Архиепископ Амвросий — последний настоящий архиерей

Амвросий (Ермаков)
(род. 1970), митрополит Тверской и Кашинский, глава Тверской митрополии, член Межсоборного присутствия и Синодальной комиссии по канонизации святых Русской Православной Церкви В миру Ермаков Виталий Анатольевич, родился 15 июня 1970 года в селе Лужки Железногорского района Курской области в семье рабочих, русский.

С 1982 года нес послушания в храмах Курской и Орловской епархий. По окончании средней школы и службы в армии поступил в Московскую духовную семинарию.

7 апреля 1994 года был пострижен в монашество с именем в честь преподобного Амвросия Оптинского [1]. Постриг совершен ректором Московских духовных академии и семинарии епископом Дмитровским Филаретом в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры.

29 мая 1994 года был рукоположен в сан иеродиакона епископом Дмитровским Филаретом в Покровском академическом храме Троице-Сергиевой Лавры.

В сентябре того же года был назначен регентом вновь образованного академического хора студентов семинарии и академии.

8 октября того же года был рукоположен в сан иеромонаха епископом Пинским Стефаном в Покровском академическом храме Лавры.

В июне 1995 года окончил семинарию и в августе того же года был зачислен на 1-й курс академии. В июне 1999 года окончил академию со степенью кандидата богословия, защитив диссертацию по кафедре Патрологии на тему «Сотериология святого Иоанна Златоуста».

После окончания академии оставлен в Московских духовных школах преподавателем и регентом академического хора.

В августе 2000 года назначен проректором пастырских курсов, преобразованных впоследствии в Сретенскую духовную семинарию, при Сретенском монастыре в Москве и определен в братство обители. Пребывая в обители, исполнял послушание благочинного монастыря и регента праздничного монастырского хора.

В 2003 году прошел обучение в Российской академии государственной службы при президенте Российской Федерации по программе «Основы государственно-церковных отношений».

3 июня 2004 года возведён в сан игумена архиепископом Орехово-Зуевским Алексием (Фроловым) в соборном храме Сретенского монастыря.

24 декабря того же года решением Священным Синодом определено быть епископом Прокопьевским, викарием Кемеровской епархии.

28 декабря 2004 года возведён в сан архимандрита патриархом Алексием II в соборном храме Сретенского монастыря.

25 марта 2005 года был наречен, а 26 марта — хиротонисан во епископа Прокопьевского, викария Кемеровской епархии. Хиротонию в Московском Храме Христа Спасителя возглавил патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Ему сослужили: митрополиты Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков), Калужский и Боровский Климент (Капалин), архиепископы Истринский Арсений (Епифанов), Пензенский и Кузнецкий Филарет (Карагодин), Курский и Рыльский Герман (Моралин), Вологодский и Великоустюжский Максимилиан (Лазаренко), Томский и Асиновский Ростислав (Девятов), Верейский Евгений (Решетников), Орехово-Зуевский Алексий (Фролов), епископы Красногорский Савва (Волков), Зарайский Меркурий (Иванов), Дмитровский Александр (Агриков), Сергиево-Посадский Феогност (Гузиков), Люберецкий Вениамин (Зарицкий), Саратовский и Вольский Лонгин (Корчагин), Алатырский Савватий (Антонов) [2].
19 июля 2006 года назначен епископом Бронницким викарием Московской епархии, [3].

26 июля того же года назначен настоятелем Московского храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне.

6 октября 2008 года назначен епископом Гатчинским, викарием Санкт-Петербургской епархии и ректором Санкт-Петербургских духовных академии и семинарии.

С 27 июля 2009 года — член Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви.

12 марта 2013 года назначен епископом Петергофским, викарием Санкт-Петербургской епархии [4].

1 февраля 2014 года возведён в сан архиепископа патриархом Московским и всея Руси Кириллом в Московском Храме Христа Спасителя [5].

22 октября 2015 года был включен в состав Синодальной комиссии по канонизации святых [6].

14 июля 2021 года назначен архиепископом Верейским, викарием патриарха Московского и всея Руси, освобожден от должности ректора Санкт-Петербургских духовных школ с выражением благодарности за достойное служение на этой должности и назначен ректором Московских духовных академии и семинарии.

9 июля 2021 года был назначен временно исполняющим обязанности ректора Сретенской духовной семинарии с сохранением прежних послушаний [7].

30 августа того же года был утверждён ректором Сретенской духовной семинарии и назначен наместником Московского Сретенского ставропигиального мужского монастыря, с освобождением от ректорства в Московских духовных академии и семинарии [8].

26 ноября 2021 года был вызван на заседание Высшего Церковного Совета [9].

25 августа 2021 года был назначен правящим архиереем Тверской кафедры и главой Тверской митрополии с освобождением от должностей наместника Сретенского монастыря и ректора Сретенской духовной семинарии [10]. 28 августа того же года в Московском храме Христа Спасителя патриархом Московским и всея Руси Кириллом был возведён в сан митрополита [11].

Амвросий Ермаков оставил комсомол ради духовной семинарии

15 июня 1970

день рождения Виталия Анатольевича Ермакова

Виталий Анатольевич Ермаков родился 15 июня 1970 года в селе Лужки Курской области. Рос мальчик в неполной семье. Папа ушел, когда мальчику было четыре года. Воспитывался в советской системе: был членом пионерской и комсомольской организаций.

Будущий архиепископ Амвросий вошел в Церковь с юных пор, благодаря своей дальней родственнице, которая была ему как бабушка. Она подарила внуку первое впечатление о православной церкви, о Боге, о молитве.

Мальчик испытывал чувство одиночества среди сверстников, потому что в его городе верующих не было. Ему приходилось плыть по течению и не выделяться из толпы. Он не воспринимал советский режим как идеологию, для него это был способ реализовать свою энергию в добрых делах через пионерскую организацию.

Архиепископ Петергофский Амвросий

Виталий Анатольевич часто посещал храм в слободе, стал пономарем у архиепископа Иннокентия. Слухи о верующем мальчике стали распространятся по городу. Поэтому он продолжил свое богослужение в церкви в Орловской области.

По воскресным дням и на церковные праздники ему приходилось ездить за семьдесят километров. В этом храме его поставили управлять хором. Через некоторое время мальчика снова нашли и поставили перед выбором.

Он оставил комсомольский билет и пошел учиться в духовную семинарию. Ему предлагали взять билет обратно, заманивали выгодными предложениями. Но он настоял на своем выборе, не смотря на все преграды, с которыми ему пришлось столкнуться.

АМВРОСИЙ

[Амбросий] (Паппа-Георгополи Амирей, греч. Πάππα-Γεωργοπόλοι ̓Αμοιραίας; 1791, с. Маистра близ г. Энос (совр. Энез), Турция — 30.10.1863, г. Цилли, Австрия (совр. Целе, Республика Словения)), старообрядческий митр. (см. Старообрядчество), основатель Белокриницкой иерархии. Сын свящ. Георгия из древнего греч. священнического рода. В 1811 г., после окончания богословской школы, А. Паппа-Георгополи был рукоположен во священника — 23-го в своем роду — Эносским митр. Матфеем. После смерти жены в 1817 г. принял монашество, был настоятелем Троицкого мон-ря на о-ве Халки, после 1827 г.

Амвросий (Паппа-Георгополи), митр. Белокриницкой иерархии. 90-е гг. XIX в. (ГИМ) Амвросий (Паппа-Георгополи), митр. Белокриницкой иерархии. 90-е гг. XIX в. (ГИМ) протосинкелл Великой ц. В 1835 г., когда скончался Босно-Сараевский митр. Вениамин, К-польским Патриархом Григорием VI А. был рукоположен на Босно-Сараевскую кафедру. В 1840 г. А. поддержал восстание боснийцев против тур. правителя в Сараеве (тур. Босна-Сарай). Восстание было подавлено, однако митрополит от своего лица и от лица народа послал в Стамбул жалобу на притеснения, творимые тур. чиновниками. Жалоба А. была удовлетворена, и в Боснию был прислан новый наместник. Поведение А. настолько не соответствовало устоявшемуся народному представлению о греч. архиереях, обычно действовавших в полном согласии с тур. властями, что возникла легенда о болг. происхождении А., отраженная в «Летописи Боснии». (Эту легенду развил старообрядческий инок Павел (Великодворский), придумав для А. др. мирское имя — Андрей (поскольку имени Амирей нет в святцах) — и славянизировав фамилию иерарха — Поппович.) Раздраженный действиями А., тур. правитель Сараева убедил неск. богатых купцов написать К-польскому Патриарху донос на А., в к-ром, в частности, сообщалось, что митрополит поддерживал антитур. восстание. Новый К-польский Патриарх Анфим IV, испугавшись возможного конфликта с тур. чиновниками, 12 сент. 1840 г. своим распоряжением отозвал А. в К-поль, куда последний смог выехать только 27 дек. 1841 г., поскольку провел нек-рое время в сараевской тюрьме как несостоятельный должник. В К-поле А. в числе др. безместных греч. архи-ереев должен был, получая небольшую пенсию, дожидаться нового назначения на кафедру; положение А. осложнялось тем, что рядом с ним был сын Георгий с семьей, не имевшей средств к существованию. Поскольку сменявшие друг друга на кафедре К-польские Патриархи не определяли А. в епархию, бывш. Босно-Сараевский митрополит чувствовал себя несправедливо обиженным.

В этих обстоятельствах к А. обратились посланники из Белой Криницы, старообрядческие монахи Павел (Великодворский) и Алимпий (Милорадов), чтобы уговорить А. перейти в старообрядчество и создать старообрядческую иерархию. Встреча, организованная О. С. Ганчаром — атаманом некрасовцев, стала завершением продолжавшегося почти полтора столетия и до тех пор безуспешного поиска старообрядцами собственного архиерея. Георгий первый согласился с доводами Павла и Алимпия и убедил отца выслушать старообрядческих посланцев, однако уговаривать А. пришлось достаточно долго и настойчиво. А. ничего не знал о рус. расколе, старообрядцы не предупредили, что по прибытии в Буковину А. придется подвергаться присоединению к старообрядчеству как еретику, А. лишь объяснили, что «необходимо будет принять отца духовного из наших священников и что духовник предложит то необходимое для присоединения церковного согласно правилам св. отец и что должно быть исполнено без всякого прекословия» (Цит. по: Субботин. История Белокриницкой иерархии. С. 380). После собеседований, проходивших при помощи переводчика-серба К. Огняновича, 15-16 апр. 1846 г. был заключен договор, по к-рому А. должен был «жить в Белой Кринице на всем монастырском довольствии», определенное денежное содержание предлагалось его сыну Георгию. Со стороны митрополита было дано обязательство «поступить в староверческую религию верховным пастырем над всеми духовными и мирскими людьми, состоящими в староверческой религии, учинить церковное присоединение и поставить в наместника себе другого архиерея» (Там же. С. 395-400).

Через месяц с паспортом казака-некрасовца А. отправился в исполненный трудностей путь в Вену, куда прибыл 28 июня 1846 г. В столице А. был представлен имп. Фердинанду I. Вместе с просьбой о предоставлении австр. подданства и разрешении вступить в должность верховного пастыря староверческих об-в А. представил императору свою ставленую грамоту, выданную Патриаршей канцелярией, записку, дозволявшую А. служить литургию в одной из к-польских церквей (записка доказывала, что А. не был лишен сана и не находился под запрещением), и бумагу, подписанную А. и Павлом (Великодворским), удостоверявшую, что митрополит будет находиться на монастырском иждивении, не требуя казенных средств. Император «обнадежил, что по справке всевозможное удовлетворение самого его и староверцев учинено будет» (Цит. по: Марков. С. 254). Австр. гос. канцелярия отправила распоряжение имп. послу в Стамбуле гр. В. Штюрмеру собрать по дипломатическим каналам сведения о личности и деятельности бывш. Боснийского митрополита, 3 донесения поступили в дек. 1846 г.

Ранее Павел усиленными просьбами добился разрешения отправиться в Белокриницкий мон-рь и там ожидать окончательного ответа из гос. канцелярии. А. прибыл в Белую Криницу 12 окт. 1846 г. и был принят с необычайной торжественностью. 15 нояб. 1846 г. имп. придворная канцелярия проинформировала письменно галицийское земельно-губернаторское управление о том, что А. разрешено прибыть в Буковину и там отправлять функции рукополагающего епископа, согласно Высочайшему распоряжению от 18 сент. 1844 г., к-рым было утверждено существование Белокриницкого старообрядческого («липованского») мон-ря и дозволялось старообрядцам привезти из-за границы епископа. 3 марта 1847 г. А. было даровано австр. подданство.

Между тем уже 28 (по др. данным, 29) окт. 1846 г. произошло присоединение А. к старообрядчеству. Этому предшествовало активное обсуждение старообрядцами вопроса о чиноприеме А. Павел (Великодворский) считал, что прием должен совершиться третьим чином (ср. Присоединение к Православию, чин), т. е. через отречение от ересей и Покаяние. Эту мысль он проводил в сочинениях, существенную часть к-рых составляли статьи «о образцах к принятию священства от никониан и нынешних греков». Зарубежные староверы настаивали на принятии вторым чином — через отречение от ересей и Миропомазание, как принимались в старообрядчество беглые из правосл. Церкви священники (см. Беглопоповцы). Практика приема священнослужителей в сущем сане через Миропомазание, противоречащая смыслу таинства Священства, вызывала возражения и самих старообрядцев, в частности против нее выступил монах Никодим на старообрядческом соборе, бывшем на Рогожском кладбище в Москве в 1779 г. (тогда большинство высказалось за повторение Миропомазания над священнослужителями, приходившими из правосл. Церкви). Вопросу о чиноприеме А. был посвящен старообрядческий собор, открывшийся 27 окт. 1846 г., «Соборное деяние» было составлено Павлом (Великодворским). После бурных прений вопрос о принятии А. вторым чином решился утвердительно. А., выслушав посланных к нему депутатов, согласился на присоединение к старообрядчеству через отречение от ересей и Миропомазание. Перед литургией в полном святительском облачении А. прочитал чин проклятия ересей — «переведенный на греческие литеры, а выговор слов по-русски» (Цит. по: Юдин. С. 481), исповедался у старообрядческого иером. Иеронима (несмотря на то что А. не знал рус. языка, а Иероним — греч.), Иероним помазал А. миром. В окт.-нояб. 1846 г. А. рукоположил неск. старообрядческих диаконов и священников, 18 янв. 1847 г. А. один поставил во епископа с. Майнос (Турция) наместника Белокриницкой митрополии дьяка (уставщика) Киприана Тимофеева, получившего в пострижении имя Кирилл, рукоположенного А. 25 дек. 1846 г. во диакона, 1 янв. 1847 г. во священника. В дек. 1847 г. А. и Кириллом был поставлен Славский еп. Аркадий (Дорофеев) для тур. староверов, а также 5 священников и 3 иеродиакона.

