Протоиерей Глеб Каледа: священник, ученый, отец, папа…

Каледа Глеб Александрович
(1921 — 1994), протоиерей. Родился 2 декабря 1921 года в Петрограде. Отец его, Александр Васильевич, был крупным экономистом, окончил Минскую духовную семинарию и Петроградский политехнический институт. Мать происходила из дворянского рода Сульменевых. Отец Глеб считал себя обязанным ей своим церковным воспитанием.

В 1927 году по переезде в Москву у семьи установились тесные духовные связи с бывшими членами Русского студенческого христианского движения. В это время массовых гонений на Церковь небольшая квартира семьи превратилась во временное пристанище для репрессированных священнослужителей и членов их семей, скрывающихся от властей или едущих в ссылки из ссылок. Первым духовным отцом Глеба Каледы стал будущий священномученик Владимир Амбарцумов. Отец Владимир оказал большое влияние на формирование духовной личности мальчика. Глеб уже подростком включился в служение Церкви: он разыскивал по Подмосковью скрывавшихся православных клириков, доставлял материальную помощь семьям репрессированных священников.

В 1933 году умерла его мать, и дальнейшее духовное просвещение отца Глеба проходило в нелегальных христианских кружках, которыми руководила А. В. Филинова, бывшая активистка РХСД. В школе у него появляется интерес к естественным наукам и он стал мечтать о поступлении в геологоразведочный институт.

Однако окончание школы совпало с началом Великой Отечественной войны, и его призвали армию. С декабря 1941 года и до конца войны он находился в действующих частях и в качестве радиста в дивизионе гвардейских минометов «катюш» участвовал в битвах под Волховом, Сталинградом (ныне Волгоград), Курском, в Белоруссии и под Кенигсбергом (ныне Калининград). Его товарищи считали, что он оставался жив только чудом. Вернулся с фронта с многочисленными наградами.

Научный и духовный рост

Осенью 1945 года поступил в Московский геологоразведочный институт. Вскоре познакомился с тайным священником отцом Сергием Никитиным, будущим владыкой Калужским. После открытия Троице-Сергиевой Лавры состоялось его знакомство с наместником Лавры архимандритом Гурием (Егоровым), впоследствии митрополитом Симферопольским. Отец Гурий познакомил его с отцом Иоанном Вендландом, будущим митрополитом Ярославским, который до церковного служения был учёным-геологом. Духовное руководство отцов Гурия и Иоанна в значительной степени определило дальнейший жизненный путь отца Глеба.

В 1951 году, окончив институт с отличием и поступив в аспирантуру, женился на Лидии Владимировне Амбарцумовой, дочери своего первого духовника. Свадебное путешествие они провели в геологической экспедиции. По окончании института получил благословение заниматься научной деятельностью, хотя тогда уже у него возникло стремление целиком посвятить себя служению Церкви. В своей научной деятельности руководствовался заветом апостола Павла: «И все, что вы делаете словом или делом, все делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через Него Бога и Отца

» (Кол 3, 17). Ежегодные научные поездки в Среднюю Азию позволили регулярно общаться с владыкой Гурием, в то время епископом Ташкентским.

Успешно занимаясь научными исследованиями, защитил кандидатскую в 1954 году, а затем докторскую диссертацию в 1981 году, став крупным и публикуемым специалистом в области литологии. При этом свой долг он видел в защите православного вероучения от псевдонаучной критики, писал апологетические работы, настаивая на том, что «поверхностное научное знание (полузнание) отдаляет людей от Бога, тогда как полное знание приближает к Творцу

». Любимыми его святыми стали Отцы Церкви богослов и ученый Василий Великий, а также защитник Православия Афанасий Александрийский. Следуя традициям христианского студенческого движения организовал нелегальный христианский кружок, просуществовавший до 1990-х годов, в котором занимались дети его знакомых — прообраз воскресной школы.

