Булгаков – христианский писатель или автор «евангелия от сатаны»?

Булгаков – христианский писатель или автор «евангелия от сатаны»?

Дмитрий Бабич.: Исполнилось 125 лет с момента рождения Михаила Афанасьевича Булгакова, что дает нам повод, наконец-то, поговорить о нем. После Гоголя и Достоевского, Булгаков – это третий русский писатель по насыщенности творчества христианскими символами. Часто спорят об этих символах, насколько правомерно, насколько канонически он их употреблял… Можно об этом долго спорить, но есть один несомненный факт: преуменьшить заслуги Булгакова в возрождении христианства в России невозможно.

Александр Артамонов.: Михаил Афанасьевич мне представляется в высшей мере загадочным писателем и не только из-за исключительно сложной, подспудной системы символов, но и просто потому, что я никак не могу определить для себя, куда же нам его отнести – к христианским писателям или все же к авторам, бывшим христианами лишь условно, эстетически.

Д.Б.: Я думаю, что, безусловно, Булгаков – христианский писатель. Но при этом он – писатель, в чем-то вобравший традиции «серебряного века» русской литературы, то есть века эксперимента, века сомнения. Личность творца в этот век была очень важна, она часто буквально обожествлялась. Наверное, поэтому многим этот век кажется не вполне совместимым с каноническим православным христианством.

Но сам Булгаков, если мы рассмотрим его политические и философские взгляды, конечно, ощущал себя православным христианином, пусть и не вполне воцерковленным и не во всем идеальным в быту (все-таки он одну за другой сменил трех жен, но со всеми браки были по любви и все три прожили очень долгие жизни). Всю жизнь он был очень щепетилен в вопросах чести, во всех ситуациях старался вести себя как настоящий православный христианин. Например, он пытался попасть добровольцем в армию в период первой мировой войны. Его не взяли из-за почечной недостаточности, от которой он и скончался в 1940-ом году. Потом он отслужил военврачом в Белой армии. В отличие от многих других кабинетных стратегов-писателей, он тогда очень много ФИЗИЧЕСКИ сделал для того, чтобы реально не отдать Россию большевикам. Но не одни большевики были его врагами. Во время гражданской войны Булгаков был свидетелем ужасов украинского национализма и петлюровщины. Булгаков воспринял это очень трагически. Для него русофобия Петлюры, кроваво-анархический дух крестьянского бунта, всякого рода махновщина – для него все это хуже большевиков. В этом он близок ко многим писателям своего времени – к Пришвину, который был оппонентом большевиков, но предпочел их в конце концов мужицкой стихии. С моей точки зрения, по своим публичным поступкам Булгаков является идеальным для своего поколения человеком, потому что ни разу не струсил, ни разу не пошел на сделку с совестью. Личная жизнь, творчество – это уже другое дело. Да, он был писателем-экспериментатором. Но вот что интересно: он не любил других писателей-экспериментаторов. Маяковского, например, высмеивал (во образе поэта со смешным именем Баргузин). Булгаков предпочитал авангарду русскую классику, но сам пошел намного дальше русской классики в своих экспериментах, как мне представляется. Тем не менее, какую-то свою загадочность, инаковость по сравнению с русской классикой Булгаков ощущал. Недаром своим учителем в литературе он называл именно Гоголя, который, как мы показали в предыдущей беседе, был для своего века мистическим писателем-экспериментатором.

А.А.: Много и среди интеллигенции тех, кто не читал «Роковые яйца» и «Дьяволиаду», не помнит произведений, посвященных белому движению. Есть и те, кто не помнит текст «Белой гвардии» (чаще помнят фильм или спектакль), мало кто помнит «Бег». А вот роман «Мастер и Маргарита» остается узнаваемым произведением, его не знать и сегодня стыдно. Помнится, Дмитрий Олегович, в восьмидесятые – девяностые хорошим тоном было заниматься прямо-таки цитатничеством этого бессмертного романа. Вас могли не принять в компанию, если вы не откликались на процитированный по памяти тот или иной отрывок. Это было, как некая система «свой – чужой»…

Д.Б.: Мне кажется, что по-настоящему сборником паролей роман «Мастер и Маргарита» был в семидесятые – восьмидесятые. В девяностые же годы произведения Булгакова пошли в народ. Газеты и телевидение растащили на цитаты бытовые шутки из произведений Булгакова – «осетрина второй свежести», «квартирный вопрос людей испортил», «сижу, примус починяю». Это все очень смешные вещи, но мне кажется, что главное у Булгакова – другое. Булгакова угнетает в первую очередь все-таки не советский быт (хотя быт этот был ужасен, и сам Булгаков чуть не умер от голода в двадцатые годы). Булгакова-писателя угнетает отход современного ему человека от Бога.

Советские люди, не очень знакомые с религиозной тематикой, часто восприняли Булгакова упрощенно – как этакого хохотуна-сатирика. Например, еще при позднем Советском Союзе был снят замечательный фильм режиссера Владимира Бортко по повести «Собачье сердце». Фильм получился смешной, но не вполне отражающий сложность булгаковской повести. Судя по его недавнему интервью газете «Московский комсомолец», Бортко и теперь переживает, что тогдашней публикой фильм был воспринят упрощенно как снобистский: каждый зритель тогда видел себя профессором Преображенским, а всех недостойных себя окружающих — Шариковыми. Но, на самом деле, если вчитаться в повесть, можно увидеть: над профессором Преображенским можно смеяться ничуть не меньше, чем над Шариковым. И еще неизвестно, кто из них более виноват: хамоватый песо-человек или его создатель, решивший отгородиться от окружающей жизни «броней», полученной от пациентов, которым он восстанавливает сексуальные способности. В целом, для Булгакова очень характерна тема ответственности ученого и экспериментатора за то, что он творит: вспомним те же «Роковые яйца», когда эксперименты профессора Персикова чуть не приводят к тому, что Москву захватывают звероящеры.