Исчезновение А. из К-поля вызвало беспокойство и в Патриархии, и в офиц. тур. кругах, о чем свидетельствуют донесения австр. посла в Турции. Предполагая, что А. мог бежать в Австрию, К-польский Патриарх Анфим VI отправил неск. посланий (от 11, 14 окт., 5 нояб. 1846, 12 марта 1847) Карловацкому серб. митр. Иосифу (Раячичу) — Первоиерарху всех православных, проживавших на территории Австрии, в к-рых уведомлял о самочинном отъезде А. из Стамбула, о невозможности А. совершать в Австрии архиерейское служение и просил помощи Карловацкого митрополита в поисках А. и возвращении его в лоно К-польской Церкви. Ответа от митр. Иосифа не последовало. Рус. правительству о появлении архиерея у старообрядцев и совершенных им рукоположениях стало известно после ареста 28 мая 1847 г. настоятеля Белокриницкого мон-ря Геронтия, к-рый по подложному паспорту приехал к старообрядцам в Москву с сообщением о событиях в Белой Кринице и для сбора средств. Российское правительство потребовало удаления А. из Белокриницкого мон-ря, Святейший Правительствующий Синод Русской Церкви обратился с каноническим посланием к К-польскому Патриарху, прося его принять меры к возвращению А. или подвергнуть его церковному осуждению. 20 авг. 1847 г. через российское посольство в Вене Патриарх Анфим VI отправил еще одно послание Карловацкому митр. Иосифу и одновременно — обращение к А. В посланиях говорилось, что А. совершил канонические преступления, отпав от Церкви и совершая архиерейские священнодействия, в т. ч. рукоположения, не имея на то разрешения своего Первоиерарха. (Этими действиями А. преступил 34-е и 35-е правила святых апостолов, 15-е прав. I Всел., 13, 16, 22-е правила Антиох., 5-е прав. IV Всел.) Патриарх вновь просил посредничества Карловацкого митрополита в возвращении А. и угрожал извержением А. из сана, если тот будет упорствовать. Митр. Иосиф не пожелал заняться поисками бывш. Боснийского митрополита, о чем сообщил в письме Патриарху Анфиму VI от 25 февр. 1848 г.

Одновременно в австр. гос. канцелярию через российское посольство в Вене поступали все более решительные заявления российских офиц. лиц в связи с деятельностью А. и учрежденной им старообрядческой митрополии. Крайнее недовольство высших российских кругов и требование российского имп. Николая I Павловича в дек. 1847 г. закрыть Белокриницкий мон-рь грозили разрывом дипломатических отношений, сложившаяся внешнеполитическая ситуация требовала удаления А. из среды староверов. 13 дек. 1847 г. австр. властями А. был вызван из Белой Криницы во Львов, оттуда переправлен в Вену, где старообрядческий митрополит должен был ответить на 9 вопросов, в к-рых были сформулированы выдвинутые против него обвинения. А. назвал причинами своего бегства из Стамбула в Белую Криницу несправедливости, чинившиеся по отношению к нему К-польскими Патриархами, и моление народа (старообрядцев) занять пустовавшую кафедру. А. не было разрешено вернуться на Буковину, местом жительства был выбран Цилли. Революция 1848 г., последствием к-рой стало обещание австр. имп. Фердинанда дать конституцию, а вместе с ней и свободу вероисповедания, позволила А. обратиться в правительство с просьбой оставить его вместе с семьей сына в Вене или Будапеште, однако 23 июня 1848 г. австр. министр внутренних дел ответил, что А. «является виновным в затруднениях австрийского правительства из-за липован с Россией», а потому «он обязан согласиться с определением ему места пребывания» (Цит. по: Крамер. С. 123).

В Цилли А. жил уединенно, общаясь лишь с семьей сына. Изредка его навещали старообрядцы из Белой Криницы и России — Павел, Иероним, Браиловский еп. Онуфрий. Тульчинский еп. Иустин, иерод. Ипполит советовались с А. по поводу разделения старообрядцев, вызванного «Окружным посланием» (1862). Н. И. Субботиным опубликована переписка тех лет (Переписка раскольничьих деятелей. Вып. 2).

А. был похоронен сыном Георгием на греч. кладбище в Триесте (совр. Италия), заочное отпевание совершил старообрядческий еп. Кирилл в Белой Кринице. 21 мая 2000 г. останки А. были перенесены в Покровский кафедральный храм старообрядческой митрополии в г. Брэила (Румыния). На всемирном соборе старообрядцев Белокриницкого согласия в нояб. 1996 г. А. был причислен к лику святых, его память празднуется старообрядческой Церковью 12 нояб. н. ст.

Ист.: Скендерова Ст. Летопись Боснии, 1825-1856 // Зап. РГО. СПб., 1859. Кн. 13; Новый, важный для истории раскольничьей лжеиерархии документ об Амвросии // ЦВ. 1876. № 16. С. 1-4; [Письма А.] // Переписка раскольничьих деятелей / Изд. Н. И. Субботин. М., 1876. Вып. 1; 1889. 2 вып.; Еще сказание об учреждении и о первых годах существования Белокриницкой иерархии // Братское слово. 1891. № 14. С. 300-315; Юдин А. Л. Деяние Белокриницкого собора в 1846 г. // РС. 1894. № 1. С. 181-196; Крамер М. Основание старообрядческой митрополии на Буковине и пребывание митрополита Амвросия в Австрии // Духовные ответы. М., 1998. № 9. С. 80-131; Костромской старообрядец. 2000. № 5 (31).

Лит.: Субботин Н. И. История Белокриницкой иерархии. М., 1874; он же. Происхождение ныне существующей у старообрядцев так называемой Австрийской и Белокриницкой иерархии. М., 1874; он же. Материалы для истории так называемой Австрийской, или Белокриницкой, иерархии. М., 1897; он же. История так называемого австрийского, или белокриницкого, священства. М., 1899. 3 вып.; он же. Заметка об основателях Белой Криницы. М., 1901; Осип Семенович Ганчар, атаман некрасовцев (1796-1879 гг.) // РС. 1883. Т. 38. С. 175-192; Марков С. Краткий исторический очерк австрийского священства. Калуга, 1885; Ивановский Н. Руководство по истории и обличению старообрядческого раскола с присовокуплением сведений о сектах рационалистических и мистических. Каз., 1886. Вып. 1. С. 162-176; 1887. Вып. 2. С. 97-108; Смирнов П. С. Исторический очерк поповщины // Миссионерский сб. 1893. № 1-3, 5; Вторая поездка на Восток, предпринятая для исследования о митр. Амвросии в 1892 г., и результаты этой поездки // Братское слово. 1893. № 1-3. С. 68-92, 146-176, 227-250; Чащина Л. Ф. Русская старообрядческая эмиграция в Австрии и революция 1848 // ВИ. 1982. № 8. С. 177-181; Арсений (Швецов), еп. Уральский. Истинность старообрядческой иерархии против возводимых на нее обвинений. М., 1996; Мельников Ф. Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) Церкви. Барнаул, 1999. С. 205-242.

Е . А . Агеева

Епископ Амвросий Петергофский получил разрешение на монашеский постриг

С 1982 года архиепископ Амвросий обучался в Московской духовной семинарии. Он желал стать монахом, но не хотел жить в монастыре. Амвросий Ермаков смотрел, как его однокурсники проходили монашеский постриг. Но только на третьем курсе решился попросить благословения у отца Кирилла на постриг.

Его страх жить в монастыре разрешился сам собой. Когда он учился в МДАиС, он нес монастырские послушания, но не настолько строгие. После пострига 7 апреля 1994 года он получил имя преподобного Амвросия Оптинского. В том же году он стал регентом в академическом хоре и получил сан иеродиакона, а затем сан иеромонаха.

7 апреля 1994

в этот день Виталий Ермаков совершил постриг, получив имя Амвросий

После окончания семинарии в 1995 году Амвросий Ермаков поступил в Московскую Духовную Академию. Обучение закончил в 1999 году и получил степень кандидата богословия. После завершения учебы в академии он стал преподавателем в Духовных школах.

В 2000 году его назначили проректором курсов для пастырей при Сретенском монастыре в Москве.

В 2003 году он учился в Российской академии государственной службы при президенте РФ по специальности «Основы государственно-церковных отношений».

3 июня 2004 года викарий Московской епархии возвел его в сан игумена.

28 декабря 2004 года Святейший Патриарх Алексий II возвел в сан архимандрита Амвросия Ермакова.

6 октября 2008 года решением Священного Синода владыка Амвросий был назначен епископом Гатчинским и ректором Санкт-Петербургских духовных школ.

12 марта 2013 года он получил духовный сан епископа Петергофского.

В 2014 году его наградили «Орденом Дружбы» от президента России. Эту награду он получил за добросовестное служение народу и за участие в общественной жизни людей.

14 июля 2018 года Амвросию Ермакову выпала честь стать ректором Московской Духовной академии и семинарии, указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси. Это место он получил за ответственное руководство в Санкт-Петербургских духовных школах. Его назначили архиепископом Верейским.

Владыка Амвросий вернулся в Московскую Духовную академию

Митрополит Амвросий, трижды ректор духовного вуза, – о сложностях Тверской епархии

Митрополит Тверской и Кашинский Амвросий (Ермаков) – гость нашей рубрики «Разговор с главным редактором». Он совсем недавно приехал в Тверскую митрополию (новый архиерей был назначен к нам в конце августа 2021 года).

Сегодня мы беседуем о том, каким он увидел положение дел в Твери и Тверской области, что намерен делать. Но наша главная цель – познакомить с новым митрополитом жителей территории, на которой, надеемся, он прослужит много лет.

– Владыка, вы уже успели оглядеться по сторонам в Тверской митрополии?

– Здесь стороны слишком большие, чтобы так быстро оглядеться. Накануне мы с владыкой Парамоном, епископом Наро-Фоминским, руководителем финансово-хозяйственного управления патриархии, объезжали тверские храмы, которые восстанавливаются по федеральной программе «Культура России». Мы объехали всего шесть храмов, и это заняло весь день, с утра до позднего вечера. Были в церкви Троицы за Волгой, храме мученика Никиты, заехали в Христорождественский монастырь. Владыка Парамон – хороший хозяйственник, он сразу видит строительные огрехи и недочеты ремонта. Так насыщенно приходится проводить все дни, сейчас важно быстро войти в курс дела. А вообще, в Твери я почувствовал себя сразу дома, она так похожа на ставший мне почти родным Санкт-Петербург.

«Не вы Меня избрали, Я вас избрал»

– Дежурный вопрос, который обязательно надо задать: как вы пришли к мысли о служении церкви? Были ли у вас семейные традиции православия?

– Логического объяснения тому, что я оказался в церкви, нет. Я даже не смогу объективно описать этот путь, особенно его начало. Тут слова «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» очень хорошо подходят.

Когда я впервые попал в церковь, мне было четыре года, меня привели мама и бабушка. Это было в слободе Михайловке Железногорского района Курской области.

Моя мама воспитывалась родственницей ее родителей, бабушка умерла во время войны. И родственница, взявшая ее на воспитание, была очень благочестивой. Она не была в монашеском постриге, но, по сути, была монахиней. Тетка этой женщины была монахиней Полоцкого монастыря, она прожила там 30 лет, пока монастырь не закрыли. По благословению глинских старцев эта монахиня Аполлинария, вернувшись на родину, стала духовно окормлять ближайшие деревни, ведь церкви были закрыты и священников не было.

Так вот, в детстве меня поразило, что люди одновременно поют и молятся. Я с тех пор такое мало где видел. Именно в Твери я почувствовал такое совместное пение и молитву в маленьком храме «Неупиваемая Чаша» у отца Александра Горячева.

Монахиню Аполлинарию я не помню, она умерла до моего рождения. Но мои названные бабушки переняли у нее ее благочестие, тоже были по сути монахини. Жили очень аскетично, никогда вообще не ели мяса, несколько раз в году ели самую простую рыбу. Питались тем, что выращивали в огороде. Никогда я не слышал от них ни слова осуждения кого бы то ни было.

По праздникам у них дома собирались верующие люди села, сами пытались служить всенощное бдение, беспоповским чином. Люди шли по одному, пробирались огородами. И когда я подрос, я начал, по сути, возглавлять эти богослужения, будучи самым грамотным. Потом я оказался на клиросе в слободе Михайловке.

Мне было 11 лет, когда меня взяли в алтарь. В школе начались неприятности, а потом нашего священника отозвали, перевели в Курск, и я даже несколько раз сбегал в Курск. Там я открыл новую сторону церковной жизни: красивый кафедральный собор, профессиональное пение церковного хора.

– То есть пусть школьником, но вы застали гонения на церковь? Чем грозили советскому школьнику пение на клиросе и служба алтарником?

– В то время мои походы в церковь грозили неприятностями маме. Последние два года школы я ездил в храм в соседнюю Орловскую область. Меня там сразу приметили, поскольку молодых людей было мало, и дали послушания в алтаре и на клиросе. Кстати, там произошла моя первая встреча с владыкой Алексием (Коноплевым), тогдашним митрополитом Калининским и Кашинским. Это был 1988 год, и он по благословению патриарха Пимена возглавлял торжества в честь 1000-летия крещения Руси в Орле.

Я очень хотел поступать в химико-технологический институт в Ленинграде, мне нравилась химия, и я считал, что надо получить светское высшее образование перед тем, как поступать в семинарию. Но во время выпускных экзаменов в школе произошло разоблачение меня как верующего человека. Это был 1987 год, но к церкви тогда было еще настороженное отношение. Я понял, что мне не дадут поступить в институт.

Потом последовала армия, и пока я служил в армии, много чего произошло у нас в стране. И препятствия, которые могли бы мне встретиться, когда я пошел в семинарию, исчезли сами собой. После семинарии я спокойно поступил в Московскую духовную академию, а перед этим несколько лет нес послушание в храме в Кромах Орловской епархии.

– А что вас привело к монашеству?

– Что касается принятия решения о монашестве, мне кажется, что оно пришло ко мне еще в детстве, когда я слушал рассказы о монахине Аполлинарии, которую я не знал. Люди считали ее святой.

В первый раз я увидел живого монаха лет в двенадцать. Монах шел по улице, и верующие сверстники мне объяснили, что это монах и он совершает большой подвиг: тогда нельзя было ходить по улице в клобуке и облачении. Этим монахом был нынешний митрополит Ярославский и Ростовский Вадим.

