Христианская Церковь на протяжении своего двухвекового существования доказывала свою верность Богу. Лучшим доказательством является человеческая жизнь. Ни богословские работы, ни красивые проповеди, ничто не доказывает истинность религии так, как человек, который готов отдать свою жизни ради нее.
Живя в современном мире, где каждый может свободно исповедовать свою веру, высказывать свое мнение, сложно представить, что всего лишь сто лет назад это могло привести к расстрелу. 20 век оставил в истории России и Русской Церкви кровавый след, который никогда не будет забыт и навеки останется примером того, к чему может привести попытка государства получить тотальный контроль над обществом. Тысячи людей были убиты только потому, что их вера была неугодна властям.
Вечер
На Господи воззвах: стихиры, глас 1. Подобен: Прехвальнии мученицы:
Священноисповедниче отче (имярек),/ ты во дни гонений на Церковь Российскую/ не убоялся еси мучителей безбожных/ и, веру Христову исповедав,/ страдания претерпел еси,/ паствы же ради, любящей тя, / благодатию Божиею хранимь был еси/ и в мире почил еси./ Темже ныне, наслаждаяся радости Небесныя,/ моли спастися душам нашим.
Священноисповедниче отче (имярек),/ ты в годину безбожия во Отечестве нашем,/ яко истинный пастырь Христов,/ любовию к Богу распалаемь,/ веру православную исповедал еси/ и, узы темничныя и работы горькия,/ яко благое иго Христово претерпев,/ во уповании тверд пребыл еси./ Темже ныне, наслаждаяся радости Небесныя,/ моли спастися душам нашим.
Священноисповедниче отче (имярек),/ ты, во дни отступления от веры сродников наших/ Христу ревностно последуя,/ страданием вольным и исповеданием твердым,/ яко истинный пастырь показался еси/ и, слово Божие проповедав,/ правило веры людем православным/ и учитель благочестия явился еси./ Темже ныне, наслаждаяся радости Небесныя,/ моли спастися душам нашим.
Слава, глас 8:
Исповедниче славне отче (имярек),/ ты на Бога все упование возложил еси/ и Той тя прослави во Царствии Небеснем,/ идеже со сродники нашими,/ новомученики и исповедники Российскими,/ верою, надеждею и любовию Ему угодившими,/ прославлявши Отца и Сына и Святаго Духа/ Троицу Единосущную и Нераздельную.
И ныне, Богородичен: Царь Небесный: Вход. Прокимен дне.
Чтения три преподобническая.
На стиховне стихиры, глас 4. Подобен: Яко добля:
Яко благий раб и верный,/ вверенный ти талант благочестия/ исповеданием Христа преумножил еси,/ темже в радость Господа вшел еси/ и, велие дерзновение от Него восприем,/ молишися о земли нашей/ и о верою чтущих память твою.
Стих: Бог мой еси Ты,/ и исповемся Тебе.
Егда прииде Господь испытати люди Своя,/ блаженна тя раба и бдяща обрете,/ священноисповедниче (имярек) всечестне,/ не к тому раба, но друга нарече тя,/ и, яко вернаго стража дому Своего/ над многими тя постави/ и дарова молитвенника тепла о душах наших.
Стих: Отверзите мне врата правды,/ вшед в ня, исповемся Господеви.
Поминая слово Господне:/ несть раб болий господа своего,/ аще Мене изгнаша и вас ижденут,/ гонения и страдания за Христа любве ради претерпел еси./ Темже, блаженства изгнанных правды ради сподобився,/ любве совершенныя достигл еси,/ священноисповедниче отче (имярек).
Слава, глас 6:
Приидите, вси вернии,/ достойно воспоим пастыря славнаго,/ сей бо, подвиг страдания и исповедничества совершив/ и последи благочестно пожив,/ Богу в мире душу предал еси/ и от сущих зде к вечным жилищем преставился еси,/ идеже молится о душах наших.
И ныне, Богородичен: Творец и Избавитель:
Тропарь, глас 2:
Священноисповедниче отче (имярек), во дни гонений безбожных на Церковь Русскую/ поношения, заточение, изгнание и горькия работы,/ Христа ради претерпел еси,/ и ничтоже разлучи тя от любве Божия./ Таже, благочестно в мире пожив,/ свидетельствовал еси Господа Иисуса Христа,/ Егоже моли спастися душам нашим.
На утрени
На Бог Господь: тропарь тойже. По 1-м стихословии седален, глас 4:
К Богу Вышнему воззвал еси,/ священноисповедниче досточудне (имярек):/ помилуй мя, Господи,/ яко врази нечестивии попраша мя/ и избави душу мою от смерти,/ очи от слез и нозе от поползновения,/ да благоугожду пред Тобою во свете живых.
Слава, и ныне, Богородичен:
Стена непобедимая людем православным еси, Богородице Дево,/ к Тебе бо притекающе, невредими пребываем,/ и паки согрешающе, имамы Тя Молитвенницу./ Тем, благодаряще, вопием Ти:/ Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою.
По 2-м стихословии сед а лен, глас 4:
Егда неправеднии оболгаша тя и князи людстии ранам жестоким предаша,/ ты, священноисповедниче (имярек), на Бога уповая, молился еси:/ Господи, Господи, кто подобен Тебе,/ исповемся Тебе в сердце моем,/ и язык мой поучится правде Твоей, весь день хвале Твоей.
Слава, и ныне, Богородичен:
О, Всепетая Богородице Владычице, мучеников исповедание и венче,/ Ангелы славимая и человеки воспеваемая,/ и всего мира вожделенная Помощнице,/ избави Церковь Русскую всякаго обстояния,/ Едина Благословенная.
Величание:
Величаем тя,/ священноисповедниче (имярек),/ и чтим святую память твою,/ ты бо молиши за нас/ Христа, Бога нашего.
Псалом избранный:
Исповемся Тебе, Господи, всем сердцем моим о милости Твоей и истине Твоей.
Господь Помощник мой, на Него упова сердце мое, и исповемся Ему. Глаголах о свидениих Твоих пред цари, и не стыдяхся. Исповемся имени Твоему, Господи, яко благо, яко от всякия печали избавил мя еси.
На Бога уповах, не убоюся, что сотворит мне человек. Изведи из темницы душу мою, исповедатися имени Твоему. Поношения поносящих Ти нападоша на мя.