А.А.: Но общее влияние романа «Мастер и Маргарита» было положительным, с вашей точки зрения?

Д.Б.: Безусловно. Замечательно, что, благодаря этому роману евангельская история вернулась в массы. Ведь тогда Библию достать было очень трудно, а на «черном рынке» книга эта стоила безумных денег. Достать же роман Булгакова было проще, да и читается он как увлекательная беллетристика. В итоге люди часто получали представление о Евангелии по художественной литературе. Потому что «Мастер и Маргарита» — это все-таки художественная литература, а никак не каноническая книга. Тем более, что там есть даже отходы от изложенной в Евангелии истории, при соблюдении некоторых деталей, которые не знали и многие посвященные люди. Например, в книге Булгакова действует персонаж по имени Иешуа Га-Ноцри, то есть Иисус из Назареи (Булгаков знал, как звучал древний еврейский язык, а на арамейском «Га-Ноцри» именно это и означает: «из Назареи»), Иисус – это и вправду греческое прочтение древнееврейского имени Иешуа (у греков в языке нет шипящего звука, соответствующего нашей букве «ш»). Тем не менее, Булгаков вкладывает в уста своего героя следующую реплику: «Я – сирота. У меня никого нет». Мы же прекрасно знаем, что у исторического Иисуса Христа были и мать, и другие родственники. Получается, что здесь Булгаков уж точно отходит от евангельского Священного Предания. Думаю, что это сделано намеренно: Булгаков не писал популярное изложение евангельских событий, у него была другая цель. А потому ставить знак равенства между Господом Нашим Иисусом Христом и персонажем романа ни в коем случае не надо.

Но, тем не менее, я бы сказал так: благодаря роману фабула Евангелия опять вошла в жизнь советских людей. И это было хорошо!

А.А.: Получается, что отход от сюжета и беллетризация священного текста здесь послужили некоей благой миссии – они реально позволили обрести свет людям, очень далеким от христианской традиции, так как не менее двух поколений в советское время утратили с христианством всякую связь. Кстати, именно два поколения, а не три, так как первоначальное поколение строителей коммунизма, рожденное в Российской Империи, было поголовно крещено своими родителями во младенчестве. Конечно, Вы правы: отходы от канона в тексте бесконечны, включая некоторую героизацию Понтия Пилата и образ верного пса, хотя Воланд и оговаривается лукаво, что нельзя верить священным текстам. А некоторые лихие дьяконы в наше время так и вовсе заявляют, что текст романа писал не сам Булгакова, а сам Сатана, спевший себе панегирик.

Д.Б.: Я бы не во всем верил параноидальным дьяконам, но многое было Булгаковым досочинено, хотя, безусловно, очень талантливо! И так уж вышло, что Булгаков – очень хороший беллетрист, то есть автор популярной массовой литературы. Но это на одном уровне. А на другом, более высоком, существующем в том же произведении, он – глубокий философ, способный писать на языке, доступном почти любому, даже не очень подготовленному человеку. Такой необразованный духовно человек будет все равно с интересом читать булгаковский текст. Возможно, он не поймет «посыл» библейской части, но зато ему будет и смешно, и интересно знакомиться с советским бытом той эпохи. И вот таким образом Булгаков привел в христианство огромное количество «захожан». Это такие люди, которые заинтересовались христианством просто благодаря тому, что «Мастер и Маргарита» — трогательная, увлекательная и местами очень смешная книга.

Кто-то из этих захожан вернулся в обычную безбожную жизнь, а кто-то стал воцерковленным, пошел дальше по пути спасения, поняв, что христианство – это интересно и поэтично. И это воистину замечательный эффект!

А.А.: Я думаю, здесь, по силе эффекта, вполне уместна параллель с фильмом Мела Гибсона «Страсти Христовы». Этот фильм вызвал колоссальный интерес у американского общества к христианству. Говоря же о Булгакове и его бессмертном романе, не могу не задаться следующим вопросом: почему Булгаков упорно желает представить мир в черно-белом цвете – тут и масонская шахматная клетка на полу покоев нечистой квартиры, и явная богомильская подсказка диалога двух начал, без которых-де мир не полон и т.д. И обратите внимание: Мастер, заключивший пакт с теневой стороной бытия, в итоге не заслуживает света, а лишь покой.

Д.Б.: Многие смешивают Булгакова и с Мастером, и даже с Воландом. А я не стал бы этого делать, вообще не надо демонизировать Булгакова и его тексты. В плане отношений со злом в своей земной жизни он был человек очень щепетильный, на компромиссы со злом не шел никогда. Так что не стоит смешивать Михаила Афанасьевича с персонажами его романа. Если уж выяснять, был ли Булгаков на стороне света или на стороне тьмы, то тут нашей интеллигенции было бы полезно перечитать повесть «Белая гвардия».

Сколько у нас любителей Порошенко и певцов кошмарного переворота на брегах Днепра! И многие из этих людей настаивают на своем статусе истинно русских интеллигентов и любителей Булгакова, хотя они уже давно его в руки не брали. У Булгакова, кстати, в «Белой Гвардии» есть такая фраза от автора, за которой уж точно угадывается сам Булгаков, что не может быть на стороне Петлюры интеллигентный человек. И даже не интеллигентный, но способный составить грамотно телеграмму – даже он не может быть петлюровцем. А я напомню: Петлюре теперь новый киевский режим устраивает «минуты молчания», а основатель Организации Украинских Националистов (ОУН) Евгений Коновалец ездил на могилу Петлюры в Европе со своеобразными паломничествами (это описано в мемуарах советского агента Судоплатова). Мне кажется, этой булгаковской цитатой про несовместимость интеллигентности с петлюровщиной очень многое сказано про тех наших псевдо-интеллигентов, которых огрехи наших федеральных телевизионных каналов возмущают больше убийств милиционеров на Майдане или сожжения «новороссов» в Одессе и Донбассе. Не только в Киеве, но и в Москве есть люди, которые отстаивающих связь украинской и русской Православных Церквей священников называет «сепаратистами в рясах». Люди, которые такое говорят про священников, — никакие не интеллигенты. Чтобы это понять, достаточно перечитать Булгакова.

