Уроки столетия: репрессии духовенства в 1937 году
Памятник священникам и мирянам — жертвам советской власти в городе Шуя Ивановской области около колокольни Воскресенского собора
В июле текущего года мы вспоминаем еще один скорбный юбилей в истории нашего отечества: 80 лет назад появились директивы, повлекшие за собой массовые расстрелы и репрессии. В наше время все чаще можно услышать голоса в защиту большевизма и его частного проявления – сталинизма. Кто-то называет Сталина «эффективным менеджером», кто-то утверждает, ни много ни мало, что гонений на Церковь практически и не было: храмы закрывали лишь потому, что народ перестал в них ходить, а священники лишились материальной поддержки со стороны государства. Но история, как говорится, упрямая вещь. И забвение ее уроков чревато необходимостью повторять забытое, теперь уже на собственном опыте. Представляется, что очередная попытка вспомнить о событиях 80-летней давности и их причинах не будет излишней. Но ввиду обширности темы хочется обратить преимущественное внимание на судьбы духовенства и вопросы веры.
В наше время все чаще можно услышать голоса в защиту сталинизма
Чтобы верно оценить ситуацию, сложившуюся в 1937 году, следует для начала обратиться к году 1918, точнее, к первой советской Конституции, принятой в этом году. Согласно этой Конституции, не для всех граждан СССР была доступна полнота гражданских прав. Значительное число людей было отнесено этой Конституцией к лицам, пораженным в правах, за которыми закрепилось наименование «лишенцы». К этой категории были отнесены «а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли; б) лица, живущие на нетрудовой доход, как-то – проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т.п.; в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники; г) монахи и духовные служители церквей и религиозных культов; д) служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений, а также члены царствовавшего в России дома; е) лица, признанные в установленном порядке душевнобольными или умалишенными, а равно лица, состоящие под опекой; ж) лица, осужденные за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором»[1].
Что касается лишения избирательных прав людей верующих, то их круг с годами все более увеличивается. В 1925 г. к лишенцам – монахам и священникам прибавляются «псаломщики, канторы, муэдзины и т.п. вспомогательный персонал». При этом была сделана существенная оговорка, что религиозные служители различного ранга «лишаются избирательных прав лишь в том случае, если основным источником их существования является доход от исполнения религиозных обрядов»[2].
«15 марта 1926 г. прошло заседание Оргбюро ЦК, на котором И. В. Сталин резко осудил избирательную инструкцию ВЦИК 1925 г., о. По его инициативе было принято решение создать комиссию под руководством В. М. Молотова, которая должна была пересмотреть инструкцию и устранить положение о «расширении круга». К выборам 1926–1927 гг. была подготовлена новая инструкция «О выборах городских и сельских Советов и созыве съездов Советов». Инструкция была утверждена Президиумом ВЦИК 4 ноября 1926 г.»[3].
Этой инструкцией число разрядов лишенцев, в том числе и церковнослужителей, было существенно увеличено. Кроме того, отмеченная выше оговорка устранялась совершенно. С этого времени «служители религиозных культов всех вероисповеданий и толков, как-то: монахи, послушники, священники, дьяконы, псаломщики, муллы, муэдзины, раввины, бии, казии, канторы, шаманы, баксы, ксендзы, пасторы, начетчики и лица других наименований, исполняющие соответствующие перечисленные обязанности» лишаются избирательных прав «независимо от того, получают ли они за исполнение этих обязанностей вознаграждение»[4].
Возвращение потерянных прав этим документам также усложняется. «Служитель религиозного культа мог быть восстановлен в избирательных правах только при условии отречения от сана, это должно было произойти публично, например, помещением заявления об отречении в газете. При этом необходимо было иметь 5-летний стаж общественно-полезного труда»[5].
Само лишение избирательных прав не было простой формальностью, но приводило к целой веренице событий, превращающих жизнь лишенца в непрестанную череду бед и скорбей. «Увольнение с работы; исключение из профсоюзов и кооперативов, а это влекло за собой невозможность получать товары и продукты в условиях карточной системы в 1929-1935 годах; выселение ‟лишенцев” из занимаемых ими квартир в муниципальных домах в городах, затем и вовсе из крупных городов во время ‟чисток” последних в 1920-1930-х годах; значительное повышение налогового бремени и даже введение для ‟лишенцев” особых налогов, например, военного, поскольку детей ‟лишенцев” не призывали в кадровую Красную Армию; исключение детей ‟лишенцев” из старших классов средних школ, техникумов и вузов»[6] – вот неполный список социальных последствий лишенчества.