От бездн земли паки возвел мя еси, ибо аз исповемся Тебе в людех, Господи.
Веселитеся, праведнии, о Господе, и исповедайте память святыни Его.
По полиелеи седален, глас 4:
Яко истинный служитель Церкве Божия, славне (имярек), страдания и гонения от безбожных в земли нашей даже до конца претерпел еси/ и по сих, в мире благочестно пожив,/ Христа небоязненне исповедал еси./ Ныне же, во Царствии Божии наслаждался жизни вечныя,/ моли спастися душам нашим.
Слава, и ныне, Богородичен:
Недвижимое утверждение веры/ и спасение душ наших,/ Богородицу песньми величаим, вернии:/ радуйся, Православия Ограждение,/ радуйся, земли Русския Покрове,/ радуйся, Невесто Неневестная.
Степенна, 1-й антифон 4-го гласа.
Прокимен, глас 4: Священницы Твои облекутся в правду/и преподобнии Твои возрадуются.
Стих: Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми?
Всякое дыхание: Евангелие от Луки, зачало 64.
По 50-м псалме стихира, глас 6:
Егда в гонении болезни смертныя одержаша тя,/ священноисповедниче Христов (имярек),/ веры православныя не отступил еси/ и Бога ревностне прославлял еси,/ Иже и воздаде ти венец правды,/ яко поборнику необориму.
Канон, егоже краегранесие кроме Богородичнов осми песен:Крепость моя и пение мое Господь. Глас 5.
Песнь 1. Ирмос: Коня и всадника:
Крестною силою укрепляемь,/ изгнания многолетняя претерпел еси,/ глад и хлад ни во что же вменяя, любовию к Богу пламенел еси./ Темже, (имярек), священноисповедник славный явился еси.
Русския Церкве пастырь добрый быв,/ поругания, насмеяния и лжесвидетельства претерпел еси/ и безбожники кротостию и смирением обличил еси,/ страдальче изрядный, (имярек).
Во исповедание веры, яко в броню крепкую, облеклся еси, (имярек),/ и, воин Христов непобедимый явлься,/ словом Божиим, яко мечем обоюдоострым, враги посрамил еси.
Богородичен: Разрешися клятва, печаль преста,/ Благословенная бо и Благодатная Отроковица верным Радость породи,/ Христа Бога нашего.
Песнь 3Ирмос: Водрузивый на ничесомже землю:
Праведных души в руце Божией,/ и не прикоснется их мука,/ сими словесы укрепляемь, (имярек) крепкодушне,/ телесная страдания мужественне претерпел еси/ и образ исповедания веры сыновом русским явил еси.
Оградився силою крестною, (имярек)/ страдания и изгнания от безбожных претерпел еси/ и, веру непорочно сохранив,/ в мире благочестие пожил еси./ Сего ради и венец правды от Христа Подвигоположника приял еси.
Смутися земля Русская,/ яко опустоши ю беззаконие велие,/ ты же, (имярек) великоимените, подвиги исповедничества благоухая,/ яко крин сельный посреде пустыни, процвел еси.
Богородичен: Иже от Отца прежде всех век рождена,/ Ты, Мати Божия, неискусомужно родила еси./ Темже Тя вси, Богородицу, православно исповедуем.
Седален, глас 3:
Ненавидящия Господа посрамил еси,/ иже хотяху тя, священноисповедниче (имярек),/ Христа отлучити и смерти предати./ Ты же, к Богу ум твой вперив,/ яко птица, сети ловящих избавился еси/ и в кровы Небесныя возлетел еси,/ идеже, в лице новомучеников и исповедников Российских пребывая,/ молишися о спасении душ наших.
Слава, и ныне, Богородичен:
Кийждо, идеже подвизается, усердно к Тебе притекает, Богородице,/ несть бо инаго Прибежища, спасающаго души наша, яко Ты, Всепетая.
Песнь 4Ирмос: Божественное Твое:
Терпением вооружився, потекл еси на предлежащий ти подвиг, священноисповедниче (имярек),/ и, прещений мучителей не убоявся,/ непоколебимь пребыл еси, егда смутися Русская земля.
Мал бе в братии твоей, якоже и Давид в роде своем,/ обаче избра тя Господь, священноисповедниче (имярек),/ на пастырское делание и свидетельство слова Божия.
Облеклся еси в священныя одежды, отче (имярек),/ яже в подвизе исповедания невредимы сохранил еси,/ темже, вшед в чертог Небесный,/ зриши Лице Света Неприступнаго.
Богородичен: Невместимаго во чреве приемши,/ без болезни родила еси, Всенепорочная Мати,/ и по рождестве Дева Нетленна, пребыла еси.
Песнь 5 Ирмос: Одеяйся светом:
Яко сын дне, во свете заповедей Христовых паству ходити учил еси, отче (имярек),/ и душу твою подвигом исповедания освятил еси,/ ныне же почести по достоянию от земных приемлеши.
Изведе тя на подвиг Господь,/ егда люди российстии отступиша Церкве Христовы,/ имже, яко светильник веры явился еси,/ темницы смрадныя и работы лютыя претерпевая.
Прежде даже не прийти дню Господню великому и страшному,/ нощь безбожия светом заповедей Христовых просвещал еси,/ дни лукавыя исповеданием твердым изобличая.
Богородичен: Правду и Избавление нам рождши, Христа, без семене,/ естество праотца от клятвы свободила еси, Богородице.
Песнь 6 Ирмос: Неистовствующееся бурею:
Егда буря гонений Церковь Русскую одержаше,/ ты, (имярек) блаженне отче, яко пастырь истинный,/ утверждение и помощь от Господа прием,/ волны многомятежныя невредимо прешел еси.
Не уразумеша безбожнии мучители,/ како за Христа страждеши, отче (имярек)/ и в подвизе твоем Господа исповедуеши./ Сего ради и осудишася.
Исполнися на тебе глагол Христов,/ аще Мене изгнаша и вас ижденут,/ темже, уготовав душу твою во искушение,/ многая страдания, поношения и скорби претерпел еси.
Богородичен: Исполнися на Тебе пророчество Симеоново/ и оружие пройде душу Твою,/ темже мучеником и исповедником Стена Нерушимая и Помощь присно бываеши, Богомати.