Конечно, предвижу их аргумент, что то, дескать, Петлюра, а то Порошенко… Для своего времени Петлюра был вполне сопоставимой с сегодняшним г-ном Порошенко фигурой. Петлюрой восхищался не только основатель ОУН Евгений Коновалец, убитый впоследствии советским разведчиком Судоплатовым. Им также восхищался и Бандера, которого антипутинский профессор Зубов, баллотирующийся в наше Федеральное Собрание, ныне уважительно называет Степаном Андреевичем и даже героем. Я думаю, кстати, что этот профессор Зубов очень бы хорошо попал на зубок к сатирику Булгакову со своим восхищением Бандерой и нафабренными усами. А из-за спины Степана Андреевича совершенно логично вырастает и нынешний киевский режим. Между прочим, в «Белой гвардии» Булгаков показывает весь ужас петлюровщины, то есть провинциального украинского национализма. Показывает Булгаков и умножение этого ужаса, когда на деревенскую жестокость петлюровцев накладывается равнодушие киевского обывателя, который, оказывается и в начале двадцатого века, и в начале двадцать первого способен одобрять убийства – лишь бы торт был на столе, а в магазине – теплые булочки… Киев у Булгакова показан равнодушным городом: в нем живут, может быть, и не злодеи, но уж точно люди, которые равнодушно смотрят на то, как в их городе злодействуют другие. Злодействуют немцы, злодействуют синежупанники, как называли петлюровских вояк, потом злодействуют большевики… В «Белой гвардии» показано, как синежупанники входят в город. Входят – и убивают… Потом будут убивать красные… А киевляне будут на все это спокойно смотреть и рассуждать за «кремовыми занавесками», что такому-то и такому-то по заслугам досталось – убитый им когда-то что-то недовесил или что-то неправильное про политику сказал…

Семья Турбиныхв повести Булгакова – не такая. Они за кремовыми занавесками отдыхают, но в момент опасности идут в город – спасать юнкеров, священников, друг друга, в конце концов. Кстати, за семьей Турбиных легко угадывается семья самого Булгакова — большая семья, в ней было семь детей. Ни в коем случае и никогда в жизни Михаил Афанасьевич не был белоручкой, его аристократизм был в интеллекте, а не в бытовом снобизме. Он был образованным, интеллигентным человеком и, кстати, врачом по образованию. Он не гнушался никакой, даже самой неприятной врачебной деятельностью – в частности, умел лечить венерические болезни. Он прошел много ужасов в своей жизни, но если мы посмотрим его воспоминания, то в его жизни украинский национализм явился самым большим ужасом. По его описаниям, это было намного хуже, чем советская власть.

А.А.: Так что же стоит за этой фразой «Ты заслужил покой»?

Д.Б.: Наш заблудший дьякон отец Андрей Кураев целую книгу написал о том, что якобы этот текст написан дьяволом, что, мол, добрый человек Булгаков взял весь текст книги от дьявола, а своими намеками ведет нас к некоему разоблачению нечистого.

Я так не думаю. Воланд – это наказание за советское духовное убожество, за попытку построить мир, где счастье принесут не доброта и не вера, а все эти советские учреждения (на Западе и в Высшей школе экономики их теперь называют «институтами») – все эти домкомы и жилтоварищества. У Булгакова в его литературном мире все очень справедливо. За грех следует наказание! В «Белой гвардии» Булгаков показывает огромный грех русской интеллигенции, в том числе и военной. Царские офицеры, как и большинство образованных людей в России, в мирное время совсем не занимались «политикой». Все эти блестящие офицеры – Мышлаевский, Алексей Турбин, Най-Турс – все они, очевидно, до семнадцатого года не читали газет, совсем как профессор Преображенский в советское время. В итоге кучка авантюристов сумела разгромить огромную массу приличных русских людей ПО ЧАСТЯМ. И дело тут не только в газетах – дело вообще в каком-то легкомысленном, сонном отношении к жизни. К примеру, Мышлаевский читал «Войну и мир», потому что книгу написал артиллерийский офицер. В итоге все эти офицеры отдали политическую сферу инфернальным, адским силам. И за это идет наказание! В «Мастере же и Маргарите» вот этот опустившийся интеллигент-«образованец» Берлиоз тоже получает наказание за свой цинизм, ибо «каждому дастся по вере его». Вот Берлиоз и получает получает вечную гибель. Преображенский за свое экспериментаторство получает у себя дома Полиграфа Полиграфыча. Думайте, господа, перед тем, как легкомысленно ломать жизнь! Это одно из самых главных посланий Булгакова и современникам, и потомкам. Так что мне представляется, что Воланд в «Мастере и Маргарите» — это скорее орудие в руках высших сил, чем самостоятельный персонаж. Это Божье наказание, которое приходит в этот мир, в заблудший советский быт для того, чтобы наказать всех этих приземленных иванов никанорычей, степ лиходеевых, сотрудников МАССОЛИТа, членов жилтоварищества. В соседстве советского быта с библейским сюжетом есть сатирический эффект. С точки зрения Булгакова, жизнь не должна быть бытом. То есть в жизни верующего, высокоинтеллигентного человека быт одухотворен. Другой замечательный писатель второй половины двадцатого века Юрий Трифонов говорил: «Нет, не о быте мы пишем – о жизни!». И вот Воланд наказывает персонажей романа за то, что они увязли в НЕнастоящей жизни.

