственный редактор «НГ-религий» встретился с бывшим председателем СПДР Константином Харчевым, интервью с которым мы и предлагаем нашим читателям.

– Константин Михайлович, позвольте вас представить. Вы были послом Советского Союза в Гайане, затем председателем Совета по делам религий при Совете министров СССР в ранге министра и, наконец, послом в ОАЭ. Вы попытались стать реформатором Церкви, сидя в чиновничьем кресле, что само по себе очень сложно и даже противоречиво. Я рискнул представить вас как реформатора. Вы с этим согласны?

– По-моему, слово «реформатор» ко многому обязывает.

– Я помню, что вы были одним из участников конференции «Церковь и перестройка».

– Я не назвал бы реформатором себя лично. Практически все, что делал Совет по делам религий в мое время, – это сложная, кропотливая работа всех его сотрудников. Вряд ли нашу работу можно назвать реформаторством. Скорее это было не реформаторство, а проведение в жизнь новой политики государства в отношении Церкви. Так, во всяком случае, я понимал свое назначение и свою задачу, когда пришел на работу в Совет. Была перестройка, и она заключалась (мы верили в это!) в возрождении демократических принципов во всех сферах, в том числе в области отношений Церкви и государства. Перед нами не стояла цель реформировать Церковь – это не дело государства, от лица которого выступал Совет. Просто мы пытались сформировать и реализовать новую государственную политику в отношении религиозных организаций. Ставилась задача по реформированию жизни всего Советского государства и общества, и это не могло не затронуть и религиозной жизни в стране.

– Когда говоришь с бывшим руководителем госоргана по делам религий, невольно вспоминается ваш тезка Константин Победоносцев, человек, проводивший политику Российской империи в Церкви. Вы себя ощущали проводником определенных влияний или у вас были какие-то собственные идеи или попытки если не реформировать Церковь, то по крайней мере вдохнуть в жизнь религиозных организаций советского периода новый дух?

– Не знаю, насколько уместно такое сравнение, однако Победоносцев, как и Совет по делам религий, в свое время проводил в жизнь политику государства в отношении Церкви. И в этом сходство нашей и его работы. Ведь государство заинтересовано в том, чтобы верующие были гражданами своей страны, чтобы понимали и принимали задачи государства, поддерживали его. Если верующий гражданин видит, что государство подавляет Церковь, относится с пренебрежением к вере и к самим верующим, то, конечно, он не будет доверять государству и прилагать усилия для его поддержания. В этом отношении наша цель была одна – чтобы верующие нашей страны ощущали себя полноправными гражданами, чувствовали себя защищенными, имели возможность свободно исповедовать свою веру.

– В таком случае возникает вопрос: нужно ли было защищать в то время, когда вы стали председателем Совета по делам религии, верующих граждан СССР? И если защищать, то от чего?

– Прежде всего от нарушений конституционных основ отношений Церкви и государства, от посягательств на свободу совести, провозглашенную Конституцией.

– Законодательство в сфере религии было отсталым и не соответствовало духу времени?

– Безусловно, оно не отвечало не только международно-правовым актам, но и Конституции своей страны. Придя в Совет по делам религий с дипломатической службы, я считал вполне естественным, что в основе отношений Церкви и государства должны лежать общепризнанные в международной практике подходы.

– Проще говоря, вам приходилось в чем-то противостоять оголтелой атеистической линии Центрального комитета Компартии Советского Союза (ЦК КПСС), чтобы отстоять интересы верующих граждан…

– Я бы сказал – силовой линии. Нельзя не признать, что попытки «повлиять» на работу совета были, особенно со стороны некоторых работников ЦК КПСС. Но время было уже другое! Мы были охвачены идеями перестройки, и нам хотелось, конечно, внести новую, свежую струю в свою работу, в государственно-церковные отношения.

– Кто из идеологов перестройки в то время высказывался за осуществление защиты государством прав верующих? Кто был против?