Тайное священство

В 1972 году возвратившийся из-за границы владыка Иоанн (Вендланд) рукоположил его во диакона, а затем во пресвитера. Это было сделано тайно, так-как высокая образованность отца Глеба делала его легальное рукоположение невозможным в условиях правительственного гнёта тех лет. Оставаясь руководителем отдела в научном институте, он стал регулярно совершать Евхаристию в своей домовой церкви. Ведёт большую духовническую работу, у него появляется много духовных детей, которые находят опору в его любви и мудрости. В этот период пишет большую богословскую работу «Домашняя Церковь

», осмысляя семейную жизнь как служение — к этому времени семья Калед уже была многодетной.

Однако, вся его священническая деятельность оставалась в тайне, о ней знали лишь самые близкие люди. Его, доктора наук, немедленно ждал бы арест, узнай кто-нибудь правду. Восемнадцать лет богослужения совершались в квартире многоэтажного панельного дома, за плотно занавешенными окнами его кабинета. Священнической ризой была скатерть, на которую нашивались, а потом каждый раз аккуратно спарывались кресты; подризник хранился среди постельного белья, чтобы при обыске сойти за ночную рубашку. Чашей для Причастия служил новый хрустальный фужер, а для извлечения частиц из просфор был специально куплен скальпель, с которым он потом служил до самой смерти. Почти каждое воскресенье вся семья и немногочисленные посвященные в тайну друзья собирались на Литургию. Раскладывался большой этюдник – престол, и в соседней комнате включалось радио, чтобы даже соседи не услышали.

«У священника, как и у врача, дверь должна быть всегда открыта

», – говорил отец Глеб. Желающих пройти таинство покаяния он исповедовал в своем кабинете часами, но и позже, уже открыто служа на приходе и исповедуя десятки людей, никогда не торопился. Тем более он не признавал практики общей исповеди, которая в советские годы возникла из-за того, что власти не поощряли особо близкие контакты священников с мирянами.

Выход в открытое служение

В конце 1980-х годов отец Глеб принял активное участие в создании воскресной школы при храме пророка Илии Обыденного, прихожанином которого был с послевоенного времени. Здесь же в 1990 году по благословению патриарха Алексия II он вышел на открытое служение. В дальнейшем его определили в Синодальный отдел религиозного образования и катехизации. При его активном участии в Москве были созданы Катехизаторские курсы, и он стал их первым ректором. Затем они были преобразованы в Православный Свято-Тихоновский богословский институт. Под его руководством велась большая учебно-методическая работа по православному образованию и обличению появившихся сект и еретических лжеучений.

Христианское просветительство отец Глеб сочетал с пресвитерским служением в храме преподобного Сергия Радонежского в Высоко-Петровском монастыре.

Тюремный пастырь

Его трудами был воссоздан храм Покрова Богородицы в Бутырской тюрьме. Первую Литургию в Бутырском храме он совершил на Светлой неделе 1992 года. Постепенно храм преобразился, был сделан алтарь; многие жертвовали туда церковно-служебные предметы. 23 октября 1993 года отец Глеб указом патриарха Алексия II был назначен настоятелем Бутырского храма — первым после семидесятилетнего запустения.

В тюрьме отца Глеба полюбили и охрана, и заключенные. Обитатели камер ждали его посещения, с глубоким уважением относились к нему, упрашивали его побыть с ними подольше. Он уходил от заключенных уже после отбоя и глубоко за полночь возвращался домой. Он был отцом шести детей, и этот опыт отцовства сполна раскрылся в его пастырском служении. К каждому из заключенных он относился как к сыну по плоти, и многие лишь через него впервые ощутили само понятие отцовства. Он очень близко к сердцу принимал все невзгоды, несчастья и падения каждого.