Кондак, глас 2:
Яко звезда новая Церкве Русския явился еси,/ терпеливодушне (имярек) священноисповедниче,/ Христа Бога прославляя/ и в нощи безбожия путь верным указуя./ Темже молим тя,/ моли нам, сродником твоим,/ в вере Православней утвердитися/ и спастися душам нашим.
Икос:
Даждь ми слово, Слове Божий,/ по достоянию восхвалити подвиги добляго (имярек),/ новаго священноисповедника, в земли Российстей возсиявшаго,/ в страданиих терпеливаго и в благочестии кроткаго,/ Небесным ликом сопричтеннаго,/ идеже ныне Триединаго Бога воспевает и молит непрестанно/ нам, сродником его,/ в вере Православней утвердитися/ и спастися душам нашим.
Песнь 7 Ирмос: Превозносимый отцев Господь:
Егда посети Господь землю Русскую многими испытании грех ради наших,/ тогда явил еси твердость в подвизе твоем, отче славне,/ исповеданием веры Христовой пламень безбожия угашая.
Мужеством и крепостию душу твою украсив,/ верность Христу в житии твоем сохранил еси/ и, многия скорби претерпев, вечнаго покоя достигл еси,/ идеже прославляеши Бога отец наших.
Отложив страх мучения и Христа единаго вожделев,/ мужественне к подвигу исповедания устремился еси, отче./ Емуже ныне поеши,/ благословен еси Боже отец наших.
Богородичен: Бога плотию родила еси, Всенепорочная,/ Единаго от Троицы,/ Емуже вси поем:/ Боже, благословен еси.
Песнь 8 Ирмос: Тебе, Вседетелю:
Егоже отроцы в пещи исповедаша,/ Того и ты в пламени страданий пред мучители прослави, научая верных взывати:/ да благословит земля Русская Господа/ и превозносит во вся веки.
Господа исповедайте, яко Благ,/ поучал еси псаломски, отче (имярек),/ и Той поспешит сыновом кающимся на спасение,/ Благословенный во веки.
Отца, и Сына, и Духа Святаго житием твоим исповедал еси, святе,/ помози и нам подвигом добрым подвизатися,/ течение жизни совершити и веру непорочну сохранити.
Богородичен: Тя, Богородицу Пречистую,/ паче ума и словесе рождшую Господа и присно девствующую,/ благословим и превозносим во вся веки.
Песнь 9 Ирмос: Исаие, ликуй:
Славу во испытаниях единому Богу воздал еси,/ исповедниче Христов приснопамятный,/ сего ради и Той тя/ в лице новомучеников и исповедников Российских прослави.
Процвете Церковь наша новомученики и исповедники Российскими,/ не отрину бо Господь люди Своя./ Ты же, священноисповедниче славный, вкупе с ними пребывая,/ молиши сохранитися вере Православней в земли нашей.
Оружием благоволения венча тя Господь,/ священноисповедниче отче (имярек),/ имже и нам на враги невидимыя споборствуй/ и моли Христа Бога сохранитися вере Православней в земли нашей.
Богородичен: С новомученики и исповедники Российскими, Пречистая, и всеми святыми/ умоли Единаго во святых Почивающаго/ сохранити землю нашу, славословящую Тя во вся веки.
Светилен:
Светодавец Христос Бог наш, исходы утра и вечера украсивый,/ Света Невечерняго тя, священноисповедниче (имярек), сподоби./ Темже, во светлостех святых пребывая,/ и нас светом незаходимым просвети,/ да, в радости ликующе, прославим Свет нам Показавшаго.
Слава, и ныне, Богородичен:
Дивно и неизречено Рождество Твое, Богородице,/ Имже спасла еси род человеческий,/ темже молим Тя:/ светом незаходимым нас просвети,/ да, в радости ликующе, прославим Свет нам Показавшаго.
На хвалитех стихиры, глас 6. Подобен: Все отложше:
Благодатию свыше облеченный,/ священноисповедниче (имярек),/ яко истинный пастырь Христов,/ в вере Православней непоколебимь пребыл еси/ и, гонителей благословляя, глаголал еси:/ аще и истяжете тело мое,/ душу не возможете разлучити от любве Божия,/ яже о Христе Иисусе Господе нашем,/ на Негоже единаго уповаю/ и Ему единому возношу хвалу.
Древним исповедником подобяся,/ священноисповедниче (имярек),/ в годину гонений на Церковь Русскую/ сердцем веровал еси право,/ усты же Христа исповедал еси во спасение,/ и, раны нивочтоже вменив,/ о срамоте поношения небрегл еси./ Темже, безбожных посрамив мучителей,/ блаженство в дому Господни улучил еси,/ идеже во веки веков Его восхваляеши.
Воспоим, боголюбивии людие,/ песньми и пении духовными/ святую память (имярек) достохвальнаго,/ иже, Православие добропобедным гласом/ небоязненно пред мучители исповеда/ и многим путь спасения показа./ Темже радуются ныне Ангельстии чини/ и сликовствуют святии земли нашея,/ с ними же и священноисповедник славный/ прославляет Христа Бога нашего.
Слава, глас 8:
Славою и честию нетленною,/ яко подвижника добропобедна,/ венча тя Христос Подвигоположник,/ священноисповедниче Христов (имярек)/ и Царствие Небесное дарова,/ идеже, с собором новомучеников и исповедников Российских/ в неприступнем свете пребывая,/ прославляеши Троицу Живоначальную и Нераздельную.
И ныне, Богородичен:
Срадуются с нами умная вся Чиноначалия,/ духовный совокупльше лик,/ видяще Царицу и Владычицу всех,/ многоименне верными славиму,/ радуются же и дуси праведных,/ сущии зрителие видения,/ на воздусе молебно простирающу всечестнеи Свои руце,/ просящу умирения миру/ и земли Русской утверждения,/ и спасения душ наших.
Славословие великое и отпуст.
Новомученики XX века. Церковное почитание и историческая наука
Гость: Мария Игоревна Дегтярева (г. Пермь), доктор философских наук, кандидат исторических наук, автор монографии «Дело «Общества трудового духовенства» (1937 год). По материалам ПермГАСПИ»
М. Лобанова:
— Как вы оцениваете изученность темы новомученичества в отечественной исторической науке?
