Лев Толстой: христианство – это очень грубая еврейская секта

Лев Толстой: христианство – это очень грубая еврейская секта

Лев Толстой: христианство – это еврейская секта. Люди мирно живут между собой и согласно действуют только тогда, когда они соединены одним и тем же мировоззрением: одинаково понимают цель и назначение своей деятельности.

Христианская религия, облекаясь в торжественные формы, долгое время отвечала нравственным и умственным требованиям европейских народов. Но представляла собой очень неразумное и внутренне противоречивое соединение самых основных и вечных истин о жизни человеческой.

Чем дальше подвигалась жизнь, чем больше просвещались народы, тем все очевиднее и очевиднее становилось внутреннее противоречие, заключающееся в этой религии, ее неосновательность, несостоятельность и ненужность. Так продолжалось веками, и в наше время дошло до того, что христианская религия держится только инерцией, никем уже не признается и не исполняет главного свойственного религии внешнего воздействия на народ: соединение людей в одном мировоззрении, одном общем всем понимании назначения и цели жизни.

Знаю, что то, что я имею высказать теперь, именно то, что та церковная вера, которую веками исповедовали и теперь исповедуют миллионы людей под именем христианства, есть не что иное, как очень грубая еврейская секта, не имеющая ничего общего с истинным христианством, – покажется людям, исповедующим на словах учение этой секты, не только невероятным, но верхом ужаснейшего кощунства.

Но я не могу не сказать этого. Не могу не сказать, потому что для того, чтобы люди могли воспользоваться тем великим благом, которое дает нам истинное христианское учение, нам необходимо, прежде всего, освободиться от того безсвязного, ложного и, главное, глубоко безнравственного учения, которое скрыло от нас истинное христианское учение.

Учение, скрывшее от нас учение Христа, есть учение Павла [паулианство], изложенное в его посланиях и ставшее в основу церковного учения. Учение это не только не есть учение Христа, но есть учение прямо противоположное ему.

Стоит только внимательно прочесть евангелия, не обращая особенного внимания на все то, что носит печать суеверных вставок, сделанных составителями, вроде чуда Каны Галилейской, воскрешений, исцелений, изгнания бесов и воскресения самого Христа, а останавливаясь на том, что просто, ясно, понятно и внутренне связано одною и тою же мыслью, – и прочесть затем хотя бы признаваемые самыми лучшими послания Павла, чтобы ясно стало то полное несогласие, которое не может не быть между всемирным, вечным учением простого, святого человека Иисуса с практическим временным, местным, неясным, запутанным, высокопарным и подделывающимся под существующее зло учением фарисея Павла.

Христианство и паулианство

Сущность учения

– Сущность учения Христа проста, ясна, доступна всем и может быть выражена одним словом: человек сын Бога.

– Сущность учения Павла искусственна, темна и совершенно непонятна для всякого свободного от гипноза человека [человек раб своих господ].

Основа учения

– Основа учения Христа в том, что главная и единственная обязанность человека есть исполнение воли Бога, то есть любви к людям.

– Основа учения Павла в том, что единственная обязанность человека – это вера в то, что Христос своей смертью искупил и искупает грехи людей.

Награда

– По учению Христа, награда за перенесение своей жизни в духовную сущность каждого человека есть радостная свобода этого сознания соединения с Богом.

– По учению Павла, награда доброй жизни не здесь, а в будущем, посмертном состоянии. По учению Павла, жить доброй жизнью надо, главное, для того, чтобы получить за это награду «там».

Основа учения Христа — истина, смысл — назначение жизни.

Основа учения Павла — расчет и фантазия.

Из таких различных основ вытекают еще более различные выводы.

Мотивация

– Христос говорит, что люди не должны ждать наград и наказаний в будущем и должны, как работники у хозяина, понимать свое назначение, исполнять его.

– Учение Павла основано на страхе наказаний и на обещаниях наград, вознесения на небо или на самом безнравственном положении о том, что если ты веришь, то избавишься от грехов, ты безгрешен [страх наказания и положение о том, что уверовавший безгрешен].

Там, где в евангелии признается равенство всех людей и говорится – что велико перед людьми, мерзость перед Богом. Павел учит повиновению властям, признавая их от Бога, так что противящийся власти противится Божию установлению.

Евангелие говорит, что люди все равны. Павел знает рабов и велит им повиноваться господам.

Христос говорит: «Не клянись вовсе и кесарю отдавай только то, что кесарево, а то, что Богово – твоя душа – не отдавай никому».

Павел говорит: «Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Римл. XIII, 1, 2).

Христос говорит: «Взявшие меч от меча погибнут».

Павел говорит: «Начальник есть божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч, он – божий слуга… отмститель в наказание делающему злое» (Римл. XIII, 4).