Мой постриг был в Троице-Сергиевой лавре, у мощей преподобного Сергия. На третьем курсе семинарии, увидев немало постригов в лавре, я подошел к той черте, про которую я понял, что если не переступлю ее, то остановлюсь в своем развитии. Тогда я приехал в Переделкино к отцу Кириллу (Павлову), посоветовался с ним. Он благословил меня на постриг.

– Вы с самого начала видели свой путь как ученого богослова?

– Сейчас стоит говорить об академическом монашестве, монахах, чье послушание включает преподавательскую и воспитательную работу. Провал в богословской науке сейчас такой, что нужны десятки лет, чтобы подняться, хотя в начале двадцатого века Россия лидировала в области церковных наук.

У меня не было никакой цели. Я сам ничего не искал, но старался ни от чего не отказываться. Мы в то время не строили никаких планов: куда пошлют служить, что из нас получится. Тогда конкурс в Московскую духовную академию был очень высоким: четыре с половиной человека на место. Приходило много людей с высшим образованием в искреннем порыве послужить церкви, изменить свою жизнь. Все шло естественным образом, организм церкви рос вместе с нами.

Чем сложнее управлять – вузом или территорией?

– Вы были ректором трех высших учебных заведений – духовных академий в Санкт-Петербурге и Москве, Сретенской духовной семинарии. В светских кругах такое, пожалуй, не встретишь. Есть разница в ощущениях ректора и человека, которому вверено управление территорией?

– Есть. Это ощущение большей свободы действий. Восемь лет я был студентом, год служил при академии, потом пять лет был проректором семинарии, затем и.о. ректора Новокузнецкого духовного училища, которое сейчас стало Кузбасской семинарией, затем десять лет – в Санкт-Петербургской духовной академии и потом год в МДА и год в Сретенской духовной семинарии. Каждый учебный год я как будто сам заново поступал учиться. И каждый год заново проходил один и тот же цикл. Это психологически очень тяжело. В светских учебных заведениях все несколько по-другому, а в духовном учебном заведении ректор должен жить жизнью преподавателей и студентов. По-моему, ректором нельзя быть больше пяти-шести лет.

– Когда вы приехали в Тверскую епархию, вы, как педагог, что почувствовали? Тверь в советские годы была очень обескровлена по части церковной, на весь город был один действующий храм. Даже детей не крестили. В 1990-е годы случился большой призыв в священники. Многие мои друзья, инженеры, художники, рок-музыканты, журналисты, тогда пошли в священники. Сейчас, по прошествии 25 лет, они постарели, столкнулись с жизненными невзгодами, есть проблемы со здоровьем. Кризис духовенства, по-моему, очень сильный вызов для архиереев, духовного образования, всей РПЦ. Вы рассказали, какой высокий был конкурс в МДА, когда вы поступали. А сейчас конкурса нет. Что делать?

– Когда я был ректором Санкт-Петербургской и Московской духовных академий, я этого кризиса не чувствовал, потому что находился в идеальных условиях. Я находился в той молодежной среде, которая относится к своему выбору с долей романтики, это ищущие, честные ребята. Я постоянно рукополагал новых священников и диаконов.

Оказавшись в гуще реальной жизни, сейчас я понимаю, что надо жить и трудиться с теми, кто есть, других не найти.

К сожалению, в Тверской епархии не было в приоритете очное духовное образование в наших классических учебных заведениях. Возможно, тогда бы качество проповеди, приходской работы, социальной деятельности, молитвы и духовной жизни в Тверской епархии было бы совсем другим. А так в епархии пока всего один кандидат богословия, не считая меня.

Я благодарен Богу за то, что в свое время оказался в Троице-Сергиевой лавре. Семена, заложенные там, я потом высаживал везде. Даже в Петербург удалось многое перенести из МДА, и это было принято, несмотря на вечное противостояние Санкт-Петербурга и Москвы.

Я вижу, что в Тверской епархии духовенству непросто отвечать на вызовы современности. Но не думаю, что надо что-то срочно кардинально предпринимать. Церковь – это организм, который живет по своим законам, и вмешательство в процесс этой жизни может не помочь, а помешать. Безусловно, что процесс некоторой корректировки все-таки неизбежен. Мы не живем отдельно от общества, от государства. Церковь находится в контексте общей жизни.

Почему люди протестуют против храмов?

– Сейчас у большой части интеллигенции доброжелательное отношение к церкви сменилось какой-то агрессией. Упоминание о том, что где-то собираются строить храм, вызывает ожесточенную реакцию. Недавно мы писали, как на окраине поселка Мамулино попытка построить храм среди поля с борщевиком вызвала протесты населения, которому этот храм уж точно ничем бы не помешал. Почему это происходит и что с этим делать?

– Причин здесь много. Но не нужно сбрасывать со счетов духовную составляющую этого процесса. Диавол борется с Богом, и битва эта проходит через сердца людей. Мне кажется, у нашего общества не прошел период подросткового бунта. Вы наверняка знаете людей, которые какой-то период своей жизни были ярыми гонителями христианства, а потом переменили позицию. Разве можно логически объяснить те вещи, которые происходят сейчас на Западе, та же самая история с карикатурами. Зачем разжигать ненависть?

Выступление против храма – это не выступление против конкретного священника, церкви как организации. Это настоящее богоборчество.

– Люди почему-то думают, что любой храм строится на государственные деньги, на которые могли бы построить, например, больницу. А еще есть аргумент: мол, в церкви и так народа нет.

– Храм не отменяет больницы или школы. Строительство церквей идет за внебюджетные деньги. Тот, кто увидел пустые храмы, наверняка был не на воскресной службе и не в праздник. Я вот тоже на днях приезжал в Тверской университет, и там не было людей из-за пандемии. Но это же не значит, что их там вообще нет. Новые храмы в спальных микрорайонах просто необходимы. Можно восстановить старинный красавец храм в сельской местности, но времена изменились, из села ушла жизнь. Теперь жизнь идет там, где исторически церквей не было.

– Вам досталась в наследство стройка Спасо-Преображенского собора. Это знаковый для Твери проект, борьба за возвращение городу его имени проходила под эгидой возрождения тверского Спаса. Тогда местная интеллигенция была уверена: вернут имя, восстановят собор, привезут из Москвы тверской вечевой колокол, который забрал Иван III, и жизнь наладится. Но момент был упущен, собор начали восстанавливать в совсем другой духовной атмосфере. В Твери его появление приняли не все. Многим не нравится, что он загораживает вид на путевой дворец, хотя в восемнадцатом веке именно дворец пристраивали к собору, а не собор ко дворцу. Сейчас строительство забуксовало… Какие перспективы его достроить?

– Справедливости ради скажу, что люди, которые впервые приезжают в Тверь, удивляются: как, храм не стоял тут всегда? Сейчас в соборе идут кровельные работы, апсиды, наверное, будут разбираться, потому что они промокли. Очень надеюсь, что все будет выполнено в срок, и молюсь об этом.

До того, как началась вторая волна коронавируса, я написал просьбу Святейшему Патриарху Кириллу приехать и освятить храм в июле 2021 года. По первоначальным планам освящение собора должно было произойти в этом октябре.

Но сейчас строить планы можно только очень условно. Господь показал нам, что не мы являемся руководителями истории, а он – самый главный двигатель истории, и мы должны ему доверять и его слушать и не заявлять в своей гордыне о том, что зависит только от него. Особенно в таком деле, как строительство храма. Строительство храма несравнимо ни с какими мирскими стройками, здесь действует Бог, и часто мало что зависит от величины предпринимаемых человеком усилий.

Православие и пандемия

– Пандемия вызвала большой разлад в церковной среде. Среди священников и прихожан было много COVID-диссидентов, которые отрицали инфекцию, пока сами не заболели, а иногда, даже тяжело переболев, продолжали отрицать. Какая ситуация в Тверской епархии сейчас? Много ли заболевших среди духовенства?

– Действительно, была проблема восприятия этой абсолютно непривычной ситуации, причем не только в церкви. Изначально никто не мог понять, что происходит и как на это правильно реагировать.

У церкви был опыт гонений, но у нашего поколения не было опыта эпидемий. И наш опыт гонений у некоторых вызвал непонимание мер, которые были определены Роспотребнадзором.

Когда нельзя было ходить в храм на Пасху, особенно в Москве, некоторой частью духовенства и мирян это было воспринято с растерянностью. Очень тягостно было, когда на Пасху мы в закрытом Сретенском монастыре шли крестным ходом, а три человека за закрытыми воротами стояли со свечками, счастливые, что хоть так могут принять участие в празднике. Но мера была вынужденной и необходимой. Не хотелось бы, чтобы снова пришлось вернуться к таким мерам.

Сейчас мы должны добровольно соблюдать все меры предосторожности. Маски, конечно, не дают стопроцентной гарантии, лучше использовать респираторы, которые, например, у нас в Кимрах делают.

К сожалению, несколько человек заболели в старицком монастыре, в кашинском монастыре тоже. Болеют несколько наших клириков. С большинством из них я на связи, ежедневно прошу Господа об их выздоровлении.

Вообще, как действует этот вирус на каждого конкретного человека – загадка. Я постоянно держу связь со специалистами, и один из них, находящийся в самом эпи.

– У наших верующих людей есть такая детская привычка все целовать, как будто поцелуй иконы или руки священника – это такое важное религиозное действо.

– Я сам специально сейчас этого не делаю. Праздничную икону убираем на солею, святыням просто кланяюсь, чтобы люди видели, что я тоже все соблюдаю.

О русском языке в богослужении и прочих поводах для разделения

– Вы человек консервативный, что касается богослужения. Как вы видите судьбу тверского прихода, где идут службы на русском языке?

– Что касается воззрений и богослужебной практики отца Георгия Кочеткова, то этот вопрос рассматривается комиссией межсоборного присутствия. Будет какое-то определение нашего священноначалия, ведь речь идет не только и не столько о русском языке. Решения по таким вопросам должны приниматься на общецерковном уровне.

На прошлом епархиальном собрании Москвы Святейший Патриарх предоставил возможность приходам самим выбирать язык чтения паремий, апостольского зачала и евангелия. Скажу из своего опыта: когда мы проводили собрание в одном из московских приходов, 99% прихожан высказались против этого.

Надо проверить уровень переводов на русский язык, каков он. Я сам этим вопросом не занимался и допускаю, что толковые молитвословы или переводы текстов неизменяемых и изменяемых песнопений могут быть.

Сам служить на русском не буду, но, если где-то, в какой-то епархии или общине, служат и это не вызывает противления самой общины, это выбор общины. Важно, чтобы не было противопоставлений, противостояний, был мир.

– О, сейчас в обществе такой накал напряжения, что только дай из-за чего-нибудь поссориться. Носить или не носить маски, дезинфицировать ли лжицу для причастия…

– Когда началась пандемия, было много противников мер предосторожности во время причастия. Я тогда решил предоставить возможность выбора. Выносились, например, к причастию шесть чаш, три с мерами предосторожности, три – как обычно. Главное, подчеркивал я, чтобы прихожане, выбирающие чашу, не упрекали друг друга: мы более верующие, а вы менее. Поначалу меньше людей подходили к тем чашам, где применялись меры. А потом все больше и больше стало подходить к чашам, где лжица дезинфицировалась. Евхаристии – всегда тайна и чудо. Меры нужны для спокойствия людей. Всем нам нужно с любовью и пониманием относиться друг к другу.

Возвращаясь к вопросу о русском языке богослужения. Язык сейчас стал поводом для разделения. Тут даже проблема не в языке, а в том, насколько эти «общины» живут церковной жизнью, не создают свою, чуждую церкви пирамиду, зацикленную на личности. Но об этом суждение должно выноситься не на моем уровне.

Даже когда есть несогласие, дискуссия должна идти в христианском доброжелательном русле. Изначально идея о богослужебном русском языке возникла не среди обновленцев, наоборот, они были противниками русского языка. Введение русского языка на богослужении обсуждалось на соборе 1918 года, это предлагалось в миссионерских целях.

– Ходит много разговоров о здании суворовского училища, где до революции находилась духовная семинария. Нет ли у вас, опытного организатора образования, планов открыть в Твери учебное заведение для духовенства?

– Скажу честно: сейчас мы не потянем семинарию ни материально, ни интеллектуально. У нас нет достаточного количества преподавателей для семинарии. По справедливости семинарское здание надо бы отдать церкви, но в России нет закона о реституции, о возвращении собственности дореволюционным владельцам. Хотя в других странах православная церковь, получив свою собственность обратно, сдает ее, например, в аренду и использует вырученные деньги на образовательные и культурные цели.

У нас нет столько абитуриентов, недостаточно преподавателей, нет воспитателей, потому что большинство священников нашей епархии не учились очно.

Образование – это очень дорогой и непростой процесс. Это зарплаты, коммунальные платежи, научные труды, на которые нужно выделять деньги. Семинария – это дом, где все должно быть достойно и красиво. Нужно быть реалистами.

– Вы отменили ряд громких указов вашего предшественника митрополита Саввы (Михеева), который попытался как-то нарушить сложившийся в епархии за 30 лет статус-кво.

– Не бывает все только черным и белым, надо понять, где больше пользы церковной, а где больше вреда для церкви.

В первые дни в Тверской области я провел много встреч и скажу, что у нас есть очень большая проблема с кадрами. Я взвешиваю, где больше пользы. К сожалению, со многими вещами приходится мириться, молодые просвещенные священники еще не выросли, надо работать с теми, кто есть. У нас много прекрасных священнослужителей.

– В основном люди у нас в Тверской епархии, как и во всей Тверской области, хорошие, но сложные, каждый со своим характером, порой могут поскандалить.

– Мне это очень хорошо понятно, неново, проходили. Будем носить тяготы друг друга.

– Владыка, мы все, и священники, и миряне, надеемся, что вы задержитесь у нас надолго.

– Я рассчитываю служить здесь, пока есть силы. А там как Бог даст.

– Спасибо.

Беседовала Мария Орлова

Подписывайтесь на наш канал в «Яндекс. Дзен» и заходите на сайт газеты «Караван. Ярмарка», где вы найдёте не только самые свежие новости и самую качественную авторскую аналитику, но и тысячи объявлений.

Значимый вклад архиепископа Амвросия в духовную жизнь студентов

Владыка Амвросий вернул веру людей в Церковь. Проповеди Амвросия Ермакова отличались миролюбивым слогом. В них слово «любовь» звучит чаще, чем у других священнослужителей. Он старался сглаживать конфликты.

