Жизнь старца Селафиила
19 июня 2005 года отошел ко Господу известный в Молдавии и Румынии и пока ещё малоизвестный в России старец Селафиил (Кипер; 1908-2005), насельник Ново-Нямецкого монастыря. Жизнеописание этого современного подвижника благочестия приводится из книги «Любовь, которая никогда не перестает: Отец Селафиил Ново-Нямецкий»[1], написанной, подготовленной к печати и изданной духовным чадом старца иеромонахом Савватием (Баштовым). В ближайшее время на сайте Православие.Ru появится подробное жизнеописание иеросхимонаха Селафиила.
Отец Селафиил родился 1 сентября 1908 года в селе Рэколешть, неподалеку от Криулень (Бессарабия), и в святом крещении был наречен Киприаном. Мама его была обычной женщиной, «время от времени ходившей в церковь». Отец, как вспоминает сам батюшка, «любил заложить за воротник, с ним почти не о чем было разговаривать». Впрочем, сам будущий старец тоже не был слишком верующим в детстве, он был скорее проказником, «шумел и смеялся в церкви», и отец как-то даже побил его за это после того, одна верующая женщина пожаловалась на него.
Киприан начал ходить в храм в подростковом возрасте, когда мама рассказала ему об одном удивительном случае, произошедшем с ним в детстве. В трехлетнем возрасте будущий монах умер и оставался в таком состоянии сутки. Отец уже отправился на рынок, чтобы купить нужное для похорон, а мама омыла его, уложила на подушку как покойника в углу под лампадой и позвала женщин плакать по нему. Велико же было их удивление, когда посреди ночи ребенок вдруг встал и попросил… конфет!
Вспоминая об этом, батюшка говорил, что Бог не пожелал, чтобы он умер тогда, и послал Своего ангела воскресить его из мертвых, чтобы он прожил ту жизнь, которая у него затем была, и умер в нынешнем своем качестве, то есть иеросхимонахом, а не ребенком.
Тяжелая жизнь крестьян в сталинский период побудила юного Киприана «испытать, как живут в монастыре», и ему это понравилось. Сначала он поступил в Цигэнешть, где провел месяца два, затем в Куркь, где оставался год. В монастыре Кэприана, ктитории святого Штефана Великого, Киприан прожил около 5 лет. Здесь, помимо прочих послушаний, он был назначен на молочную, где должен был заботиться о целой ватаге детишек, живших в монастыре, и занимать их делом.
Батюшка вспоминает, что иногда он вынужден был «стегануть их хворостиной», потому что они были очень непоседливы. Такое положение дел совсем не радовало юношу, стремившегося к монашеской жизни, о которой он с упоением читал в житиях святых. «Ну, что же это я? Оставил мир, — размышлял юный Киприан, — чтобы прийти сюда и бить чьих-то детей?» И вот однажды ночью, никому не говоря ни слова, он взял свою котомочку и сел на поезд, ехавший в направлении монастыря Драгомирна, что по ту сторону реки Прут.
В Драгомирне, вспоминал батюшка, была налаженная монашеская жизнь, и монастырь был богатый, а еда хорошая, даже свиней там кормили картошкой в отличие от Бессарабии, где братия и себе не всегда могли ее позволить. В этом монастыре он провел год, и вовсе не оттого, что не поладил с настоятелем или что ему там не понравилось, а потому, что настоятель Кэприаны обратился к епископу с прошением вернуть его назад в Бессарабию.
На этот раз Киприан поступил в монастырь уже после армейской службы, в возрасте 22 лет и пробыл послушником 6 лет, выполняя самую разнообразную работу. Батюшка говорил, что он «не был книжным, но всегда исполнял послушание как следует». В возрасте 28 лет он был пострижен в монашество с именем Серафим, а через 10 лет рукоположен в иеродиакона.
Сталинские гонения не миновали его, и в 1945 году он был арестован «за религиозную пропаганду». Другой старец, ныне еще здравствующий, вспоминает, как они работали в саду с отцом Серафимом, когда тот увидел, что кто-то приближается к ним, и сказал ему:
— Они идут за мной.