М. Дегтярева:
— Возможно, то, что я сейчас скажу, прозвучит несколько неожиданно. Мне не хочется умалять значение той масштабной работы, которую провела в эти годы Комиссия по канонизации и православные научно-образовательные центры, но эта тема по-прежнему недостаточно изучена в отечественной исторической науке. У нас почти нет систематических, то есть охватывающих все периоды истории XX в., фундированных научных исследований, таких, где бы жизнеописание святых было «вписано» в контекст церковно-государственных отношений и общественно-политических событий того или иного периода, с опорой на проверенные источники и четкой системой научной референции (ссылок).
Мы долгое время оставались «заложниками» позитивистской парадигмы, предписывающей ученому «оставлять веру за дверями своего кабинета». Поэтому у нас возникло вполне закономерное разделение: серьезные специалисты по XX в., работающие в государственных исследовательских центрах, опасаются вступать на поле церковной истории. А если и вступают, то, к сожалению, иногда допускают ошибки, очевидные для верующих, порой просто курьезные.
А авторы книг о новомучениках, издаваемых в Церкви, не всегда в должной мере владеют методологией исторического исследования, даже в тех случаях, когда это должно быть непременным условием. Я имею в виду работу с материалами архивно-следственных дел.
Нам есть к чему стремиться. Главное, чтобы и в Церкви, и в академической среде появилось осознание того, что сотрудничество академических и церковно-образовательных центров позволило бы нам продвинуться в осмыслении отечественной истории XX в. и подготовить объемные работы, свободные от «клишированного» подхода и пристрастности, связанной с привычной парадигмой научного творчества.
М. Лобанова:
— Каковы основные проблемы в исследовании этой темы?
М. Дегтярева:
— Их достаточно: это и проблема научной верификации (то есть проверки, удостоверения в подлинности) тех или иных сведений, в том числе устных свидетельств, и проблема учета статистики жертв репрессий, и определения четких критериев для прославления…
Отдельная проблема – выявление фальсификаций в материалах архивно-следственных дел, разграничение «авторской речи» обвиняемых и дискурса «письмоводителей» и следователей ЧК-ОГПУ-НКВД.
М. Лобанова:
— В чем особенность Пермского края в связи с изучением истории новомучеников?
М. Дегтярева:
— Особенностью ситуации в Перми было то, что удар по Церкви здесь был особенно жестоким.
Причин было несколько: во-первых, правящий архиерей – архиепископ Андроник (Никольский) в 1918 г. попытался оказать сопротивление вандализму большевиков после налета «боевиков» на подворье Белогорского монастыря 9-го февраля. Поводом к тому послужил знаменитый Декрет СНК «Об отделении Церкви от государства и школы от церкви» 20 января (2 февраля) 1918 г. Владыка применил меру исключительную, отлучил участников подобных акций от Церкви и ввел интердикт – запрет на совершение церковных служб и треб, надеясь поднять паству на защиту святынь.
В Перми, действительно, проходили многотысячные крестные ходы против реквизиций и беззаконий, а в годы Гражданской войны старая часть нашего города, в отличие от рабочего района – Мотовилихи, довольно активно поддержала «белых». Эти события в 1935 г. в собственной оценке Сталина получили название «пермская катастрофа». Кроме того, линия восточного фронта в годы Гражданской была подвижной, и Пермь оказалась в «пограничной» полосе, что также умножило число жертв, причем и с той, и с другой стороны.
А после окончания Гражданской войны Пермский край стал одной из «опорных точек» в системе ГУЛага. В 1937 г. он вошел в число «экспериментальных площадок», где отрабатывалась «методология большого террора», то есть механизм построения крупных коллективных дел, прежде всего, в отношении верующих.
Это было обусловлено недоверием высшего руководства к Перми, свидетельством чему было то, что Пермь лишилась статуса губернского города, в то время как Екатеринбург, «зарекомендовавший» себя в глазах высшего партийного руководства особой «ревностью» УралСовета в деле Царской Семьи, и переименованный в честь Я. Свердлова, стал административным центром образованной в 1923 г. Уральской области.
Таким образом, по числу пострадавших во время «красного террора» и в последующие десятилетия представителей духовенства Пермь занимает одно из первых мест в России.
М. Лобанова:
— Какова основная сфера ваших интересов в этой теме?
М. Дегтярева:
— Мне довелось работать с материалами архивно-следственных дел священников из фондов ПермГАСПИ, относящимися к периоду Гражданской войны, 1920-х – 30-х гг. и особенно – к периоду «большого террора».
По правде сказать, я сама чувствую себя еще неофитом на фоне моих учителей, действительно выдающихся пермских историков советского периода, таких, как Л.А. Обухов, М.Г. Нечаев. Эта сфера исторического знания для меня только открывается и многому приходится учиться по мере необходимости.
М. Лобанова:
— Несколько слов о ваших книгах.
М. Дегтярева:
— Моя первая научная специализация и публикации были связаны с историей французской консервативной мысли и философским наследием графа Жозефа де Местра. Я и предположить не могла, что глубокое осмысление моим героем проблематики революции и якобинского террора послужит мне уже на «поле» нашей отечественной истории.
По мере воцерковления менялись предпочтения и приоритеты. В Москве меня по-настоящему захватила тема новомучеников. Этому способствовало близкое знакомство с насельницей Новодевичьего монастыря инокиней Людмилой (Гречиной), ныне схимонахиней Серафимой, келейницей Матушки Серафимы (Черной) – внучки священномученика Серафима (Чичагова).
Однажды мать Людмила привезла меня в Бутово и познакомила с историей этого места. Моя мама, работавшая в составе епархиального Отдела по истории и канонизации, также довольно благосклонно отнеслась к моим первым шагам в этом направлении.
И вот в 2015 г. в Издательстве Московской Патриархии вышла моя первая книга – очерки о пострадавших в годы гонений православных христианах «Бессильно зло, мы вечны, с нами Бог». Целью ее была популяризация церковной истории XX в., рассказ о новомучениках широкой аудитории доступным языком.
Затем мне посчастливилось несколько лет работать с архивными источниками в фондах ПермГАСПИ и подготовить научное исследование, посвященное большому пермско-свердловскому делу 1937 г. так называемого «Общества трудового духовенства».
Главной задачей этой работы была деконструкция сфабрикованного пермскими и свердловскими следователями дела с применением методов исторического исследования: критического, сравнительного, филологического анализа, «перекрестного допроса источников», палеографии и др.