За десять лет ректорства Петербургская академия преобразилась: улучшились рейтинги образования и условия жизни студентов. Он никогда не выгонял из храма женщин, которые приходили в брюках и без головного убора.

Архиепископ Петергофский Амвросий Ермаков помогал своим студентам добрым словом, деньгами из своих личных средств. Оплачивал людям операции. Давал прощение за прегрешения, которые не прощали другие священники. И если сам был неправ, извинялся.

Всегда был с людьми на литургиях, молитвах и причастиях. Всё его окружение вдохновлялось им и находило в себе силы быть настоящими. Он искоренял в стенах академии доносительство, тиранию, прислужничество. Он пытался посеять заботливую и дружескую атмосферу. В народе его считают последним настоящим архиереем.

Епископ Гатчинский Амвросий со своими студентами во Франции

Епископ Амвросий Петергофский обращался к выпускникам Петербургской академии с вдохновляющими напутственными речами, вот некоторые из них:

Амвросий Петергофский

Епископ

«На пути служения Церкви вас ожидает много поистине счастливых моментов, но будет и немало плохого – как внутри церковной ограды, так и за ее пределами, — сказал ректор. – Жизнь не раз поставит в такие обстоятельства, когда придется выбирать между «быть» и «казаться», «иметь» и «отдавать», «говорить» и «молчать».

Смотря на нашу не всегда идеальную реальность жизни в Церкви, невольно задаешься вопросом: где же пролегает грань, когда от слежения священника остается лишь имя и выработанная годами оболочка, внутри которой уже обитает бизнесмен или политик?

На какое бы высокое или низкое, теплое или трудное служение ни призвало бы вас Провидение, помните, что вы не менеджеры, бухгалтера или прорабы, вы – рыцари Правды».

«Ваше служение – это служение людям, — продолжил владыка. – С людьми всегда нужно по-человечески. Никакая усталость после многих треб, утомленность от оплаты счетов за свет в храме, раздраженность на плохо поющий хор никогда не смогут оправдать вас за грубое слово в адрес пришедшего в храм человека.

Богатый или бедный, одетый в дорогой костюм или в обноски – он заслуживает с вашей стороны элементарного уважения. Не можете дать ему надежду в завтрашний день, утешение в горе или в обноски – он заслуживает с вашей стороны элементарного уважения.

Не можете дать ему надежду в завтрашний день, утешение в горе или искреннее соучастие в радости – дайте то, что под силу каждому в цивилизованном обществе – уважение к личности. Дайте им то, что так нетрудно дать – свою молитву».

Оставляя комментарий, Вы принимаете пользовательское соглашение

Ахилла

Просмотры: 5 824

От анонимного семинариста.

***

Хочу поделиться с читателями «Ахиллы» переживаниями обители живого христианства — Санкт-Петербургской Духовной Академии.

На прошедшем Синоде патриарх Кирилл вместе со своими преданными друзьями, что уже накачали мышцы своих челюстей в вечном поддакивании и поддерживании блистательных предложений заботливого отца предстоятеля, приняли решение о переводе ректора Академии, архиепископа Амвросия (Ермакова), в Московскую Духовную Академию. На замену присылают 33-летнего патриаршего любимца, епископа Серафима (Амельченкова), но это имя больше не будет звучать в этом рассказе.

Рассказ пойдет о человеке, который по праву зовётся архипастырем и отцом. Опустим канцеляризмы, официальные обращения, громкие крики настоятелей с амвонов, которые звучат по всей святой Руси каждый день: «Ваше преосвященство, высокопреосвященство, святейшество, дорогой отец наш…», образуя хор совершенно разных священников — будь то заложники раболепства и протокола или настоящие подхалимы. Среди тех, к кому обращены эти слова, есть один, который их заслужил. Возле которого они не звучат сухо и официально — архиепископ Амвросий.

На все мои утверждения — у меня есть доказательства. Вспомните ситуацию с передачей Исаакиевского собора прошлой зимой. Петербуржцы вставали плотным кольцом вокруг собора, защищая его от рук РПЦ. Митрополит Варсонофий тогда побоялся служить там и отправил своего викария принимать удар. Учитывая висящую тогда в воздухе ненависть к РПЦ и ее бородатым представителям, на какое-либо положительное развитие событий надежд не было.

И вот была прошла служба. На амвон взошёл представитель Церкви и начал говорить. Говорить то, чего обычно не говорят архиереи. Он говорил о настоящей любви, о прощении, и тут же извинился за тех церковных представителей и чиновников, что оскорбляли людей в своей бешеной спеси и желании забрать собор. Он заговорил о мире и призвал к диалогу. Конфликт, что жарко висел в воздухе, упал в градусе.

В тот вечер все СМИ писали о мире, любви и прощении. Люди чуть-чуть поверили Церкви, что в наше время кажется непосильной задачей. Помню говорящее окончание одной из статей «Фонтанки». Корреспондент сравнил проповеди владыки Амвросия и Варсонофия в тот день: «У Амвросия в проповеди слово любовь прозвучало 32 раза, у Варсонофия — ни одного».

Кому-то глубокие проповеди не покажутся убедительными, оттого перейду в более интимные стороны жизни дорогого владыки. Примеров его «настоящести» очень много, я могу без устали писать о них. Но не благочестивые рассказы убеждают людей, а факты.

Например, факт того, какой стала Академия за 10 лет его ректорства. И я не говорю сейчас о рейтингах образования и условиях жизни студентов, в этом мы безоговорочно лучшие. Я говорю о внутренней жизни. 400 студентов, огромное количество прихожан, сотрудники, люди из города образовали мощное сообщество верующих во Христа людей под названием «академическая семья». Семья, пропитанная христианской любовью друг к другу и всему миру. Из академического храма никогда не выгонят женщину без платка и в джинсах, никогда дежурные помощники не будет подставлять студентов, как во многих семинариях, стукачество — так и осталось на уровне слухов, что, мол, у нас есть стукачи.

Владыка Амвросий лично участвовал в жизни каждого человека, тем более студента. Многие ребята получали материальную помощь из его личных средств. Многим людям он оплачивал дорогостоящие операции. Прощал. За разные вещи. Даже за те, за которые не прощают другие архиереи. Сам просил прощения, если был неправ. Молился вместе с нами так, что Бог целовал прямо в сердце. Каждый день ходил на литургию в свой уютный домовый храм у ректорского коридора, пел и всегда причащался.

К слову, о евхаристии. Владыка Амвросий сделал ее центром всей жизни нашей семьи. Каждую божественную литургию со Христом был практически весь храм, в буквальном смысле. Люди его команды, начиная от секретаря, проректора по воспитательной работе и заканчивая иподиаконами и пресс-службой, черпали от него силы быть настоящими, это тоже удивляло многих. Что секретарь у владыки — не подхалимный протокольщик, а честный и уважительный священник. Проректор по воспитательной работе — не душевный садист и тиран, а заботливый друг. Иподиаконы — не хамы, а пресс-служба творит красивый христианский контент вместо сухого инфостиля каменного православия.

Все это и многое другое держалось вокруг одного человека: нашего папы, в нашем маленьком Ватикане, внутри огромной машины безжизненного православия. Не знаю, встречу ли я подобного архиерея на своём жизненном пути. Если кто-то таких знает, я бы с радостью почитал о них, а покамест спасибо, что прочитали рассказ о последнем настоящем архиерее. С его служением все еще можно ознакомиться на всех ресурсах Академии на Неве в интернете.

P.S. Его улыбка и взгляд. В них виден Христос.

Фото: архиепископ Амвросий (Ермаков)/spbda.ru

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:

«Духовное образование не должно стать бездуховным»

– Отец Амвросий, расскажите, пожалуйста, как вы пришли к вере?
– К Церкви и ко всему, что связанно с Богом, меня тянуло всегда, с малого детства. Это объяснить сложно. Странно другое: меня никто никогда в этом стремлении не удерживал. Но прийти в храм, к осознанной вере как-то не получалось. Боялся сказать маме, потому что пришлось бы менять свою жизнь: например, начну поститься – будет скандал. Не решался исповедоваться: боялся, что священник меня не поймет. Да и жил я в исламской республике, среди восточной культуры с соответствующим колоритом, в окружении узбеков, таджиков, корейцев, иранцев, арабов, турок, евреев. Все это откладывало в моей душе свой отпечаток.

Нельзя сказать, что я непрестанно искал Бога, думал о высших материях. Нет, жил как все. Но один вопрос мне просто не давал покоя: «В чем смысл моего бытия?»

После распада СССР мы переехали в Россию, поселились в Псковской области, в Печорах, но в храм я упорно не ходил. И однажды ночью мне явился некто очень страшный. Не буду пересказывать весь сон. Я проснулся в ужасе – и все понял. Вскочив с постели, а было четыре часа утра, я оделся и побежал в монастырь. Монастырь был закрыт, и я пережил глубокое отчаяние, что опоздал: дверь закрыта, все кончено. Сел под воротами и горько расплакался. Евангелия я еще не читал.

Часов, наверное, в шесть утра ворота открыли. Я стал спрашивать у всякого, кто одет в подрясник, что мне делать, но люди от меня просто шарахались. Какой-то батюшка отвел меня к старцу. Тот долго не открывал дверь своей кельи. Всего не расскажешь, что я пережил, но неожиданно старец открыл дверь и как ни в чем не бывало сказал: «Это ничего, приходится расплачиваться за свои грехи. Вот я помажу тебя маслицем – и все пройдет».

Домой я вернулся уставший, лег спать. Мама мне потом рассказала, что спал я больше суток. Но действительно, все ужасное рассеялось. С тех пор мне не надо ничего рассказывать ни об аде, ни о рае. Все начиналось вот так необычно, опасно и страшно. Но было именно так: я никак не мог прийти к вере, и Бог Сам пришел ко мне.

– Расскажите, пожалуйста, о вашей жизни в Псково-Печерском монастыре.

– Печерский монастырь для меня – это конкретные люди. Видел я их, может быть, раз или два, но они для меня – настоящая «духовная академия». А вот рассказать хотелось бы о схиархимандрите Агапии, которого я в жизни не знал, но о нем мне рассказывал бывший его келейник отец Анастасий. Когда он был еще совсем молодым иеромонахом, наместник монастыря дал ему послушание келейничать у отца Агапия (в миру Василия, в честь святителя Василия Великого). И вот как-то отец Анастасий, прибираясь в келье, разговорился со старцем и тот поведал, что вчера к нему приходил Василий Великий и сказал: «Передай отцу Анастасию, чтобы он не пропускал читать Псалтирь ежедневно. С таким-то братом пусть примирится как можно скорее. Пусть не ропщет ни на кого». Отец Анастасий слушал-слушал, и подумал: «Бедный батюшка! Замолился, в прелесть впал». А тот ему тут же в ответ: «Отец Анастасий, некоторые молодые иеромонахи говорят, что я совсем уж замолился и впал в прелесть, а ты их не слушай, делай, что тебе сказал Василий Великий, он великий святой».

Если вспоминать отца Иоанна (Крестьянкина), то с первого же момента нашей беседы мне стало очень больно и обидно. Батюшка, как мне показалось, меня не понял, не отвечал на мои вопросы, а начинал говорить какие-то отвлеченные вещи. Я разозлился, обиделся, но после все стремился понять, о чем это он хотел мне сказать. Открываться же это стало в монастыре, когда стали происходить события, им предсказанные, и слова отца Иоанна сами всплывали в памяти. Удивительно, как далеко смотрел батюшка!

Не могу не вспомнить архимандрита Феофана. Я к нему зашел просто благословиться. Он же предложил присесть. Я молчал, не зная, о чем спрашивать, и он сам стал рассказывать о своем детстве. По мере рассказа я стал понимать, что это о моем детстве он рассказывает. Мне очень захотелось как-то его поблагодарить, попросить, чтобы он помолился обо мне. На мне был мощевик с частичкой мощей святителя Тихона, и во мне возникло желание подарить его отцу Феофану, но было жалко расстаться с дорогой для меня святыней. И борьба помыслов так захватила меня, что душу просто разрывало на части: не могу отдать мощи – уж слишком дорог для меня святитель. Смотрю, а отец Феофан приподнялся с подушки и как бы ждет, когда я надену ему на шею мощевик. Что мне оставалось делать? А он меня уже благодарит, говорит, что это очень дорогой подарок… Вскоре батюшка умер, а осенью, на день ангела, знакомый священник подарил мне частичку мощей святого Патриарха Тихона. Вот такие бывают утешения – батюшка вернул мне мой подарок.

– Отец Амвросий, а как вы оказались в Сретенском монастыре?

– В Сретенский монастырь я попал просто. Один батюшка в Печорах написал письмо и сказал: «Вот такое дело важное: письмо надо отвезти и передать лично в руки наместнику». Мне не сложно – повез письмо, а про то, что останусь жить в Сретенском монастыре, у меня и мысли не было.

– Расскажите, пожалуйста, о вашей работе в реанимации и о педагогической деятельности в период, когда вы еще не были монахом.

– Так случилось, что я работал в реанимации. Самое страшное в этой работе – видеть, как умирают люди. Был такой случай: лежит человек на столе, дышит через дыхательный аппарат, борется за свою жизнь, и мы боремся, как можем. Вдруг реаниматолог сказал: «Всё» – выключил аппарат, отключил капельницу. Выругался и вышел из палаты. Весь ужас заключался в том, что и все мы, оставшийся в палате медперсонал, тоже как-то поняли, что действительно всё, но молчали, боялись посмотреть правде в глаза. Это была первая смерть, которую я видел. А реаниматолог оказался честным и смелым, я бы так не смог.

А вот про педагогическую деятельность можно рассказать следующее. В школе у меня с учениками и с коллегами-учителями была одна проблема, которую я не мог преодолеть. Я пытался бросить эту работу, увольнялся. И даже когда отец Иоанн (Крестьянкин) убеждал меня, что учительство – это особенный Божий дар, я все равно не переставал мучиться от того обстоятельства, что в школе мне прощали всё, хотя очень часто я бывал несправедлив и излишне суров. Был случай, когда я поставил ученику четвертную оценку «два». Директор школы упрашивала меня поставить тройку, мама ребенка плакала. Но я почему-то был уверен в своей правоте. И вот этот ребенок на следующий день, увидав меня в школе, подошел ко мне, улыбнулся и пообещал, что честно все выучит и в следующей четверти получит отличную оценку. Этого он, кстати, и смог добиться своим трудом.

Если быть откровенным, то нужно признать, что школа привела меня к Богу. Самое большое мучение – это когда тебя любят и все прощают, а ты не можешь или не хочешь ответить тем же. Это единственная тема, на которую я хотел бы написать проповедь, но у меня пока не получается – нет слов.

