На клиросе – но не певчая
Часть I. Путь в певчии
Я ходила на службы, слушала пение церковного хора, от которого душа наполнялась трепетом, и все внутри умилялось, иногда даже до слез. Но поначалу даже мыслей не было, что я могу стать частью этого. Те люди наверху казались мне особенными, избранниками Божьими, обладающим какими-то способностями, которые мне и не снились.
На клиросе – но не певчая
Не знаю, когда они там в небесной канцелярии решили привлекать меня к клиросу, но в какой-то момент я вдруг сама стала понимать, что хочу петь Богу, хочу быть там с ними наверху. Но как любой здравомыслящий человек, я эти мысли отгоняла. Ну какая из тебя певчая, ты нот не знаешь, образования нет и ничего нет. Глупости какие-то!
И вот случилось то, что стало моим первым шагом на клирос.
Мое воцерковление началось в православном приходе города Франкфурт-на-Майне (Германия).
Однажды вечером, после окончания всенощного бдения, староста нашего прихода, которая по совместительству была и чтицей, и певчей и заместителем регента, спросила, не хочу ли я читать в храме. Нужен человек, который будет читать часы, а также помогать ей с чтением на всенощной.
Реакция моя была такой, какая может быть у человека, когда ему предлагают то, чего он никогда в жизни не делал. Но я не отказалась, взяла тексты часов домой, чтобы потренироваться, а утром перед службой немного прочитала батюшке, и он одобрил читать часы перед литургией.
Так я стала физически частью клироса в том смысле, что находилась там же, где певчие, на верхнем ярусе зала каждое всенощное и до литургии, когда надо было читать часы.
Батюшка сам проявил инициативу научить меня читать по церковно-славянски, чтобы я могла на Всенощных читать из Октоиха и Триоди. Каждый вечер находил он время, чтобы выйти со мной на связь по скайпу. Я читала Псалтирь, а он правил, где неправильно. Параллельно с этой учебой я помимо Часов на Литургии я читала тексты Минеи и иных богослужебных книг на русском языке на Всенощном бдении и следила за нашей старостой, как она читает по церковно-славянски.
Постепенно я научилась сама читать на церковно-славянском языке и могла уже читать стихиры[1] и тексты не только из Минеи, но и Октоиха. Я также стала выполнять роль, своего рода, уставщика, следила за ходом и правильностью службы. Регент в храме был человеком исключительно по музыкальной части и в порядке службы не разбирался. Поэтому всегда был некто, кто следил за правильностью службы, пением и чтением нужных текстов; должен был позаботиться о том, чтобы на клиросе были все необходимые книги и ноты. Я была очень рада тому, что могу так послужить Господу, могу быть полезной.
Чтецом быть просто, подумает кто-то. Вовсе нет. Это не менее важная роль на клиросе, чем у певчих. Особенно, когда только начинаешь.
Однажды, мне внезапно первый раз подсунули читать шестопсалмие. Я толком тогда правильного произношения церковно-славянских слов не знала, а мне дали распечатку псалмов, где не проставлены ударения. Ну и прочитала я его по своему усмотрению. Бедный батюшка, могу себе представить, как мучили его слух ошибки. Ведь для человека, знающего правильное произношение слов, каждое неверно произнесенное как заноза в сердце. После он ругался, что дескать, так читали плохо. А я оправдываться стала, батюшка, говорю, ударения не проставлены. Он удивился, как же не проставлены, ведь давал вам специально распечатку хорошую с ударениями.
В Великий пост мне довелось одной читать практически все последование покаянного канона Андрея Критского. В первый день канона наведался в наш приход один гость батюшка, родственник прихожан. Я что-то так разволновалась, что будет еще один священник, надо бы особенно хорошо все прочитать. А сама в итоге забыла Трисвятое, напутала там в тексте. После этого случая не читала больше эти молитвы по памяти, а делала закладки. Ведь не просто так по Уставу даже священники не имеют права читать молитвы по памяти. Никакой самонадеянности не должно присутствовать в церковном служении.
Ненароком я стала интересовалась и пением, смотрела в ноты, в которых ничего не понимала. Но церковные мелодии при этом запоминались сами собой. Репертуар у хора был не богатый, пели практически одно и то же. Втайне я мечтала о пении на клиросе. Я скопировала себе ноты Всенощной и дома тренировалась петь, ничего не понимая в нотах, а лишь помня в уме сам распев. Ноты служили в помощь в той части, чтобы понять, где нужно было петь вниз, где вверх, а где потянуть звук.