Но не одни эти противоположные учения Христа и Павла показывают несовместимость великого, всемирного учения, с мелкой, сектантской, случайной, задорной проповедью непросвещенного, самоуверенного и мелко-тщеславного, хвастливого и ловкого еврея.

Несовместимость эта не может быть очевидна для всякого человека, воспринявшего сущность великого христианского учения. А между тем целый ряд случайных причин сделали то, что это ничтожное и лживое учение заняло место великого вечного и истинного учения Христа и даже на много веков скрыло его от сознания большинства людей.

Правда, во все времена среди христианских народов были люди, понимавшие христианское учение в его истинном значении, но это были только исключения. Большинство же так называемых христиан, в особенности после того, как властью церкви писания Павла были признаны непререкаемым произведением святого духа, – верили, что именно это безнравственное и запутанное учение, поддающееся, вследствие этого, самым произвольным толкованиям, и есть настоящее учение самого Бога-Христа.

* Из статьи Л.Н. Толстого «Почему христианские народы вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном положении», 1907 год.

Источник

«Не то, не то!»

Эту бескомпромиссную вражду Льва Николаевича в его отношении к Церкви оспаривали и осуждали не только церковные деятели, но и его же собратья по перу. Вот воспоминания архиепископа Никона (Рождественского) о беседе с великим русским философом В. С. Соловьевым.

«На мой вопрос, давно ли он видел графа Толстого, покойный философ-христианин ответил мне: «С тех пор, как я увидел, что граф питает личную ненависть к Господу Иисусу Христу, я всё порвал с ним и больше не имею с ним никаких сношений». «Но питать личную ненависть можно только к тому, с кем имеешь личные отношения, — сказал я, — а граф…» «Вы слишком наивны, — сказал Владимир Сергеевич, — может ли сей гордец простить какому-то «Назаретскому Плотнику», что Тот раньше его, Толстого, дал миру такое учение, которое преобразило мир, а он, Толстой, при всех своих усилиях успел обратить в свою секту несколько десятков неумных людей и знает хорошо, что его секта рассыплется после его смерти и учение будет сдано в архив, как нелепость…»

Невостребованная возможность

Толстой умер, так и не восстановив своего общения с Церковью. Однако и среди церковных авторов были люди, писавшие после кончины Толстого добрые и проникновенные слова в его адрес. Это прежде всего Евгений Николаевич Поселянин — известный духовный писатель, автор многих книг на церковную тематику. В полемике с архиепископом Вологодским Никоном (которую публиковал журнал «Колокол») Поселянин писал:

«Будем верить, что между душой старца, осыпанной столь великими милостями Божиими, и его Богом в последние часы догорающей жизни, неведомо ни для кого, произошла великая тайна, что Бог, сторожащий душу человека и до последнего мгновения борющийся за ее спасение, призвал к себе эту скорбную мятущуюся душу, что радостно она прильнула к ногам Христовым и в том обрела себе покой и спасение…»

Пройдет совсем немного времени, и соратники Ленина в зачет отлучения Льва Николаевича от Церкви зальют страну кровью тех, кого их вождь называл «чиновниками в рясах». Е. Н. Поселянин разделил участь десятков тысяч священнослужителей и просто верующих церковных людей. Он был расстрелян в 1931 году по сфальсифицированному обвинению.

Заступаясь за Толстого, Поселянин писал, что милосердие Божие всегда идет впереди Его правосудия. Это действительно так. Но когда человек сознательно не принимает милосердия, даже Господь не может навязать ему это милосердие силой. Как это ни парадоксально, но «Определение Святейшего Синода» было для Льва Николаевича прекрасным поводом помириться, наконец, с Церковью. После оглашения «Определения» Толстой этого не сделал. С какими мыслями уходил Лев Николаевич из жизни — нам неизвестно. Все происходило за закрытыми дверями. Доступ к Льву Николаевичу имели всего два человека — его дочь Александра Львовна и личный секретарь Владимир Чертков — оба рьяные «толстовцы». Известно, что к умирающему приехал оптинский старец Варсонофий. Однако к Толстому его не пустили. Мы не знаем, почему Лев Николаевич его не принял. Была ли это воля самого Толстого или решение Черткова и Александры Львовны? Мы знаем только, что воссоединения Толстого с Церковью, к сожалению, не случилось…

О религии

Любопытна бы была книга, которая собрала бы все доказательства[2] существованiя живаго, свободнаго Бога, которыя были делаемы со времени существованiя рода людскаго. Это была бы книга самая безбожная. Разнообразiе прiемовъ мысли для доказательствъ[3] существованiя Бога огромно. Одинъ изъ последнихъ прiемовъ доказательствъ кажется мне самымъ сильнымъ, потому что, <�они говорятъ>[4] онъ главной своей основой беретъ человеческую природу; но въ чемъ состоитъ его сила, въ томъ же его и слабость.