А.А.: Вы тут подняли еще один очень любопытный вопрос: в эпизодах, подобранных Вами, сквозит некое все-таки неканоническое начало. Например, эпизод романа, когда из жизни окончательно уходит Берлиоз. Булгаков позволяет себе прямо-таки масонское отклонение: не может никакой Воланд стереть душу того же Берлиоза – душа любого человека бессмертна. Выходит, у Булгакова дьявол выступает как демиург своей вселенной при явном осмеянии Бога. Нельзя же за Бога принимать несчастного больного философа Иешуа, хотя Воланд буквально с пеной у рта доказывает на Патриаршьих, что именно все так и было. Получается некое Евангелие от Воланда! Ведь по каноническому богословию, никто не может «стереть» душу человека из мира, выбросить его из памяти планеты Земля!

Д.Б.: Ну, с планеты-то Земля стереть человека можно, но из нетварного мира — нет! Вы знаете, Берлиоз сам уничтожает себя. Его теория, что никакого Христа никогда и не было, его борьба с Иваном Бездомным, за которым угадывается образ Есенина, — это все страшные грехи. Иван Бездомный, кстати, — это никак не Демьян Бедный, как некоторые заблуждались. Демьян-то как раз был тотальным циником, воинствующим безбожником, обреченным в мире Булгакова на вечную погибель. В художественном мире Булгакова человек, который ни во что не верит, — это урод, неполноценный. Помните, автор патетически заявляет «Да отрежут ему язык!» про человека, который считает, что в мире больше не осталось высокой любви. А что делать с человеком, который не считает, что в мире есть вера? «Каждому по вере его» — это же так справедливо! Для меня Булгаков в чем-то сопряжен по своему мышлению с протоиереем Андреем Ткачевым, частым гостем «Радонежа». Тот тоже киевлянин, повидавший, как и Булгаков, саморазрушение украинской жизни. Отсюда – требование к человеку ответственно относиться к своей жизни. В одной своей проповеди протоиерей Андрей Ткачев сказал очень удачно: «Бог порой не ждет, если ты никак не откликаешься на Его голос, он оставляет тебя – и все». Ведь что происходит в романе? Берлиоз просто получает свое наказание раньше всех других. Он ведет себя пошло – поэтому и погибает.

Если же Вы меня спросите, с чем вообще боролся Булгаков, то я отвечу, что боролся он отнюдь не с советской властью. Это может прозвучать странно: из-за резкого отличия Булгакова от деятелей «социалистического реализма» он много лет воспринимался как «антисоветский» писатель. А он был на самом деле писателем НЕсоветским. Конечно же, у него были сложные отношения с советской властью: очевидно, что он очень не любил большевиков двадцатых годов. Поэтому, когда в девяностые годы были напечатаны его дневники с нелицеприятными оценками ранних большевиков еврейского происхождения, многие воспринимали эти его записки как антисемитские. Думаю, это неверно. У него было множество знакомых евреев. Он дружил с Анной Ахматовой, которая антисемитизма на дух не переносила. Нет, ему просто претила пошлость вот этих большевистских вождей двадцатых годов. А что такое пошлость? И по Булгакову, и по Достоевскому, и по Гоголю, и по Набокову пошлость — это попытка казаться тем, кем ты не являешься. Берлиоз, к примеру, хочет казаться литературоведом и специалистом по библейской истории, все знающим и разумеющим. Такие «библеисты» у нас и теперь есть. Знают цитаты, знают несколько оборотов из древних языков, а Церковь при этом оскорбляют, к верующему народу относятся свысока. Думаю, Булгаков приготовил бы и для них в наше время Аннушкин трамвай – естественно, литературный.

Но Берлиоз – не единственный образец пошлости. Ге хочет казаться отцом нации, на самом деле таковым не являясь. Здесь угадываются и Порошенко, и «помпезный» Кравчук, и даже Янукович. Кстати, бегство последнего из Украины очень похоже на эвакуацию немцами этого самого гетмана в книге Булгакова, когда «отца нации» всего в бинтах вывозят из резиденции, выдав за раненого. А вот фраза Мышлаевского из «Белой гвардии»: «Его сиятельство гетман! Ежели мне попалось это самое сиятельство и светлость, я б одного взял за левую ногу, другого – за правую, перевернул бы и тюкал головой об мостовую до тех пор, пока мне бы это не надоело!» Булгаков именно потому сатирический писатель, что очень тонко чувствует пошлость. В этом и проявляется его талант. При том, что большинство высмеиваемых им людей – представители интеллигенции, с которыми он связывал свои надежды в отношении будущего страны. Вспомним хотя бы его знаменитое письмо советскому правительству, в котором он говорил, что не хочет писать о рабочих и крестьянах, а хочет писать об интеллигенции, потому что видел в ней «надежду моей отсталой страны».

Благодаря воспоминаниям, совершенно точно доказано, что в юности Булгаков был монархистом. И, как видно из «Белой Гвардии», он сохранил пиетет перед монархией. Это не значит, что он был супер-консерватором, охранителем… Нет, просто он считал, что для России, на том уровне развития, на котором она была, монархия была тем, что нужно. Монархия была органична огромному большинству народа — крестьянству. В этом не было ничего стыдного. Ведь и в Библии есть подобная ситуация. В ветхозаветной истории Израиля есть период, когда, как и говорится в Ветхом Завете, иудеям подходит правление судей, то есть теократия как высшая форма правления как почти прямая власть Бога через государство. А потом наступает и период правления царей: он воспринимается в Библии, как регресс, — правление царей соответствует времени, когда люди больше грешат. То есть Булгаков не был против демократии, мечтающим о приходе старорежимных жандармов. Он, кстати, очень посмеивался над теми людьми, которые до революции все хотели перемен, а когда к ним пришли с погромами и забрали собственность, то они вдруг стали кричать: «Диктатура, батенька, нужна! Железная диктатура!» (Эта ситуация описана в «Белой гвардии».)