Вячеслав Молотов (слева) и Иосиф Сталин в Ялте
Со временем преследования властей лишь увеличиваются, принимая все новые формы гонений на неугодных: «В 1929-1930 гг. в государственных учреждениях прошли ‟чистки” с целью удалить из них лишенцев и других ‟социально-чуждых” лиц. Больницы и суды, жилищные и налоговые ведомства, другие структуры должны были проводить по отношению к ним дискриминационную политику. Секретное постановление правительства в августе 1930 г. запрещало предоставлять работу лишенцам и другим служащим, потерявшим ее в результате недавних чисток, их предлагалось ‟отправлять на лесозаготовки, торфоразработки, на уборку снега, и только в такие места, где испытывают острую нехватку рабочей силы”»[7].
Следствием подобных мер стало не только предельное затруднение жизни (наверное, правильнее сказать – выживания) лишенцев в советской действительности, но и количественное увеличение этой группы населения СССР, права которых, говоря математическим языком, «стремились к нулю».
В процентном отношении от общей численности избирателей в РСФСР лишенцы составляли: 1924 г. – около 1,6 %, В1926 г. – 4,5 %, в 1927 г. – 7,7 %. «В других республиках численность лишенцев, как правило, оказывалась еще выше. В 1929 г. она составила 11,8 % избирателей Украины, 13,7 % – в Узбекистане. В целом же, согласно опубликованным данным, в СССР в 1929 г. были лишены избирательных прав 8,6 % взрослого населения, тогда как в 1927 г. – 7,7 %»[8].
Но всего перечисленного советскому правительству показалось мало, и с 1925 г. оно начинает лишать избирательных прав всех членов семьи лишенца. Впоследствии эта категория лишенцев стала одной из самых массовых[9].
Государственные преследования семей лишенцев разрушительно влияли на их семьи. Были обычными случаи, когда сам священник, чтобы облегчить жизнь жене и детям, официально разводился с супругой, встречаясь с семьей тайным образом.
Иногда жена стремилась показать свою независимость от мужа-лишенца: «К примеру, жена псаломщика Покровская Анна Александровна, проживавшая в с. Мостовском Шатровского района, в своем заявлении указывала, что является членом профсоюза, работает на должности помощника счетовода: ‟сама зарабатываю себе кусок хлеба”». Но такие попытки не всегда приводили к желаемому результату: «Тем не менее ходатайство Покровской было отклонено, ей не удалось доказать свою материальную независимость от мужа-псаломщика»[10].
Наиболее печальную картину представляли собой отказы детей от родителей. «Так, учащийся Тюменского сельскохозяйственного техникума Тарков Семен Николаевич в своем заявлении пишет: ‟…Материальная связь с отцом (регент церковно-народного хора, не псаломщик) совершенно порвана, и живу на квартире с ним только потому, что не было мест в общежитии техникума…”»[11].
Лишенец становился в советском обществе самым настоящим изгоем
Таким образом, лишенец становился в советском обществе самым настоящим изгоем. Лишенный избирательных прав и, как следствие, возможности найти постоянное место работы и более-менее твердый источник дохода, лишенец был вынужден постоянно балансировать на грани выживания, что в голодные революционные и последующие за ними годы не всегда удавалось и тем, кто имел статус гражданина. Вынужденный разрыв с семьей усложнял их положение до крайней степени.
Эти люди не вписывались в плакатный образ строителей коммунизма. Отношение к ним молодого советского государства можно было бы проиллюстрировать девизом языческих римских императоров первых веков христианства: «Христианос нон ессе»[12]. Разница лишь в том, что большевики в сравнении с римлянами значительно расширили круг людей, не имеющих ни малейшего права на существование. В этот круг попадали все хоть сколько-нибудь не согласные с генеральной линией партии, а также те, кто принадлежал к классам и сословиям, для которых не было предусмотрено мест в «светлом будущем», да и просто те, кому, так скажем, не повезло («лес рубят – щепки летят»).
Внимание советской власти к священнослужителям было особенно пристальным. Как в древнем Израиле блудница и сын блудницы не могли войти в общество Господне (Втор. 23, 2), так в СССР ни священник, ни его близкие не имели надежды на законное существование в советском обществе.