Бывал отец Глеб и в коридоре смертников. Первый раз, когда он туда вошел, надзиратель был за дверью и держал дверь ногой, чтобы она не закрывалась. А потом отец Глеб приходил, говорил, чтобы пришли за ним через час, дверь закрывали, и он сидел со смертниками; обнимал их, старался носить им подарки, яблоки. К Пасхе очень волновался чтобы туда относили куличи и яйца. Он проводил в камере смертников многие часы, оставаясь с ними один на один. Нескольких из них крестил, и они пересмотрели всю прошлую жизнь. Отец Глеб неоднократно говорил, что нигде не видел такой горячей молитвы, как в камере смертников. Увиденное там еще более убедило его в необходимости отмены смертной казни, ибо, по его словам, «мы приговариваем к смерти одного человека, а казним уже совсем другого

»…

Священник Глеб Каледа скончался 1 ноября 1994 года в Боткинской больнице Москвы после тяжелой болезни. Последние его слова были: «Не волнуйтесь, мне очень хорошо

».

Семья

Из шестерых детей Глаба Каледы и его супруги Лидии Владимировны четверо получили медицинское образование, двое — геологическое. Двое сыновей стали священниками, а одна из дочерей – игуменией.

Оценки

Слово Патриарха Московского и всея Руси Алексия II:
Вспоминая отца протоиерея Глеба Каледу, невольно думаешь о его жизненном пути. Ученый, профессор, доктор наук. Тайно рукоположенный в тяжелые для Церкви годы, создавший в своей квартире домовый храм, в котором воспитывалась вся семья – с приходом религиозной свободы в нашей стране он явил себя миру как пастырь – ревностный, усердный, одаренный жизненным и духовным опытом. Будучи светским ученым, он занимался богословием и накопил богатый опыт духовных знаний, которые так пригодились ему в будущем
… [1]

Семья

В 1951 году, перед защитой диплома, женился на Лидии Амбарцумовой (монахиня Георгия, насельница Зачатьевского Ставропигиального монастыря, скончалась в 2010 году), дочери своего первого духовника, священника Владимира Амбарцумова. Из их шестерых детей четверо получили медицинское образование, двое — геологическое:

• Сергей — врач, погиб вместе с супругой в автомобильной катастрофе.
• Иоанн[7] (род. 20.01.1954) — священник, настоятель храма Троицы Живоначальной на Грязех у Покровских ворот
• Александра — супруга (ныне вдова) священника Александра Зайцева
• Кирилл[8] (род. 07. 07.1958) — священник, настоятель храма Новомучеников и Исповедников Российских на Бутовском полигоне
• Мария (игумения Иулиания; род. 1961) — настоятельница Зачатьевского ставропигиального женского монастыря
• Василий — психиатр, доктор медицинских наук, заместитель главного врача Научного центра психического здоровья Российской академии медицинских наук.

Двоюродный брат Глеба Александровича — заслуженный врач Республики Беларусь Василий Иванович Каледа.

Труды

Список его научных публикаций включает свыше 170 названий. При этом он стремился охранить православное вероучение от псевдо-научных нападок. В период хрущевского гонения он написал апологическу работу «Библия и наука о сотворении мира

», в которой показал отсутствие принципиальных противоречий между библейским и научным представлениями о возникновении Вселенной. После тайного принятия священства составил большую богословскую работу «
Домашняя Церковь
», в которой рассмотрел семью как особое церковное служение.

Отрывок, характеризующий Каледа, Глеб Александрович

Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему: – Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого… Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения. – Экая дуг’ацкая ваша пог’ода Г’остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова. В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна. Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках. В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним. За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко. – Я тебе пг’иказывал не пускать их жг’ать этот ког’ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг’чук с поля тащил. – Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр. Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией. За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!» «Куда это собрались?» подумал Ростов. Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело. – Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их. – Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл. – И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу. – Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный. – Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов. – Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели. – А мои две недели не ели, – отвечал Денисов. – Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер. – Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров. – Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам… – К чог’ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру. – Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле. – Собака на забог’е, живая собака на забог’е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался. – Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям? Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами. На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно». Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы… Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем. – Меня за г’азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг’ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он. Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было. – Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли. – Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем. Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.