М. Лобанова:
— Трудные периоды для исследователя – и ранний период террора, когда нет документов и неизвестно, где расстреливали и хоронили, и Большой террор – когда очень много расстреливали, был конвейер и не было необходимости составлять подробное «дело», и позднесоветский период, который вообще плохо изучен, т.к. слишком недавно все было. В чем особенная трудность в работе с историей периода Большого террора?
М. Дегтярева:
— Да, это, действительно, так. Однако все зависит от состояния и качества источников в каждом конкретном случае. Нет правил без исключений. Иногда архивные документы преподносят исследователям удивительные «подарки». Это может быть относящийся к периоду Гражданской войны документ со штемпелем и автографом коменданта концентрационного лагеря, позволяющий провести четкую хронологическую атрибуцию такой структуры, или запрос в ГубЧК об усилении охраны от лагерной администрации из другого места, что является документальным подтверждением того, что и там в то время находилась крупная дислокация политзаключенных.
Помощь в определении мест заключения и расстрелов периода Гражданской войны могут оказать устные свидетельства: воспоминания жителей, случайных свидетелей. А иногда – и сведения из публикаций в прессе противоборствующего лагеря. Но тут надо проверять все основательно, поскольку в период гражданских конфликтов каждая сторона несвободна от «пристрастий» и склонна преувеличивать масштабы насилия со стороны другой.
Дело осложняется еще и тем, что помимо «красного» и «белого» террора, был еще и анархический «зеленый» террор, поэтому период Гражданской войны, безусловно, сложный и проблема учета статистики жертв не теряет остроты до сих пор.
Это же можно сказать и о качестве архивно-следственных дел осужденных: исключения из правил есть в любом случае. Иногда попадаются относящиеся к периоду Гражданской войны дела с неким подобием юридического сопровождения: с привлечением нескольких «свидетелей», даже с проведением «очных ставок». Да и в период «большого террора» следователи все-таки пытались обеспечить хотя бы минимальное документальное «обоснование» процесса. Но в целом характер следствия заметно изменился по сравнению с кон. 1920-х – нач. 30-х гг: следствие могло занимать всего несколько дней, а в качестве «запросов снизу» для его проведения использовались доносы двухлетней давности, в деле отсутствовали фотографии, следователи путались в выстроенной на ходу сюжетной фабуле и не удосуживались даже внешним образом снять очевидные противоречия, чем создавали немалые проблемы своим коллегам, которые «пойдут по их следам» во время внутренних проверок НКВД-КГБ 1939-го, 46-го, 56-го гг.
Как бы то ни было, каждый раз работа с документальными источниками требует внимательного детализированного подхода.
А по поводу послевоенного периода можно сказать только одно: надо запастись терпением и ожидать окончания ограничительных сроков в государственных архивах, а пока не упустить возможности зафиксировать устные свидетельства, собрать и систематизировать письменные и вещественные источники из личных архивов и экспедиций. Примером такой работы является служение научных сотрудников Музея-заповедника «Пермь-36» и организованные ими выставки и экспозиции.
М. Лобанова:
— В большинстве регионов России создаются мартирологи, это обычно просто списки расстрелянных с краткими данными о них. Возможно ли узнавать больше? Есть ли типовые документы, которые нужно искать и изучать? Есть ли необычные архивные источники?
М. Дегтярева:
— Нужно следить за публикациями в открытых источниках. Сейчас на православных сайтах публикуются ценные воспоминания, дополняющие краткие справки. Можно посоветовать обращаться и к базам данных Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, Бутовского полигона, изданиям русских духовных школ. Все зависит от степени заинтересованности. Если есть желание разобраться в истории церковно-государственных отношений, полезно изучать официальные документы советского периода. Благо сборники директив партии и правительства, хрестоматии по истории советского периода, работы идеологов советского государства есть в любой крупной библиотеке.
М. Лобанова:
— В чем польза и в чем опасность «народных преданий»?
М. Дегтярева:
— Устные источники могут быть ценным дополнением к архивным документам, а могут содержать недостоверные сведения.
И, все-таки, независимо от мотивов создателей «легенды» (например, стремления «увеличить меру» подвига и страдания тех, кто и так пронесли свое служение Богу и Церкви достойно, по высшей мере), нам – христианам надо стараться придерживаться «золотой середины», не пренебрегая проверкой происхождения и качества источников.
М. Лобанова:
— А как можно проверить предание?
М. Дегтярева:
— Тут, действительно, есть тонкость: ведь есть правда жизни, а есть правда жития. Могу сослаться на хорошо известный пример: предание о том, что после того, как в Алапаевске были брошены в шахту Великая княгиня Елисавета и Ее спутники, то случайные свидетели слышали на протяжении нескольких суток раздававшееся из недр шахты пение «Херувимской». Но документальные материалы «белого» следствия свидетельствуют о том, что алапаевские мученики были брошены в шахту после того, как им были нанесены травмы, несовместимые с жизнью. И что выбрать в этом случае, чего держаться? Профессиональный историк, вероятно, отдаст предпочтение документам, а обычный человек, возможно, сохранит приверженность преданию. Главное, постараться избежать конфликтов и взаимных обвинений.
М. Лобанова:
— Протоиерей Георгий Митрофанов в свое время выдвинул тезис: реабилитация не нужна, т.к. реабилитация как избирательный факт создает устойчивое представление – если не реабилитирован, значит, все-таки виноват. То есть сам механизм репрессий не ставится под вопрос. Как вы прокомментируете этот тезис?
М. Дегтярева:
— Мне кажется, что одно другого не исключает. Исследования, посвященные репрессиям, просветительская работа таких комплексов, как Бутово и Музей-заповедник «Пермь-36», безусловно, могут оказывать влияние на общественное сознание и менять восприятие судеб людей, пострадавших в советский период в целом. Независимо от политических взглядов и типа мировоззрения люди страдали как люди.
А цель реабилитации членов Церкви – это свидетельство перед миром о том, что человек, не совершивший никакого преступления, претерпел безвинное страдание. И тут скорее будет задействован принцип аналогии («и сколько таких!»), чем «избирательности» («а остальные, значит, получили по заслугам»).
Я вижу проблему несколько иначе: во многих случаях формально может не быть оснований для отказа в реабилитации в виду несостоятельности предъявленного человеку обвинения в конкретном деле, однако это не означает автоматически, что он не имел прежде отношения к работе репрессивного аппарата. А в другом случае, наоборот, факт политической реабилитации не может быть основанием для утверждения о «политической индифферентности», «лояльности», и тем более «расположения» человека пострадавшего по отношению к политическому режиму, превратившему массовый террор в системный элемент управления. Для нас важно не перепутать и не уравнять «экзекуторов» и жертвы террора, окружив и тех и других ореолом «мученичества».