Так оно и было: пришедшие арестовали его.
После ареста его 3 месяца держали в Кишиневе в тюрьме и водили на допросы. Здесь он узнал от допрашивавшего его офицера, что его заложил «монах», поступивший к ним в монастырь. Таких ряженых «монахов» КГБ посылал в монастыри, чтобы они о каждом поставляли информацию.
В далекой Сибири батюшка провел 5 лет в лагере, но никогда ничего ужасного не рассказывал о том, что пережил там, поэтому мало кто вообще знал, что он отбывал заключение в лагере. Все свои рассказы об этом периоде старец приукрашивал шутками, чтобы отогнать от себя всякую славу мученика.
После освобождения ему не разрешили вернуться в Бессарабию, а направили в Одесскую область. Здесь он пробыл еще 3 года, до смерти Сталина, после чего возвратился в Бессарабию и был принят в братство монастыря Суручень.
В 1954 году русский епископ Нектарий[2] рукоположил его во иеромонаха. В монастыре Суручень он жил до 1959 года и был другом настоятеля монастыря Паисия. Вместе они трудились, возобновляя этот монастырь, и привели его в цветущее состояние. Однако в 1959 году началась кампания по закрытию монастырей в Бессарабии, и действующими были оставлены лишь два — Кэприана и Ново-Нямецкий. Батюшка был вынужден перейти в Ново-Нямецкий.
Однако в 1961 году был закрыт и этот монастырь, в нем устроили туберкулезный диспансер и музей Второй мировой войны, ведь в этих местах проходила Ясско-Кишиневская операция. Всех монахов на машинах развезли по домам, лишь у немногих была возможность уйти на Украину, в Россию, Румынию или Грецию. В этот период батюшка сблизился со святым Кукшей Одесским через другого духоносного монаха из нашего монастыря, Сергия безногого, который в свою бытность послушником в течение трех лет был келейником святого Кукши.
После закрытия монастырей отец Серафим (будущий Селафиил) вернулся в родное село, где и прожил до 1997 года в маленькой комнатушке, строго исполняя свое монашеское правило. В это время батюшка втайне совершал крещения, и венчания и исповедовал немногочисленных верующих.
Об этом периоде отец Серафим вспоминал, что тогда у него было много денег, но он никогда не тратил их на себя. Так, один его односельчанин рассказывал, что когда одна женщина осталась после развода «без кола, без двора», батюшка купил на свои деньги домик и, позвав эту женщину, вручил ей ключ, чтобы она жила в нем вместе со своими детишками.
Да и вся жизнь батюшки была милостыней, которой он наделял всех, кого знал.
К старости батюшка ослеп и последние 23 года своей жизни проводил всё больше в молитве. В 1997 году его снова привезли в Ново-Нямецкий монастырь в настоятельство покойного Преосвященного Доримедонта[3], который спустя всего несколько недель постриг его в великую схиму с наречением имени Селафиил.
Старец Селафиил был бесценным духовным сокровищем для братства Ново-Нямецкого монастыря, поначалу состоявшего из одних молодых монахов. Своими мудрыми советами и примером собственной жизни отец Селафиил вместе с еще несколькими старыми монахами, вернувшимися в монастырь после коммунистических гонений, восстановил нить преемственности после тридцатилетнего разрыва, произошедшего в бессарабском монашестве.
По молитвам старца многие из братий избавились от страстей и помыслов, донимавших их, а другие могут поведать и о чудесных случаях, совершённых Богом через смиренного батюшку. Однажды он признался одному из своих келейных учеников:
— Моя жизнь давно уже закончилась, но Бог оставляет меня, чтобы я жил для других.
Смирение старца Селафиила сокрыло его для славы человеческой, и он уединенно молился в своей келийке, где его посещало очень мало людей. Учение же старца Селафиила содержится в следующих нескольких словах, которые он повторял всем:
— Вот что нам нужно иметь: смирение мытаря, кротость Давида, терпение Иова и любовь, которая никогда не перестает.
