Блокада: «Господь дал мне воскреснуть»
— А в Вашей жизни Матерь Божия показала чудо?
— Чудо?! Я не достойна… Чудом жива осталась, Господь мне помог и Матерь Божия. Я ведь в морге уже была, и все думали, что скончалась. Блокада — страшное время, такое вокруг происходило! Как-то пришла мамина подруга. А у нас на комодике лежали хлебные карточки (на каждую выдавали по 125 граммов хлеба). Она их забрала. Осталась одна карточка на всех. Это нас подкосило. Папа умер. Мама даже не могла подняться, и он почти неделю пролежал в прихожей — в квартире все вымерли, некому было его вынести.
Я, старшая из детей, ходила за водой и за хлебом. Один раз пока хлеб взвешивали, через меня взрослый мужчина его схватил, у него стали отщипывать по кусочку другие и так съели всё. А в нашем доме жили солдатики. Они увидели, что я возвращаюсь без хлеба, плачу. И один меня из подвальчика поманил: «Что ты плачешь?» Отвечаю: «У меня с весов хлеб отобрали!» И он дал мне несколько кусочков своего.
Потом нас эвакуировали по «дороге жизни» через Ладожское озеро. В Орехово-Зуево мамочка сдала меня и Ниночку, младшую сестру, врачам. Меня без сознания отвезли в морг. Очнулась я только в больнице. А Ниночка так и осталась там лежать в братских могилах.
— Кто заметил, что Вы живы?
— Врачи, наверное. В наш эшелон на каждой станции заходили санитары, потому что началась смертность больше, чем в Ленинграде. По дороге к поезду приходили местные жители, приносили еду, хотели помочь, изголодавшиеся люди набрасывались на хлеб, и организм не выдерживал. Людей выносили из вагонов полумертвыми и проверяли.
Господь дал мне «воскреснуть». На правой ноге мне ампутировали отмороженные пальчики. Я три месяца пролежала в Орехово-Зуеве. И вот как-то в наше отделение зашел главврач: «Завтра утром 40 человек выписываем». Я заплакала: куда повезут, неизвестно! А я к маме хочу, где она, не знаю. И вот промысел Божий: вечером дежурная принесла конверт на имя главврача от мамы. В письме она спрашивала, жива ли такая-то девочка, и был указан обратный адрес: Краснодарский край, Тихорецкая (то ли станица, то ли станция).
На следующий день меня отправили поездом, поручив проводнице, к маме. Свою станцию я проехала. Меня привезли в Краснодар и сдали в детскую комнату, накормили, уложили спать. Утром снова посадили на поезд, и снова я проехала станцию, представляете?
— Как маленький ребёнок мог всё это вынести?!
— А вот так. Уже май месяц, на улице тепло, а на мне вся одежда зимняя, жарко, ножка болит, я хромаю. И вот была третья попытка, уже удачная. Меня снова посадили в вагон, поручили проводнице. Ко мне все подходили, расспрашивали (нас, ленинградских, жалели, несли покушать). И вот одна женщина читает мою записку с адресом: «А я как раз туда еду! У меня там сестра живёт родная». Проводница так обрадовалась!
Мы вышли из вагона, на лошадке добрались до дома сестры моей попутчицы. Мне дали перекусить и постелили на полу. Я легла в полном изнеможении и задремала. Проснулась от шума, мне показалось, что на меня что-то падает. Открываю глаза, передо мной мама. Оказалось: маму поселили рядом с той женщиной. Вот как всё было промыслительно! Такая радость, такая встреча!
Но радость быстро кончилась — в Тихорецкую вошли немцы. Многие уезжали в Германию, где им сулили квартиру и «копеечку». Вскоре наши партизаны окружили станицу и зашли не с той стороны, откуда ждали немцы, а с другой. Немцы отступили. Но тут началась эпидемия сыпного тифа, во время которой мама заболела и скончалась в возрасте 35 лет. Мы с Лидочкой остались вдвоём. У мамы было 7 сестер. Сообщили им. Сперва нас привезли на Валдай к одной из тётушек. Но шла война, нас двоих содержать было тяжело, поэтому меня сдали в детский дом. Правда, пробыла я там недолго, и в 1944 году вернулась в Ленинград.
Пюхтица
— Сколько сестёр было в Пюхтице, когда Вы поступили в 1949 году?
— Около пятидесяти. Все старенькие. Я младшей келейницей была у матушки Рафаилы (а старшей была её племянница).
Сестры тогда всё делали вручную: косили, бороновали, пахали, заготавливали дрова на зиму (и на кухню, и в хлебную, и в игуменскую, и в храм, и в богадельню, и в кельи). Из леса возвращались с «шабашками», которые тащили на себе. А иногда нам давали лошадку вывозить дрова для казенных мест, и тогда свою шабашку можно было положить на лошадку. Это знаете, как хорошо было!
Уполномоченные командовали, как хотели. Однажды постановили нам не помню сколько кубов, но очень много, заготовить для государства. Представляете?! Ели, сосны пилили вручную. И вот, помню, как огромное дерево стало на меня падать. Сёстры разбежались, кричат: «Валентина осталась под деревом!» Я ещё Валентиной была, как раз на другой день меня должны были в рясофор постригать, вот какое искушение! Бегут, я в снегу, встаю, слава Богу! Они испугались, что меня придавило.
Прихожу домой, у игуменского стоит машина, хотя мы никого не ждали! А это приехал наместник отец Пимен (будущий Патриарх, очень талантливый человек, поэт!). И матушкина племянница говорит: «Валя, быстренько иди, отец Пимен приехал, надо подавать обед». Я вбежала с мороза, раскрасневшаяся, вхожу в столовую, подхожу за благословением. Он: «Что ты, Валентина, такая розовенькая?» А матушка и говорит: «Отец Пимен, помолитесь! Благодарим Матерь Божию, в казённые места дров напилили. А уполномоченный наказал ещё столько-то кубов государству сдать». Отец Пимен удивился: государству столько кубов?! Пообедали, он говорит: «Я ненадолго отлучусь». И уехал в Таллин. Там он встретился с уполномоченным, всё ему рассказал, какие труды несут сестры в Пюхтице.
Возвращается: «Матушка, благословите, чтобы все сёстры завтра стояли на литургии. Надо поблагодарить Царицу Небесную». Обедня закончилась, все подошли к чудотворной иконе, и он обратился к нам: «Сёстры, благодарите Царицу Небесную, все нормы с вас сняты!» Мы упали перед Божией Матерью на колени.