А.А.: Выходит, весь Булгаков – это трагические события: гражданская война, убогий советский быт, репрессии, довольно ранняя смерть в 1940-м году…

Д.Б.: И все-таки: не надо воспринимать Булгакова трагически! У нас с некоторых пор все любят политизировать – тот страстотерпец, этот мученик… Главное в жизни Булгакова – это была литература, а писательство по определению – дело веселое, азартное, а у Булгакова еще и смешное. Да, у Булгакова была тяжелая жизнь! Он ведь чуть не умер от тифа и даже в эмиграцию не попал, потому что лежал без сознания. Его первая жена Татьяна Лапа буквально выходила его, вытащила с того света, но уже ушла линия фронта, и он не смог уехать за границу… Но потом он ведь в своих произведениях писал, что «не надо бежать крысьей побежкой». Кстати, так уж вышло, что в его жизни было три жены. Все три его очень любили! Все три брака были, мне кажется, удачными, несмотря на то, что порой Булгаков проявлял свой достаточно тяжелый характер. Особенно много сделала его последняя жена, Елена Сергеевна Булгакова, до замужества Шиловская, сохранившая его книги и добившаяся в 1966-ом году публикации романа, пролежавшего чуть ли не 30 лет на полке. Ему, Булгакову, да и нам всем страшно повезло: за свои 49 лет он нам оставил так много!

Вы знаете, у меня была бабушка, которая, как и все ее поколение, прожила достаточно трудную и голодную жизнь, но она мне рассказывала, что когда в 20-е годы, в пору своей юности, она впервые в жизни ела мороженое, то думала: «И чего этим буржуям надо было, когда у них было такое вкусное мороженое!» Мне хочется сказать нашим слушателям: «Послушайте, мы можем с вами читать Булгакова! Всего! Полное собрание сочинений! По сравнению с семидесятыми или началом восьмидесятых годов это такое счастье! Что нам еще нужно?»

Так что с Булгаковым я нас всех поздравляю! Грустить о его тяжкой жизни и о всем трагическом двадцатипятилетии между 1917и 1941 годами мы будем потом – после чтения.

Материал подготовил и беседовал Александр АРТАМОНОВ

БУЛГА́КОВ

Архив «Православной энциклопедии»

