В последней декаде января 1924 года в Советском Союзе и в кругах русской эмиграции все внимание было сосредоточено на смерти Владимира Ленина. В первом государстве рабочих и крестьян погрузились в скорбь, а в эмиграции радостно потирали руки и прикидывали, как скоро падет власть большевиков.
На этом фоне почти незамеченными прошли в Белграде похороны человека, который целое десятилетие был одним из наиболее узнаваемых деятелей Государственной думы, а в феврале 1917 года стал центральной фигурой русской революции.
Статья по теме Секретное «дело Ленина». Документы о смерти вождя засекречены до сих пор
Младший сын
Жизнь Михаила Родзянко пришлась на эпоху великих перемен. Он родился в дворянской семье 21 февраля 1859 года, за два года до отмены в России крепостного права.
Отец Михаила Владимир Родзянко дослужился до должности помощника начальника штаба Корпуса жандармов и вышел в отставку в генеральском звании. Мать Михаила была фрейлиной императрицы и ушла из жизни вскоре после его рождения.
Родзянко-старший позаботился о карьере своих детей. Старшие братья Михаила, как и отец, дослужились до генеральских чинов.
Михаил Родзянко столь успешной военной карьеры не имел, но тоже на судьбу не жаловался. После окончания Пажеского корпуса он служил в Кавалергардском полку и вышел в отставку в чине поручика.
Отрывок, характеризующий Родзянко, Михаил Владимирович
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых. Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском. В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним. – Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась. – Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи! – Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё! – Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались? – Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер. Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру. – Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы… Несколько купцов столпилось около офицера. – Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру. – Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие. – Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть! – Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность. – Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой. Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь. – Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед. В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом. – Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам. – Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале. – Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок! Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты. – Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик. – Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь. Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь. Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано? В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее. Мавра Кузминишна подошла к калитке. – Кого надо? – Графа, графа Илью Андреича Ростова. – Да вы кто? – Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос. Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых. – Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна. Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком. – Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!.. Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем. – Вам зачем же графа надо было? – спросила она. – Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности. – Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа… Мавра Кузминишна не дала договорить ему. – Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю. В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру. – Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту. А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику. В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой. – Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо. Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка. Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую. Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника. Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал: – Ребята! наших бьют! В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом: – Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!.. – Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца. – Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник! Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться. – Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята! – Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности. – Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку. – И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними. У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
Крестный отец «октябристов»
Поселившись в родной Екатеринославской губернии, Родзянко сначала был избран мировым судьей, а затем стал предводителем дворянства Новомосковского уезда.
С 1901 года он был председателем Екатеринославской губернской земской управы, а в 1906 году стал действительным статским советником. На гражданской службе это звание было идентично генеральскому в армии, так что Михаил Владимирович от братьев не отставал.
Никто в семье Родзянко не был сторонником революции, но для Михаила события 1905 года открыли путь к большой политической карьере.
Манифест 17 октября 1905 года, предоставлявший гражданам Российской империи политические свободы, привел к созданию легальных партий. Родзянко стал одним из основателей партии «Союз 17 октября», чьи члены вошли в историю как «октябристы».
Партия считалась умеренно либеральной, но сам Родзянко представлял в ней правый фланг. Начинающий политик был избран в состав III Государственной думы.
Булыгинская Дума: русский парламент, опоздавший навсегда Подробнее
Семья[ | ]
С 1884 года был женат на княжне Анне Николаевне Голицыной (1859—1929), фрейлине двора (12.01.1884), дочери сенатора и обер-гофмейстера Двора. Их дети:
- Михаил (1884—1956), выпускник Московского университета, был мировым судьей. В эмиграции в Югославии, с 1946 года во Франции, с 1951 — в США. Автор книги «Правда о зарубежной церкви»[16]. Его сын епископ Василий (Родзянко).