Отец Селафиил отошел ко Господу 19 июня 2005 года и погребен в Ново-Нямецком монастыре.
Александр Борисович Торик
СЕЛАФИИЛА
повесть
Содержание
Пролог/Глава 1/Глава 2/Глава 3/Глава 4/Глава 5/Глава 6/Глава 7/Глава 8/Глава 9/Глава 10/Глава 11/Глава 12/Глава 13/Глава 14/Глава 15/Глава 16/Глава 17/Глава 18/Глава 19/Глава 20/Глава 21/Глава 22/Глава 23/Глава 24/Глава 25/Глава 26/Глава 27/Глава 28/Глава 29/Глава 30/Глава 31/Глава 32/Глава 33/Эпилог
Посвящается светлой памяти схимонахини Сепфры
и всем в монашеском житии подвизающимся
ПРОЛОГ
На маленькой площадке перед входом в храм Преображения Господня, защищенной от сильных ветров с северной и с западной сторон невысокой стеной, около самой двери храма, в рассеивающемся предрассветном сумраке виднелись две женские фигуры.
Одна из них, высокая, статная с величественно-смиренной осанкой была покрыта с головы до ног мягким струящимся покрывалом вишнёво-коричневого оттенка. Другая, маленькая, согбенная, опирающаяся на гладко обструганную палочку, была укутана вышитой белыми нитками схимой с высоким капюшоном кукуля.
— Скоро отец Христофор подойдёт, он уже поднимается сюда от Панагии. Подожди его здесь, в храме. Скажи ему, что Я благословила тебя посещать Мой Удел и общаться с Отцами, когда тебе это потребуется, — ласковым глубоким голосом сказала Высокая Женщина. — Сейчас Я прощаюсь с тобой, Меня ждут в келье Иоанна Богослова, там нужна Моя помощь.
— Благодарю Тебя, Матушка! — совершила земной поклон согбенная схимница. — Благослови недостойную рабу Твою!
— Благодать Сына Моего и Моя да пребудет с тобою!
Спустя некоторое время, дощатая дверь в храм Преображения скрипнула, высокий грузный старый монах, тяжело дыша, вошёл внутрь маленького храма. В глубине ближайшей к алтарю по правой стене деревянной стасидии он увидел склонившийся почти над самым сиденьем схимнический кукуль.
— Здравствуй, мать Селафиила!
— Евлогите (благословите), отче Христофоре!
— О, Кириос! (Бог благословит)
Внизу, узким пальцем, протянутым с севера на юго-восток, простирался заросший густым зелёным лесом Афон.
ГЛАВА 1
Мать Селафиила открыла глаза и, подслеповато прищурившись, огляделась. Тускловато-расплывчато, словно сквозь давно не мытое оконное стекло, она осмотрела привычные очертания скитской домовой церкви настоятеля, отца Анфима, находящейся на втором этаже игуменского дома, в угловой келейке которого она проживала уже четвёртый год.
В этой маленькой церковке, больше напоминавшей моленную, она проводила большую часть своего времени, не занятого молитвой за скитскими богослужениями, общением с приезжавшими к ней людьми и совсем коротким отдыхом.
Матери Селафииле шёл уже сто второй год от рождения.
Она привычно отметила высоту мерцания огонька свечи над силуэтом подсвечника: огонёк был ещё высоко, значит, до начала полунощницы в соборном храме скита оставалось не менее полутора часов.
Мать Селафиила снова закрыла отяжелевшие морщинистые веки. Губы её слабо шевелились, шепча молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!»
Неожиданно перед глазами старой монахини всплыла с кинематографической ясностью картина её далёкого детства.
Она, хрупкая четырёхлетняя девочка Машенька, сидит на руках у отца, свесив свои бессильные, от рождения парализованные ножки в нетоптаных лапоточках, и обнимает его сильную, загорелую шею, не сгибающуюся под тяжким ярмом крестьянских трудов, забот и переживаний.