Они говорятъ: во всехъ векахъ и везде человечеству представлялись вопросы: что я? Зачемъ я живу? Что будетъ после смерти? Самъ ли независимо явился я и живу, или кто меня сделалъ и управляетъ мной?[5] Случайность ли управляетъ событiями, или есть въ нихъ мысль и власть высшая, и есть ли связь между мною и этой высшей властью и могу ли я просить ее – молиться? Еще есть такiе же вопросы, и все эти вопросы они называютъ естественныя задачи. Человечество везде и всегда пыталось разрешать эти вопросы. – Стало быть существованiе и попытки разрешенiя этихъ вопросовъ суть вечныя свойства человеческой природы. —

Наука и вера только могутъ дать ответы. Но наука безсильна, вера – религия одна отвечаетъ на нихъ. – Разсужденiе несомненно. Но что же делать человеку, который задаетъ себе вопросы: зачемъ я живу, есть ли Богъ и т. д., и не можетъ удовлетвориться ответомъ, что есть живой Богъ, и что живетъ онъ для будущей жизни? Онъ не удовлетворяется этими ответами не по упрямству, а по тысячамъ причинъ, доводовъ, которые, несмотря на все страстное его желанiе получить ответъ, не позволяютъ ему допустить ответы о религiи, не позволяютъ ему, можетъ быть, по ложному, какъ они говорятъ, устройству его ума.

Но что же
не кому
молиться, что тамъ ничего нетъ. А такихъ людей весьма много, и люди эти точно такiе же люди, какъ и те, которые успокаиваются въ вере будущей жизни и въ молитве. Разсужденiе, выше приведенное, не убедитъ ихъ. Напротивъ, сознавая то, что они люди, а что свойство человеческой природы, находящееся въ нихъ, не привело ихъ къ религiи, тогда какъ оно должно бы было это сделать, они усумнятся въ самомъ разсужденiи. Мало-того что усумнятся, они прямо признаютъ его несправедливымъ, несмотря на его логичность. Какъ[6] больной человекъ признаетъ несправедливымъ разсуждение, заставляющее его есть, когда ему не хочется и онъ не можетъ принимать пищи.

Ошибка разсужденiя заключается въ следующемъ: – все человечество и всегда задаетъ себе естественныя задачи и пытается отвечать на нихъ. Это несправедливо, какъ всегда несправедливо все то, что говорится о всемъ человечестве въ пространстве и времени. Человечество и его жизнь въ векахъ не есть понятiе, а есть слово, имеющее целью намекъ на необъятное сцепленiе событiй и мыслей и совершенно непостижимое. (Вследствiи этаго все выводы историковъ, говорящихъ о ходе человечества, суть слова и туманная умственная игра, не имеющая никакого значенiя; но объ этомъ после.) Человечество есть одно изъ техъ понятiй, которыя мы можемъ себе только вообразить, но владеть которымъ мы не можемъ; человечество есть ничто, и потому то, какъ скоро въ нашихъ мысленныхъ формулахъ мы введемъ понятiе человечества, мы точно также, какъ въ математике, введя безконечно малое или великое, получаемъ произвольные и ложные выводы. —

себе задачи и пытался на нихъ отвечать. Вотъ что должно было сказать вместо «человечество», и вотъ причина, почему разсужденiе пришло для неверующихъ къ безвыходному положенiю. Сказавъ же, что известные мне люди и я самъ въ некоторыя минуты жизни имели и имею[тъ] склонность ставить себе естественныя задачи и искать на нихъ ответы, сказавъ это, я выведу только то, что склонность эта свойственна людямъ, что многiе живутъ, удовлетворяясь ответами религiи; многiе же довольствуются одними вопросами безъ ответовъ.[7] Не довольствуясь ответами религiи, остаются безъ ответа, что не составляетъ для нихъ несчастья, такъ какъ вопросы эти представляются имъ не постоянно, но временно, и такъ какъ вопросы эти успокаиваются страстью, увлеченiемъ, трудомъ и привычкой удалять ихъ. Есть люди и много, которые умираютъ, не думая о нихъ. Кроме того я изъ наблюденiя выведу то замечанiе, что участь и техъ и другихъ равна. Для людей верующихъ въ самой вере есть тайное[8] чувство сомненiя, для неверующихъ въ заменъ успокоительныхъ ответовъ есть гордое сознанiе того, что человекъ самъ себя не обманываетъ.