БУЛГА́КОВ Сер­гей Ни­ко­лае­вич [16(28).6.1871, г. Лив­ны Ор­лов­ской губ. – 13.7.1944, Па­риж], рус. фи­ло­соф, бо­го­слов, эко­но­мист, цер­ков­ный и об­ществ. дея­тель. Ро­дил­ся в се­мье свя­щен­ни­ка. Обу­чал­ся в Ли­вен­ском ду­хов­ном уч-ще (1881–1884), за­тем в Ор­лов­ской ду­хов­ной се­ми­на­рии, вслед­ст­вие кри­зи­са ве­ры ос­та­вил её в 1888 и пе­ре­шёл в Елец­кую гим­на­зию. В 1890–1894 учил­ся на юри­дич. фа­куль­те­те Моск. ун-та. С 1895 пре­по­да­вал по­ли­тич. эко­но­мию в Моск. ком­мерч. уч-ще, при­мы­кая к на­прав­ле­нию «ле­галь­но­го мар­ксиз­ма» («О рын­ках при ка­пи­та­ли­сти­че­ском про­из­вод­ст­ве», 1897). Ана­ли­зи­руя связь де­неж­но­го и то­вар­но­го об­ра­ще­ния при ка­пи­та­лиз­ме, Б. при­шёл к вы­во­ду, что в Рос­сии ещё со­вер­ша­ет­ся про­цесс «от­де­ле­ния го­ро­да от де­рев­ни». В 1898–1900 в за­гра­нич­ной ко­ман­ди­ров­ке в Бер­ли­не, от­ку­да вы­ез­жал в Же­не­ву, Цю­рих, Па­риж, Лон­дон, Ве­не­цию; об­щал­ся с герм. со­ци­ал-де­мо­кра­та­ми (К. Ка­ут­ским, А. Бе­бе­лем, Э. Берн­штей­ном, В. Ад­ле­ром), по­зна­ко­мил­ся с Г. В. Пле­ха­но­вым. В ма­ги­стер­ской дис. «Ка­пи­та­лизм и зем­ле­де­лие» (т. 1–2, 1900) вы­сту­пил с обос­но­ва­ни­ем ус­той­чи­во­сти мел­ко­го хо­зяй­ст­ва при ка­пи­та­ли­стич. ор­га­ни­за­ции нар. хо­зяй­ст­ва и кри­ти­кой за­ко­на кон­цен­тра­ции про­из­вод­ст­ва, сфор­му­ли­ро­ван­но­го К. Мар­ксом. С 1901 проф. Ки­ев­ско­го по­ли­тех­нич. ин-та и при­ват-до­цент ун-та Св. Вла­ди­ми­ра. Зна­ком­ст­во с фи­ло­со­фи­ей И. Кан­та и нео­кан­ти­ан­ст­ва ох­ла­ди­ло ув­ле­че­ние Б. мар­ксиз­мом; кро­ме то­го, он при­шёл к вы­во­ду, что «про­гноз Мар­кса, имев­ший оп­ре­де­лён­ное зна­че­ние для сво­его вре­ме­ни… для на­стоя­ще­го вре­ме­ни про­сто не­при­ло­жим». Пуб­лич­ные лек­ции «Иван Ка­ра­ма­зов как фи­ло­соф­ский тип» (1901) и «Что да­ёт со­вре­мен­но­му соз­на­нию фи­ло­со­фия Вла­ди­ми­ра Со­ловь­ё­ва» (1903) зна­ме­но­ва­ли на­ча­ло «идеа­ли­сти­че­ско­го» пе­рио­да в твор­че­ст­ве Б., вос­при­ятия идеа­лов хри­сти­ан­ско­го гу­ма­низ­ма в ду­хе Ф. М. Дос­то­ев­ско­го и Вл. С. Со­ловь­ё­ва (уча­стие в про­грамм­ном сб. «Про­бле­мы идеа­лиз­ма», 1902; ав­тор­ский сб. «От мар­ксиз­ма к идеа­лиз­му», 1903). Один из ор­га­ни­за­то­ров и член Сою­за осво­бо­ж­де­ния. С осе­ни 1904 уча­ст­во­вал в ж. «Но­вый путь», в 1905 со­вме­ст­но с Н. А. Бер­дяе­вым ре­дак­ти­ро­вал ж. «идеа­ли­сти­че­ско­го на­прав­ле­ния» «Во­про­сы жиз­ни». С 1906 в Мо­ск­ве, проф. по­лит­эко­но­мии Моск. ком­мерч. ин-та и при­ват-до­цент Моск. ун-та («Крат­кий очерк по­ли­ти­че­ской эко­но­мии», 1906; кур­сы лек­ций по ис­то­рии со­ци­аль­ных и эко­но­мич. уче­ний). Б. ак­тив­но раз­ра­ба­ты­вал идеа­лы «хри­сти­ан­ской по­ли­ти­ки», в нач. 1907 из­бран де­пу­та­том 2-й Гос. ду­мы, на­зы­вал се­бя бес­пар­тий­ным «хри­сти­ан­ским со­циа­ли­стом». С 1906 при­ни­мал уча­стие в ра­бо­те пе­терб. «Брат­ст­ва рев­ни­те­лей цер­ков­но­го об­нов­ле­ния», моск. Ре­лиг.-фи­ло­соф­ского об­ще­ст­ва па­мя­ти Вл. Со­ловь­ё­ва, Круж­ка ищу­щих хри­сти­ан­ско­го про­све­ще­ния, в 1910 – в соз­да­нии кни­го­из­да­тель­ст­ва «Путь». Уча­ст­во­вал в сб. «Ве­хи» (ст. «Ге­ро­изм и под­виж­ни­че­ст­во»), в 1911 вы­пус­тил сб. ста­тей «Два гра­да. Ис­сле­до­ва­ния о при­ро­де об­ще­ст­вен­ных идеа­лов» (т. 1–2; в ст. «Карл Маркс как ре­ли­ги­оз­ный тип» мар­кси­ст­ская фи­ло­со­фия ис­то­рии рас­смат­ри­ва­лась как раз­но­вид­ность се­ку­ля­ри­зо­ван­ной иу­део­х­ри­сти­ан­ской апо­ка­лип­ти­ки). В 1910 по­зна­ко­мил­ся с П. А. Фло­рен­ским, друж­ба с ко­то­рым по­ро­ди­ла ин­тел­лек­ту­аль­ное и твор­че­ское со­труд­ни­че­ст­во. В 1911 в чис­ле боль­шой груп­пы пре­по­да­ва­те­лей Б. по­ки­нул Моск. университет в знак про­тес­та про­тив уволь­не­ния прав­ле­ния уни­вер­си­те­та.