– Как получилось, что вы стали преподавать Ветхий Завет в Сретенской духовной семинарии, ведь у вас ответственное, отнимающее много времени послушание казначея Сретенского монастыря?

– Однажды проректор семинарии отец Иоанн посетовал, что в семинарии не хватает преподавателя по Ветхому Завету. Я рассмеялся и спросил: «Это предложение о преподавательской деятельности?» Он тоже рассмеялся и сказал: «А почему бы и нет? Если ректор благословит – будешь преподавать». За день до 1 сентября он позвонил мне по телефону: ректор благословил.

А по поводу других послушаний могу сказать только то, что мы судим на основе видимого, истинная же жизнь сокрыта от человеческих глаз. Но именно об этом и говорил Христос Своим ученикам.

– Что, на ваш взгляд, является самым важным в курсе Ветхого Завета?

– Преподаю я уже три года и все это время ищу. Сначала я думал, что для того, чтобы лучше понимать Писание, очень важно знать историю Древнего Востока. Мне казалось, что многие поступки людей, в особенности руководителей государств, обусловлены той или иной политической ситуацией. Это оказалось заблуждением. Я стал изучать труды преподавателей русских дореволюционных академий – Московской, Петербургской, Казанской и Киевской. Это книги известных и любимых нами ученых: Н.Н. Глубоковского, И.Н. Корсунского, П.А. Юнгерова и других. Особо следует отметить лекции нашего современника отца Леонида Грилихеса, его статьи, выложенные в интернете. А совсем недавно, пересматривая соответствующий материал, открыл для себя Евгения Андреевича Авдеенко. Думаю, он глубоко прав, когда говорит, что недостаточно знания еврейского и греческого языков для понимания ветхозаветных текстов. В Священном Писании нужно понять и полюбить язык символов, научиться читать этот символический язык. Вот в этом направлении я и хотел бы двигаться вперед. Другими словами, надо погружаться в Писание.

Но не менее важны для преподавательской деятельности богослужение и келейная молитва. Святитель Иларион (Троицкий) писал в своих трудах, посвященных ветхозаветным пророкам: «Основным занятием в обучении, образовании молодого поколения во времена пророков было воспитание юношей в благочестии, научение в молитве, в страхе Божием: “начало Премудрости – страх Господень” (Притч. 9: 10)».

– Есть ли у вас в курсе Ветхого Завета любимые темы?

– Конечно, есть. И это не просто любимые темы, это моя жизнь. Поймите меня правильно, это очень субъективно и лично, но когда я читаю об Аврааме, Иакове, Иове, Иосифе, я снова и снова переживаю то, что есть общего в жизни этих по-настоящему великих людей и в моей жизни. Они не просто любимые святые, они очень близкие и родные. Но есть в их жизни нечто, что никогда и ни с кем не повторится, и не только потому, что они прообразовали своей жизнью Самого Христа, но и потому, что все уже свершилось по Писанию. В их жизни зримо обозначилось начало земной Церкви, некие духовные постановления, законы, которые навсегда останутся основополагающими для всех людей, например, как создать семью, как относиться к родителям и многое другое.

– Какую литературу вы рекомендуете читать семинаристам по курсу Ветхого Завета?

– Я уже упоминал о сочинениях современных авторов – отца Леонида Грилихеса, Е.А. Авдеенко. Но основа для понимания Ветхого Завета, как ни странно, Новый Завет – Евангелия и послания святых апостолов. Также важно знать творения святых отцов. Невозможно правильно понимать Книгу Бытия, не прочитав «Шестоднев» святителя Василия Великого. Когда мы читали и разбирали на лекциях толкования святителя Иоанна Златоуста или того же святителя Василия Великого на Книгу пророка Исаии, основная масса семинаристов была инертна. Но все же были единицы, которые подходили ко мне, чтобы поделиться своими мыслями, ибо для себя они открыли неведомый мир духа, и через это впервые для них «заблистали» сами святители как толкователи священного текста.

А самая большая проблема в том, что за пять лет обучения в высшем духовном учебном заведении студенты, к великому сожалению, в основной массе ни разу не прочитали Библию целиком. Читают какие-то современные толкования, переводы протестантской или католической традиции, но с самим источником не знакомы.

– Что бы вы желали изменить в курсе Ветхого Завета или, может быть, чем-то дополнить его?

– Изменить хотел бы, но это слишком глобально, а потому пока невозможно. Беда в том, что мы изучаем богословские дисциплины разрозненно, каждый предмет сам по себе. Учащиеся сдали зачет, получили оценку, и «в памяти осталось что-то, а что – не помню». Я убежден, что все должно быть взаимосвязано. Семинаристы изучают историю Церкви, догматическое богословие, Священное Писания Ветхого и Нового Заветов, древние и церковнославянский языки – и всё это для одной цели: постараться понять Бога, познать Его. Полученные знания должны стать опорой веры, а вера должна изменять жизнь человека. Преподаватели, конечно же, видят единство предметов и тем, но это трудно донести до семинаристов. Еще со школьной скамьи большинство людей не имеет навыка применять знания в жизни, знания так и остаются бесполезным грузом. Так что студентам по окончании семинарии в их будущей жизни на приходе уже в качестве пастырей все еще предстоит «учиться, учиться и еще раз учиться».

Есть еще и другая проблема: уровень образования неуклонно падает. Такова современная тенденция. Для меня учеба всегда была великим трудом – все равно что кровь проливать. Современный же человек учится по-другому: «учеба – for fun», это совершенно другой подход, и получается, что вся жизнь для удовольствия. А на самом деле жизнь, как сказал мне один студент, не только для того чтобы кушать и спать.

– В ближайшее время ожидаются изменения в системе духовного образования. У вас есть соображения по этому поводу?

– Наверное, на этот вопрос я уже ответил. Если дополнить, то мое мнение: менять в системе действительно нужно многое, человеческая мысль должна развиваться. Самый важный момент состоит в том, что духовное образование не должно стать бездуховным, нельзя подменять духовность интеллектуальностью. Мы не имеем права потерять свое лицо в современном мире: «Соль имейте в себе. Если соль станет не соленой, что с ней делать?» (ср.: Мк. 9: 50) – спрашивал Христос Своих учеников. Ответ, думается, придется держать каждому из нас перед Спасителем еще здесь, на земле.

Ваше Преосвященство, дорогой Владыка! Глубокоуважаемые участники и гости научного форума!

От имени профессоров, преподавателей и студентов Санкт-Петербургской духовной академии сердечно приветствую всех вас, собравшихся вместе, дабы поделиться результатами своих научных исследований в области изучения духовного подвига и богословского наследия замечательного духовного писателя Русской Церкви – святителя Феофана Затворника.

В истории Санкт-Петербургской духовной академии этот выдающийся подвижник и богослов занимает особое место, несмотря на то, что был выпускником другой – Киевской академии. Иеромонах Феофан (Говоров), как известно, с 1844 по 1847 гг. преподавал в столичной Академии нравственное и пастырское богословие. Еще два года – с 1857 по 1859 гг. – возглавлял Академию на Неве в качестве ее ректора.

Однако на этом история взаимоотношений не заканчивается. В 1889 г. Совет Санкт-Петербургской Академии, без каких бы то ни было переговоров и контактов с тогда уже известным затворником, инициирует присуждение своему бывшему ректору степени доктора богословия. Была создана специальная комиссия из профессоров, принявшая положительное решение со словами о том, что епископ Феофан «был богословом не в узко специальном только смысле этого слова, т.е. автором таких специально-ученых богословских сочинений, которые предназначались бы лишь для ограниченного специально-образованного кружка ученых адептов богословской науки, а богослов в лучшем и широком смысле слова, – богословом, который, не заключаясь в узкую сферу специальной учености, говорил и писал языком, доступным для широкого круга лиц, жаждущих духовного просвещения». В 1890 г. Совет Санкт-Петербургской духовной академии присвоил святителю Феофану высшую богословскую научную степень, о которой сам святитель говорил: «Это докторство меня очень радует».

Однако и это еще не все. В скором времени после кончины святителя в столичной Академии началось интенсивное изучение его жизни и многогранного литературного наследия. Разработкой занимались не только наставники, но и студенты. Так, с 1889 по 1918 гг. было написано не менее 9 кандидатских диссертаций, 4 из которых сохранились до настоящего времени.

Весьма радует, что последние два года в стенах нашей Академии читается новый курс – Русская патрология, в котором изучению наследия святителя Феофана Затворника уделяется весомое место. Уже сейчас можно констатировать, что в студенческой среде Вышенский Затворник принадлежит к числу самых любимых и читаемых авторов. Отмечу, что как учащие, так и учащиеся с нетерпением ждут выхода в свет «Полного собрания творений святителя Феофана Затворника», равно как и «Летописи жизни и творений святителя Феофана».

Молитвами святителя Феофана, да благословит Господь работу конференции, а ее участникам да подаст мудрость к уразумению высоких и богопросвещенных мыслей, изложенных в трудах этого великого святого нашей Матери-Церкви.

С Любовью о Господе, ректор Санкт-Петербургской духовной академии архиепископ Петергофский Амвросий

Архиепископ Амвросий: «Ни о каком разрушении Сретенской семинарии, Сретенского монастыря речи нет»

Заявление временно исполняющего обязанности ректора Сретенской семинарии архиепископа Верейского Амвросия:

Дорогие друзья, с праздником первоверховных апостолов Петра и Павла, с окончанием Петрова поста!

Сегодня я совершил Божественную литургию в храме Новомучеников и Исповедников Церкви Русской в Сретенском монастыре, а после — пообщался с братией обители, несколькими преподавателями и учащимися Сретенской семинарии, временно исполняющим обязанности ректора которой я был назначен на последнем заседании Священного Синода нашей Церкви.

Я прекрасно понимаю, что многие обеспокоены будущим Сретенской семинарии и Московской духовной академии, поэтому хочу немного прояснить суть происходящего.

Центральная и крупнейшая богословская школа Русской Православной Церкви — Московская духовная академия — как известно, хотя и именуется Московской, находится в Сергиевом Посаде.

Чтобы давать серьезное образование на высших ступенях, необходима определенная культурная и интеллектуальная среда, необходимы преподаватели, готовые давать это образование. В Сергиев Посад сложно привлекать на постоянной основе новых качественных преподавателей, они высоко ценят собственное время и чаще всего не готовы тратить целый рабочий день для поездки в Посад, чтобы прочитать одну-две лекции. В целом магистратура и аспирантура нуждаются в том, чтобы находиться в самом центре культурных и академических событий. В случае Московской духовной академии этот центр должен быть расположен в Москве.

У Московской духовной академии впереди серьезные изменения. Потому что, на мой взгляд, на данном этапе духовное образование в МДА находится не на том уровне, на котором должно быть в главной Академии Русской Православной Церкви. Причин тому множество, и немаловажная — удаленность от столицы, которая влечет за собой массу других. Московская духовная академия призвана стать современным богословским центром православного мира. Могу привести в пример Санкт-Петербургскую духовную академию, ректором которой я был в течение 10 лет. Она сейчас является первым в рейтинге нашей Церкви духовным вузом, во многом — благодаря расположению в центре Петербурга.

Комиссия, созданная решением Священного Синода, — не формальность. Мы (имею в виду членов комиссии) начинаем работать в ближайшие дни. Задача созданной комиссии — оценить возможность реализации различных решений имеющейся проблемы. Одно из возможных решений действительно связано со Сретенской семинарией. Со временем обучение на бакалавриате будет проходить в Сергиевом Посаде. В этом же году в соответствии с графиком экзаменов будет произведён набор в Сретенскую семинарию как на бакалавриат, так и в магистратуру. И учеба будет проходить там же. Без всяких перемещений. Такие перемены требуют постепенности. Сретенская семинария повысит свой уровень аккредитации, став Академией, что нельзя назвать отрицательным. Ведь уровень и масштаб, заданные владыкой Тихоном, по сути давно вывели семинарию на ступень Академии.

Бакалавриат — это та ступень богословского образования, когда будущий священно- или церковнослужитель вводится в христианский способ существования, образ жизни. И для этого лучше всего подходит монастырская среда с многолетней традицией. Через несколько лет обучение на бакалавриате будет проходить только в сердце русского Православия — Троице-Сергиевой Лавре.

Однако, как я уже сказал, это не произойдет моментально, не факт, что это коснется хотя бы кого-то из нынешних студентов Сретенской семинарии. Полагаю, что должна произойти естественная смена поколений: все бакалавры должны окончить обучение там, куда и поступали, а затем Московская (Сретенская) духовная академия будет осуществлять набор только в магистратуру и аспирантуру. И на это решение тоже можно взглянуть положительно.

Мы находимся в процессе исследования. Нам благословлено обозначить такой путь, который действительно принесет благо Церкви. Самая крупная духовная школа страны должна давать наиболее качественное образование и выпускать грамотных проповедников, богословов, священников и церковных администраторов. К сожалению, без серьезных структурных изменений это не представляется возможным. И опять же, к сожалению, это не так легко сделать.

Мне кажется, что стоит сказать еще и о том, что всякий священнослужитель с самых ранних ступеней, вступая на путь служения Церкви Христовой, дает присягу. В ней он обещает в том числе во всем следовать решениям священноначалия. Когда вопрос не касается догматики или христианской этики, оспаривание решений священноначалия сложно назвать положительным явлением. Это в определенном смысле протест против Церкви внутри нее самой, и это вряд ли может привести к чему-то хорошему. Тем более когда речь идет о вопросах по большей части материальных и организационных, об устройстве административно-хозяйственного аспекта жизни Церкви, который может принимать разные формы и решаться по-разному. Такие решения не всегда приятны тем, кого они затрагивают, но противление им показывает священнослужителя не с самой хорошей стороны, такие действия приобретают негативную этическую окраску.

Конечно, мне очень легко сейчас встать на позицию того, кто настаивает на подчинении авторитету Церкви. Знаю, как трудно даются перемены, на личном опыте. Но я искренне хочу, чтобы те, кто обеспокоен будущим Церкви, действительно меня поняли. И помогли не мне, а Церкви нашей в разрешении возникшей уже достаточно давно, но ставшей особенно острой в последнее время проблеме, важной для всех нас, священнослужителей и мирян, студентов и преподавателей семинарий и академий. Проблеме создания серьезной и глубокой системы образования, которая бы готовила церковно- и священнослужителей, способных дать ответ вызовам современности, способным найти такой язык, такие слова, такие действия и образы, которые будут привлекать людей ко Христу, в Его Церковь.

