О Вере, Христе и науке. Мысли и слова свт. Луки (Войно-Ясенецкого)
Поделиться
Святитель Лука (Войно-Ясенецкий)
«Чем больше я занимаюсь изучением природы, тем более останавливаюсь в благоговейном изумлении перед делами Творца», — говорил учёный-биолог Луи Пастер. А Исаак Ньютон, кроме своих известных научных трудов, написал ещё и комментарии к Новому Завету. О том, что вера и наука не только не противоречат друг другу, но, напротив, самым тесным образом взаимосвязаны, много рассуждал и крупный отечественный учёный, доктор медицинских наук, лауреат Сталинской премии хирург Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, он же — святитель Лука Крымский, архиепископ Русской православной Церкви, прославленный ею в лике святых. В издательстве «Никея» мудрые высказывания святителя Луки на тему веры и науки собрали под одной обложкой и выпустили сборник «О Вере, Христе и науке. Мысли и слова святителя Луки Войно-Ясенецкого».
«Вы можете знать, что самолет в состоянии поднять вас, но, если вы в этом не уверены, вы никогда не решитесь в него сесть», — замечает святитель Лука и рассуждает о том, что знание само по себе, без веры, без личного принятия его человеком останется для него всего лишь бесполезным сведением. А стало быть, знание — не сильнее веры, как полагают многие. Наоборот, именно вера сообщает знанию силу.
Свои мысли святитель подкрепляет и цитатами из Евангелия — к примеру, из Первого послания апостола Павла к Коринфянам: «Кто любит Бога, тому дано знание от Него». Эту взаимосвязь архиепископ Лука находит и в известных исторических сюжетах. Например, вспоминает Иоганна Гуттенберга, который горел желанием найти способ для широкого распространения Библии и… изобрел печатный станок!
Один из самых близких к нам по времени святых, живший в середине двадцатого века, интеллигент и высокообразованный человек, святитель Лука Крымский умел логически рассуждать о таком, казалось бы, нелогичном явлении, как вера. Преследуемый в советское время за церковную деятельность, он не раз бывал на допросах. На одном из них следователь с сарказмом спросил выдающегося хирурга, как он может верить в Бога, если никогда его видел. И святитель Лука (Войно-Ясенецкий) ответил: «Я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там ума или совести. Значит ли это, что их нет?»
Со времён Дарвина, взгляды которого святитель Лука разумно критикует, конечно, многое изменилось. Далеко не все современные учёные опираются на атеистическую концепцию происхождения мира, а напротив, периодически приводят новые гипотезы, подтверждающие существование Творца. И за это, наверное, мы не в последнюю очередь должны сказать спасибо святителю Луке Войно-Ясенецкому, чьи мысли и слова «О вере, Христе и науке» по сей день дают богатую пищу для размышлений.
Афоризмы Луки
«…Вот всегда так выходит: человек-то думает про себя – хорошо я делаю! Хвать – а люди недовольны…»
» …умнее люди становятся, всё занятнее… и хоть живут – всё хуже, а хотят – всё лучше… упрямые!..» «…Оно, пожалуй, барство-то – как оспа… и выздоровеет человек, а знаки-то остаются…»
«…Сколько это разного народа на земле распоряжается… и всякими страхами друг дружку стращает, а всё порядка нет в жизни… и чистоты нет…»
«…если кто кому хорошего не сделал, тот и худо поступил…»
«…Всяко живет человек… как сердце налажено, так и живет… сегодня – добрый, завтра – злой…»
«…За что их любить?.. Любить – живых надо… живых…» (Лука о покойниках)
«…Ты – живых опасайся… вот что я скажу…» (Лука о покойниках и живых людях)
«…не в слове – дело, а – почему слово говорится? – вот в чем дело!..»
«…Коли ты веришь, была у тебя настоящая любовь… значит – была она! Была!..»