- Николай (1888—1941), в Первую мировую войну возглавлял передовой отряд Красного Креста. Участник 1-го Кубанского похода в составе Добровольческой армии. В эмиграции во Франции, занимался юридической защитой русских[16].
- Георгий (1890—1918), выпускник Александровского лицея (1914), штабс-капитан, командир роты лейб-гвардии Преображенского полка. Расстрелян большевиками 26 января 1918 года в Киеве[17][18].
| Родзянко, Михаил Владимирович — предки |
Господин председатель
В 1911 году Родзянко сменил однопартийца Александра Гучкова на посту председателя III Государственной думы. После выборов в IV Государственную думу в 1912 году Родзянко остался председателем, заметив: «Я всегда был и буду убежденным сторонником представительного строя на конституционных началах, который дарован России великим Манифестом 17 октября 1905 года, укрепление основ которого должно составить первую и неотложную заботу русского народного представительства».
Современники отмечали, что в должности председателя Госдумы Родзянко освоился быстро и порой требовал от городовых отдавать ему честь, называя себя «второй особой в империи».
За громкие речи и грузную фигуру Родзянко получил у депутатов прозвище «Барабан».
Статья по теме
Последний детектив Империи. Дело об убийстве Распутина
Распутин раздора
В императорской семье Думу, мягко говоря, недолюбливали. Императрица Александра Федоровна и вовсе при каждой конфликтной ситуации призывала мужа разогнать парламент. Однако Родзянко, у которого сложились хорошие отношения с царской четой, убеждал, что подобный шаг лишь обострит ситуацию и усилит позиции революционеров.
Но вскоре отношения Родзянко с царем, а особенно с царицей, стали портиться.
Причиной этому стал Григорий Распутин. В то время как императорская чета души не чаяла в «старце», Родзянко был убежден, что это аферист, который роняет авторитет монархии.
Поддержав вступление России в войну с Германией, председатель Государственной думы затем стал критиковать методы управления страной в этот сложный период.
Родзянко считал необходимым создать кабинет из людей, которые смогут провести реформы для предотвращения надвигающегося хаоса.
Последней каплей для Николая II стали возражения Родзянко против намерения императора принять на себя командование воюющей армией. Он добился личной аудиенции, на которой убеждал Николая II, что этот шаг ошибочен и будет иметь тяжелые последствия. Царь не внял эмоциональным словам Родзянко, в результате чего последний, по сути, оказался в числе оппозиционеров.
Михаил Родзянко (слева), генерал Алексей Каледин и Атаман Терского казачьего войска генерал-майор Михаил Караулов во время Московского государственного совещания в середине августа 1917 года. Фото: РИА Новости
Примечания[ | ]
- Дата согласно: Государственная Дума Российской империи 1906—1917: энциклопедия
. М.: Российская политическая энциклопедия, 2008, стр. 525. - ↑ 123
Документы Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 годов. Т. 27. Члены и делопроизводители Собора: биобиблиографический словарь / отв. ред. С. В. Чертков. — М.: Изд-во Новоспасского монастыря, 2021. — 664 с. — ISBN 978-5-87389-097-2.. - Милюков П. Н. Воспоминания: 1959—1917. Т. 2. М., 1990. С. 137
- Мелия, Алексей Александрович.
1.1. Эвакуация в годы Первой мировой войны (1914–1917 гг.) // Мобилизационная подготовка народного хозяйства СССР. — Москва: Альпина, 2004. — С. 46. — 352 с. — ISBN 978-5-9614-0026-7. - Сидоров, Аркадий Лаврович.
Экономическое положение России в годы первой мировой войны. — Москва: Наука, 1973. — С. 215—217, 222-223, 228-232. — 656 с. - Родзянко М. В. Крушение империи. М.: Скифы, 1992. С. 120
- ↑ 123
Родзянко М. В. Крушение империи. М.: Скифы, 1992. С. 119 - Генералы против царя
- Кто и как сверг государя Императора Николая II
- Записка М. В. Родзянко. Февраль 1917 г.