К 1936 году верховная власть страны, вероятно, пришла к выводу, что два десятилетия под руководством коммунистической партии и лично товарища Сталина достаточно сплотили советское общество, переплавив его граждан в новый тип человеческой расы, позже получивший ироническое название homo sovieticus. Эта убеждение отразилось в новой советской Конституции 1936 г., получившей название «сталинской». Одним из завоеваний этой Конституции стала о. Сейчас нам трудно представить, с каким восторгом была воспринята многими эта Конституция. Все бывшие лишенцы и члены их семей, находящиеся до этих пор словно на краю пропасти, привыкшие жить в непрестанном страхе перед новым витком репрессий, лишенные права защитить себя и близких от государственной деспотии, вдруг получают полноту гражданских прав вплоть до права избирать и быть избранными. Они получают надежду не только на жизнь, но на жизнь без лишений, унижений и угроз. Такие перспективы не могли не внушить недавним изгоям самых радужных ожиданий. Естественно, что воспряли духом и священники, представлявшие собой категорию людей, обреченных советской властью на полное исчезновение.
Обновленцы
Вот, к примеру, письмо И.В. Сталину обновленческого духовенства Вяземской епархии по поводу принятия конституции 1936 г.: «Духовенство Вяземской епархии, во главе со своим архиепископом Павлом (ориентации Высшего церковного совета), с чувством неподдельной радости и сыновней преданности выражает Вам, мудрейший из людей, глубочайшую благодарность за дарованные нам права, изложенные в бессмертном историческом документе – ВЕЛИКОЙ СТАЛИНСКОЙ КОНСТИТУЦИИ. Мы, как и все граждане социалистического государства, видим и чувствуем в этом документе изумительные, блестящие победы, одержанные нашей замечательной страной под Вашим гениальным руководством. День утверждения новой Конституции для нас, доселе бесправных, явился и будет до конца нашей жизни поистине светлым днем торжества, светлым днем радости за себя и за всех людей, населяющих нашу родину и согретых невиданной в истории человечества, Вашей отеческой заботой. Мы искренне заверяем Вас, Иосиф Виссарионович, и Советское Правительство, что во всей нашей деятельности оправдаем великое доверие, оказанное нам партией и правительством Советского Союза, и всякий из нас, посягнувший прямо или косвенно на подрыв мощи нашей дорогой родины, где так вольно дышит человек, сам себя обречет на заслуженную кару, и такому нет и не будет места в наших рядах. Слава Вам, Великий Зодчий человеческого счастья, на нескончаемые годы. Пусть Ваш гений освещает путь всему человечеству! Слава нашему Советскому Правительству! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЕЛИКАЯ СТАЛИНСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ!»[13]
Обновленческое духовенство – это, конечно, вопрос отдельный. Появление обновленчества было инициировано советской властью, и в дальнейшем этот раскол поддерживался государством, но к 1930-м годам поддержка сошла на нет, и репрессии коснулись обновленцев не меньше, чем тех, кто сохранил верность Церкви. Тем не менее энтузиазм по поводу новой конституции был велик среди всех слоев недавних лишенцев.
Но, как показали дальнейшие события, радость оказалась более чем преждевременна.
В начале 1937 года в стране Советов проводится перепись населения, в которой после сталинской редакции появился пункт о религии. Причем опросные листы не были анонимными. Все ответы были персональными, с указанием данных опрашиваемого и его адреса.
Однако результаты переписи вызвали возмущение властей. Перепись была названа вредительской, ее результаты признаны недействительными и засекречены, а руководители переписи расстреляны или посажены. Историки называют две основные причины такого отношения власти к результатам переписи.
Первая причина – выявленное катастрофическое уменьшение населения как результат репрессий, насильственной коллективизации и ужасного голода 1932-33 годов. Между тем сам факт голода в стране замалчивался.
Вторая причина – согласно результатам переписи, большинство жителей богоборческого государства (56, 17 %) оказались верующими. «Кроме того, часть верующих в обстановке террора, когда людей арестовывали лишь за то, что у них дома хранилась Библия, уклонилась от ответа»[14].
Конституция 1936 г.
Но в Конституции 1936 г. декларируется полнота прав всех советских граждан, в том числе всеобщее избирательное право, реализовать которое они могли уже в декабре 1937 г. на выборах в Верховный Совет.