Окончательно я поняла, что вопреки всякому разуму о моей музыкальной необразованности я хочу петь на клиросе после следующего случая.
Это была моя первая Пасха, проведенная в храме! Я и еще двое прихожанок согласились остаться в храме после ночной литургии на дежурство на случай, если вдруг кто из захожан решит посетить Божий храм в день Праздника Праздников.
Все уже разошлись после праздничной трапезы, в храме было тихо и спокойно, а на душе очень радостно и ощущалось присутствие чего-то необъяснимого никакими словами. Господь, Его Пречистая Матерь и святые радостно взирали на нас с икон, на подсвечниках догорали редкие свечи.
Ко мне подошла одна из прихожанок и предложила спеть часы Пасхи. Я искренно удивилась, сказав, что не умею. Но она настояла, уверяя меня, что в этом нет ничего сложного, и чтобы я просто повторяла за ней мелодию.
Мы встали перед центральной иконой и начали петь в унисон на глас 8 часы Пасхи. Как же мне понравилось петь!
Это было новое непередаваемое ощущение. Мы перешли к канону Пасхи, но он оказался для меня немного сложнее в исполнении, поскольку мелодии периодически менялись, а я их не знала. Мы пели еще и еще по памяти различные церковные песнопения, которые знали.
Девушка, предложившая, спеть не была певчей нашего хора, да и в скором времени стала ходить в другой приход, но она промыслительно стала для меня толчком для осознания того, что я хочу петь Богу.
Я вдруг четко поняла это – да, мне очень хочется петь. Почему нет? – спрашивала я себя, если душа моя так этого просит. Я подошла к батюшке-настоятелю, с которым у нас были очень теплые отношения, и рассказала про свое желание.
— А ты умеешь петь? – спросил он.
— Не знаю, – ответила я. – Но очень хочется. Никакого музыкального образования у меня не было. В памяти лишь всплывали картины далекого детства, когда я, будучи восьмилетним ребенком, всего один год училась в музыкальной школе, даже что-то играла на фортепиано и пела в хоре.
Батюшка отправил меня к регенту, сказав, что он благословляет, если последний даст добро. Конечно, с регентом мы были уже знакомы, ведь находились вместе на клиросе во время служб, но в его глазах я была исключительно чтицей и человеком, который помогает певчим по ходу службы. Он не отнесся серьезно к моему желанию петь, постоянно не находил время, чтобы меня прослушать, но позволил попытаться петь на спевках, от которых я сама вскоре отказалась, потому что ничего не понимала в крючках на белой бумаге, называемыми нотами, и мычала себе что-то под нос по памяти.
Вообще у нас на клиросе было некоторое разделение между теми, кто поет и теми, кто просто читает (нас там уже было двое). Считалось, что читать каждый умеет, а вот петь – это особый дар. Поэтому последние считались людьми меньшего ранга даже в глазах некоторых прихожан. Это выражалось в том, что певчие были неприкосновенны в плане осуществления иной работы по приходу, чтецы же могли быть спокойно взяты с клироса для выполнения других, часто более бытовых задач вроде приготовить стол, помыть посуду, убрать и т.п. Для певчих даже всегда отдельно откладывали еду (бутерброды, торты, пироги) строго с учетом количества певчих, чтецы в эту группу не входили. Меня это совершенно не обижало. Наверное, надо стать певчей, чтобы понять, как сильно устаешь, что ни на что иное уже становишься не способен, – думала я. Во время службы было тоже некоторое разделение по принципу: «вы читаете и помогаете нам, но не лезете в музыкальную часть», «мы не лезем в ваше чтение». Но иногда нам, чтецам, невольно приходилось выступать в роли координаторов дисциплины, строго поглядывая в сторону увлекшихся разговором певчих, во время нашего чтения; призвать к вниманию, что дескать, сейчас петь пора уже, возглас; иногда напомнить, что «Господи, помилуй» тут следует петь три раза, а не один и т.п. И конечно, свободному чтецу пойти позвать хор (а по пути еще можно и свет включить), который на время чтения шестопсалмия удалился в соседнее помещение на спевку. Певчие не всегда успевали прибежать, были моменты, когда «Господи, помилуй» приходилось петь мне одной. Первый раз я ужасно стеснялась и не дерзнула. Но, когда я поняла весь ужас ситуации, когда на возглас священника ответом ему бывает тишина, я отбросила все комплексы и стеснения и стала петь.