Важная мысль, которую я хотел бы донести, — ни о каком разрушении Сретенской семинарии, Сретенского монастыря и вообще чего бы то ни было речи нет. Даже если будет принято решение об оптимизации учебных процессов двух духовных учебных заведений, ничто разрушаться не будет. Ни традиции, ни наработанные обеими духовными школами замечательные методики, ни уклад монастырской жизни. И, конечно, никто не собирается никого никуда переселять, не собирается отбирать у обители храмы и здания. Никто не будет делить студентов и братию. Все это надуманные слухи и страхи. Все, что создано в прошлые годы трудами владыки Тихона, братией обители, семинарией и благодетелями, — это величайший дар Богу и Его Святой Церкви. И за это — низкий поклон и благодарность создателям чуда на Сретенском бульваре. Никто из нас не способен ничего забрать в иной мир, кроме дел добра и любви, кроме того, что каждый из нас искренне и по силам приносит к подножию Креста Христова.

Источник

Епископ Гатчинский Амвросий: В своей судьбе я вижу чудо

— Традиционный вопрос. Вы родились и выросли в советское время, Вы должны были вариться в советской системе, как и все. Как случилось, что Вы пришли в Церковь?

— Я действительно варился в советской системе и несмотря на это совершенно естественно вошел в Церковь с самых юных лет. Естественно, я был крещен. Вырос в неполной семье, отец нас бросил, когда мне было четыре года, и меня воспитывала мама, но решающее воздействие на меня оказала бабушка. Она не приводилась мне бабушкой буквально, она была нашей дальней родственницей, но по духу оказалась мне очень близкой. В войну она потеряла мужа и троих детей, которые умерли от тифа, и вела у себя в деревне все хозяйство, занималась тяжелой мужской работой. На ее иждивении была больная родная сестра. Я с удовольствием ездил к ним в деревню. Сначала на каникулы, а потом, когда стал постарше, практически каждое воскресенье.

В их доме собиралась община верующих, которая по мирянскому чину совершала богослужения, пела духовные стихи. Бабушка, несмотря на то, что была не слишком грамотна, знала все праздники и многие молитвы наизусть. У нее был старый настенный календарь в виде большого листа, по Пасхалии которого она сама высчитывала, когда начинается Великий пост, когда будет Пасха и другие праздники, связанные с Пасхой. И сообщала всей деревне. Все зимние дни она посвящала двум делам: шила теплые ватные одеяла и читала Священное Писание. Библия была только у нее, поэтому все жители ее деревни знали о событиях Священной истории в переложении бабушки. На меня все это производило большое впечатление. Церкви в нашем городе не было — я ведь рос в Железногорске Курской области, это был молодой комсомольский город. Церковь была рядом, в слободе. Но первое впечатление о Церкви, о Боге, о молитве исходило, прежде всего, от бабушки.

И одновременно со всем этим я жил, как все советские дети — ходил в школу, носил пионерский галстук. Конечно, в моей семье не было того воспитания, которое было в семьях священнослужителей. Ведь подчас дети священнослужителей не становились ни пионерами, ни комсомольцами, потому что у них был стержень, основание. У меня в этом смысле никакого стержня и основания не было. Я был одинок — среди моих ровесников в нашем довольно большом (70 тысяч населения тогда) и молодом городе верующих не было. Мне так кажется. Хотя впоследствии я узнал, что протоиерей Александр Андросов вырос в нашем городе. И первый из его уроженцев стал священнослужителем. Правда, он сначала стал врачом, а потом священником.

У меня не было духовно близких людей среди сверстников, и я плыл по течению — вместе со всеми. Был и в пионерской, и в комсомольской организации. Но никогда не воспринимал их как некую идеологию. Для меня эти организации стали способом реализации энергии, которую хотелось выплеснуть в хорошее дело. Такая реализация была возможна — через комсомол, через пионерскую организацию, добрых дел ведь было немало. Но это, наверное, только на каких-то низших ступенях, потому что высшие ступени прогнивали — мы это знали уже тогда. Я даже был секретарем комсомольской организации школы, хотя при этом оставался верующим человеком, ходил в церковь, пел на клиросе. А впоследствии стал чаще ездить в храм в слободу, стал нести пономарское послушание у нынешнего архиепископа Виленского и Литовского Иннокентия. Он тогда был молод и производил на меня неизгладимое впечатление — как пастырь, как священник, как честный, чистый человек, стремящийся быть настоящим отцом для прихожан и настоящим христианином. Его образ у меня с детских лет стоит перед глазами.

А потом меня «раскусили». Одна из покойных ныне соседок любила приходить в школу и рассказывать о моем «увлечении религией» — я часто дома пел или читал. Когда факты стали проверять, церковные бабушки в простоте сердца и с радостью рассказывали соглядатаям о верующем мальчике, который ходит в церковь, пономарит, поет и читает. Пришлось выбрать храм в соседней Орловской области. Каждое воскресенье и по праздникам стал ездить за 70 километров. Там же начал управлять хором. Но меня и там выследили и самым серьезным образом поставили перед выбором. Я выбрал. Сказал им, что пойду в духовную семинарию, и положил комсомольский билет. Потом меня вызывали в горком комсомола, увещевали, предлагали взять билет назад, обещали устроить в Высшую партийную школу. Но сердце мое стремилось к другому. По наивности я был уверен, что все получится легко: поступлю в семинарию, стану священником. А может быть, Господь специально избавил меня от страха, который испытывали такие же, как и я, но поколением старше. Ведь поступление в духовную школу в тех условиях было почти немыслимо. Попытки заканчивались трагически, кто-то попадал в психиатрическую больницу, кого-то призывали на военные сборы, в общем, чинили всякие препоны. Когда у меня спросили: «Вы уверены, что поступите?», я очень искренне ответил: «Да». Надо мной только посмеялись. Правда, к моему удивлению, некоторые члены горкома совершенно искренне мне пожелали успеха на избранном пути и счастья.

Я очень благодарен моим школьным учителям. Это были люди, которые, несмотря на конкретное указание: сделать так, чтобы я не получил аттестата о среднем образовании, не пошли на это и поставили заслуженные оценки. Единственную неправдивую оценку мне поставил директор школы: по обществоведению он поставил «три». Очень хорошо помню, что на экзамене мне достался вопрос, связанный с отношением к религии в Советском Союзе. Я ответил четко и правильно с точки зрения государственной идеологии. Директор, он же преподаватель обществоведения, был недоволен моим хорошим ответом и сказал: «Вы все-таки верующий, а значит, социально незрелый элемент, поэтому я не могу поставить вам больше тройки».

Я благодарен также родителям моих одноклассников, которые сказали, что сорвут выпускной вечер, если мне не дадут аттестат. И одноклассники тоже встали на мою сторону. Я благодарен за человеческую поддержку в этот непростой момент жизни, который в юности по-особому переживается. Через этих людей меня Сам Господь тогда поддержал.

Почему так произошло в моей жизни? С одной стороны, я шел по обычному пути советского юноши того времени, а с другой — в моем сердце жили Бог и Церковь. Я вижу в этом чудо. Оно произошло, возможно, по молитвам одной из моих дальних родственниц. Я ее никогда не видел. Ее звали монахиня Аполлинария. В двенадцать лет она была отдана в Полоцкий монастырь и всю жизнь там прожила, пока его не закрыли. После этого она вернулась на родину, в Курскую область. После войны Полоцкий монастырь снова открывали, но он был разрушен, и она не смогла в нем жить. Закончила она свои дни дома, была там же похоронена. Мне о ней много рассказывали — судя по рассказам, она была очень светлый человек, настоящая христианка. В ней было много любви, удивительного добра. И она была одной из воспитательниц моей мамы. Моя родительница осталась без матери, будучи нескольких месяцев от роду, в войну — отец был на фронте. Ее взяла на воспитание двоюродная тетка моего деда. Монахиня Аполлинария была родственницей приемной матери, она-то и настояла, чтобы ребенка забрали, не отдавали в детский дом.

Хотя по крови она мне дальняя родственница, и я никогда ее не видел, я все время ощущаю с ней духовное родство. Мне кажется, что именно по ее молитвам я и стал тем, кем являюсь теперь.

В детском доме

— Владыка, а почему Вы выбрали именно монашеский путь?

— В Евангелии есть такие слова по этому поводу: Кто может вместить, да вместит(Мф. 19, 12). Мне непонятно, почему человек мечется: принять ли монашеский постриг, жениться ли. С детства этот путь был определен моим стремлением служить Церкви, отдавать полностью всего себя. Еще в детстве я был увлечен чтением житий святых. Помню, как под одеялом включал фонарик, чтобы мама не ругала, что я не сплю, и читал жития за декабрь. Тогда ведь книг церковных почти не было, и книга эта попалась мне случайно. Я настолько был воодушевлен столпниками, что — по-моему, я тогда ходил в пятый или четвертый класс — летом в деревне решил реализовать план подвижничества. Ушел подвизаться в летнюю кухню, которая стояла во дворе бабушкиного дома. Постелил там себе одеяло, половики, решил заняться молитвой и постом. Хватило меня, правда, только до утра, потому что ночью очень замерз.

Такой детский или юношеский романтизм — он, мне кажется, у каждого должен в определенный момент быть. Плохо, когда он проходит бесследно. Он должен что-то в душе человека оставлять. Детство, юность — это ведь время, когда человек предается прекрасным порывам, следует своим романтическим устремлениям. Конечно, потом они в чем-то притупляются. Ты узнаешь себя и правду жизни, и с каждым годом все лучше понимаешь, насколько ты этой романтике не соответствуешь. Но импульс дан. Все то, с чем я встретился в детстве, в юности соткало удивительный покров, и я понял, что выбираться из-под него мне совсем не хочется. Уже когда я поступал в духовную семинарию, у меня было желание стать монахом, но оно было неочевидное, подспудное, может быть, неосознанное. Откуда мне было знать, что такое монастырь! У меня возникло такое странное желание: быть монахом, но не жить в монастыре. Учась в Московской Духовной Семинарии, я не раз наблюдал, как проходят монашеские постриги. Первый меня не очень впечатлил, а второй заставил задуматься. И на третьем курсе один из моих одноклассников тоже принял постриг. И тут меня стало подмывать. Словно у меня на пути вдруг возникло какое-то препятствие, не преодолев которое я не смог бы просто продолжать свой путь. Это чувство было настолько сильным, ярким, что я в мгновение принял решение и стал всех доставать. Говорил с классным наставником, с духовником, с отцом Кириллом (Павловым). От отца Кирилла получил, как это следовало по правилам, письменное благословение на монашеский постриг. И эта проблема — несоответствие моего желания стать монахом страху жить в монастыре — как-то очень хорошо и правильно разрешилась. С одной стороны, МДАиС находится в монастыре, в Троице-Сергиевой Лавре, но с другой — академический уклад жизни, он все же немного иной. Пока я учился, я нес монастырские послушания, но жил несколько иначе, по другому распорядку, отличному от монастырского.

После армии мне интересный сон приснился. Я увидел Оптину пустынь, приложился к мощам преподобного Амвросия, находился в тех храмах, где никогда до этого не был. А потом, увидев фильм «Свет Оптиной», убедился, что в Оптиной все устроено так, как я видел в своем сне. Мое сердце страшно воспротивилось: я не хочу в Оптину пустынь, зачем мне все это приснилось?.. Я забыл о сне. Но когда совершался мой постриг, за мгновение до наречения новым именем я его вспомнил. И получил имя преподобного Амвросия Оптинского, о котором до этого очень мало знал.

Это было неожиданно — первое время даже испытывал внутренний дискомфорт, потому что для меня святой Амвросий Оптинский был чужим. Я очень любил преподобного Серафима Саровского, которому всегда молился, который был моим земляком. Но постепенно я знакомился со святым Амвросием, он стал мне очень близким и родным.

С первых минут монашеской жизни произошло отсечение воли человеческой — ты получаешь не то, что ты хочешь по своей воле, а то, что тебе дает Господь. А Господь лучше знает, для чего тебе это нужно, и какое значение это будет иметь в твоей жизни.

— Расскажите немного подробнее об архимандрите Кирилле (Павлове).

— Я никогда не стремился быть близким к великим людям. Я всегда почему-то думал, что им, во-первых, не до меня, во-вторых, это просто не мой уровень, у меня нет и не может возникнуть таких сложных вопросов, с которыми можно к ним обращаться. И, когда я видел отца Кирилла, окруженного множеством людей, задающих ему самые разные вопросы, в том числе и самые нелепые, глупые, отнимающие у него силы, время, здоровье,— мне всегда его становилось жалко. Потому и приходил я к нему — только тогда, когда мне это было действительно нужно.

Самое главное впечатление о нем — это человек огромной любви. Это прежде всего. Когда он приезжал из Переделкина в Троице-Сергиеву Лавру, в Лавре все преображалось: самые ленивые становились трудолюбивыми, самые беспечные — ответственными. Действительно, как будто солнышко всходило над Лаврой.

Я управлял хором Духовной Семинарии, и мы часто пели за поздней Божественной литургией, которую в Трапезном храме совершал отец Кирилл. Это были незабываемые богослужения, наполненные тихой радостью, умиротворением. Любовь и внимание отца Кирилла поражали. Я иногда приходил на клирос не в настроении, иногда пение мне не нравилось, мог вести себя эмоционально. А он в утешении всякий раз либо приглашал меня к себе в алтарь, либо передавал с кем-то большую служебную просфору с ковшом запивки. Это умиляло, утешало. За этими богослужениями мы пели его любимую «Херувимскую», старосимоновскую, и «Милость мира» феофановскую.

Вспоминается один случай. Во время Литургии, когда читали Евангелие, какой-то человек, сумасшедший или специально посланный, вдруг подбегает к амвону, а в руке у него булыжник. В алтаре, чуть справа от горнего места стоял отец Кирилл. И этот человек бросает булыжник в алтарь. Камень достигает горнего места, разбивает написанное на стекле изображение Воскресшего Спасителя. Грохот, звон, гул по храму. А отец Кирилл стоит, не шелохнувшись, хотя булыжник пролетел от него в нескольких сантиметрах. И служил потом так, как будто ничего не случалось. Он необычайно светлый человек. Люди делают ошибку, когда в таких людях ищут чего-то чрезвычайного, например, способности видеть будущее — это неправильно. В них, прежде всего, нужно видеть пример христианской жизни. Это уже много. По меньшей мере, становится стыдно, а по большей — стараешься в себе что-то исправить. И всякое появление отца Кирилла в Лавре об этом свидетельствовало: многие из явных грешников становились на время отчасти праведниками. Его влияние на людей было огромно. У него не было громкого голоса, он не обладал гомилетическими дарованиями. Но он был носителем мирного духа, своей любовью, своим миром он покорял сердца тысяч людей.