Стало очевидно, что в выборах в центральный орган государственной власти примут участие люди чуждых коммунистам убеждений, люди, не перемолотые в идеологической мясорубке большевизма, явные и скрытые враги Советской власти. Но что же делать? Нельзя же расстрелять, посадить, лишить прав большую часть населения страны! И ответ напрашивался сам собой: большую часть нельзя, а наиболее активную – можно. А кто лучше всех подходит для подобной выборки? Конечно же, недавние «лишенцы».
Дело в этом случае значительно облегчалось тем, что у местных властей существовали списки лишенцев. Мало того, эти списки были общедоступными, поскольку за неделю до очередных выборов они должны были быть опубликованы[15]. Списки вывешивались на стенах, дверях, досках объявлений местных органов власти (например, сельсоветов) или публиковались в местных газетах. Впрочем, и проведенная перепись с подробными сведениями о религиозной принадлежности и точными адресными данными «переписанных» помогали в выявлении «вражеского элемента»[16].
И вот, 3 июля 1937 года появляется документ за подписью cекретаря ЦК ВКП(б) И. Сталина, адресованный «тов. Ежову, секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий» и содержащий следующие указания: «ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы, были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД.
ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке»[17].
На первый взгляд, может показаться, что здесь нет речи о священнослужителях. Но дело в том, что так называемые «церковники» ранее подлежали преследованию по статье 58 Уголовного Кодекса СССР как враги советской власти, «антисоветчики», «контрреволюционеры». По этой причине под термином «уголовники» здесь нужно понимать и всех отбывших различные сроки заключения священно- и церковнослужителей. Подтверждение этому мы находим в Оперативном приказе Н.И. Ежова от 30 июля 1937 г., где среди «контингентов, подлежащих репрессиям» называются «наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников…»[18] Кроме того, в преамбуле приказа говорится: «Материалами следствия по делам антисоветских формирований устанавливается, что в деревне осело… много в прошлом репрессированных церковников и сектантов»[19].
Согласно решению ЦК ВКП (б) и цитированной выше директиве Сталина, в оперативном приказе наркома НКВД все репрессированные были разделены на две категории: первая – расстрельная, вторая осуждалась на заключение:
«Все репрессируемые кулаки, уголовники и др. антисоветские элементы разбиваются на две категории:
а) к первой категории относятся все наиболее враждебные из перечисленных выше элементов. Они подлежат немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках, – РАССТРЕЛУ.
б) ко второй категории относятся все остальные менее активные, но все же враждебные элементы. Они подлежат аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально опасные из них – заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки»[20].
Рассмотрение дел «тройками» являлось ускоренной процедурой вынесения приговора[21].
С учетом данных, поступивших с мест, было определено ориентировочное число лиц, подлежащих репрессиям по каждой из категорий. Расстрелу подлежали от ста до пяти тысяч человек по каждому из 64 субъектов СССР, плюс – 10 000 из лагерей НКВД. Операцию предписывалось «начать 5 августа 1937 года и закончить в четырехмесячный срок»[22], т.е. за неделю до назначенных на 12 декабря 1937 года выборов в Верховный Совет СССР.
Вместо обещанных прав государство оставило за ними единственное «право» – право на смерть
Что касается священства, то, по наиболее достоверным данным, в 1937 году было расстреляно 80 000 представителей духовенства, церковнослужителей и мирян, пострадавших за веру[23]. Поскольку массовые расстрелы «церковников» в 1937 г. были связаны с описанными выше событиями, то легко подсчитать, что в период с августа по ноябрь этого года каждый месяц государство расстреливало за веру около 20 000 собственных граждан, среди которых большую часть составляло духовенство. Если же вспомнить, что не прошло и года с тех пор, как эти люди официально получили полноту конституционных прав, то изощренный цинизм советской власти «и лично товарища Сталина» предстают перед нами во всей своей ужасающей неприглядности. Вместо обещанных прав государство оставило за ними единственное «право» – право на смерть[24].
Все было несущественно, кроме одного – принадлежности к духовенству или открытого исповедания своей веры. Такой человек был страшен советской власти даже при условии тяжелой инвалидности.