– Все, что нам удалось сделать за достаточно короткий период, а именно: регистрация почти двух тысяч религиозных организаций, передача им культовых зданий и имущества, упорядочивание нормативной основы, отмена устаревших и одиозных циркуляров, открытие монастырей – Данилова, Толгского, Оптиной пустыни, церковных школ – все это невозможно было осуществить без соответствующих решений ЦК КПСС. Руководство политбюро в лице секретарей особой поддержки в этом деле нам не оказывало.

Но надо учитывать, что и в самом ЦК боролись два направления: перестроечное и консервативное. Такое противоборство шло и на среднем и низшем уровнях.

Большую помощь и поддержку нам оказывал Александр Николаевич Яковлев, который в то время возглавлял идеологический отдел ЦК КПСС. Только при его содействии советом было принято решение об открытии Оптиной пустыни. Это был первый случай, когда Совет по делам религий дал разрешение на открытие монастыря, приняв по этому поводу беспрецедентное решение. В период подготовки закона о свободе совести и религиозных организациях серьезную поддержку оказывал нам Валерий Легостаев (помощник члена политбюро Егора Лигачева). А вот, например, секретарь ЦК Вадим Медведев или заместитель заведующего отделом ЦК по идеологической работе Александр Дегтярев, наоборот, всячески препятствовали нашим идеям, были противниками.

Надо сказать, что это было вполне естественно. За годы советской власти был воспитан целый слой атеистических деятелей, которые буквально жили атеизмом. На атеистическую пропаганду тогда выделялись громадные государственные деньги, и эти деятели, если бы религию и атеизм уравняли, утратили бы не только идеологические позиции, но и материальное благополучие.

– Все критики периода перестройки говорят, что совет выполнял те же самые функции, что и Комитет государственной безопасности, преследовал и контролировал верующих, ограничивал свободу религиозной жизни. Некоторые даже считают, что совет просто был филиалом КГБ.

– Может быть, когда-то это было так. Но в период 80-х годов уже была иная ситуация. При этом надо иметь в виду, что КГБ как госорган проводил политику Политбюро ЦК КПСС, реализовывал соответствующие директивы. Правда, и директивы можно исполнять по-разному. Многие сотрудники КГБ на самом высоком уровне в период перестройки делали все возможное, чтобы упорядочить отношения Церкви и государства. Да, по принципиальным вопросам у нас были и серьезные разногласия с КГБ. Однако валить на работников КГБ всю ответственность за непростые отношения Церкви и государства, конечно, не стоит. В связи с этим я бы вспомнил добрым словом таких руководителей пятого Управления КГБ, как Бобков и Абрамов┘

– Давайте поясним читателям, что проблемами религии в КГБ занималось пятое управление. И курировал его один из замов председателя комитета генерал армии Филипп Денисович Бобков.

– Кстати, выходец из простой трудовой семьи. Был сержантом – стал генералом армии. Своей головой, своим служением Родине достиг всего. И я осмелюсь сказать, что без содействия таких людей, как Филипп Денисович, мы не смогли бы решить многие вопросы.

– Хотелось бы проверить истинность некоторых сообщений, которые мне приходилось слышать. А именно: говорят, что КГБ иногда даже ставил перед Советом по делам религий, перед ЦК партии вопрос о… необходимости издания в СССР Библии. Мол, пограничники докладывают, что иностранцы часто нелегально провозят Библии в Советский Союз. Однако сама Библия не является книгой ни советской, ни антисоветской, а представляет собой памятник культуры и религиозной мысли. В этой связи КГБ якобы выступал с инициативой: почему бы нам, советским гражданам, не издать ее определенным тиражом, чтобы она была хотя бы у верующих? И это имело воздействие. В частности, Московская Патриархия выпустила несколько тиражей Библии, Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов тоже издал книги Священного Писания. Насколько это соответствует действительности?

– Это правда. Более того, в вопросах издания религиозной литературы мы выступали вместе и со священнослужителями, и с КГБ. Например, Институтом переводов Библии в Стокгольме, на пожертвования христиан Северной Европы, было выпущено 60 тысяч экземпляров трехтомного издания «Толковой Библии» под редакцией А.П.Лопухина. Это был дар христианам нашей страны в связи с празднованием 1000-летия Крещения Руси. Так вот, без согласия комитета мы просто не смогли бы перевезти эту литературу через границу.