Отец несёт её по узкой тропочке, вьющейся между спелых пшеничных полей, бережно прижимая к себе худенькое болезненное тельце девочки и тихонько нашёптывая ей на ушко что-то ласковое, нежно-утешительное. Машеньке хорошо на сильных отцовских руках, безопасно, покойно.
Тропинка, вильнув, обогнула редкую берёзовую рощицу, и перед широко открытыми, изумлёнными глазами девочки распахнулся необъятный простор залитого солнцем цветочного луга, посреди которого засверкали белизной башни и стены какого-то невиданного сказочного города с сияющими золотом куполами церквей и высокой стройной свечой колокольни.
— Таточка, таточка! — залепетал ребёнок. — Таточка, какой красивый город! Таточка, этой Рай?
— Это дом Боженькиной Матушки, радость моя! Это монастырь в честь её иконочки Казанской, здесь твоя тётушка живёт, крёстная, монахиня Епифания!
— Таточка, таточка! Здесь так красиво! Я тоже хочу здесь жить, у Матушки Боженькиной, я тоже хочу быть монахиней, им здесь так хорошо, наверное, с Боженькиной Матушкой!
— Господь знает, деточка моя! — поцеловал её в щёчку отец шершавыми обветренными губами. — Может, и будешь когда-нибудь монахиней, может, и поживёшь в доме Матушки Царицы Небесной…
Селафиила, стр. 1
АлександрБорисович Торик
СЕЛАФИИЛА
повесть
Содержание
Пролог/Глава 1/Глава 2/Глава 3/Глава 4/Глава 5/Глава 6/Глава 7/Глава 8/Глава 9/Глава 10/Глава 11/Глава 12/Глава 13/Глава 14/Глава 15/Глава 16/Глава 17/Глава 18/Глава 19/Глава 20/Глава 21/Глава 22/Глава 23/Глава 24/Глава 25/Глава 26/Глава 27/Глава 28/Глава 29/Глава 30/Глава 31/Глава 32/Глава 33/Эпилог
Посвящается светлой памяти схимонахини Сепфры
и всем в монашеском житии подвизающимся
ПРОЛОГ
Намаленькой площадке перед входом в храм Преображения Господня, защищенной отсильных ветров с северной и с западной сторон невысокой стеной, около самойдвери храма, в рассеивающемся предрассветном сумраке виднелись две женскиефигуры.
Однаиз них, высокая, статная с величественно-смиренной осанкой была покрыта сголовы до ног мягким струящимся покрывалом вишнёво-коричневого оттенка. Другая,маленькая, согбенная, опирающаяся на гладко обструганную палочку, была укутанавышитой белыми нитками схимой с высоким капюшоном кукуля.
—Скоро отец Христофор подойдёт, он уже поднимается сюда от Панагии. Подожди егоздесь, в храме. Скажи ему, что Я благословила тебя посещать Мой Удел и общатьсяс Отцами, когда тебе это потребуется, — ласковым глубоким голосом сказалаВысокая Женщина. — Сейчас Я прощаюсь с тобой, Меня ждут в келье ИоаннаБогослова, там нужна Моя помощь.
—Благодарю Тебя, Матушка! — совершила земной поклон согбенная схимница. —Благослови недостойную рабу Твою!
—Благодать Сына Моего и Моя да пребудет с тобою!
Спустянекоторое время, дощатая дверь в храм Преображения скрипнула, высокий грузныйстарый монах, тяжело дыша, вошёл внутрь маленького храма. В глубине ближайшей калтарю по правой стене деревянной стасидии он увидел склонившийся почти надсамым сиденьем схимнический кукуль.
—Здравствуй, мать Селафиила!
—Евлогите (благословите), отче Христофоре!
—О, Кириос! (Бог благословит)
Внизу,узким пальцем, протянутым с севера на юго-восток, простирался заросший густымзелёным лесом Афон.