Федор Михайлович Иванов
Житель Тобольска Федор Михайлович Иванов в 13 лет заболел суставным ревматизмом, следствием которого стал паралич обеих ног. Федор посвящает свою жизнь молитве, богомыслию и духовной помощи ближним. Приходит 1937 год. Федора голословно обвиняют в подготовке «к бандитскому восстанию против советской власти»[25]. За ним приходят сотрудники НКВД.
«Кто дома есть? – спросил военный.
– Все дома, – ответила Евгения Михайловна.
– И хорошо. Федора Иванова мы забираем.
Евгения прошла в комнату к Феодору, военный за ней.
– Федя, вот здравствуй. Гости к тебе понаехали.
– Ну и что же, я всегда рад гостей принимать, – кротко ответил подвижник.
– Мы вас забираем, – сказал военный.
– Ну что же, раз у вас есть такое распоряжение, то я подчиняюсь власти.
Феодор лежал все эти годы в постели в длинной рубахе, и мать его Елизавета пошла за костюмом, единственным у него, приготовленным на смерть, но ее остановили:
– Не понадобится, не нужен будет.
Расстрельная команда НКВД, 1936.
Приготовили носилки. Подошедший сотрудник НКВД сказал:
– Ну, давайте будем класть, – а сам вполголоса спросил у Феодора: – А как же вас брать?
– А вы вот так сделайте руки, – он показал, – в замок, и закиньте мне за голову. А второй за ноги пусть держит.
Ноги у него не гнулись, были как палки, но чувствительности не потеряли. Один из них подхватил его за ноги, но, сразу почувствовав огромную силу подвижника, от испуга вскрикнул и бросил Феодора. Подбежала сестра, подхватила ноги больного и закричала на них:
– Изверги! Что вы делаете над больным человеком? Что у вас за спешка такая?
– Не волнуйся, – с любовью, утешительно произнес Федор, – тебе вредно волноваться.
Когда Федора наконец положили на носилки, он помолился и сказал:
– Дорогие мои мамочка и сестра, не ждите меня и не хлопочите; все равно правды не скажут. Молитесь. Не плачьте обо мне и не ищите!
Известно, что в тюрьме Феодора ни о чем не спрашивали, на допросы не носили, следователь в камеру не приходил. И никого из 136 жителей Тобольска, арестованных в одно время с ним, также не спрашивали о Феодоре. Все обвинение основывалось на справке, данной председателем Тобольского уездного совета. 11 сентября «тройка» УНКВД приговорила его к расстрелу. Феодор был расстрелян в Тобольской тюрьме, на территории которой погребен»[26].
Глубокая старость также не являлась поводом даже для смягчения приговора.
Священномученик митрополит Серафим (Чичагов)
Митрополит Серафим (Чичагов) с 1933 года проживал на покое. «Спокойными и безмятежными были последние месяцы жизни митрополита в Удельной. Самое скорбное – это были старость и связанные с нею болезни. Он сильно страдал от гипертонии, одышки, последнее время – от водянки, так что передвигался с трудом и из дома почти не выходил. Днем к нему приходили духовные дети, иные приезжали из Петербурга; посещали владыку митрополиты Алексий (Симанский) и Арсений (Стадницкий), приезжая на заседания Синода. Вечерами, когда все расходились, митрополит садился за фисгармонию и долго-долго играл известную духовную музыку или сочинял сам. И тогда мир и покой разливались повсюду. Благодатная жизнь подходила к концу. Ее оставалось немного…
Митрополита арестовали глубокой осенью 1937 года. Ему было 84 года, и несколько последних дней он чувствовал себя совершенно больным, так что сотрудники НКВД затруднились увозить его в арестантской машине – вызвали скорую помощь и отвезли в Таганскую тюрьму. Допрос был формальностью. 7 декабря Тройка НКВД постановила: митрополита Серафима – расстрелять»[27].
Не останавливало власть и то, что священник был многодетным, какими в те времена являлось большинство из облеченных священным саном.
Священник Тихон Архангельский с матушкой Хионией родили 18 детей, из которых выжили девять. «День 9 августа 1937 года выдался тёплым. Вся семья хозяев, священник, матушка и дети, находились в доме, но по тёплости дня дверь на улицу была распахнута настежь. Вдруг около дома остановилась машина, из неё вышли люди в форме и направились к дому. Войдя, один из них сразу подошёл к отцу Тихону и спросил: ‟Оружие есть?” – ‟Есть! – ответил священник. – Крест и молитва!”