И вот регент наконец-то нашел минуту своего внимания, чтобы прослушать меня. Повторю, что серьезно он к этому не относился. Он попросил спеть меня «Господи, помилуй», я спела, как знала. О том, что это нужно сделать на определенной ноте мне тогда и в голову не могло прийти. Я в тот момент не имела ни малейшего понятия, о том, что в хоре, оказывается, поют на несколько голосов, а издавание регентом звуков перед пением является элементарной настройкой и задаванием тона. С улыбкой на лице бросив фразу «это либо дано либо нет» и не оставив иных комментариев, он удалился. Другая певчая стала меня успокаивать, что не переживай, ты же так хорошо читаешь, мы так не умеем.
Сказать, что мне стало обидно – это промолчать. На глаза невольно наворачивались слезы, которые срочно надо было прекратить, ведь сейчас начнется всенощное.
Для меня мир тогда рухнул. Я не понимала вообще, что произошло, почему я не подошла. Хорошо читаю? Да, и очень благодарна за это Богу, но я петь хочу. Не дано? Да, если Богу угодно, то тому, кому не дано, Он может дать, и отнять у того, кому дано.
И потом, если не дано, то как же тогда меня приняли в музыкальную школу в свое время? Неужели моя мечта рухнет, так и не начав осуществляться?
Начались мои душевные мытарства. Если до этого момента я периодически дома пыталась петь песнопения служб, то теперь я решила «поставить на этом крест» и не притрагивалась к ним. Но через некоторое время опять тянулась к нотам и продолжала тренироваться петь. Это было сильнее меня.
Ситуация разрешилась после того, как меня стала привлекать к пению певчая-староста и заместитель регента. Несмотря на то, что она официально на клиросе была как бы заместителем регента, по сути, негласное руководство тем, что петь и кто будет петь, осуществляла именно она.
Она повторно меня прослушала и сказала, что все в порядке, и мне просто надо начинать тихо петь с хором, повторяя вместе с ней партию второго голоса. Она сказала, что учиться петь хорошо бы именно в процессе реальной практики, поскольку она сама прошла такой путь.
Регент из-за занятости на основной работе стал очень редко появляться, на вечерних службах его практически никогда не было. Певчие вообще редко посещали вечерние службы и их обычно пели в минимальном составе, на два голоса. Я тоже пела. Но если вдруг случалось, и приходил регент, то в такие службы я не могла выдавить из себя не звука. Это был некий психологический дискомфорт, у меня все пересыхало в горле и казалось, что я просто потеряла дар речи.
Внутри меня так и продолжалась борьба, а правильным ли делом я занимаюсь, бросить или продолжать, быть или не быть. И каждый раз, когда меня посещали мысли, что с пением надо завязывать, происходило что-то, что доказывало обратное. А невидимо в этот момент происходила борьба моего Ангела-хранителя с родом лукавым.
Кисточка в Божиих руках
Летом в приходе совсем стало некому петь, нагрянули отпуска. Накануне всенощного бдения из разговора с батюшкой я узнаю, что в субботу не будет из певчих совсем никого. И тут рождается у меня в голове мысль, а не попробовать ли мне петь одной. Мелодии песнопений всенощной я запомнила уже наизусть, но батюшка-то о моих тайных занятиях дома ничего не знал. Придя на следующий день в храм, я предложила ему свои «услуги». Он решил послушать мое исполнение. Я спела «Свете тихий». Ему понравилось. Батюшку тогда рассмешило, что я во время пения зачем-то дергала рукой, словно помогая самой себе. Но это, видимо, были зачатки для будущего регентства.
Получив одобрение батюшки, я воспрянула духом и дерзновенно стала петь на всенощном, в каком-то месте даже слишком, видимо, приподняла свой новоиспеченный певческий носик и спела что-то невпопад. Где-то к середине службы подошла одна из музыкально грамотных певчих и стала петь уже одна. Вдвоем у нас не получалось даже в унисон, а задавать тон она зря старалась, я тогда в этом ничего не понимала. Меня удивило, что какие-то песнопения она спеть не могла, оправдываясь, что не пела одна и редко бывает на вечерней службе. Но это все из серии той самой ненавистной гордости, про которую докладывал Господу мой Ангел-хранитель. Как же так, я не певчая, а мелодии знаю, а она нет, – думала я.
На следующее лето история с отсутствием певчих повторилась. На клиросе оставались мы вдвоем с другой чтицей А.