Прошло уже почти 20 лет с тех пор, как Совет по делам религий перестал существовать. Этого времени достаточно, чтобы немного оглянуться назад, поостыть и извлечь уроки из того, что было и как было. Период 80-х годов требует фундаментальных исследований, которые все расставят по своим местам. В том числе прояснят и роль КГБ на стадии перестройки. В любом случае – это был важный рубеж в жизни нашей страны и в государственно-церковных отношениях, что ознаменовалось торжествами, посвященными 1000-летию Крещения Руси, проходившими в 1988 году не только в Москве и Киеве, но и в других городах страны.

– Вернемся на время в 1940-е годы. Ведь само создание Совета по делам Русской Православной Церкви в 1943 году было инициировано НКВД, о чем свидетельствует стенограмма беседы Сталина, Берии, Молотова и полковника НКВД Карпова, отвечавшего конкретно за церковные и религиозные вопросы.

– Смею сказать, что это преувеличение. Политическое решение было принято руководством страны. Но подготовка и курирование этого вопроса были возложены на НКВД. В частности, как свидетельствует генерал Павел Судоплатов, НКВД в лице Главного управления госбезопасности, учитывая патриотическую роль РПЦ во время войны, выходил на руководство страны с предложением о легализации Церкви, расширении ее деятельности и избрании Патриарха.

– Совет по делам РПЦ, по мысли Сталина, должен был доводить до реализации идеи правительства в отношении религиозной жизни, причем касалось это не только РПЦ, но и других религиозных организаций. Для чего впоследствии, кстати, был создан Совет по делам религиозных культов, а затем эти структуры объединились. Все это, на мой взгляд, достаточно убедительно свидетельствует о том, что государство в период до Хрущева пыталось нормализовать религиозную жизнь в стране.

– Здесь есть один нюанс. Мы сегодня не обсуждаем вопрос о том, почему Сталин принял такие решения. По-видимому, в основе решения о нормализации отношений Церкви и государства стояли чисто политические задачи. Конечно, это было труднейшее время для государства. Это был разгар войны, когда еще не ясно было «кто кого», когда надо было мобилизовать все силы. Это был своего рода противовес гитлеровской церковной политике, которая играла на недостатках и упущениях советской власти и начала заигрывать с РПЦ, открывая церкви на оккупированных территориях┘ Но мы сегодня не говорим о мотивах. Мы сегодня говорим о результатах. Мы признаем, что в то время было принято верное решение. Совет по делам РПЦ был создан в свое время как гарант выполнения законодательных норм. Это был своего рода буфер между Церковью и правительством. Касалось это не только РПЦ, но и других религиозных организаций. Действительно, именно при Сталине был организован Совет по делам религиозных культов, который возглавлял Полянский.

– Что можно сказать о периоде Хрущева? Почему роль Совета по делам РПЦ стала меняться?

– Трудно говорить об этом сегодня, не имея под рукой соответствующих документов политбюро. На базе доступных материалов складывается впечатление, что Хрущев на фоне разоблачения культа личности и деятельности Сталина стремился показать, что при Сталине все было плохо. Он искал ошибки и легко находил их, это коснулось и сталинской политики в отношении религии.

– Это, наверное, самый черный период в жизни Совета по делам религий? Когда совету пришлось выполнять функции уже не защиты верующих, как это было с 1943 по 1957 год, а скорее карательного органа атеистического государства…

– Нигде документально такое изменение в политике не нашло отражения. Более того, если бы все это было закреплено законодательно, то, как говорится, Бог с ним, это политика государства. Но здесь эта государственная политика была скрыта, и реализация ее без какой бы то ни было законодательной основы была возложена на Совет по делам религий. То есть совет стал орудием «закручивания гаек», причем не в руках правительства, а в руках партийного руководства.