В этот пе­ри­од фи­лос. сис­те­ма Б. – свое­об­раз­ный ва­ри­ант хри­сти­ан­ско­го пла­то­низ­ма, оп­ре­де­ляе­мый им как «па­нен­те­изм» (от греч. πᾶν ἐν θεᾦ – всё в Бо­ге), – по­лу­чи­ла вы­ра­же­ние в его ра­бо­тах «Фи­ло­со­фия хо­зяй­ст­ва» (1912, док­тор­ская дис., вско­ре пе­ре­ве­де­на на япон. яз.), «Свет Не­ве­чер­ний. Со­зер­ца­ния и умо­зре­ния» (1917, но­вое изд. – 1994). В ду­хе идей ран­них сла­вя­но­фи­лов и Вл. Со­ловь­ё­ва Б. рас­смат­ри­ва­ет со­ци­аль­но-куль­тур­ные фе­но­ме­ны – от ти­па хо­зяйств. дея­тель­но­сти вплоть до фи­лос. по­строе­ний – в их со­от­не­се­нии с ха­рак­те­ром ис­по­ве­дуе­мой ре­ли­гии. Ре­ли­гия как со­бор­ное пе­ре­жи­ва­ние свя­зи с Бо­гом да­ёт­ся опы­том жиз­ни в Церк­ви и по­ро­ж­да­ет дог­мат – ис­ти­ну, яв­ляю­щую­ся пло­дом со­бор­но­го ре­ше­ния. В ос­но­ве фи­ло­со­фии ле­жит миф, ре­ли­ги­оз­ный по сво­ей при­ро­де; миф по­зво­ля­ет пре­одо­леть ог­ра­ни­чен­ность кри­тич. фи­ло­со­фии кан­ти­ан­ско­го ти­па, от­кры­вая воз­мож­ность «ум­но­го ви́­де­ния», срод­но­го пла­то­нов­ско­му со­зер­ца­нию идей. Тво­ре­ние ми­ра Бо­гом мыс­лит­ся Б. как «са­мо­раз­двое­ние Аб­со­лют­но­го… жерт­ва Аб­со­лют­но­го ра­ди от­но­си­тель­но­го, ко­то­рое ста­но­вит­ся для не­го «дру­гим»… твор­че­ская жерт­ва люб­ви» («Свет Не­ве­чер­ний». М., 1994. С. 159). Пер­вым ак­том тво­ре­ния яв­ля­ет­ся пре­вра­ще­ние «ни­что» (аб­со­лют­но­го не­бы­тия, «уко­на») в ма­те­рию твар­но­сти, «Ве­ли­кую Ма­терь при­род­но­го ми­ра» (от­но­си­тель­ное не­бы­тие, по­тен­цию бы­тия, «ме­он»). По­иск вы­хо­да из ан­тич­но­го дуа­лиз­ма ду­ха и ма­те­рии при­во­дит Б. к фи­лос. ос­мыс­ле­нию вет­хо­за­вет­но­го об­раза Со­фии – Пре­муд­ро­сти Божией, по­лу­чив­ше­го во­пло­ще­ние в пра­во­слав­ной ико­но­пи­си и зод­че­ст­ве Ки­ев­ской и Моск. Ру­си. Со­фия у Б. вы­пол­ня­ет роль жи­во­го по­сред­ни­ка меж­ду бо­же­ст­вен­ным и твар­ным ми­ром, по­ни­ма­ет­ся им как лич­ное бы­тие, осо­бая – чет­вёр­тая – ипо­стась, яв­ляю­щая­ся на­ча­лом но­вой твар­ной мно­го­ипо­стас­но­сти, как ми­ро­вая ду­ша, тво­ря­щая при­ро­да, иде­аль­ное че­ло­ве­че­ст­во, ан­гел-хра­ни­тель тва­ри, в пла­не эко­но­ми­че­ском – как еди­ный транс­цен­ден­таль­ный субъ­ект хо­зяй­ст­ва. Хри­сти­ан­ст­во по­ни­ма­ет­ся Б. пре­ж­де все­го как ре­ли­гия во­пло­ще­ния, центр. за­да­чей хри­сти­ан­ской ак­тив­но­сти в ми­ре че­рез Цер­ковь яв­ля­ет­ся ос­вя­ще­ние все­го ма­те­ри­аль­но­го бы­тия. Че­ло­ве­че­ская дея­тель­ность в ми­ре но­сит «со­фий­ный», кос­мич. ха­рак­тер, она при­зва­на при­во­дить мир в со­от­вет­ст­вие с Божь­им за­мыс­лом и Про­мыс­лом о нём.

В 1917–18 Б. как пред­ста­ви­тель от Тав­рич. епар­хии на Все­рос. по­ме­ст­ном со­бо­ре уча­ст­во­вал в ра­бо­те под­ко­мис­сии по изу­че­нию во­про­са об имя­сла­вии. Стрем­ле­ние к цер­ков­ной реа­би­ли­та­ции осуж­дён­ных Свя­тей­шим Си­но­дом афон­ских мо­на­хов-имя­слав­цев по­слу­жи­ло толч­ком к на­пи­са­нию кн. «Фи­ло­со­фия име­ни» (1917–19, изд. в Па­ри­же в 1953), где язык рас­смат­ри­ва­ет­ся как он­то­ло­гич. ре­аль­ность, в ко­то­рой «про­све­чи­ва­ют го­ло­са са­мих ве­щей». В сб. «Ти­хие ду­мы» (1918, пе­ре­изд. 1996) со­б­ра­ны пуб­ли­ци­стич. ста­тьи Б. 1900–10-х гг., в сб. «Из глу­би­ны» (1918) опуб­ли­ко­ван ис­то­рио­соф­ский диа­лог Б. «На пи­ру бо­гов». Вско­ре по­сле при­ня­тия свя­щен­ни­че­ско­го са­на в ию­не 1918 Б. уе­хал в Ки­ев, а от­ту­да в Крым; при­ход­ской свя­щен­ник в хра­мах Ко­реи­за и Гас­пры, с сент. 1921 в со­бо­ре Св. Алек­сан­д­ра Нев­ско­го в Ял­те. В 1919–20 проф. по­лит­эко­но­мии в Тав­ри­че­ском ун-те в Сим­фе­ро­по­ле. В Кры­му на­пи­са­ны «Тра­ге­дия фи­ло­со­фии» (опубл. на нем. яз. в 1927, рус. изд. – 1993), диа­лог «У стен Хер­со­неса» (опубл. в 1993). На­чи­ная с это­го пе­рио­да Б. стре­мил­ся к пре­одо­ле­нию фи­ло­со­фии, счи­тая, что «фи­ло­со­фия про­ис­те­ка­ет из той рас­ще­п­лён­но­сти бы­тия, его не­ис­тин­но­сти, при ко­то­ром мыш­ле­ние ока­зы­ва­ет­ся обо­соб­лен­ной об­ла­стью ду­ха»; ис­то­рия фи­ло­со­фии мыс­лит­ся им как «ре­ли­ги­оз­ная ере­сио­ло­гия», а фи­лос. сис­те­мы как про­из­воль­ное ги­по­ста­зи­ро­ва­ние од­но­го из эле­мен­тов тро­ич­но­го бы­тия – лич­но­сти, при­ро­ды или су­ще­ст­во­ва­ния. Для Б. ан­ти­но­мич­ность че­ло­ве­че­ско­го по­зна­ния яв­ля­ет­ся его не­ис­ко­ре­ни­мой чер­той, ибо пол­но­та ис­ти­ны не­уло­ви­ма для ло­гич. де­дук­ций.