М. Лобанова:
— Алексей Петрович Арцыбушев в свое время предъявил претензию к работе комиссий по канонизации – его мысль в том, что мы сегодня почему-то больше верим документу следователя, а не арестованному. То есть если следователь написал – вот, признался, или вот, назвал имена – то для нас это авторитетный факт. И он ставил морально-нравственный и даже религиозный вопрос: мы пишем жития на основании мнений с чьей стороны? Как бы вы этот тезис прокомментировали? Ведь вы также говорите о фальсификациях документов периода Большого террора.
М. Дегтярева:
— Суть проблемы именно в этом и состоит. Арцыбушев представил ее во всей остроте, не сглаживая углов.
Мне самой пришлось столкнуться с подобным случаем. Несколько лет назад ко мне обратилась знакомая, которая увлеченно ведет самостоятельную поисковую работу в архивах. Обратилась она с просьбой посмотреть ее брошюру, посвященную истории храма в одном из Пермских районных центров. И вдруг я читаю, что батюшка на приходе «создал антисоветскую диверсионную фашистскую повстанческую ячейку», а потом вижу упоминание вскользь о том, что в 1989 г. он был реабилитирован. На недоуменный вопрос слышу оправдание автора: «Но ведь я не придумала это. Так в деле написано, это же документы!». Между тем, это было одно из известных дел, сфальсифицированных группой пермских следователей под руководством Мозжерина в период «большого террора» 1937 – 38 гг., в продолжение следствия по делу «Общества трудового духовенства». Однако донести до сознания исследователя-любителя мысль о том, что работа с архивными материалами требует владения научным инструментарием, оказалось не так-то просто.
При обращении к материалам дел пострадавших в годы гонений необходим профессиональный кропотливый анализ и всего комплекса документов, и каждого листа. Я выскажу парадоксальную мысль: места со следами фальсификаций – самые «беспристрастные» свидетели, фальсификации не дадут «ввести в заблуждение», их просто нужно уметь видеть.
М. Лобанова:
— Может ли историк отличить фальсифицированный документ от подлинной «прямой речи» и подлинных показаний?
М. Дегтярева:
— Да, это вполне возможно, с применением методов филологического анализа и палеографии, а также «перекрестного допроса» текстов показаний.
Особенно важным «индикатором» подтасовок являются лексемы – устойчивые стилистические обороты, позволяющие провести атрибуцию текстов. К ним относятся идеологические и вербальные штампы (фразы-клише из официальной печати и пропаганды), образцы канцеляристского стиля того времени, неуместное и неуклюжее словоупотребление. Это случаи, когда «язык» показаний явно контрастирует с личностью подследственного. Иногда очевидно, что показания фиксируют не прямую речь, а иногда, в силу особой «фантастичности сюжета», ясно указывают и на то, что текст составлялся в отсутствие арестованного. Дело в том, что следователи не владели церковной лексикой, не представляли себе строя и деталей церковной жизни, специфики взаимоотношений представителей различных течений в Церкви, и даже вообразить не могли, насколько абсурдны и смехотворны оставленные ими «метки».
М. Лобанова:
— Какую роль играли доносы? Недавно петербургский историк репрессий А.Я. Разумов высказал мысль, что роль доносов преувеличивают, что власть все равно репрессировала и расстреляла бы столько, сколько считала нужным.
М. Дегтярева:
— «Призвание» информатора или «секретного сотрудника» – это, конечно, не причина, а всего лишь инструмент репрессивной политики.
Более важными являются действительные мотивы, идеологические основания, а также «рационализация» террора, то есть его оправдание в массовом сознании – тот «импульс», который задавали сверху. Следователи действовали во исполнение приказов и установок на внутриведомственных оперативных совещаниях. Но, тем не менее, в ЧК — ОГПУ — НКВД активно использовали «запросы снизу», от «масс». А если подходящих не оказывалось, в ход пускались анонимные и «заветренные» «сигналы». Влияние пропаганды на выбор людьми типа поведения нельзя недооценивать.
М. Лобанова:
— Что дает историку периода репрессий изучение биографий следователей? Нужно ли знать характер человека, который вел записи, которые изучаются сегодня, чтобы дать им адекватную оценку? Кажется каким-то безумием «вырезание» имен следователей и т.д. в документах – это же ущемляет изучение темы. Например, если один человек фальсифицировал одно, два «дела», то скорее можно подозревать и третье тоже сфальсифицированным, а если «вырезано» его имя – это препятствует такому анализу. Создает ли это трудности – вымарывание имен в архивных документах?
М. Дегтярева:
— Соглашусь с вами: «вымарывание» этих данных в архивных документах с методологической точки зрения совершенно недопустимо, ведь смысл их хранения в государственных фондах – поддержание их целостности.
Мне лично не приходилось встречать «вычищения» имен следователей. В документах ПермГАСПИ есть все: и фамилии, и имена-отчества, и автографы. Однако, готовя их к публикации, я стараюсь следовать Закону о защите персональных данных. Например, приводя фамилии, сознательно опускаю и закрываю даже инициалы сотрудников НКВД. Ведь у этих людей есть потомки, непричастные к выбору их отцов и дедов. Исследователь должен помнить о моральном кодексе и возможных последствиях обнародования подобных вещей.
М. Лобанова:
— Каковы критерии святости при изучении документов? В житиях новомучеников часто повторяется фраза «не признал себя врагом советской власти» – и создается впечатление, что не это ли критерий? Зачем это нужно подчеркивать в житии? Сегодня часто можно услышать, что святые, это те, кому предлагали отречься от Христа. Но разве предлагали во время Большого террора? Один молодой священник в Петербурге сказал мне, что если новомученику не предлагали отречься – значит, его ошибочно канонизировали. Какова же была практика репрессий против православных?
М. Дегтярева:
— Такая картина применительно к реалиям советского времени слишком идеалистична. Это относится, скорее, к эпохе гонений первых веков христианской истории, или периоду владычества осман. В материалах дел мне ни разу не встречались примеры подобных «галантных предложений» от следователей: «Со Христом или без Христа?». Для подобной сцены в качестве «атрибутов» напрашиваются установленная на столе следователя кинокамера, или открытый для вписывания нового имени лист мартиролога.