Действительно, не имея правовой основы, Совет по делам религий в то время начал проводить в жизнь директивы ЦК, которые становились обязательными для всех. И тем самым фактически творил беззаконие. Поэтому, в период перестройки, когда мы начали проводить взвешенную политику, то были вынуждены пересмотреть все ведомственные акты, принятые в предшествующий период – например, в отношении того, обязательно ли родителям при крещении детей иметь при себе паспорт, можно ли звонить в колокола дольше двух минут и в какое время.

После этого мы нажили себе много недоброжелателей, в том числе и среди духовенства. Скажем, мы разрешили совершать крещение детей и взрослых без записей в церковные книги паспортных данных крещаемых или их родителей. (Очень часто факт крещения становился известным по месту работы или учебы граждан, и они подвергались дискриминации.) Казалось бы, в Церкви должны были это приветствовать. Но часть священнослужителей приняли это решение без энтузиазма – потому что, обходя это требование, они получали от верующих вознаграждение, что было незаконно. Мы открывали новые храмы – и опять же встретили сопротивление части духовенства. Почему? Дело в том, что раньше Церковь имела доходы с определенного числа приходов; когда же открылись новые храмы, пришлось распределять деньги на их восстановление, на содержание штата и т.д. Как следствие, доходы приходских священников снизились.

– Вы упомянули финансы, финансовые проблемы. Сегодня понятно, что государство отчисляет средства на восстановление тех или иных церковных памятников, дотирует отчасти и церковное образование. Активно поддерживают Церковь и крупные бизнесмены. В советское время церковная касса формировалась из частных пожертвований прихожан. Но что можно сказать, например, о восстановлении Свято-Данилова монастыря? Здесь был задействован церковный бюджет или государство выделило деньги?

– Давайте вспомним, какая тогда была экономика? Плановая. Гвоздь, бревно, цемент, кровельное железо даже при наличии денег нельзя было достать без разнарядки. А строительные организации чьи были? Государственные. А кто восстанавливал Данилов монастырь? Государственные реставраторы. Государство и Церковь действовали совместно.

– При вас бюджетного финансирования религиозных организаций не было?

– Нет.

– Тогда вернемся в прошлое. В 1961 году РПЦ стала членом Всемирного Совета Церквей и целого ряда других международных религиозных организаций. Ведь там она должна была платить членские взносы…

– И это были церковные деньги. Церковь была самоокупаемой организацией. В финансовых вопросах Церковь была отделена от государства.

– Во Всемирном Совете Церквей или в Конференции Европейских Церквей советские рубли не воспринимались как полноценная валюта…

– Рубли по льготному курсу менялись на валюту. Доллар США в то время стоил 60 копеек.

– РПЦ также посылала своих делегатов и представителей за рубеж, они получали командировочные. Представители РПЦ, которые работали за границей по пять, а то и больше лет, также получали зарплату. На какие деньги жили за границей они?

– Им переводили деньги из СССР. Государство ежегодно обменивало религиозным организациям примерно 2 миллиона долларов на рубли для обеспечения их работы за границей.

– То есть само государство никаких денег и дотаций не выплачивало?

– Нет. Принцип отделения Церкви от государства соблюдался строго.

– Известно, что СПДР занимался кадровой политикой религиозных организаций. Несомненно, что все вопросы вы согласовывали с ЦК КПСС. А у ЦК, собственно, были какие-нибудь приоритеты? Кто из иерархов им больше нравился? Кого бы они хотели видеть Патриархом?

– До встречи членов Синода с Горбачевым в 1988 году в Кремле члены политбюро с иерархами официально не встречались. Позднее нас часто просили познакомить с тем или иным высокопоставленным иерархом. И вот тогда появились фавориты, возможные кандидаты на патриарший престол┘ Тогда мнение ЦК о епископате РПЦ формировалось, исходя из информации как КГБ, так и совета. И если две точки зрения совпадали, тогда принималось решение. Все Патриархи выбирались очень просто: каждый епископ заранее знал, за кого надо голосовать, с ним предварительно беседовали. За это отвечали уполномоченные совета на местах. Так было до смерти Патриарха Пимена. Тогда решили дать иерархам полную свободу – пусть сами выбирают. Прошли первые свободные выборы, на которых победил митрополит Алексий (Ридигер).