Сотрудники НКВД разбрелись по дому и стали переворачивать вещи. Один из них забрался за печь, вынул из своей кобуры пистолет и затем, выйдя из-за печи, показал его приехавшим вместе с ним военным и сказал: ‟Вот его оружие!”»
Стандартных, придуманных органами обвинений в «террористических намерениях по адресу партии и правительства» и в «контрреволюционных связях» о. Тихон не признал, но, несмотря на это, «4 октября 1937 года Тройка НКВД приговорила отца Тихона к расстрелу. Приговорённых к расстрелу казнили за окраиной города Липецка. Перед расстрелом сотрудник НКВД спросил отца Тихона: ‟Не отречёшься?” – ‟Нет, не отрекусь!” – ответил священник. Протоиерей Тихон Архангельский был расстрелян 17 октября 1937 года и погребён в общей ныне безвестной могиле».
Хиония Ивановна недолго пробыла на свободе. Вскоре за излишнее любопытство по поводу судьбы мужа ее взяли под арест и приговорили к восьми годам лагерей за «антисоветскую деятельность», которую она, впрочем, не признала. Аресту матушка обрадовалась: «Я там, может быть, с отцом Тихоном увижусь!». Но увидеться в этой жизни с любимым супругом ей не пришлось, поскольку о. Тихон был расстрелян до ее ареста. Через семь лет она была освобождена по причине неизлечимой болезни, и через год после этого скончалась[28].
Одним из результатов описанной выше политики компартии стало то, что «к 1938 г. церковная организация оказалась в основном разгромлена. Только в 1937 г. было закрыто более 8 тысяч церквей, ликвидировано 70 епархий и викариатств, расстреляно около 60 архиереев»[29].
Приведенные выше факты показывают, что расстрелы и репрессии 1937 года явились логическим завершением и апогеем возрастающих гонений советской власти на неугодных и, в частности, на духовенство. И если бы не попущенная Богом война с Германией, то можно не сомневаться, что советская репрессивная машина истребила бы любые открытые формы церковности в советском обществе. Если при этом вспомнить, что большинство представителей власти, участвовавших в репрессиях, сами рано или поздно становились жертвами репрессий или заговоров, то картина вырисовывается поистине катастрофическая.
Сторонникам реабилитации Сталина и реставрации большевизма хотелось бы пожелать внимательней ознакомится с историческими материалами эпохи сталинизма. В противном случае нам грозит повторение событий вековой давности с их последствиями.
Протоиерей Михаил (Труханов)
В заключение хочется привести слова протоиерея Михаила Труханова, старца-исповедника, проведшего 15 лет своей жизни в советских лагерях и ссылках: «Смерть Сталина застала меня здесь, в Абане. Помню траурный митинг в райздравотделе. Выступала главный врач. Она так разрыдалась, что на выручку пришла её сестра (врач-рентгенолог), но и та к концу выступления расплакалась…
Стоял я у входной двери у притолоки и думал: какой же балдеж заполонил сердца россиян, плачущих о герое кровожадности, который, несомненно, превзошёл всех бывших за всю прошлую историю убийц, разрушителей и осквернителей святынь христианских.
Россияне, отвергшие Бога, отошедшие от Церкви, не защитившие Царя – Помазанника Божия, оказались достойны таких правителей! И вот ныне россияне искренне плачут! Значит, ещё не будет покончено с ‟советским” образом жизни, которым (его ложью, развратом, безбожием) подготавливается вступление в свои свирепые права самого антихриста.
Разумеется, даже мысли такие страшны тем, кто плачет об одном, покинувшем их предтече антихристове»[30].
Борис Раушенбах
Физик, один из основоположников советской космонавтики, академик, лауреат Ленинской премии
Юбилейные торжества, посвященные 1000-летию Крещения Руси, в июне 1988 года прошли с небывалой для Советского Союза помпой. Были даже торжественное заседание и концерт в Большом театре в присутствии всего московского бомонда и представителей всех религиозных конфессий. Разве что Горбачева, как Генерального секретаря ЦК КПСС, по идеологическому этикету не было. Зато была его жена — как представитель Фонда культуры.
А ведь еще в конце сентября 1986 года на совещании глав кафедр общественных наук Лигачев, второй секретарь ЦК, ругал российскую творческую интеллигенцию за «заигрывание с боженькой» и «выступления в пользу терпимого отношения к религиозным идеалам, в пользу возвращения к религиозной этике».