Еще до отъезда старосты, перед одним из всенощных выяснилось, что она не сможет остаться на службу. Мы подошли к нотам, А. говорит вроде как в шутку, ну давай спевку сделаем. Я начала петь 103 псалом, она подхватила в один голос, а староста стояла рядом и сказала нам, что нормально мы поем. Начали ектению с А. тренировать. И на том месте, когда мы поем «Аминь» заходит батюшка, улыбается и говорит:
— Раз «Аминь» поете, сможете и остальное.
И благословил нас петь, что знаем. Я к тому времени почти все песнопения всенощного знала, так как тренировалась дома. А. быстро за мной подхватывала в один голос. В ноты смотрела только для помощи. Не знаю, как мы пропели, но раз батюшка, не сказал замолчать и просто читать, наверное, было не так уж и плохо, что-то вроде бабушкиных хоров в российских храмах.
В скором времени староста уехала на лето в отпуск. Остальные певчие тоже отсутствовали. Регент не появлялся несколько суббот. Бывало, что даже на литургию не смог прийти. Ранее я замечала, что когда такое случалось и некому было петь, Господь никогда не оставлял, посылал всегда человека, регента или певчего другого храма (откуда он брался не понятно).
В это лето на ближайшие субботы расклад был такой, что кроме нас с А. никого на клиросе не будет. После такого нашего опыта, я предложила сделать спевки, чтобы хоть немного улучшить совместное унисонное пение. Батюшка говорил с улыбкой, что нормально мы поем, только как-то не по-церковному, как старушки на заваленке. Я брала ноты из храма, мы начали делать спевки.
На одной из спевок рассказала мне А. про святого Романа Сладкопевца, который не мог петь и над ним смеялись, но по его сильной молитве к Богородице, Она даровала ему эту способность. Я стала усиленно молиться и ему и Богородице.
Реакция самих певчих на наше с А. пение в их отсутствие была разная. Одна нам помогла и напела как нужно «Величит душа моя Господа», так как у нас не получалось правильно спеть. Другая же была мнения, что раз мы петь не умеем, то нужно читать. Мы на это отвечали: «как благословит батюшка». А батюшка благословлял петь.
Вся неделя перед каждым всенощным проходила в тренировках. А. позже мне рассказала, что она тайком тоже мечтает петь и молилась об этом Святителю Николаю. Вот и послал нам Господь такую ситуацию и помощь святых!
На всенощной после наших спевок мы с А. смогли пропеть почти все, кроме ирмосов и катавасий. Стало получаться многое из того, что не получалось ранее, например, «От юности моея», «Слава в вышних Богу», «Преблагословенна еси Богородице Дева». Батюшка радовался, что у нас получается петь вместе. Конечно, мы пели в один голос, но видимо все чисто получалось.
Господь всегда словно поддерживал мое стремление петь и каждый раз, когда меня мучили помыслы, что не нужно мне пытаться петь, все в пустую, что ничего у меня не получится, Он посылал ситуации, которые говорили об обратном. Словно говорил мне «дерзай, дщерь!». Один из таких случаев описан в рассказе «Кисточка в Божиих руках».
Однажды, Господь послал к нам в приход человека, который сыграл немалую роль в моем дальнейшем певческом развитии, как раз в тот момент, когда я в очередной раз терзалась сомнениями. Это была молодая талантливая девушка, обладающая музыкальным образованием. Так случилось, что она стала учить меня нотной грамоте.
Поскольку ранее в церковном хоре она не пела, я учила ее гласовым напевам и порядку богослужения. Она также присоединилась к нашему хору, а впоследствии стала регентовать.
За месяц ежедневных занятий сольфеджио я наконец-то стала понимать ноты, для меня открылся новый музыкальный мир. Мы пели с ней на два голоса молитвы перед едой, перед занятиями, пели, когда готовили вместе что-то на трапезу в приход, пели на остановке и в трамвае, когда ехали на службу. Мы пели буквально целыми днями напролет.
Мое обучение нотной грамоте вылилось в то, что я смогла положить на ноты один из своих стихов, восхваляющих Пресвятую Богородицу. Это получилась простая мелодия в традиции церковного обихода. Чудом стало для меня то, что песня была исполнена хором на престольный праздник, и это была моя последняя литургия в моем первом, любимом и так дорогим сердцу приходе, после чего дальнейший мой певческий путь развивался на территории родины.
1