– Мы проследили поэтапно деятельность Совета по делам религий. Есть ли сегодня необходимость в подобном государственном органе?

– Я считаю, что есть. Отношения Церкви и государства, что можно проследить на исторических примерах, играют очень важную роль в укреплении государства и стабилизации гражданского общества. Ведь речь идет о массах верующих, держащихся за свои религиозные убеждения, которые объединяются вокруг Церкви или общины. Государству не должно быть безразлично, соблюдаются ли их права, гарантируются ли их свободы┘ Значит, необходим какой-то контролирующий орган!

– То есть вы клоните к тому, что Церковь и религиозные организации остались без контроля?

– Дело не в том, чтобы контролировать деятельность Церкви, а в том, чтобы контролировать исполнение законодательства о свободе совести и религиозных организациях. И должен быть орган, как, например, Минюст, который следит за выполнением этого законодательства.

– Так, может быть, деятельность Минюста и исчерпывает эту контролирующую функцию?

– Нет. Минюст занимается и политическими партиями, и общественными организациями. Религиозная сфера гораздо шире, чем у общественных организаций, у нее есть своя специфика. В государстве должен быть орган, который будет не только следить за выполнением законодательства, касающегося именно религиозных организаций, но и проводить в жизнь политику государства в отношении религиозных организаций. К тому же законы должны адекватно отражать и учитывать эту политику, совершенствоваться – и этим также должен заниматься специальный орган. Совет по делам религий был именно таким органом. Его аналоги сегодня сохранились во многих бывших республиках СССР, даже в ряде регионов РФ (например, в Татарстане), и на практике они оправдывают свое существование.

– Константин Михайлович, что бы напоследок вы хотели сказать нашим читателям?

– Пользуясь случаем, я хочу обратиться через вашу газету ко всем верующим, пережившим годы коммунистической власти. От имени всех сотрудников Совета по делам религий при СМ СССР, всех моих предшественников на посту председателя я хочу попросить у них прощения за то, что прежняя власть по большей части была к ним несправедлива. За то, что ограничивала их религиозную жизнь и многим из верующих людей доставила большие огорчения. Сегодня я вместе с вами рад тому, что это уже в прошлом, но еще больше рад тому, что я и мои сотрудники это нынешнее время приближали как могли.

Ссылки

Станислав Минин.
председатель Верховного совета СССР (1988—1990) • президент СССР (1990—1991)

[/td]



Индивидуальный глава СССР

Органы при главе СССР	Совет обороны СССР (1955—1991) • Вице-президент СССР (1990—1991) • Президентский совет СССР (1990) • Совет безопасности СССР (1990—1991) • Совет федерации СССР (1990—1991) • Государственный Совет СССР (1991) • Политический консультативный совет при президенте СССР (1991)

Центральный исполнительный комитет СССР (1922—1938) • Президиум Верховного совета СССР (1936—1991)

[/td]



Исполнительные

Республиканские органы†

Местные органы

народный комиссариат СССР • министерство СССР • государственный комитет СССР • государственное агентство СССР • ВСНХ СССР • ведомства при правительстве СССР

[/td]



Отраслевые и функциональные органы

Республиканские органы†

правительство республики Союза ССР • правительство автономной республики • высший совет народного хозяйства

Местные органы

исполнительный комитет • совет народного хозяйства • трест

Верховный суд СССР (1923—1992) • Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР

[/td]



Суды общей юрисдикции

Специализированные	Военная коллегия Верховного суда СССР • военный трибунал • Высший арбитражный суд СССР (1990—1992) • Госарбитраж СССР (1974—1990)

Республиканские органы†

верховный суд республики Союза ССР • суд автономной республики

Местные органы

краевой суд • областной суд • суд автономной области • окружной суд • народный суд • народный судья • товарищеский суд • военный трибунал



Чрезвычайные органы	Государственный комитет обороны (ГКО, 1941—1945) • Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП, 1991) • Специальный комитет по использованию атомной энергии

†Включая республики Союза ССР и автономные республики в их составе.