В следственном изоляторе 1920-х – 30-х гг. могли предложить разве что «сотрудничество в качестве осведома» и то не всем и не всегда. Если человека подвергали аресту, то не для того, чтобы вызвать его на «диспут о свободе совести». Его «брали» уверенно как христианина, а политическое «обрамление» могло быть при этом каким угодно.
«Где Я, там и слуга мой будет» (Инн. 12: 26), – говорит Господь. Христос был предан в руки римлян как «политический преступник», будто бы «дерзнувший оспорить власть Кесаря». И этот «алгоритм» пережил века.
А фраза «не признал себя врагом советской власти» может дословно воспроизводить текст источника, а может быть вольным переложением утверждения о том, что никакой антигосударственной деятельности подследственный не вел и даже не предполагал, то есть свидетельства об исполнении им заповеди подчинения власти как таковой. Законопослушность – это, вообще, норма христианского поведения. Поэтому такого рода признание само по себе не может быть ни условием, ни препятствием для канонизации.
Критериями же являются, прежде всего, образ жизни и служения, прямое или косвенное свидетельство о принадлежности к Православной Церкви (даже если это просто заполнение арестованным анкетной графы) и терпение страданий («страстей») Христа ради.
М. Лобанова:
— Вы изучили один из примеров Большого террора – дело «Общества трудового духовенства» 1937 года, но вы говорите в одном своем интервью, что нельзя быть уверенным – было ли такое «Общество» на самом деле, либо все от начала до конца придумано следователем. Но вот тексты документов – они кажутся, в какой-то части, по крайней мере, очень разумными: что духовенство, которое трудится в светских профессиях, собирается вместе, поэтому – «Общество трудового духовенства» (это кажется вполне вероятным), или фраза, что «у нас диктатура не пролетариата, а Сталина» – тоже… Неужели следователь и это выдумал? И если это – вероятно, то далее – что эти люди или часть из них хотели изменить и систему власти, и государственный строй – неужели так уж невероятно? И следующий вопрос: а почему такое их желание может считаться препятствием к канонизации? Что тут нехристианского?
М. Дегтярева:
— В данном случае я иду от источника. Вопрос не в том «хорошо это или плохо», а в том, что источник не позволяет судить о том, насколько достоверны в этом случае «показания» обвиняемых.
Вы могли заметить, что я как раз не исключаю возможного обсуждения молодыми людьми создания христианской общины по типу Петроградских «православных братств». Но если в материалах проверок НКВД-КГБ 1939-1956 гг. есть прямые признания следователей о том, что фальсифицировать протоколы они начали с первых, причем протоколы составлялись и в отсутствии арестованных, мы не можем полагаться на их тексты. Конечно, могло быть выдумано абсолютно все от начала до конца.
Это мог быть «запрос сверху» на предмет «резонанса» в провинции «петроградского опыта», поскольку двое из участников процесса (Георгий Гуляев и Николай Лебедев) бывали в Ленинграде. Что же касается фразы о диктатуре Сталина, это же «общее место» в делах 1920-х – 1930-х гг. Я не усматриваю в этом проявления индивидуализированной речи подследственных. Может быть «да», а может быть «нет». Одним словом, это вопрос исследовательской пунктуальности.
М. Лобанова:
— Некоторые исследователи эпохи новомучеников говорят о ней как о периоде подлинного экуменизма – оказываясь репрессированными вместе, христиане разных конфессий и церковных течений были практически едины перед лицом гонителей. Это только внешнее впечатление или действительно христиане сплачивались, несмотря на разногласия, перед лицом мученичества? Или все-таки это просто «лень» следователей, которым не хотелось разбираться в различиях?
М. Дегтярева:
— Первое, что приходит мне на ум, это отрывок из известной повести Бориса Ширяева «Неугасимая лампада» об исповеднике – отце Никодиме. Помните, он ежедневно служил Литургию в камере до того, как его вместе с соузниками выгоняли на работу? И однажды, когда он служил праздничную Пасхальную службу, за спиной у него стояли представители разных христианских конфессий – его сокамерники. И отец Никодим не видел в этом в тех условиях особой проблемы, для него это было Торжество Православия.
В Пермском деле никаких признаков «экуменизма» нет. Границы исповеданий сохранялись, участники раскольных течений в Церкви держались своим кругом. Ни совместных служб, ни молитв, ни совещаний в решении текущих вопросов между ними и представителями канонической церковной структуры не было. Это также зафиксировано в материалах внутренних проверок НКВД-КГБ – в показаниях нескольких свидетелей.
М. Лобанова:
— Вы рассказываете, что злоупотребления следователей по Делу 1937 года выявлены внутренней проверкой НКВД (очередная «чистка» рядов?) – в 1939, в 1956… А если бы не было этого, историки сегодня не сомневались бы в законности репрессии по этому сфабрикованному Делу?
М. Дегтярева:
— Да, это серьезная проблема методологическая и моральная… Я столкнулась с тем, что один из моих пермских коллег – профессиональный историк отчасти досадно «положился» на материалы дела 1937 г., принял вымышленные вещи за факты…
Материалы внутренних проверок НКВД-КГБ 1939 и 56 гг., проведенных по «горячим следам» деяний «передовиков большого террора», действительно, исключительно важны. Ну, например, арестованным среди прочих было предъявлено обвинение в «диверсиях» и «шпионаже». Но проверяющие – это ведь «не заинтересованная сторона», ее просто невозможно заподозрить в «подыгрывании» осужденным. Так вот, участники проверок собрали достаточно прямых и косвенных улик, свидетельствующих о том, что фальсифицировать это дело их коллеги начали сразу и во всех аспектах, а не только перед отправкой заключенных на расстрел в Свердловск. Это – самое весомое доказательство.
В таком случае у меня есть аргументы, мне есть, на что опереться, и я могу обратиться к своему коллеге и посоветовать ему еще раз внимательно ознакомиться со всеми деталями этого дела, включая материалы внутренних проверок, от начала до конца.
М. Лобанова:
— Фальшивые справки о смерти, которые выдавали родственникам – как они характеризуют общее состояние ведения дел? Год смерти, причину смерти указывали совершенно фиктивные. Только годы, иногда десятилетия спустя родные узнавали подлинный год смерти и причину – расстрел. Но если вот эти – «базовые» – документы настолько просто и массово фальсифицировались, то что можно говорить о более сложных, пространных документах? Однако у многих возникает вопрос – неужели следователям хватало на все «фантазии» – это ж надо сочинить столько всего! Возникает страшная аналогия: как «фантазировали» по поводу урожая, надоев и других газетных передовиц – так же и в репрессивной деятельности.