Архимандрит Матфей (Мормыль) с учениками

— Еще один человек, о котором хотелось бы спросить, это архимандрит Матфей (Мормыль).

— Отец Матфей — это легенда. Он так же, как и отец Кирилл, был лицом Лавры, ее сердцем. В первую очередь в Лавру ехали к преподобному Сергию, а во вторую очередь — послушать хор отца Матфея. Пение лаврского хора было эталоном. Его невозможно превзойти, несмотря на усилия многих людей, на талантливейшие подражания, несмотря на то, что многие сейчас пытаются воспользоваться методами отца Матфея. С ним ушла его школа. Конечно, остатки ее существуют, и конечно, то семя, которое он посеял, дало плоды в других хорах. В советское время он сохранил певческие традиции многих монастырей. Он поддерживал этот огонь и потом: вновь открываясь после закрытия, обители получали сохраненный огонь из его рук. Как он мог это делать один — мне до сих пор непонятно. Конечно, у него была харизма, неземной Божественный дар, который был дан в руки, способные этот дар удержать. Мне говорили, что ему не раз предлагали епископское служение, но он отказывался. Это похоже на правду: я хорошо знал отца Матфея, он не мог без хора, без музыки, это был самый главный его нерв, в ней было его сердце.

Я с ним познакомился в 1985 году, когда 15-летним отроком прибыл в Лавру на празднование дня памяти преподобного Сергия Радонежского. Я вошел в Трапезный храм и был сражен звучанием хора. Стояло, наверное, человек семьдесят, и так красиво, так удивительно мощно пел этот хор, что своей мощью чуть ли не физически сметал тех, кто рядом находился. Я внимал этому, с восхищением внимал, и у меня мысль возникла: а вдруг и я когда-нибудь буду петь в этом хоре?.. Но я себе сказал: нет, не думай, это невозможно!

Когда через несколько лет я смог туда попасть, моему счастью не было предела. А получилось все так. Когда я поступил в семинарию, то попал в Архиерейский хор семинарии к регенту Марку Харитоновичу Трофимчуку. Попел в нем какую-то службу и понял, что в этом хоре я петь не смогу. Было некое разочарование. И к тому же, я пребывал в огромной скорби от того, что меня не оказалось в списке на прослушивание, которое организовал отец Матфей для своего хора. И я пошел к нему на прослушивание внаглую, вне списка. Конечно, перед этим сильно переживал, молился. Даже отцу Иоанну (Крестьянкину) написал, что я не мыслю себя без хора отца Матфея и что если меня туда не определят, я уйду из семинарии. На что отец Иоанн мне написал: «Покорись беде, а она тебе». И я пошел к отцу Матфею, который любил, как сейчас принято говорить, креативность, и с интересом выслушал мои аргументы. А затем в течение двух часов меня испытывал. Я у него и маршировал, и чуть ли не блеял как овечка… После этого испытания моих музыкальных возможностей он взял трубку телефона, набрал номер и произнес: «Марк Харитонович, это архимандрит Матфей. Тут к вам по ошибке попал один мой певчий. Он у меня пел уже. Если хотите, из моего списка можете себе кого-то взять — я еще всех не прослушал. Я бы хотел, чтобы он продолжил у меня петь». После этого положил трубку и сказал мне, что я должен завтра прийти на спевку. Так я погрузился в эту колоссальную стихию человеческих голосов и сердец. Себя, помню, поначалу даже не слышал и пытался петь так же мощно, громко, с натяжкой душевной струны, с неким надрывом, который был слышен в голосах матфеевского хора.

А когда я принял монашеский постриг, мне было дано указание самому организовать хор. Впоследствии мы с отцом Матфеем пели антифонно: он — на правом, я — на левом клиросе. Когда же он создавал концертный хор, то большая часть моего хора входила в его состав, и он с ней работал.

Отец Матфей был человек очень горячий. Это мы все очень сильно чувствовали: огонь, а не человек. Вихрь. Оказаться рядом с ним было порой страшно. Когда он подходил к тебе во время спевки, все холодело внутри и трепетало, особенно если ты что-то неправильно поешь.

Но в жизни он был удивительно добрым человеком. По-настоящему, по-осетински гостеприимным: всякий раз, когда я приходил к нему в келью, он доставал все, что у него было, хотя… у него и не было почти ничего. Самые главные его богатства — это были ноты. Все остальное, что ему дарили, он передаривал, раздавал. Деньги, которые он получал в заграничных поездках, отдавал своим родственникам. Он действительно был настоящим монахом. Весь свой успех, все, чего он достигал, он относил к преподобному Сергию. Он так и говорил: «Пойду к преподобному Сергию, попрошу, он не оставит». Так и было. Отец Матфей сыграл огромную роль в моей судьбе. Именно он настоял на моем переходе в Сретенский монастырь. Зная о том, что в Сретенском монастыре не было регента, он буквально насильно по телефону соединил меня с его наместником отцом Тихоном (Шевкуновым) и таким образом предопределил мою дальнейшую жизнь. Благодаря его авторитету и его молитвам у меня сегодня есть то, что есть. И путевку в жизнь, в церковную жизнь, мне дал именно отец Матфей.

У нас были разные отношения, сложные. Был период, когда мы несколько месяцев не здоровались. Я следовал его примеру не только в управлении хором, но и в конкретных жизненных ситуациях. Он был тверд — и я был тверд. Он был принципиален — я не отставал. И вот, даже пошел на то, что мы прервали отношения на несколько месяцев. И в то же время в течение всех этих месяцев удивительная связь сердец все равно чувствовалась. Когда наступила Страстная, мы помирились: разрыв показал нам ценность наших отношений.

Отец Матфей очень рано покинул земную юдоль. Его отпевание стало торжеством дела его жизни и любви тысяч людей. Я не могу забыть, как тысячи людей пели «Со святыми упокой» и «Вечную память» на его погребении. Сердце замирало, и мурашки по коже бежали. Никогда в жизни я не видел такого отпевания и, скорее всего, больше никогда не увижу.

— Вы сейчас не скучаете по регентству, по хору Сретенского монастыря?

— Иногда ностальгия посещает… Очень много теплых и удивительно светлых воспоминаний у меня сохранилось о том времени. Хор Сретенского монастыря изначально складывался из ребят 16-20 лет, опытных церковных певчих в хоре было разве что несколько. Конечно, в качестве закваски в этот коллектив было внедрено несколько человек, певших в моем лаврском хоре и в хоре отца Матфея. Без этого невозможно было бы достигнуть той церковности исполнения, которой я добивался. Профессиональные качества ребят, которые прошли через академию Свешникова[1] и руку Виктора Сергеевича Попова[2], конечно, вызывали удивление и восхищение. Но профессиональных качеств мало для церковного пения — нужно, чтобы сердце запело, чтобы пропустило через себя все то, что нужно передать людям. И вот в этом отношении, конечно, приходилось немало работать. Для меня это было счастливое время, хотя и тяжелое. Когда ребята приходили на репетиции со всевозможных «халтурок», с учебы, мне буквально приходилось приводить их в чувство, начинать все с нуля — такая в них была пестрота и растрепанность чувств. После спевок, после богослужений хор приходил в нужное состояние, но потом снова уходил на неделю — и возвращался разбитым и разболтанным. И опять приходилось, как отец Матфей говорил, приглаживать.

В этом году я приглашал этот замечательный коллектив в СПбДА, и они дали здесь изумительный концерт. Мы жили впечатлениями от концерта еще несколько месяцев. Я пропускал все то, что они пели, через себя. Некоторые вещи еще были сделаны вместе со мной – и я включался в этот процесс всем нутром, мозгом. Я сидел в кресле, но мне казалось, что я вновь управляю хором. Сердце выпрыгивало, давление подскочило. Была мысль выйти на сцену, но я понял, что уже не смогу. Уже больше шести лет не имею регентской практики. Хотя, конечно, бывает, иногда приглашаю мужской хор Духовной Академии в алтарь, и мы поем «Сподоби, Господи…». Еще люблю, когда мы выходим на славление, управлять всеми академическими хорами сразу. Но это бывает очень и очень редко. Я ведь не профессиональный регент, я самоучка.

— Самое-самое любимое из церковных песнопений?

— Песнопения Великого поста и Страстной седмицы. Я очень сильно переживаю те моменты, которые ведут к Воскресению.

— Вы питомец Московской духовной школы (МДАиС), а ныне руководитель Санкт-Петербургской (СПбДА). Расскажите, пожалуйста, чем они отличаются друг от друга?

— Очень сильно отличаются. Мне как выпускнику МДА было трудно приживаться на новой почве. Но у каждой школы, как и у каждого человека должно быть свое лицо и свой характер. Лицо зависит от исторических реалий, от обстоятельств. Невозможно клонировать духовные школы. МДА находится в стенах Лавры, и это ее огромный плюс, можно сказать — идеальный вариант для духовной школы. Мне кажется, что недостаток монашеской традиции, которая так ярко выражена в стенах Лавры преподобного Сергия, ощущается здесь, в стенах Санкт-Петербургской школы. И ощущается не только мной, но и даже некоторыми студентами, которые жаждут этой пищи.

В Петербурге же мы на юру. Доступны многим ветрам. Это тоже по-своему закаляет. Наши студенты духовно растут в условиях не тепличных, а, скажем так, в естественных. И это дает хороший опыт для будущего служения в миру.

— Общий упадок школьного образования абитуриентов ощущается?

— С каждым годом все отчетливее. То образование, которое сейчас дается в средних школах, не выдерживает никакой критики. К нам приходят ведь и выпускники светских вузов, и среди них не все могут грамотно писать и достаточно четко выражать свои мысли. Это бич нашего времени. Я уж не говорю о нравственном воспитании, которое — если не отсутствует совсем, то только благодаря отдельным неравнодушным педагогам. Сейчас все держится только на отдельных людях.

— Владыка, в чем главная цель духовного образования? Можно ли учиться в семинариях и академиях людям, которые не стремятся к священству, которые хотели бы оставаться мирянами и служить Церкви в этом качестве, имея богословское образование?

— Так сложилось, что в России в семинариях и академиях готовят священнослужителей и людей церковной науки. И абсолютное большинство рукополагается. Конечно же, наши духовные школы должны воспитывать в первую очередь священнослужителей, которые будут образцом и примером как христиане. Нельзя забывать и о церковной науке, развитие которой в России было целенаправленно остановлено на 80 лет. Миряне, желающие получать религиозное образование, могут учиться и в других учебных заведениях. Для этого и созданы православные университеты. Я бы не хотел их смешивать с духовными школами для будущих священников. В Европе священники и монахи учатся в светских университетах на богословских факультетах. Но у нас менталитет другой. У нас это, боюсь, приведет к размыванию устоев церковной жизни, которое и так происходит сегодня. Я убежден, что нашу модель духовного образования надо сохранить, но при этом ее необходимо постоянно совершенствовать. Главная проблема сегодня в духовных образовательных учреждениях — уровень преподавания и научной работы. Сегодня среди преподавателей в священном сане очень мало людей, которые владеют методами научной работы, сами занимаются ей на самом высоком уровне и могли бы стать квалифицированными научными руководителями. Нам нужно прежде всего менять самих себя — чтобы иметь таких профессоров, которые могли бы действительно вести по научной стезе своего аспиранта. Пока эту задачу нам помогают решать светские профессора.

— Скажите, что должно преобладать в духовной, внутренней жизни христианина — радость или печаль? Люди должны нас видеть улыбающимися или печалящимися о собственных грехах и о состоянии мира?

— Христианство — это религия радости. Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите — прекрасный жизненный совет дает нам святой апостол Павел (1 Фес. 5, 16-18). Люди должны видеть в нас тех, кто преображен Пришедшим в этот мир спасти человека. Плач и печаль о своих грехах мы должны оставить в горнице своего сердца, для молитвы, исповеди и дел покаяния, о которых пусть никто не знает, кроме Бога, духовника и нас самих. Прощающая Любовь Христова должна в наших глазах отображаться перед людьми и всем миром именно радостью и счастьем, улыбкой, добром и такой же любовью, с которой, не смотря на все наши ошибки и падения, принимает нас в Свои объятия Господь.

Биографическая справка

АМВРОСИЙ (Ермаков), епископ Гатчинский, викарий Санкт-Петербургской епархии. Родился в 1970 году в селе Лужки Железногорского района Курской области в семье рабочих. С 1982 года нес послушания в храмах Курской и Орловской епархий. По окончании средней школы и службы в армии поступил в Московскую Духовную Семинарию. 7 апреля 1994 года ректором Московской Духовной Академии и Семинарии епископом Дмитровским Филаретом в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры пострижен в монашество с именем Амвросий, в честь преподобного Амвросия Оптинского. 29 мая 1994 года епископом Дмитровским Филаретом рукоположен в сан иеродиакона.

В сентябре 1994 года назначен регентом вновь образованного академического хора студентов семинарии и академии.

8 октября 1994 года, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, в епископом Пинским и Лунинецким Стефаном рукоположен в сан иеромонаха.

В июне 1995 года окончил семинарию и в августе того же года был зачислен на первый курс Московской Духовной Академии. В июне 1999 года окончил академию со степенью кандидата богословия, защитив диссертацию по кафедре патрологии на тему «Сотериология святого Иоанна Златоуста».

После окончания Московской Духовной Академии оставлен в Духовных школах преподавателем и регентом академического хора. В августе 2000 года распоряжением Святейшего Патриарха Алексия II назначен проректором пастырских курсов, преобразованных впоследствии в Сретенскую духовную семинарию, при Сретенском монастыре в Москве и определен в братство обители. Пребывая в Сретенском монастыре, исполнял послушание благочинного монастыря и регента праздничного монастырского хора.

3 июня 2004 года, в праздник Владимирской иконы Божией Матери, архиепископом Орехово-Зуевским Алексием, викарием Московской епархии, возведен в сан игумена. 28 декабря 2004 года, в праздник священномученика Илариона, архиепископа Верейского, Святейшим Патриархом Алексием II возведен в сан архимандрита.

26 марта 2005 года Святейший Патриарх Алексий II совершил хиротонию архимандрита Амвросия (Ермакова) во епископа Прокопьевского, викария Кемеровской епархии. 19 июля 2006 года назначен епископом Бронницким, викарием Московской епархии. 6 октября 2008 года назначен епископом Гатчинским, викарием Санкт-Петербургской епархии, ректором Санкт-Петербургских духовных школ. 2 апреля 2011 года назначен председателем Отдела религиозного образования и катехизации Санкт-Петербургской епархии.

[1] Александр Васильевич Свешников (1890-1980) — создатель и дирижер Государственного Академического русского хора.