Отрывок, характеризующий Совет по делам религий

Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге. С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне. Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал. Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея. Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей. Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ». Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора. Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея. Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе. В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он. – Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь. Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет. – Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Источник — «»

Категории:

Подведомственные органы правительства СССР
Религия в России
Религия в СССР
Религия и право
История Русской церкви
Совет по делам религий

Скрытая категория:

Статьи со ссылками на отсутствующие файлы

Для чего нужен уполномоченный по защите свободы совести

Фемида не должна с пристрастием приглядываться к вероисповеданию граждан. Фото Pixabay

На совместном заседании постоянных комиссий Совета при президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека и Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте РФ 16 октября нами было высказано предложение об учреждении должности уполномоченного при президенте по защите прав граждан на свободу вероисповедания.
Почему вдруг? Идея уполномоченного возникла не на пустом месте. Главная причина: свобода совести в нашей стране – под серьезной угрозой. Не случайно нашу идею горячо поддержали участвовавшие в заседании представители разных религиозных организаций, протестантские и мусульманские лидеры. Пожалуй, впервые на нашей памяти они с таким жаром заговорили о давлении государства на верующих, заметно усилившемся в последнее время.

Для беспокойства есть все основания. Вероятно, можно констатировать определенную дискриминацию неправославных верующих, выражающуюся, в частности, в следующем.

1. Отсутствие условий для совершения богослужений и других религиозных обрядов. В Москве, например, где реализуется программа строительства 200 православных храмов шаговой доступности, имеется всего четыре мечети, и это при наличии как минимум полутора миллионов мусульман. Во многих регионах евангельским христианам препятствуют не только возводить дома собраний, но нередко запрещают совместно молиться. Когда они собираются для молитв в жилом доме или в арендованном помещении, их за это штрафуют под предлогом нецелевого использования земельного участка. Закрепленное в Конституции право «совместно исповедовать» свою религию, принципиально важное для почти всех религий, оказывается утраченным.

2. Затруднения при распространении религиозных убеждений, наложение штрафов по малейшему поводу за якобы незаконную миссионерскую деятельность по «закону Яровой», принимавшемуся для противодействия терроризму, но оказавшемуся бюрократическим орудием, бьющим по российским протестантам. Правоохранительные органы и суды усматривают наличие миссионерской деятельности фактически в любой религиозной активности граждан и религиозных объединений.

3. Невозможность получить религиозное образование, необоснованный отзыв образовательных лицензий у баптистских и пятидесятнических учебных духовных учреждений. В результате около 5000 зарегистрированных протестантских религиозных организаций вынуждены будут готовить духовный персонал в подполье или за рубежом, как это было во времена Советского Союза.

4. Трудности в работе в местах лишения свободы с единоверцами, куда священнослужителей из числа религиозных меньшинств практически не допускают.

5. Угроза применения уголовного наказания за так называемый экстремизм, включающий в себя по действующему законодательству «утверждение религиозного превосходства».

Все это порождает недоверие граждан в справедливость верховенства закона и правосудия. Как следствие религиозной дискриминации, в последние годы наблюдается вынужденная эмиграция верующих в страны Европы и США. При этом уезжают, как правило, многодетные семьи, добросовестные работники, не имеющие вредных привычек.

Симптоматичным представляется то, что предложение о создании института уполномоченного не прошло мимо РПЦ. Как отмечено заместителем председателя Синодального отдела по взаимоотношениям церкви с обществом и СМИ Вахтангом Кипшидзе, этот вопрос требует изучения, поскольку защита прав верующих – актуальный вопрос для государства. Это может означать понимание «титульным» большинством верующих, что такое может случиться и с их единоверцами, в зависимости от того, как в том или ином регионе будут складываться их отношения с властями.

Российские протестанты ведь тоже осознали реальную угрозу лишь на примере привлекаемых повсеместно к уголовной ответственности фактически за религиозную деятельность «Свидетелей Иеговы» (организация, признанная экстремистской в России), от которых они еще недавно открещивались.