ГЛАВА 1
МатьСелафиила открыла глаза и, подслеповато прищурившись, огляделась.Тускловато-расплывчато, словно сквозь давно не мытое оконное стекло, онаосмотрела привычные очертания скитской домовой церкви настоятеля, отца Анфима,находящейся на втором этаже игуменского дома, в угловой келейке которого онапроживала уже четвёртый год.
Вэтой маленькой церковке, больше напоминавшей моленную, она проводила большуючасть своего времени, не занятого молитвой за скитскими богослужениями,общением с приезжавшими к ней людьми и совсем коротким отдыхом.
МатериСелафииле шёл уже сто второй год от рождения.
Онапривычно отметила высоту мерцания огонька свечи над силуэтом подсвечника:огонёк был ещё высоко, значит, до начала полунощницы в соборном храме скитаоставалось не менее полутора часов.
МатьСелафиила снова закрыла отяжелевшие морщинистые веки. Губы её слабо шевелились,шепча молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!»
Неожиданноперед глазами старой монахини всплыла с кинематографической ясностью картина еёдалёкого детства.
Она,хрупкая четырёхлетняя девочка Машенька, сидит на руках у отца, свесив своибессильные, от рождения парализованные ножки в нетоптаных лапоточках, и обнимаетего сильную, загорелую шею, не сгибающуюся под тяжким ярмом крестьянскихтрудов, забот и переживаний.
Отецнесёт её по узкой тропочке, вьющейся между спелых пшеничных полей, бережноприжимая к себе худенькое болезненное тельце девочки и тихонько нашёптывая ейна ушко что-то ласковое, нежно-утешительное. Машеньке хорошо на сильныхотцовских руках, безопасно, покойно.
Тропинка,вильнув, обогнула редкую берёзовую рощицу, и перед широко открытыми,изумлёнными глазами девочки распахнулся необъятный простор залитого солнцемцветочного луга, посреди которого засверкали белизной башни и стены какого-тоневиданного сказочного города с сияющими золотом куполами церквей и высокойстройной свечой колокольни.
—Таточка, таточка! — залепетал ребёнок. — Таточка, какой красивый город!Таточка, этой Рай?
—Это дом Боженькиной Матушки, радость моя! Это монастырь в честь её иконочкиКазанской, здесь твоя тётушка живёт, крёстная, монахиня Епифания!
—Таточка, таточка! Здесь так красиво! Я тоже хочу здесь жить, у МатушкиБоженькиной, я тоже хочу быть монахиней, им здесь так хорошо, наверное, сБоженькиной Матушкой!
—Господь знает, деточка моя! — поцеловал её в щёчку отец шершавыми обветреннымигубами. — Может, и будешь когда-нибудь монахиней, может, и поживёшь в доме МатушкиЦарицы Небесной…
—Я очень, очень этого хочу, таточка!
Словносдернулся кадр, проскочив вперёд, и перед взором схимонахини Селафиилы предстализнутри храм, светлый, огромный, наполненный ароматом воска, ладана, цветов иещё каким-то очень нежным и тонким благоуханием.
Множествонарода заполняло всё пространство храма, где-то впереди зычно возглашал ектениюархидиакон, с балкона на западной стене доносились ангельские голоса женскогомонашеского хора. Большая сдобная монахиня Епифания, Машенькина тётушка,бережно посадила девочку на низкую деревянную скамеечку рядом с тумбой длясбора пожертвований, прямо напротив чудотворного образа Богородицы —местночтимой святыни монастыря.
—Молись, лапочка моя, Божьей Матушке! Проси её исцелить твои больные ножки! —погладила монахиня мягкой теплой ладошкой по белокурой головке хрупкуюплемянницу.