В 1922 аре­сто­ван ГПУ и по об­ви­не­нию в контр­ре­во­люц. дея­тель­но­сти «бес­сроч­но вы­слан за гра­ни­цу», в Кон­стан­ти­но­поль. В 1923–25 проф. цер­ков­но­го пра­ва и бо­го­сло­вия юри­дич. ф-та Рус­ско­го на­уч. ин-та в Пра­ге. Здесь на­ча­лось со­труд­ни­че­ст­во Б. с Рус­ским сту­ден­че­ским хри­сти­ан­ским дви­же­ни­ем, в съез­дах ко­то­ро­го он ре­гу­ляр­но уча­ст­во­вал. Б. воз­гла­вил вос­соз­дан­ное в Пра­ге Брат­ст­во Св. Со­фии, в ко­то­ром при­ни­ма­ли уча­стие В. В. Зень­ков­ский, А. В. Кар­та­шёв, П. Б. Стру­ве и Г. Фло­ров­ский. С 1925 в Па­ри­же, проф. дог­ма­ти­че­ско­го бо­го­сло­вия, за­тем де­кан соз­дан­но­го при его уча­стии Бо­го­слов­ско­го ин-та во имя прп. Сер­гия, где сфор­ми­ро­ва­лась «па­риж­ская шко­ла» в бо­го­сло­вии, пред­став­лен­ная име­на­ми П. Н. Ев­до­ки­мо­ва, В. В. Зень­ков­ско­го, В. Н. Иль­и­на, еп. Кас­сиа­на (Без­обра­зо­ва), ар­хи­еп. Ки­приа­на (Кер­на), А. В. Кар­та­шё­ва, Г. П. Фе­до­то­ва и др.

В бо­го­слов­ских три­ло­ги­ях – ма­лой – «Друг Же­ни­ха. О пра­во­слав­ном по­чи­та­нии Пред­те­чи (Iо. 3, 28–30)» (1927), «Ку­пи­на Не­опа­ли­мая. Опыт дог­ма­ти­че­ско­го ис­тол­ко­ва­ния не­ко­то­рых черт в пра­во­слав­ном по­чи­та­нии Бо­го­ма­те­ри» (1927) и «Ле­ст­ви­ца Иа­ков­ля. Об ан­ге­лах» (1929), и боль­шой – «О Бо­го­че­ло­ве­че­ст­ве»: «Аг­нец Бо­жий» (1933, пе­ре­изд. 2000), «Уте­ши­тель» (1936, пе­ре­изд. 2003) и «Не­вес­та Агн­ца» (1945) Б. стре­мил­ся дать со­фио­ло­гич. ин­тер­пре­та­цию осн. цер­ков­ных дог­ма­тов, по­свя­тив две час­ти этой три­ло­гии ипо­ста­сям Пре­свя­той Трои­цы – Сы­ну и Свя­то­му Ду­ху, а тре­тью – Церк­ви. К ев­роп. чи­та­те­лям об­ра­ще­ны вы­шед­шая во франц. пер. кн. «Пра­во­сла­вие» (1932, рус. изд. 1965) и в англ. пер. – «Со­фия, Пре­муд­рость Бо­жия» (1937).

По­ни­ма­ние Со­фии у Б. в этот пе­ри­од пре­тер­пе­ло су­ще­ст­вен­ную эво­лю­цию: он от­ка­зал­ся от трак­тов­ки Со­фии как лич­но­го бы­тия и стал ос­мыс­лять её как бо­жест­вен­ную при­ро­ду-усию, де­лаю­щую Трои­цу еди­ным Бо­гом. Од­но­вре­мен­но он не ис­клю­чал и трак­тов­ки Со­фии как со­во­куп­но­сти бо­жест­вен­ных энер­гий в ду­хе уче­ния св. Гри­го­рия Па­ла­мы. В 1935 со­фио­ло­гич. взгля­ды от­ца Сер­гия бы­ли осу­ж­де­ны Ар­хие­рей­ским со­бо­ром Рус. пра­во­слав­ной церк­ви за гра­ни­цей и дву­мя Ука­за­ми Моск. пат­ри­ар­хии, из­дан­ны­ми митр. Сер­ги­ем (Стра­го­род­ским). Бо­го­слов­ская ко­мис­сия, соз­дан­ная митр. Ев­ло­ги­ем, от­ве­ла об­ви­не­ние Б. в ере­си, од­на­ко чи­тать лек­ции по со­фио­ло­гии ему бы­ло за­пре­ще­но.

Б. ак­тив­но уча­ст­во­вал в эку­ме­нич. дви­же­нии, в ра­бо­те пра­во­слав­но-анг­ли­кан­ско­го Брат­ст­ва св. му­че­ни­ка Ал­ба­ния и прп. Сер­гия. Он вы­сту­пал на бо­го­слов­ских съез­дах и кон­фе­рен­ци­ях в Ло­зан­не, Мер­фил­де, Окс­фор­де, Эдин­бур­ге, Афи­нах. В 1939 пе­ре­нёс рак гор­ла и в ре­зуль­та­те опе­ра­ции поч­ти пол­но­стью ли­шил­ся го­ло­са, од­на­ко про­дол­жал шё­по­том слу­жить ли­тур­гии и да­же чи­тать лек­ции. В по­след­них тру­дах Б. («Не­вес­та Агн­ца»; «Апо­ка­лип­сис Ио­ан­на», 1948) боль­шое вни­ма­ние уде­ля­ет­ся про­бле­ме апо­ка­та­ста­си­са (вос­ста­нов­ле­ния) пад­шей тва­ри в эс­ха­то­ло­гич. пер­спек­ти­ве. По­хо­ро­нен на рус. клад­би­ще в Сент-Же­невь­ев-де-Буа.