М. Дегтярева:
— Тут дело не в желании следователей «пофантазировать от души», а в должностных инструкциях 1945 и 1955 гг., предписывавших сокрытие настоящих времени и причин смерти. Это, действительно, страшные циничные вещи. Я лично видела такого рода предписания в форме «посмертных диагнозов» – ведомственные указания о том, что именно сообщить родственникам репрессированных на их запросы: «умер от стенокардии», «умер от цирроза печени», «умер от упадка сердечной деятельности» и т.д.
А что касается того, о чем вы говорите, я не склонна к «генерализации». Процента возможных «приписок» и искажений по экономическим показателям я лично не знаю. В этом случае могу порекомендовать обратиться к сборникам документов, подготовленным при участии крупного отечественного специалиста по аграрной истории В.П. Данилова. Среди них – «Трагедия советской деревни» и «Советская деревня глазами ВЧК – ОГПУ – НКВД».
Виктора Петровича Данилова (мы были лично знакомы с ним, общались несколько лет в Московской Высшей Школе социальных и экономических наук, еженедельно беседовали, с удовольствием трапезничали, пили чай) меньше всего можно заподозрить в какой-то «идеологической предвзятости». Виктор Петрович – фронтовик, прошел войну. И в свое время он искренне, по-комсомольски, хотел написать «здравницу» партийному руководству в деле колхозного строительства и экономического развития СССР вообще. Так вот, он рассказывал мне, что когда он соприкоснулся с материалами архивов и понял, чем была коллективизация и какой ценой была проведена индустриализация, он ужаснулся. Началось отрезвление. Это не «иноагент», не «резидент иностранных разведок»… Он очень любил Россию и остался настоящим патриотом до конца, в не затертом, не «клишированном» смысле этого слова. Он просто имел мужество честно говорить об этих вещах.
Да, очевидно, недостоверность была в практике системы, но по конкретному поводу лучше адресоваться к работам Данилова.
М. Лобанова:
— Как вы считаете, будут ли раскрыты места расстрелов и захоронений, которые до сих пор неизвестны, и архивы сообщают, что таких документов «не имеется»? Можно ли поверить, что не фиксировали такую важную информацию?
М. Дегтярева:
— Пока возможностей для такой проверки по архивным источникам у меня нет. А вот волонтерская исследовательская работа не запрещена. Возможно, кому-то из участников полевых экспедиций повезет. Знаю, что сотрудники Музея «Пермь-36» выезжают в «поле». Но это требует времени и решимости. По Пермскому делу известно только общее направление, не более…
М. Лобанова:
— Ваше мнение – книги об истории эпохи новомучеников могут писать только профессиональные историки? И почему так мало книг у нас выходит?
М. Дегтярева:
— Мне кажется, я уже ответила на этот вопрос. Я лично отдаю предпочтение профессионалам, но при одном условии: если они в достаточной мере представляют себе контекст церковной истории. Это не значит, что участие людей, увлеченных этой темой, но не имеющих профессиональной подготовки, совершенно исключено. Они могут собрать ценные свидетельства в жанре устной истории, фотографии, артефакты. Однако анализ архивных документов предполагает точность и владение научным инструментарием.
Я бы не сказала, что книг мало. Однако систематическая масштабная работа предполагает подготовку специалистов по этому направлению и возможность обеспечить им доступ к архивным источникам.
Когда, как и на базе каких именно учебных центров должна проводиться такая работа, должно решать священноначалие. Будем надеяться, что исследования будут проводиться на должном уровне.
ИЛЛЮСТРАЦИИ предоставлены М.И.Дегтяревой специально для этой публикации.
ФОТО – М.И. Дегтярева.
На Литургии
Блаженны от канона, песни 3-я и 6-я. Прокимен, глас 7: Исповемся Тебе, Господи,/ всем сердцем моим. Стих: Аще пойду посреде скорби, живиши мя. Апостол к Ефесеем, зачало 233. Аллилуиа, глас 2: Праведнии исповедятся имени Твоему, и вселятся правии с лицем Твоим. Стих: Господи, Господи, Сило спасения моего, осенил еси над главою моею в день брани. Евангелие Луки, зачало 64. Причастен: В память вечную будет праведник:
Молитва
О, преславный и добропобедный священноисповедниче Христов (имярек), пастырю добрый, Церкве Русския украшение, земли нашея доброе прозябение, сродников твоих похвало и образе!
Ты, не убоявся мучителева прещения, веру православную небоязненно исповедал еси и, болезни и страдания с любовию ко Христу претерпев, вратами правды в Небесное Царство вшел еси. Темже молим тя, вознеси ныне теплую молитву твою ко Господу о Отечестве нашем, да утвердит его в вере Православней до скончания века, нас же, чтущих память твою, да укрепит спасительныя заповеди Его соблюдати, да, избавльшеся от греха и вечныя муки, вкупе с тобою сподобимся воспевати достопокланяемое имя Отца и Сына и Святаго Духа во веки веков. Аминь.
День памяти новомучеников и исповедников Российских
Еще на архиерейском соборе 1817—1818 гг. постановили совершать память всех усопших, пострадавших в гонениях. Но на тот момент канонизировать никого не могли.
Русская Православная Церковь за границей первая сделала шаг на их прославление 1-го ноября 1981 г., и назначила дату празднования 7 февраля, если этот день совпадает с воскресением, если нет — то в ближайшее воскресение. В России их прославление совершилась на Архиерейском Соборе 2000 г.
Традиции празднования
Православная Церковь все свои праздники отмечает Святой Литургией. В день празднования св. Мучеников это особенно символично потому, что за Литургией переживается жертва Христа, и в то же время вспоминается жертва мучеников, отдавших жизнь за Него и за святую православную веру.
В этот день православные христиане вспоминают с горечью о тех трагических событиях, когда русская земля была пропитана кровью. Но утешением для них является то, что 20 век оставил Русской Церкви тысячи святых молитвенников и заступников. А когда их спрашивают, кто такие новомученики, они могут просто показать старые фотографии своих родственников, погибших в гонениях.