Машенькавнимательно вгляделась в сверкающий начищенной ризой чудотворный образ; ликБогородицы, выглядывающий из осыпанного драгоценными камушками оклада, светилсядобротой и тихой, едва заметной грустью. Рядом с Ней, очевидно, у Неё наколенях, стоял серьёзный красивый Мальчик тоже в драгоценных одеждах и ссияющим нимбом вокруг головы, взгляд Которого, как казалось, был устремлёнпрямо на девочку.
Машеньканемного смутилась и прикрыла глаза.
—Девочка! Ты, наверное, что-то хочешь попросить у Моей Мамы? — вдруг услышалаМашенька прямо над ухом тихий детский голос. Она открыла глаза и повернулаголову в сторону говорившего.
Передней стоял Тот самый красивый серьёзный Мальчик в драгоценной одежде.
—Ты не бойся, проси! Она очень добрая и исполнит всё, о чём ты Её попросишь!
—Можно, я попрошу Её, чтобы мне стать монахиней и жить в этом святом монастыре?— робко спросила Его Машенька.
—Можно! Только ты должна сама подойти к Ней и попросить Её об этом!
—Но я же не умею сама ходить! У меня ножки не двигаются!
—Я помогу тебе! Ты возьми Меня за руку и вставай с табуретки, — Он протянул ейСвою светлую детскую ладошку, посреди которой виднелась подсохшая кроваваяранка, — держись за Меня и потихонечку иди! Со Мной ты обязательно дойдёшь!
Машенькаосторожно взялась за протянутую ладошку, оперлась на неё, и потихонькуприподнялась со своего сиденья. Её ножки подрагивали, но держали на себе малыйвес её болезненного тонкого тельца.
Онаосторожно сделала слабый шажок, затем другой.
Тёплаякрепкая ладонь Красивого Мальчика уверенно поддерживала её.
Осмелев,она сделала ещё несколько робких осторожных шажков и почувствовала, что еёножки словно наливаются какой-то упругой, пульсирующей силой.
Онапосмотрела на лицо Красивого Мальчика, Тот улыбался.
—Попробуй теперь сама, — отнимая Свою ладошку, сказал Он девочке, — у тебяполучится, старайся!
Явсё время буду рядом с тобой, ты всегда сможешь опереться на Меня и Я не дамтебе упасть!
ВзглядЕго источал доброту и уверенность, Машенька поверила Ему и, теперь уже сама,без опоры, начала приближаться к сверкающему образу Богоматери, ещё увереннеепереставляя всё более крепнущие ножки.
Онашла, не замечая, как расступаются перед ней молящиеся, ахая и крестясь, какволнами прокатывается по храму изумлённый шёпот:
—Чудо! Чудо! Параличная исцелела!
Каквнезапно оборвался голос архидиакона, возглашавшего ектению, как из алтарявышли все священники и в безмолвии глядели вместе со сбежавшими с клиросамонахинями на идущее к иконе дитя.
Селафиила — Протоиерей (Торик) Александр Борисович
АлександрБорисович Торик
СЕЛАФИИЛА
повесть
Содержание
Пролог/Глава 1/Глава 2/Глава 3/Глава 4/Глава 5/Глава 6/Глава 7/Глава 8/Глава 9/Глава 10/Глава 11/Глава 12/Глава 13/Глава 14/Глава 15/Глава 16/Глава 17/Глава 18/Глава 19/Глава 20/Глава 21/Глава 22/Глава 23/Глава 24/Глава 25/Глава 26/Глава 27/Глава 28/Глава 29/Глава 30/Глава 31/Глава 32/Глава 33/Эпилог
Посвящается светлой памяти схимонахини Сепфры
и всем в монашеском житии подвизающимся
ПРОЛОГ
Намаленькой площадке перед входом в храм Преображения Господня, защищенной отсильных ветров с северной и с западной сторон невысокой стеной, около самойдвери храма, в рассеивающемся предрассветном сумраке виднелись две женскиефигуры.
Однаиз них, высокая, статная с величественно-смиренной осанкой была покрыта сголовы до ног мягким струящимся покрывалом вишнёво-коричневого оттенка. Другая,маленькая, согбенная, опирающаяся на гладко обструганную палочку, была укутанавышитой белыми нитками схимой с высоким капюшоном кукуля.