В результате за год до юбилея о нем молчали все — и писатели, и ученые-гуманитарии, и деятели культуры. Только «Комсомольская правда» пообещала читателям окончательно разгромить церковников и начала печатать цикл атеистических статей, в которых, кстати, тоже ничего о грядущей памятной дате не говорилось.
И вдруг в августе 1987-го в журнале «Коммунист» выходит статья академика Бориса Раушенбаха «Тысячелетие крещения Руси», которую тут же перепечатывают многочисленные зарубежные СМИ, включая журнал «Курьер ЮНЕСКО». В довершении всего в ноябре сессия Генеральной Ассамблеи ЮНЕСКО призывает отметить 1000-летие Крещения Руси «как крупнейшее событие в мировой истории и культуре». Советскому руководству поневоле пришлось соответствовать.
В феврале 1988-го, после доклада Раушенбаха «Богословие иконы» на международной богословской конференции в Ленинграде, советские газеты и журналы наперебой печатали его интервью. А весной Горбачев уже встречался с Патриархом и Синодом, обсуждая программу предстоявших торжеств.
Борис Раушенбах в Николо-Кузнецком храме
В московский Данилов монастырь нагнали технику и рабочих и успели-таки восстановить его к юбилею, потратив около 100 миллионов рублей госбюджетных денег вместо плановых двадцати. Там удалось даже открыть настоящий монастырь с 40 насельниками, да еще три храма, воскресную школу и общедоступную библиотеку. Хотя за несколько лет до этого власти пытались вообще отменить решение о его восстановлении из руин, принятое еще Брежневым. В результате решили, что монастыря там не будет — только церковный административный центр.
Теперь о праздновании 1000-летия Крещения Руси говорят как о переломе во взаимоотношениях Церкви и государства.
А академик Раушенбах … Это в 1975 году, когда в Советском Союзе вышла его книга «Пространственные построения в древнерусской живописи», научная общественность была в шоке. Как это? Всемирно известный физик, один из основателей космонавтики, создавший научную школу космической навигации, разработавший системы управления космическими аппаратами «Луна», «Венера», «Восток» и орбитальной станцией «Мир», и вдруг… «обратная перспектива» русской иконы.
Для кого-то это было просто чудачеством. Но были и те, кого заставил сильно призадуматься тот факт, что ученый, всю жизнь посвятивший ракетам, человек, которому математика буквально спасла жизнь в сталинском лагере, который занялся теорией управления космическими аппаратами, когда еще никакого спутника и в помине не было, вдруг начал строить математические модели, объясняющие Троичность Бога.
После 1988-го увлечение академика Раушенбаха богословием уже никого не шокировало. Как и название одной из его последних работ — «…предстоя Святой Троице».
Алексей Лосев
Философ, переводчик, писатель, профессор, доктор филологических наук, лауреат Государственной премии СССР, автор более 800 научных работ.
Студенты Московского педагогического института, в котором Лосев проработал больше сорока лет, изучали у него древние языки, не подозревая, что их полуслепому профессору в «старорежимной» академической шапочке еще в 1957 году посвятили отдельную статью в Итальянской философской энциклопедии, назвав его философские идеи гениальными. И что шапочка его — не что иное, как иноческая скуфейка тайного монаха.
Алексей Федорович и его жена и помощница приняли тайный постриг в июне 1929 года. Перед постригом Валентина Михайловна написала в дневнике: «Предстоит мученичество за исповедование Христа. Или надо уходить в пустыню, или на подвиг исповедничества».
А через год вышла его «Диалектика мифа», приведшая обоих супругов в тюрьму, а потом в лагерь.
А чем еще это могло кончиться? Кружки воинствующих безбожников по всей стране начали организовывать еще в 1923-м, а в 1925-м появился Союз безбожников СССР. Под лозунгом «Через безбожие — к коммунизму» в стране шла тотальная промывка мозгов. Многомиллионными тиражами издавали антирелигиозную литературу. Началось создание государственных антирелигиозных рабочих университетов — специальных учебных заведений для подготовки кадров для решающего наступления на религию.
Газета «Безбожник», 1929 г.