[9]Выведу я еще то, что религiя сама по себе не есть истина, такъ какъ религiй много есть, было и будетъ, а есть только произведенiе человеческаго ума, отвечающее на известную склонность, <�какъ гаданiя,[10] песни и т. п.>. Намъ говорятъ: религiя все объяснила; допустивъ разъ существованiе Бога, вы знаете все: какъ начался мiръ? человекъ? отчего разные языки, отчего радуга? что будетъ за гробомъ? и т. д. Это – правда. Все ясно, исключая самой религiи, которая темъ темнее, чемъ яснее все остальное. Религiй много, и все они просятъ веры и снисхожденiя къ неразумному основанiю, все остальное представляютъ яснымъ. <�Я знаю сумашедшаго священника, который говоритъ, что онъ Богъ Деиръ, что мать его Гаргара разделила светъ на два полушарiя, надъ которыми надъ однимъ онъ, надъ другимъ Картограй и т. д. У него сложная запутанная мифологiя, объясняющая начала всехъ вещей, и онъ сердится, когда допрашиваешь его о начале, но зато въ простыхъ вопросахъ жизни онъ съ улыбкой показываетъ вамъ, какъ все явленiя жизни подтверждаютъ его начала и какъ они ясны.> – Для людей же, неудовлетворяющихся религiозными ответами, все явленiя жизни одинаково неясны, но зa то ни въ одномъ нетъ более неясности, чемъ въ другомъ. Почему ростетъ растенiе? какая сила сдерживаетъ атомы? также неясно какъ то, чтò будетъ за гробомъ и какъ явился первый человекъ. —

– это наши знанiя, на которыя намъ радостно смотреть и которыя мы перебираемъ съ гордостью, – черная нитка – это хаосъ мысли – неизвестность, который намъ страшенъ. Религiя съ первобытнымъ прiемомъ тряхнетъ ожерелье, и все бусы вместе; только у нея подъ рукой остается въ одномъ месте большая доля черной нитки, на которую мы не должны смотреть, но за то между сдвинутыми бусами – красота, симетрiя, и нетъ промежутка для сомненiя. Неверующiе более или менее искусно раздвигаютъ на равные промежутки бусы, чтобы закрыть нитку, но она видна между каждыми двумя бусами. Задвинемъ промежутокъ передъ глазами, темъ больше онъ въ другой стороне круга.[11]

Комментарий

Рукопись, автограф Толстого, занимает полный лист писчей бумаги, in– folio, без фабричного клейма и водяных знаков; исписано три страницы, последняя страница чистая. Почерк довольно крупный и четкий. Встречаются помарки, поправки и дополнения, вписанные между строк и сбоку на небольших оставленных полях. Первоначальное заглавие: «Можно ли доказывать религiю» зачеркнуто автором и заменено новым. В конце текста записано другое заглавие: «О либерализме века и конституцiи», относящееся, очевидно, к другой задуманной Толстым, но ненаписанной им статье.

Время написания рукописи точно определяется записью дневника от 16 октября 1865 г.: «Читал Гизо-Вит доказательство религии и написал первую статейку по мысли данной мне Montaigne». Очевидно Толстой имеет в виду одно из религиозных сочинений Генриетты Витт, рожд. Гизо, дочери историка и политического деятеля Франсуа Гизо. К тому времени, как была сделана запись в дневнике Толстого, были изданы книги Витт: «Petites méditations chrétiennes à l’usage du culte domestique» (1862) («Некоторые христианские размышления по поводу домашнего богослужения»), «Nouvelles petites méditations chrétiennes» (1864) («Еще некоторые христианские размышления») и «Histoire sainte racontée aux enfants» (1865) («Священная история, рассказанная детям»). Сам Толстой называет в качестве своего вдохновителя знаменитого французского мыслителя XVI века Монтэня, в «Опытах» которого, действительно, встречаются неоднократно размышления о религии, особенно в его «Апологии Раймона Себонда» («Essais», livre II, ch. XII: «Apologie de Raimond Sebond»). Интересно отметить, что первая попытка Толстого формулировать свои взгляды на религию связана с именем скептика Монтэня.

Рукопись хранится в архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке им. В. И. Ленина. 6.)

Отрывок печатается впервые.

1. Первоначальное заглавие было: Можно ли доказывать религiю.

2. Зачеркнуто: справедливости религiи

3. Зачеркнуто: обличило бы слабость доказываемаго

5. Зачеркнуто: Могу ли я просить желаемаго

6. Зачеркнуто: сытый

7. Со слов: многiе же до: ответовъ. зачеркнуто и снова восстановлено.

10. В подлиннике: годанiя

11. В конце текста написано в виде заглавия предполагаемой статьи и подчеркнуто: О либеральности века и конституцiи. —