—Скоро отец Христофор подойдёт, он уже поднимается сюда от Панагии. Подожди егоздесь, в храме. Скажи ему, что Я благословила тебя посещать Мой Удел и общатьсяс Отцами, когда тебе это потребуется, — ласковым глубоким голосом сказалаВысокая Женщина. — Сейчас Я прощаюсь с тобой, Меня ждут в келье ИоаннаБогослова, там нужна Моя помощь.
—Благодарю Тебя, Матушка! — совершила земной поклон согбенная схимница. —Благослови недостойную рабу Твою!
—Благодать Сына Моего и Моя да пребудет с тобою!
Спустянекоторое время, дощатая дверь в храм Преображения скрипнула, высокий грузныйстарый монах, тяжело дыша, вошёл внутрь маленького храма. В глубине ближайшей калтарю по правой стене деревянной стасидии он увидел склонившийся почти надсамым сиденьем схимнический кукуль.
—Здравствуй, мать Селафиила!
—Евлогите (благословите), отче Христофоре!
—О, Кириос! (Бог благословит)
Внизу,узким пальцем, протянутым с севера на юго-восток, простирался заросший густымзелёным лесом Афон.
ГЛАВА 1
МатьСелафиила открыла глаза и, подслеповато прищурившись, огляделась.Тускловато-расплывчато, словно сквозь давно не мытое оконное стекло, онаосмотрела привычные очертания скитской домовой церкви настоятеля, отца Анфима,находящейся на втором этаже игуменского дома, в угловой келейке которого онапроживала уже четвёртый год.
Вэтой маленькой церковке, больше напоминавшей моленную, она проводила большуючасть своего времени, не занятого молитвой за скитскими богослужениями,общением с приезжавшими к ней людьми и совсем коротким отдыхом.
МатериСелафииле шёл уже сто второй год от рождения.
Онапривычно отметила высоту мерцания огонька свечи над силуэтом подсвечника:огонёк был ещё высоко, значит, до начала полунощницы в соборном храме скитаоставалось не менее полутора часов.
МатьСелафиила снова закрыла отяжелевшие морщинистые веки. Губы её слабо шевелились,шепча молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!»
Неожиданноперед глазами старой монахини всплыла с кинематографической ясностью картина еёдалёкого детства.
Она,хрупкая четырёхлетняя девочка Машенька, сидит на руках у отца, свесив своибессильные, от рождения парализованные ножки в нетоптаных лапоточках, и обнимаетего сильную, загорелую шею, не сгибающуюся под тяжким ярмом крестьянскихтрудов, забот и переживаний.
Отецнесёт её по узкой тропочке, вьющейся между спелых пшеничных полей, бережноприжимая к себе худенькое болезненное тельце девочки и тихонько нашёптывая ейна ушко что-то ласковое, нежно-утешительное. Машеньке хорошо на сильныхотцовских руках, безопасно, покойно.
Тропинка,вильнув, обогнула редкую берёзовую рощицу, и перед широко открытыми,изумлёнными глазами девочки распахнулся необъятный простор залитого солнцемцветочного луга, посреди которого засверкали белизной башни и стены какого-тоневиданного сказочного города с сияющими золотом куполами церквей и высокойстройной свечой колокольни.
—Таточка, таточка! — залепетал ребёнок. — Таточка, какой красивый город!Таточка, этой Рай?
—Это дом Боженькиной Матушки, радость моя! Это монастырь в честь её иконочкиКазанской, здесь твоя тётушка живёт, крёстная, монахиня Епифания!
—Таточка, таточка! Здесь так красиво! Я тоже хочу здесь жить, у МатушкиБоженькиной, я тоже хочу быть монахиней, им здесь так хорошо, наверное, сБоженькиной Матушкой!