«…Человека приласкать – никогда не вредно…»
«…Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть… жалеть людей надо! <…> вовремя человека пожалеть… хорошо бывает!..»
«…Тюрьма – добру не научит, и Сибирь не научит… а человек – научит… да! Человек – может добру научить… очень просто!..»
«…Она, правда-то, – не всегда по недугу человеку… не всегда правдой душу вылечишь…»
«…Кто ищет – найдет… Кто крепко хочет – найдет!..»
«…Есть – люди, а есть – иные – и человеки…»
«…Потому-то всякого человека и уважать надо… неизвестно ведь нам, кто он такой, зачем родился и чего сделать может…может, он родился-то на счастье нам… для большой нам пользы?..»
«…Особливо же деток надо уважать… ребятишек! Ребятишкам – простор надобен! Деткам-то жить не мешайте… Деток уважьте!..»
«Я и жуликов уважаю, по-моему, ни одна блоха — не плоха: все — чёрненькие, все — прыгают…так-то»
«…где тепло, там и Родина…»
«Все мы на земле странники…»
«Барство-то — как оспа… и выздоровеет человек, а знаки-то остаются»
«Без причины и прыщ не вскочит».
«Он [человек] — каков ни есть — а всегда своей цены стоит…»
«Все (…) терпят… всяк по-своему жизнь терпит…»
«Да уж чего хорошего, коли любимое забыл? В любимом вся душа»
«Человек — все может…лишь бы захотел…»
«Смерть — она все успокаивает…она для нас ласковая…»
«…если кто кому хорошего не сделал, тот и худо поступил…»
«И…чего тебе правда больно нужна…подумай-ка! она, правда-то, может, обух для тебя…»
«Пепел: …бог есть? Лука: Коли веришь — есть; не веришь — нет…Во что веришь, то и есть…»
«Гляди — какой я? Лысый…А отчего? От этих вот самых разных баб… «
«Всяко живет человек…как сердце налажено, так и живет…сегодня — добрый, завтра — злой… «
«Любить — живых надо…живых…»
«…я скажу ? иди за него, девонька, иди! Он ? парень ничего, хороший! Ты только почаще напоминай ему, что он хороший парень, чтобы он, значит, не забывал про это! Он тебе ? поверит… Ты только поговаривай ему: «Вася, мол, ты ? хороший человек… не забывай!»
«Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть…жалеть людей надо!»
«Христос-то всех жалел и нам так велел… «
«Я только говорю, что, если кто кому хорошего не сделал, тот и худо поступил…»
«Ты… не знаешь, что такое аплодисменты… это, брат, как… водка!.. Бывало, выйду, встану вот так… (Становится в позу.) Встану… и… (Молчит.) Ничего не помню… ни слова… не помню! Любимое стихотворение… плохо это, старик? Да уж чего хорошего, коли любимое забыл? В любимом ? вся душа… Пропил я душу, старик… я, брат, погиб… А почему ? погиб? Веры у меня не было… Кончен я…»
«Кто ищет ? найдет… Кто крепко хочет ? найдет!»
«…всякого человека и уважать надо… неизвестно ведь нам, кто он такой, зачем родился и чего сделать может… может, он родился-то на счастье нам… для большой нам пользы?.. Особливо же деток надо уважать… ребятишек! Ребятишкам ? простор надобен! Деткам-то жить не мешайте… Деток уважьте!»
Старик живет из себя… он на все смотрит своими глазами. Однажды я спросил его: «Дед! зачем живут люди?..» <�…> «А для лучшего люди-то живут, милачок! <�…> Так же и все другие… слесаря, там… сапожники и прочие рабочие люди… и все крестьяне… и даже господа ? для лучшего живут! Всяк думает, что для себя проживает, ан выходит, что для лучшего! По сту лет… а может, и больше ? для лучшего человека живут!»