[2] Виктор Сергеевич Попов (1934-2008) — художественный руководитель и главный дирижер Большого Детского хора Всесоюзного радио и телевидения.

Архиепископ Верейский Амвросий: Мы пока еще слишком далеки от людей, чтобы нам доверяли

В первой части интервью порталу «Пастырь» ректора Московской духовной академии архиепископа Верейского Амвросия беседа завершилась на особенностях публичной риторики духовенства. Наверное, не все священники призваны взаимодействовать с широкой общественностью, но к пастырской работе с людьми призван каждый.

Во второй части беседы владыка Амвросий поделился мнением о главных проблемах пастырского окормления в современном мире, о нехватке духовенства в Русской Церкви и о риске потери благоговения к алтарю за годы служения.

— Владыка, как Вам кажется, какие в современном мире главные проблемы пастырского окормления?

— Нужно быть ближе к людям. На каких-то приходах, в каких-то отдельных епархиях эта близость архиерея или священника к людям имеет место быть. Но мне кажется, что нам еще очень и очень далеко до того, что я увидел, например, на Балканах или в Греции.

Когда вместе с делегацией фонда «Единство православных народов» мы посещали страны бывшей Югославии, то встречались и общались с разными архиереями. Мы пришли к нынешнему Патриарху Сербскому Иринею (тогда он был епископом Нишским) в резиденцию, после чего вместе должны были пойти на концерт. Дорога из резиденции к сцене проходила через парк, в котором располагался под открытым небом огромный ресторан. Владыка Ириней тогда предложил пройтись пешком, и мы шли через этот парк, мимо ресторана, где отдыхали люди, пили кофе, пиво, общались друг с другом. При виде нас люди вставали, приглашали нас посидеть с ними за столиком, чем-то хотели угостить. Они общались со своим архиереем, они знали его, приветствовали, и было совершенно не зазорно архиерею сесть с этими людьми. Кто-то рядом пил пиво или вино, кто-то может даже курил, но владыка абсолютно спокойно шел к этим людям, которые его приглашали. Он с ними общался, давал им какие-то советы, о чем-то спрашивал. И видно было, что архиерей знает эти семьи, знает этих людей, знает их проблемы. Это его паства. Пока мы пробирались через этот парк к сцене, я увидел, как владыка общается с горожанами — он действительно был владыкой своего города.

Меня тогда очень воодушевил этот баланс между простотой в общении и одновременно уважением и почтением к архиерею. Это не было внешним раболепством, было видно, что люди его почитают, любят и уважают как старца, как своего отца.

Вот теперь представьте: архиерей или священник сейчас приходит в какой-нибудь ресторан в Москве или в Петербурге — что происходит? Его снимают на телефоны, помещают в соцсеть, там ругают и смеются. О чем это говорит? О том, что мы пока еще очень далеки от людей, и люди по отношению к нам не испытывают доверия. А как преодолеть это советское наследие? Нужно идти к людям, не бояться этого. Священник должен знать свой приход по именам, знать проблемы людей. Поэтому первая проблема, мне кажется, — это удаленность духовенства от народа.

Исповедующий священник — как хирург на операции

Другая проблема пастырского окормления связана с тем, что, к сожалению, в нашей Церкви невозможно осуществить ту модель духовничества, которая присутствует, например, в Греции или хотя бы отчасти в Румынии. Когда исповедовать и давать какие-то советы может только тот священник, кто уже зарекомендовал себя как хороший пастырь. Он посвящается в духовника, получает благословение от архиерея и только тогда начинает исповедовать.

Когда я рукополагаю священников — не все из них исповедуют. Я не даю разрешения исповедовать новорукоположенным. Некоторым нужен год, кому-то — два года; а некоторые, даже будучи несколько лет как рукоположены, не исповедуют до сих пор, а просто служат. Каждый должен служить своим даром. У кого-то один дар, у кого-то другой. Но исповедь, наверное, можно сравнить с приемом хорошего врача. Мы ведь к плохому врачу не пойдем, мы боимся за свое здоровье.

Однажды одному нашему выпускнику делали очень сложную операцию. И врач-хирург, который возглавлял ее, стоял двенадцать с половиной часов и оперировал. Двенадцать с половиной часов! Представить себе невозможно! А нам говорят: «Как же вы, бедненькие, выстаиваете такие многочасовые службы?» Да что наши многочасовые службы по сравнению с тем трудом! И врач ведь на протяжении всей операции несет огромную ответственность, сшивает каждый сосудик. Это сложнейшее дело. И таких операций он делает, может быть, не одну в неделю.

А наши священники подчас думают, что все так просто: банально какие-то фразы сказал там, разрешительную молитву прочитал, благословил — и все, человек уже выздоровел духовно. Он должен быть таким же врачом — терапевтом или хирургом — в духовном плане. Опытнейшим врачом, который должен иметь такой же глаз, как этот в высшей степени специалист. Этого нам очень не хватает. Духовного профессионализма.

Когда человек только выходит из Академии, ему еще нет и 30 лет, а он уже рукоположен в священный сан — ну какой из него духовник? Есть действительно очень способные ребята, очень искренние, образованные, тянущиеся ко Христу. Их молодость, может быть, восполняется их горением, искренностью, и Господь Сам через них действует. Но таких немного.

Между качеством и количеством

— Владыка, но не противоречат ли эти две проблемы друг другу? С одной стороны, Вы говорите, что духовенство у нас в целом очень далеко от народа. Это неоспоримо, но как иначе, если в России один священник приходится в среднем на 7000 верующих? Как он может быть близок к каждому? В Греции и Румынии это соотношение — примерно один на тысячу. С другой стороны, и с этим тоже не поспоришь, и имеющихся священников не всех можно допускать к пастырству, особенно новорукоположенных. Как быть с этой коллизией?

— Между количеством и качеством я бы все равно выбирал качество. Но, естественно, эти вещи полностью друг другу не противоречат, они просто должны сосуществовать. У нас же прихожане тоже бывают разные. Активных прихожан не так много. Больше это «захожане».

— Может быть, они потому и «захожане», что нет священника, который взял бы их за руку и как-то ввел в общину?

— Но есть же костяк прихода. И мне кажется, что именно с этим костяком нужно начинать работать в духовном плане так, как это подчас у нас не делается. Ведь у нас исповедь в основном — это конвейер. А исповедь в правильном понимании — это общение один на один с человеком. Это когда человек приходит — и ему всецело посвящается какое-то время, хотя бы полчаса.

Я, например, иногда исповедую в храме, в алтаре, но чаще мы просто садимся в кабинете и начинаем беседовать. Мы можем беседовать 15, 20, 30, 40 минут, можем час беседовать. И именно в этой беседе совершается одновременно и исповедь, при этом она не носит формальный характер отчета о грехах. Мы пытаемся разобраться в каких-то проблемах; пытаемся понять, как обойти какие-то острые углы, как эти проблемы решить.

Думаю, что тут и сие надлежит делать, и того не оставлять.

Пополнение штата клириков — ответственность приходского духовенства

— В связи с нехваткой духовенства в нашей Церкви, как Вы считаете, какова роль обычного приходского священника в подготовке новых кадров? Просто жить и ждать, когда придет активный молодой прихожанин и скажет: «Хочу поступать в семинарию. Батюшка, благословите», либо батюшка должен сам присматриваться к подходящим кандидатам, настраивать их, подталкивать, вдохновлять?

— Приходской священник должен предлагать человеку подумать. Конечно же, зная этого человека, видя его намерение. К чему-то подвигнуть обязательно нужно, но ни в коем случае не навязывать свое мнение. «Я тебя благословляю, твой путь — только в духовную семинарию» — вот этого делать, разумеется, нельзя. Особенно когда это делают священнослужители, оказывая давление на своих детей, чтобы те пошли по их стопам. Были единичные случаи, когда я сталкивался с такими семинаристами. Это была личная трагедия студентов.

Как ректор Академии могу сказать, что нередко священники (и архиереи тоже), которые направляют в духовное учебное заведение своего абитуриента, к сожалению, даже не знают, насколько он подготовлен к поступлению по каким-то формальным критериям. Это плохо. Но есть и другие примеры, когда и священник, и архиерей у себя в епархии предварительно проводят пробные экзамены и проверяют: какие человек знает молитвы, умеет ли он читать по-церковнославянски, как он ориентируется в Священном Писании, в литургической жизни Церкви и т. д. И только тогда принимают решение, отправлять ли его в семинарию, а потом поддерживают связь с этим абитуриентом.

Некоторые архиереи приглашают к себе в епархию на каникулы, поддерживают в течение обучения материально студентов. Естественно, они держат на контроле их пребывание здесь для того, чтобы потом получить к себе уже образованного человека.

Кто рекомендовал — тот и отвечает

Но, к сожалению, большинство все же отправляют и забывают о нем, а вспоминают лишь тогда, когда комиссия по распределению дает запрос: нужен ли вам в епархии ваш абитуриент или не нужен?

Священник, который рекомендует в духовное учебное заведение абитуриента, должен понимать, что если уж он его рекомендует, он и несет за него ответственность. Не просто отчитаться, что «от моего прихода столько-то поступило».

Не случайно сегодня в таблице, которую мы подаем на распределение наших выпускников, присутствуют графы: какой священник дал рекомендацию, и какой архиерей заверил. Благодаря чему Учебный комитет имеет представление о том, откуда взялся этот студент, и на ком ответственность за него.

Конечно же, в первую очередь, у человека должно быть свое собственное желание. Когда он сам подходит и говорит: «Я чувствую призвание. Рекомендуйте меня, пожалуйста, для поступления в семинарию» — священник должен ему помочь подготовиться. Взять те же требования, помочь ему подготовиться к экзаменам, объяснить ему все «за» и «против», честно рассказать: «Тебя ждет, извини меня, не сладкая жизнь в кафедральном соборе, где будешь только приходить и служить, и все тебя будут почитать. Тебя может ждать Салехард, Уренгой, Хабаровск, Чита. Какие-то маленькие храмики с несколькими старушками, а может быть, даже небольшие домики, приспособленные для богослужений. Ты готов к этому?»

Молодой человек должен задуматься, готов он или нет, потому что сегодня имеет место быть распределение выпускников духовных учебных заведений на два года. Но что такое два года для студента? Это ничего. У нас два года армии было. Но ведь лучше, когда вместо армии человек уже служит на приходе. Это прекрасный опыт жизни. Очень яркая и интересная страница будет потом в биографии. Но, тем не менее, нужно быть готовым к этим лишениям.

Безусловно, необходимо узнать, каков образ жизни у человека, насколько он искренне хочет послужить Богу. И все это до поступления должен уже сделать священник, который его рекомендует.

А сейчас реальность такова, что мы во время вступительных экзаменов подчас понимаем, что с человеком надо начинать работу как с чистого листа.

— И вот человек поступил, отучился и готовится к рукоположению. На чем особенно важно акцентировать свое внимание ставленнику или молодому, только рукоположенному священнику?

— Самое важное — это благоговейное отношение к святыне и любовь к богослужению. Для меня это очевидно и очень важно, потому что меня так самого учили, когда я был только рукоположен.

Священник — не пастырь без любви к богослужению

Я помню слова покойного Патриарха Алексия, который однажды признался: «Мне рекомендуют одного священнослужителя для рукоположения во епископа. Он очень талантливый, очень способный, активный, пробивной, может многое сделать, вот только не любит служить. Но как может быть епископом тот, кто не любит служить Божественную литургию?» Поэтому, конечно же, любовь к богослужению — это первое, что должно быть у любого священнослужителя. Я сам очень люблю богослужение. Для меня это та стихия, на которой, мне кажется, время бы остановилось.

Эту любовь я пытаюсь, насколько это от меня зависит, привить и своим молодым священнослужителям.

Мне приходилось сталкиваться с таким явлением, когда человек охладевал к служению Литургии (и вообще к богослужению) спустя много лет служения. Когда почтенный протоиерей, будучи уже пожилым человеком, очень формально и холодно относился к богослужению.

Однажды я зашел в алтарь храма, а там священник произносил ектенью, сидя в кресле. Я тогда разразился на него праведным гневом, тот испугался. Но самое интересное, что этот страх (может быть, и страх потерять свое место) почему-то вдруг в священнике возобновил память о своей первой любви к богослужению. Этот батюшка позже буквально со слезами на глазах говорил мне о том, что ему вернулась молитва, которую он потерял уже как несколько лет. Представляете, на несколько лет священник потерял молитву! Для меня это звучало ну просто немыслимо. Но я видел этого человека. И он был не самым плохим священником. Меня просто потрясло, как священник может стоять у Престола несколько лет и не молиться искренне, просто формально совершать какие-то действия…

«Едиными усты и единым сердцем» — по обе стороны иконостаса

Поэтому самое главное, на чем мне бы хотелось акцентировать внимание: священник — это прежде всего человек молитвы. Какими дарами он бы ни обладал, молитва — это самое главное в его деятельности, потому что она связует нас с Богом. Мы не какой-то социальный институт, Церковь — это Царство Божие на земле. Как бы это красиво ни звучало, но это так. И только молитвой это Царство Божие приходит в нашу жизнь.

Священник всегда должен сохранять благоговейное отношение к алтарю, как будто первый раз вошел в него. Если мы не будем благоговейными служителями — Господь будет отнимать благодать, а без благодати мы никто и ничто.

Я всегда говорю ставленникам: «Первые дни служения — это особая радость и особые чувства. Запомни их на всю жизнь. И сделай все от себя зависящее, чтобы эта свежесть сохранилась до конца жизни твоей». А для этого нужно в том числе и внешнее благоговейное отношение к алтарю и к священным предметам.

Нельзя ни в коем случае допустить того, чтобы алтарь и храм стали каким-то бытовым местом, где можно всем распоряжаться, как у себя дома. Нельзя ни в коем случае довести до того, чтобы с одной стороны иконостаса простые люди искренне молились со слезами на глазах, а с другой — священники сидели, разговаривали или были погружены в свои телефоны. Все мы «едиными усты и единым сердцем» должны быть устремлены горе́. И кто прежде всего? Конечно, те, кто находятся в алтаре.

Очень важно поддерживать идеальную тишину в алтаре во время богослужения. Если мы не услышим голос тишины — мы не услышим голос Бога.

Беседовал диакон Игорь Куликов

Портал «Пастырь»

Поделиться:

• Click to share on Facebook (Opens in new window)
• Поделитесь в Twitter (Opens in new window)
• Отправить ссылку в Одноклассники (Opens in new window)
• Отправить ссылку в ВКонтакте (Opens in new window)
• Отправить ссылку в Мой Мир (Opens in new window)
• Click to share on Google+ (Opens in new window)