—Господь знает, деточка моя! — поцеловал её в щёчку отец шершавыми обветреннымигубами. — Может, и будешь когда-нибудь монахиней, может, и поживёшь в доме МатушкиЦарицы Небесной…
—Я очень, очень этого хочу, таточка!
Словносдернулся кадр, проскочив вперёд, и перед взором схимонахини Селафиилы предстализнутри храм, светлый, огромный, наполненный ароматом воска, ладана, цветов иещё каким-то очень нежным и тонким благоуханием.
Множествонарода заполняло всё пространство храма, где-то впереди зычно возглашал ектениюархидиакон, с балкона на западной стене доносились ангельские голоса женскогомонашеского хора. Большая сдобная монахиня Епифания, Машенькина тётушка,бережно посадила девочку на низкую деревянную скамеечку рядом с тумбой длясбора пожертвований, прямо напротив чудотворного образа Богородицы —местночтимой святыни монастыря.
—Молись, лапочка моя, Божьей Матушке! Проси её исцелить твои больные ножки! —погладила монахиня мягкой теплой ладошкой по белокурой головке хрупкуюплемянницу.
Машенькавнимательно вгляделась в сверкающий начищенной ризой чудотворный образ; ликБогородицы, выглядывающий из осыпанного драгоценными камушками оклада, светилсядобротой и тихой, едва заметной грустью. Рядом с Ней, очевидно, у Неё наколенях, стоял серьёзный красивый Мальчик тоже в драгоценных одеждах и ссияющим нимбом вокруг головы, взгляд Которого, как казалось, был устремлёнпрямо на девочку.
Машеньканемного смутилась и прикрыла глаза.
—Девочка! Ты, наверное, что-то хочешь попросить у Моей Мамы? — вдруг услышалаМашенька прямо над ухом тихий детский голос. Она открыла глаза и повернулаголову в сторону говорившего.
Передней стоял Тот самый красивый серьёзный Мальчик в драгоценной одежде.
—Ты не бойся, проси! Она очень добрая и исполнит всё, о чём ты Её попросишь!
—Можно, я попрошу Её, чтобы мне стать монахиней и жить в этом святом монастыре?— робко спросила Его Машенька.
—Можно! Только ты должна сама подойти к Ней и попросить Её об этом!
—Но я же не умею сама ходить! У меня ножки не двигаются!
—Я помогу тебе! Ты возьми Меня за руку и вставай с табуретки, — Он протянул ейСвою светлую детскую ладошку, посреди которой виднелась подсохшая кроваваяранка, — держись за Меня и потихонечку иди! Со Мной ты обязательно дойдёшь!
Машенькаосторожно взялась за протянутую ладошку, оперлась на неё, и потихонькуприподнялась со своего сиденья. Её ножки подрагивали, но держали на себе малыйвес её болезненного тонкого тельца.
Онаосторожно сделала слабый шажок, затем другой.
Тёплаякрепкая ладонь Красивого Мальчика уверенно поддерживала её.
Осмелев,она сделала ещё несколько робких осторожных шажков и почувствовала, что еёножки словно наливаются какой-то упругой, пульсирующей силой.
Онапосмотрела на лицо Красивого Мальчика, Тот улыбался.
—Попробуй теперь сама, — отнимая Свою ладошку, сказал Он девочке, — у тебяполучится, старайся!
Явсё время буду рядом с тобой, ты всегда сможешь опереться на Меня и Я не дамтебе упасть!
ВзглядЕго источал доброту и уверенность, Машенька поверила Ему и, теперь уже сама,без опоры, начала приближаться к сверкающему образу Богоматери, ещё увереннеепереставляя всё более крепнущие ножки.
Онашла, не замечая, как расступаются перед ней молящиеся, ахая и крестясь, какволнами прокатывается по храму изумлённый шёпот:
—Чудо! Чудо! Параличная исцелела!
Каквнезапно оборвался голос архидиакона, возглашавшего ектению, как из алтарявышли все священники и в безмолвии глядели вместе со сбежавшими с клиросамонахинями на идущее к иконе дитя.