«- Есть люди, а есть — иные и человеки… — Ты… не мудри! Загадок не загадывай… Я тебя не глупее… Что такое — люди и человеки? — Где тут загадка? Я говорю ? есть земля, неудобная для посева… и есть урожайная земля… что ни посеешь на ней — родит… Так-то вот…»
«Тюрьма добру не научит, и Сибирь не научит… а человек — научит… да! Человек может добру научить… очень просто!»
«Человека приласкать ? никогда не вредно…»
«Всяко живет человек… как сердце налажено, так и живет… сегодня — добрый, завтра — злой…»
— Дедушка! Говори со мной, милый… Тошно мне… — Это ничего! Это ? перед смертью… голубка. Ничего, милая! Ты надейся… Вот, значит, помрешь, и будет тебе спокойно… ничего больше не надо будет, и бояться нечего! Тишина, спокой… лежи себе! Смерть, она всё успокаивает… она для нас ласковая… Помрешь — отдохнешь, говорится… верно это, милая! Потому, где здесь отдохнуть человеку?
«Человек всё может… лишь бы захотел…»
«Ты… лечись! От пьянства нынче лечат, слышь! Бесплатно, браток, лечат… такая уж лечебница устроена для пьяниц… чтобы, значит, даром их лечить… Признали, видишь, что пьяница тоже человек…»
«Вот всегда так выходит: человек-то думает про себя — хорошо я делаю! Хвать, а люди недовольны…»
«Оно, пожалуй, барство-то как оспа… и выздоровеет человек, а знаки-то остаются…»
«…я имею бумаги… но они никуда не годятся… Они, бумажки-то, все такие… все никуда не годятся.
«Все мы на земле странники… Говорят, слыхал я, что и земля-то наша в небе странница»
«Жили и лучше… да! Я… бывало… проснусь утром и, лежа в постели, кофе пью… кофе со сливками… да!»
«А всё, люди! Как ни притворяйся, как ни вихляйся, а человеком родился, человеком и помрешь… И всё, гляжу я, умнее люди становятся, всё занятнее… и хоть живут всё хуже, а хотят всё лучше… упрямые!»
«Эхе-хе! Погляжу я на вас, братцы, житье ваше о-ой! Такое житье, что как поутру встал, так и за вытье…»
— Сегодня в ночь уйду… — Это — лучше. Вовремя уйти всегда лучше…
«Середь но-очи.. . пу-уть-дорогу не-е видать… «
«Мяли много, оттого и мягок…»
«А хорошая сторона — Сибирь!»
«…как огурцу в парнике!»
«Во что веришь, то и есть…»
«Эта Василиса — .хуже черемиса»
«Философия Луки — вера в человека»
Вряд ли кто-то станет спорить, что Горький — гуманист и великий писатель, прошедший большую школу жизни. Его произведения написаны не в угоду читающей публике — в них отражены правда жизни, внимание и любовь к человеку. И с полным правом это можно отнести к его пьесе «На дне», написанной в 1902 году. Она до сих пор тревожит вопросами, поставленными в ней драматургом. Действительно, что лучше — истина или сострадание? Если бы вопрос был сформулирован несколько иначе — правда или ложь, я бы ответила однозначно: правда. А вот истину и сострадание невозможно сделать понятиями взаимоисключающими, противопоставив одно другому; наоборот, вся пьеса — это боль за человека, это правда о человеке. Другое дело, что носителем истины является Сатин, картежник, шулер, сам далекий от того идеала человека, который он искренне и с пафосом провозглашает: «Человек! Это — великолепно! Это звучит… гордо!» Ему противопоставлен Лука — добрый, сострадательный и «лукавый», сознательно навевающий «сон золотой» исстрадавшимся ночлежникам. А рядом с Лукой и Сатиным есть еще один человек, который тоже спорит об истине и сострадании, — сам М. Горький. Именно он, как мне кажется, является носителем истины и сострадания. Это вытекает из самой пьесы, из того, как она была восторженно принята зрителями. Пьесу читали в ночлежке, босяки плакали, кричали: «Мы хуже!» Целовали и обнимали Горького. Современно звучит она и сейчас, когда начали говорить правду, но забыли, что такое милосердие и сострадание.