- ↑ 12Родзянко М.В.
= Государственная Дума и февральская 1917 года революція. — Архивъ русской революціи издаваемый Г.В.Гессеномъ. — Берлинъ: Slowo-Verlag, 1922. — Т. VI. — С. 5—80. — 366 с. - Записки великого князя Андрея Владимировича
- Михаилу Владимировичу был вручен Знак отличия 1-го Кубанского (Ледяного) похода за номером № 493.
- Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев: Февральская революция. / Сост. С. А. Алексеев. — 2-е изд. — Москва — Ленинград: Государственное издательство, 1926. — С. 353.
- Дата смерти согласно: В. Н. Чуваков. Незабытые могилы
. М., 2006, Т. 6, книга первая, стр. 227. В ряде справочных изданий дата смерти указана как 19 января 1924 года. - ↑ 12
Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917—1997 в 6 томах. Том 6. Книга 1. Пос — Скр. М.: «Пашков дом», 1999. — С. 227 - Наш век. 1918. 9 марта (24 февраля). № 44. С. 4.
- Волков С. В.
Офицеры Российской гвардии. — М., 2002.— С. 421
Идеолог отречения
К концу 1916 года председатель Государственной думы оказался в числе тех, кто считал: спасение страны не только в немедленном устранении Распутина, но и в смене монарха, который в силу своих личных качеств не может управлять государством в сложный период.
В начале февраля 1917 года Родзянко на приеме у Николая II говорил монарху: без дарования стране «министерства доверия» в самом скором времени возможны революционные потрясения.
Царь не прислушался, но и сам председатель Государственной думы не догадывался, что прогнозируемые потрясения произойдут буквально на днях.
Статья по теме
Между войной и позором. Что толкнуло Николая II на отказ от престола?
В дни Февральской революции Родзянко становится ключевой фигурой: он сообщает монарху о положении в Петрограде и также поддерживает связь с командующими фронтами.
Сам Родзянко позднее уверял, что в этот момент был уверен: в стране можно сохранить конституционную монархию. Во время восстания в Петрограде он возглавил Временный комитет Государственной думы, который, по сути, взял на себя функции правительства.
В этом качестве Родзянко при поддержке генералитета убедил Николая II, что никакого иного способа сохранить страну, кроме отречения, уже нет.
Председатель Государственной думы надеялся, что его мечты о полноценной конституционной монархии станут явью. Но Николай отрекся не только от своего имени, но и за сына.
Брат Николая II, великий князь Михаил Александрович, добивался от Родзянко гарантий того, что такое решение будет поддержано народом. Председатель Государственной думы таких гарантий дать не мог, и тогда Михаил подписал Акт об отказе принять престол.
Прости нас, Михаил. История Романова, которого действительно жаль Подробнее
Сочинения[ | ]
- Слово председателя Государственной думы Михаила Владимирович Родзянко и принятое Государственной думой постановление в заседании 27 января 1915 года. Петроград: Гос. тип., 1915.
- Письмо председателю Совета министров И. Л. Горемыкину. Пг., 1915; О Распутине: кто открыл глаза народу. К., 1917.
- Государственная Дума и февральская 1917 года революция // Архив русской революции издаваемый Г. В. Гессеном. Т. 6. Берлин: Slowo-Verlag, 1922. С. 5—80.
- Из воспоминаний. 1914–1917 гг. // Былое. 1923. № 21.
- За кулисами царской власти. М., 1926 (М., 1991).
- Крушение империи: (Записки председателя Русской Государственной Думы). — Архивъ русской революціи издаваемый Г.В.Гессеномъ. — Берлинъ: Slowo-Verlag. — Т. XVII. Переиздание: — Л.: Прибой, 1929. — 271 с.
- Переиздание: Харьков: Интербрук, 1990. ISBN 5-7664-0500-6.
- Переиздание: М.: Скифы, 1992. ISBN 5-7206-0066-3.