Мы прекрасно понимаем, что наше предложение вызовет множество вопросов: зачем нужен новый орган, почему недостаточно тех, которые уже есть? Но мы предлагаем не новый орган, а должность уполномоченного по защите прав граждан на свободу совести, на которого будут возложены исключительно правозащитные функции. Речь ни в коем случае не о создании некого государственного органа, который будет выполнять какие‑либо властные распорядительные или контролирующие функции в отношении религиозных организаций, и уж точно не о восстановлении печально известного Совета по делам религий.

Речь о своего рода посреднике во взаимоотношениях государства и религиозных организаций. О том, кто будет способствовать формированию политики государства по отношению к конфессиям и непосредственно участвовать в ее реализации. И, наконец, о том, кто сможет достучаться до правоохранителей. Сами верующие этого сделать не в состоянии.

Сегодня политику государства в этой сфере отдали на откуп силовикам. С одной стороны, в чем‑то это правильно, тут правовое поле. Но законодательство о свободе совести столь противоречиво и запутанно, что правоохранительные органы и суды в типологически сходных обстоятельствах выносят диаметрально противоположные решения. Не случайно глава государства Владимир Путин поручил Верховному суду проанализировать практику применения этого закона. Однако вышедший недавно обзор судебной практики по этой категории дел, утвержденный Президиумом Верховного суда РФ, оказался неполным и обошел многие вопросы, что еще более усугубило ситуацию. Верующие не могут найти защиту ни в административном порядке, ни в суде, где часто проявляется формальный избирательный подход.

Ненормально и то, что важные для верующих вопросы, и прежде всего касающиеся изменения соответствующего законодательства, обсуждаются в госорганах без широкого круга религиозных деятелей и без ученых. Для всего этого и нужен отдельный уполномоченный.

Есть, наконец, иностранцы, на легальных основаниях пребывающие в России. По закону они пользуются правом на свободу вероисповедания наравне с российскими гражданами, а в реальности те, кто применяет миграционное законодательство, решают, что можно делать верующему иностранцу, а что – нет. Наконец, есть некоторая потребность в защите прав верующих россиян и за пределами России.

Сейчас верующим часто некуда обращаться, когда нарушаются их права. Нет никого реально заинтересованного в защите права на свободу вероисповедания.

Раньше эти вопросы входили в сферу интересов уполномоченного по правам человека в РФ, теперь – нет. Вот почему наше внимание привлекли сходные прецеденты, ведь у нас наряду с должностью омбудсмена есть должности уполномоченных по правам ребенка и по защите прав предпринимателей. При этом права граждан, связанные с реализацией их конституционного права на свободу вероисповедания, остаются вне сферы деятельности этих правозащитных институтов.

Не стоит забывать, что есть еще и неверующие, они тоже нуждаются в защите своих прав с учетом того, что мы живем в условиях некоторой клерикализации, непрекращающихся попыток установить единую религиозную идеологию. Согласно статье 28 Конституции, свобода вероисповедания включает право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой. Поэтому нельзя сказать, что предлагаемая должность уполномоченного будет связана исключительно с защитой прав верующих, как с каким‑то особо выделенным субъектом. Ведь права неверующих также могут нарушаться навязыванием или принуждением их следовать каким‑либо религиозным правилам.

Какими полномочиями может быть наделен новый омбудсмен? Вот их приблизительный перечень: беспрепятственно посещать органы государственной власти и органы местного самоуправления; получать от них необходимую информацию; участвовать в выездных проверках религиозных организаций; обращаться в суд в защиту нарушенных прав на свободу совести верующих и неверующих, в частности с заявлением о признании недействительными решений государственных и муниципальных органов, обжаловать вступившие в силу судебные решения; без специального разрешения посещать обвиняемых и осужденных верующих в местах содержания под стражей и учреждениях, исполняющих уголовные наказания; направлять президенту и в правительство предложения об отмене или изменении нормативных правовых актов о свободе совести.

Мы верим, что появление нового должностного лица в государстве с правозащитными функциями будет способствовать исправлению сложившейся ситуации, ведь свобода вероисповедания пока так и не стала ценностью для современной России.