Итак, действие происходит в ночлежке Костылевых, представляющей собой «подвал, похожий на пещеру», под «тяжелыми каменными сводами», где царит тюремный полумрак. Здесь влачат жалкое существование босяки, попавшие «на дно жизни», куда их безжалостно выбросило преступное общество.
Кто-то очень точно сказал: «На дне» — это потрясающая картина кладбища, где заживо похоронены ценные по своим задаткам люди». Нельзя без внутреннего содрогания видеть нарисованный драматургом мир нищеты и бесправия, мир злобы, разобщенности, мир отчуждения и одиночества, слышать крики, угрозы, насмешки. Герои пьесы потеряли прошлое, они не имеют настоящего, только Клещ верит, что вырвется отсюда: «Вылезу… кожу сдеру, а вылезу…» Теплится слабая надежда на другую жизнь с Наташей у вора, «ворова сына» Васьки Пепла, мечтает о чистой любви проститутка Настя, правда, ее мечты вызывают у окружающих злобную насмешку. Остальные смирились, покорились, не думают о будущем, потеряли всякую надежду и окончательно осознали свою ненужность. А по сути, все обитатели погребены здесь заживо.
Жалок и трагичен Актер, спившийся, забывший свое имя; раздавленная жизнью, терпеливо страдающая Анна, находящаяся при смерти, не нужна никому (муж ждет ее кончины как освобождения); умный Сатин, бывший телеграфист, циничен и озлоблен; ничтожен Барон, который «ничего не ждет», у него «все уже в прошлом»; равнодушен к себе и другим Бубнов. Беспощадно и правдиво рисует Горький своих героев, «бывших людей», пишет о них с болью и гневом, сочувствует им, попавшим в жизненный тупик. Клещ в отчаянии заявляет: «Работы нет… силы нет! Вот — правда! Пристанища… пристанища нету! Издыхать надо… вот она правда!..»
Вот к этим, кажется, равнодушным к жизни и себе людям и приходит странник Лука, обращаясь с приветствием: «Доброго здоровья, народ честной!» Это к ним-то, отвергнутым, отрекшимся от всякой человеческой морали!
К беспаспортному Луке у Горького отношение однозначное: «И вся философия, вся проповедь таких людей — милостыня, подаваемая ими со скрытой брезгливостью, и звучат под этой проповедью слова тоже нищие, жалобные».
И все-таки хочется разобраться в нем. Так ли он нищ, и что им движет, когда он проповедует свою утешительную ложь, верит ли сам в то, к чему призывает, жулик ли он, шарлатан, пройдоха или искренне жаждущий добра человек?
Пьеса прочитана, и, на первый взгляд, появление Луки принесло ночлежникам только вред, зло, несчастье, гибель. Он исчезает, исчезает незаметно, но иллюзии, которые он заронил в опустошенные сердца людей, делают их жизнь еще более безотрадной и страшной, лишают их надежды, погружают во мрак их истерзанные души. Давайте еще раз проследим, что движет Лукой, когда он, внимательно присмотревшись к босякам, для каждого находит слова утешения. Он чуток, добр к тем, кто нуждается в помощи, и вселяет в них надежду. Да, с его появлением под сводами мрачной ночлежки поселяется надежда, прежде почти незаметная на фоне брани, кашля, рычания, стонов. И лечебница для пьяниц у Актера, и спасительная Сибирь для вора Пепла, и настоящая любовь для Насти. «Все ищут люди, все хотят — как лучше… дай им, Господи, терпенья!» — искренне говорит Лука и добавляет: «Кто ищет — найдет… Помогать только надо им…» Нет, не корысть движет Лукой, не жулик и не шарлатан он. Это понимает даже циничный, никому не верящий Бубнов: «Вот — Лука… много он врет… и безо всякой пользы для себя…» Непривычный к сочувствию Пепел допытывается: «Нет, ты скажи — зачем ты все это…» Наташа его спрашивает: «Отчего ты — такой добрый?» А Анна просто просит: «Говори со мной, милый… Тошно мне».