И тут вдруг какой-то философ публикует книгу, в которой доказывает, что мифы «пролетарской идеологии» ничем не отличаются от мифов «капиталистических», что коммунисты создают свой миф о возможности безрелигиозного общества. Что тиражируемые газетами и журналами лозунги об усилении классовой борьбы по мере построения социализма порождают миф о страшном мире, в котором «по Европе бродит призрак коммунизма», «оскаливает зубы гидра буржуазии», всюду снуют «бандиты во фраках» и «людоеды в митрах», везде «темные силы», «мрачная реакция», «черная рать мракобесов», и в этой тьме встает «красная заря мирового пожара».
Конечно, простить такой демарш в стране воинствующего атеизма не могли. В 1922 году друзей Лосева по Религиозно-философскому обществу памяти Владимира Соловьева и бердяевской Вольной академии духовной культуры, способных формулировать подобные мысли, просто погрузили на «Философский пароход» и отправили в изгнание. В 1930-м Лосева как «классового врага, реакционера и черносотенца» уже по этапу отправили строить Беломоро-Балтийский канал, а его жену — на Алтай. И только неимоверными усилиями Екатерины Пешковой, жены Максима Горького, возглавлявшей Политический Красный Крест (в то время уже носивший название — «Помощь политическим заключенным»), их удалось через три года освободить — «в связи с ударной работой» и по инвалидности (в лагере Лосев почти ослеп). Им даже разрешили жить в Москве.
А вот заниматься философией Лосеву запретили. Но думать запретить не могли. Тем более в лагере он приучился «писать» свои научные работы в уме. А из официально разрешенных ему видов деятельности он выбрал самое для себя естественное — преподавание. Еще студентом, в атмосфере предреволюционного декаданса, он, внук православного протоиерея, составлял конспекты по теории религиозного воспитания, искал подход к юношеской душе.
Насколько плодотворен оказался этот подход, можно судить по ученикам профессора Лосева. Среди них философ, филолог, историк культуры, библеист Сергей Аверинцев, византолог протоиерей Валентин Асмус, философ, филолог и переводчик Владимир Бибихин, физик, философ и богослов Сергей Хоружий. Это в значительной мере благодаря им в стране тотального идеологического контроля в 1960-е — 1970-е годы интеллигенция потянулась в Церковь.
Люди, близко знавшие Лосева, говорили, что он был им как старец. Что он всегда чувствовал человека и давал такие советы, которым невозможно было не следовать. Когда у него дома собирались ученики, любопытным на вопросы: «Это у вас там семинар какой-то собирается? По каким дням? Можно прийти?» отвечали: «Помилуйте, какой семинар? Лосев с аспирантами греческим и латынью занимается». Хотя доносы на него все равно писали — и в 1970-е, и в 1980-е годы — мол, идеологически вредно влияет на студентов.
А. А. Тахо-Годи и А. Ф. Лосев на Дне открытых дверей. 1984
Печатать свои работы ему разрешили только после смерти Сталина. Он успел поучаствовать в подготовке третьего издания «Философской энциклопедии», энциклопедии «Мифы народов мира» и «Философского энциклопедического словаря», вышли его монографии об эллинско-римской эстетике и эстетике Возрождения. А вот тираж его книги о Владимире Соловьеве в популярной серии «Мыслители прошлого» в 1983 году полностью арестовали.
Между тем ранние книги Лосева помнили, над ними размышляли — и не только философы, но и богословы. Еще в 1928 году в Париже Семен Франк писал в статье «Новая русская философская система», что книги Лосева свидетельствуют: «Несмотря на ужасающее давление марксизма, философское творчество в Советской России не замерло». А архимандрит Евфимий (Вендт), ровесник философа, ушедший с Добровольческой армией на Балканы, а затем в Париже ставший слушателем Богословского института им. преподобного Сергия и священником, в 1971 году опубликовал статью, в которой поставил в один ряд о. Сергия Булгакова и Алексея Лосева, назвав их «учителями Церкви».
В последние годы в храм Алексей Федорович ходить не мог — он окончательно ослеп. Исповедовался и причащался тайно на дому. Церковные службы знал наизусть. Строго постился. Работал каждый день, без выходных. Он жил одной мыслью: успеть. Успеть высказать то, что жизнь не дала сделать вовремя.
Скончался Лосев на девяносто пятом году, в 1988-м, накануне празднования 1000-летия Крещения Руси, в день памяти своих любимых святых — Кирилла и Мефодия. А за два дня до этого он продиктовал свой последний текст — «Слово о Кирилле и Мефодии».