И становится понятно, что Лука — человек добрый, искренне желающий помочь, вселить надежду. Но вся беда в том, что это добро построено на лжи, обмане. Искренне желая добра, он прибегает ко лжи, считает, что земная жизнь не может быть другой, поэтому и уводит человека в мир иллюзий, в несуществующую праведную землю, веря, что «не всегда правдой душу вылечить». И если изменить жизнь нельзя, то можно хотя бы изменить отношение человека к жизни.
Интересно, а каково же отношение Горького к своему герою в пьесе? Современники вспоминают, что лучше всего писателю удавалось чтение роли Луки, а сцена у постели умирающей Анны вызывала у него слезы, а у слушателей — восторг. И слезы, и восторг — результат слияния автора и героя в порыве сострадания. И не потому ли . Горький так яростно спорил с Лукой, что старик был частью его души?!
Но Горький выступает не против утешительства самого по себе: «Основной вопрос, который я хотел поставить, это — что лучше: истина или сострадание? Нужно ли доводить сострадание до того, чтобы пользоваться ложью, как Лука?» То есть истина и сострадание — понятия, не исключающие друг друга.
От правды, которую осознает Клещ: «Жить — дьявол — жить нельзя… вот она — правда!..», уводит Лука, говоря: «Она, правда-то, может, обух для тебя…» Но разве можно обухом исцелить? Старик считает: «…Жалеть людей надо!.. Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает!» И рассказывает, как пожалел и спас ночных разбойников-грабителей. Бубнов же противостоит упрямой, светлой вере Луки в человека, в спасительную силу жалости, сострадания, добра: «По-моему — дам всю правду, как она есть! Чего стесняться?» Для него правда — жестокий, убийственный гнет бесчеловечных обстоятельств, а правда Луки такая непривычно жизнеутверждающая, что забитые, униженные ночлежники не верят в нее, принимая за вранье. А ведь в своих слушателей Лука хотел вдохнуть веру, надежду: «Во что веришь, то и есть…»
Лука несет людям истинную, спасительную, человеческую веру, смысл которой уловил и облек в знаменитые слова Сатин: «Человек — вот правда!» Лука думает, что словами, жалостью, состраданием, милосердием, вниманием к человеку можно поднять его душу, чтобы самый последний вор понял: «Лучше надо жить! Надо так жить… чтобы самому себя можно… было уважать…» Таким образом, не существует для Луки вопроса: «Что лучше — истина или сострадание?» Для него истинно то, что человечно. Тогда почему же так безнадежно трагичен финал пьесы? Хотя мы слышим, что о Луке говорят, он вдохновил Сатина на пламенную речь о прекрасном и гордом человеке, но тот же Сатин равнодушно бросает Актеру на его просьбу помолиться за него: «Сам молись…» И ему, навсегда уходящему, после своего страстного монолога о человеке кричит: «Эй, ты, сикамбр! Куда?». Жуткой кажется его реакция на смерть Актера: «Эх… испортил песню… дуррак!»
Страшно, что бесчеловечное общество убивает и калечит человеческие души. Но главное в пьесе, на мой взгляд, то, что Горький заставил современников еще острее почувствовать несправедливость общественного устройства, которое уничтожает людей, губит их, заставил задуматься о человеке, его свободе.
А какие нравственные уроки извлекли мы? Надо жить, не мирясь с неправдой, несправедливостью, ложью, но не погубить в себе человека с его добротой, состраданием и милосердием. Мы чаще нуждаемся в утешении, но без права говорить правду человек не может быть свободен. «Человек — вот правда!» И ему выбирать. Человеку всегда нужна реальная надежда, а не утешительная ложь, даже если она во спасение. Сочинение Горький М. — На дне
Пьеса «На дне» явилась итогом почти двадцатилетних наблюдений Горького над миром «бывших людей». В ранних горьковских рассказах образ босяка не лишен даже некоторой романтической окраски. Читателя привлекают его удаль, широта души, человечность, поиски справедливости. Ощущается его несомненное превосходство над сытым и самодовольным мещанством. По мере роста политической и художественной зрелости Горького в его творчестве на смену живописным бродягам, под лохмотьями которых бьются благородные сердца, приходят реалистически правдивые образы жертв общества. Они мучительно сознают невозможность возврата к достойной человека жизни. По-новому подошел Горький к теме босячества в пьесе «На дне». Он решил вывести на сцену то, что старательно не замечалось обществом и о чем всячески замалчивалось. Автор хотел, чтобы читатели и зрители видели, что в обществе рядом с сытой и беспечной жизнью существует огромный мир нищеты и человеческого бесправия. Горький заставляет нас особенно остро и пронзительно ощутить эту несправедливость тем, что изображает своих героев людьми с незаурядными задатками, людьми, несомненно, достойными иной жизни. В пьесе возникает яркий собирательный образ «дна». Важную роль здесь играют авторские замечания (ремарки), рисующие обстановку ночлежки. Писатель использует выразительные детали. Действие пьесы начинается ранним весенним утром, когда пробуждается природа, а в ночлежке — вечный мрак, «тяжелые каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой». Люди заперты в угрюмом сыром подземелье. Это впечатление усиливается тем, что место действия в пьесе почти не меняется.
Действующие лица пьесы — выходцы почти из всех слоев тогдашнего русского общества. Автор мастерски вводит в пьесу их предыстории. Разные пути привели их на «дно», но все они одинаково бесправные, бездомные, равнодушно выброшенные за борт жизни. Горький убедительно передает нравственное угасание этих людей, что проявляется в их поведении, репликах. Писатель отказался от использования жаргонных выражений. Даже речь потомственного вора Васьки Пепла не содержит грубых слов. И без них, сохраняя чистоту литературного языка, Горький сумел достичь реалистической достоверности в изображении людей «дна». Речь их зачастую затруднена, односложна, отличается прерывистостью. Нередко герои разговаривают, плохо слушая и понимая друг друга, погрузившись в собственные переживания.
Тяжело воспринимает свое падение мягкий и поэтичный по своей натуре Актер. В ремарках отмечается его постоянно задумчивый, тоскливо-растерянный взгляд. Характерны ремарки писателя к репликам Актера: «громко, как бы проснувшись», «вдруг, как бы проснувшись».Его доброта, отзывчивость, высокое представление о настоящем человеке заставляет невольно думать, что в нем погиб человек подлинного благородства. С большой симпатией описывает Горький Клеща с его неистребимым желанием трудиться. Автор сумел показать, что «злыдень» и «скрипун» Клещ зол не от природы. Он по-своему привязан к Анне, но только не умеет выразить это. С огромной силой передал Горький чувство одиночества, которое охватило Клеща после смерти жены. Он входит в ночлежку «медленно», «съежившись», а потом, «тупо» уставившись перед собой, с безграничным горем произносит: «Чего же мне теперь делать? А она… как же?» Очень убедительно показана в пьесе Настя с ее мечтой о благородном чувстве. В ней много самоотверженности и тепла.
Несомненно, симпатичен автору и Васька Пепел, его богатырская удаль и душевная щедрость, его благородная любовь к юной и чистой Наташе. Даже в отчаянном скептике Бубнове Горький под зачерствелостью и безразличием обнаружил страдающую человеческую душу. Его невозмутимость подчеркивалась постоянной ремаркой автора к репликам Бубнова «спокойно». В конце пьесы его наивная мечта разбогатеть и открыть бесплатный трактир для бедных сближает его с товарищами по несчастью.
В каждой из жертв «дна» Горький обнаруживает, по словам одного из критиков, «жемчужины нравственных качеств».
Но есть в пьесе и герои, вызывающие разноречивые оценки. Это, прежде всего, странник Лука. При первом же своем появлении в пьесе он оказывается в центре внимания ночлежников, потому что всех обласкивает, всем сочувствует, предлагает рецепты спасения. Кто же этот «занятный старичишка»? На протяжении всей пьесы обитатели «дна» не раз приставали к Луке с расспросами, но лукавому старцу каждый раз удавалось уклониться от прямого ответа. Горький это очень точно передает в диалогах. Приспосабливаясь к жизни сам, Лука хочет примирить с ней и окружающих. Горький подчеркивает это, многократно повторяя в поучениях своего героя слова «потери». Автор не раз ставит Луку в такие обстоятельства, что по ходу развития действия он не может оставаться простым созерцателем. В конце первого акта Василиса за сценой избивает Наташу. Все, кто был в ночлежке, бросаются туда. Только Лука остается на месте, укоризненно «качая головой». Доносящиеся стоны и крики Наташи перекрываются его «дребезжащим смехом». Выразительно помечает автор и другие поступки Луки: при столкновении с городовым Медведевым он говорит «смиренно», когда входит Василиса, он хочет «выскользнуть» из комнаты, «сжимается». В момент драки, когда Пепел убивает Костылева, Лука незаметно исчезает и больше не появляется. И, наконец, четвертый акт. В ремарке Горький замечает: «Обстановка первого акта. Но комнаты Пепла — нет, переборки сломаны. И на месте, где сидел Клещ, — нет наковальни… Ночь… На дворе — ветер». Нет ни Пепла, ни Наташи, ни Костылева, ни Василисы, Настя кричит в приступе отчаяния. И как аккорд, завершающий пьесу, — смерть Актера. Таким образом, логика самого действия показала несостоятельность и беспомощность рецептов Луки.
И хотя в самой пьесе нет прямых оценок личности Луки, мы встречаем их в публицистике Горького. Так, в очерке «Лев Толстой» писатель вспоминает: «Когда я писал Луку в «На дне», я хотел изобразить этакого старичка: его интересуют «всякие ответы», но не люди; неизбежно сталкиваясь с ними, он их утешает, но только для того, чтоб они не мешали ему жить. о интересуют «всякие ответы», но не люди; неизбежно сталкиваясь с ними, он их утешает, но только для того, чтоб они не мешали ему жить. И вся философия, вся проповедь таких людей — милостыня, подаваемая ими со скрытой брезгливостью.» А в статье «О пьесах», написанной спустя тридцать лет после выхода «На дне», Горький утверждает, что утешители, подобные Луке, «самые умные, знающие и красноречивые. Они же поэтому и самые вредоносные». На мой взгляд, Горький выступает против Луки только в силу того, что рассматривает его исключительно в качестве носителя определенных философских идей. Если же подходить к Луке с мерками реальных житейских ситуаций, то, в большинстве случаев, советы его вполне правомерны. Лука действует в пределах своих возможностей, и требовать от этого шестидесятилетнего беспаспортного и бесправного человека большего по меньшей мере несправедливо.
Что касается Сатина, то здесь, мне кажется, Горький был вынужден вложить свои идеи в уста героя, по характеру не отвечающему авторскому идеалу. Это признавал и сам писатель, говоря, что в пьесе нет положительных героев, но он хотел, чтобы в ней зазвучала речь о Человеке. В одном из писем Горький признается, что «кроме Сатина ее (речь) некому сказать» и что «эта речь чуждо звучит его языку». И когда на сцене Сатин произносит свой знаменитый монолог, мы слышим взволнованный голос автора: «Чело-век! Это — великолепно! Это звучит… гордо!»
