Был ли Пушкин православным христианином?

В наше время духовность, к сожалению, стоит не на первом месте в ряду ценностей молодежи. Телевидение, компьютер чаще всего пропагандируют насилие, свободный образ жизни, развлечения, наши сверстники в погоне за удовольствиями становятся зависимыми от наркотиков, алкоголя, постепенно теряя нравственные основы.

Что можно противопоставить этому?

Думаем, важную роль в жизни каждого человека играет вера – важная неотъемлемая составляющая жизни любого человека. Вера, как и чувство любви, дружеской привязанности выходит за пределы логики (если вы можете объяснить, почему любите, значит, вы не любите). Область веры иная, чем та, в которой действует разум, но она включает в себя и разум, и чувства, и волю и пронизывает всю человеческую сущность. Верующий в Бога человек обретает смысл в жизни: он верит в его поддержку и защиту, он знает, зачем появился на этой земле, не бывает одинок.

Религия – это поклонение Высшей Силе или высшим силам, но это и мировоззрение, и мироощущение, а также соответствующее поведение и специфические действия (культ), основанные на вере в существование Бога или богов. То есть религия – это не только мировоззрение, но и образ жизни(соответствующее поведение). Все мы знаем о 10 заповедях, по которым должен жить верующий христианин, ведь в них заключены основы нравственности, они закладывают те принципы, без которых невозможно существование человеческого общества. Это своего рода конституция, которая определяет отношение человека к Богу, к людям, призывает к чистоте мыслей и желаний, к духовности, т. е. представляя максимум свободы в устройстве своих житейских дел, заповеди определяют те границы, которые нельзя переступить, не поколебав основ общественной жизни.

Не менее важную роль, на наш взгляд, в воспитании подрастающего поколения может сыграть русская литература XIX века, так как писатели в художественной форме (в своих художественных произведениях) будучи религиозными людьми, излагают взгляды на мир, взаимоотношения людей, говорят о важности духовного начала в человеке.

Особое место в культуре России занимает А. С. Пушкин– символ русской духовной жизни. Он самый известный, узнаваемый и любимый писатель. С ним мы знакомимся с детства, открывая его сказки, повести, поэмы, стихи. И Пушкин становится нашим собеседником , когда мы рассуждаем о судьбе человека, о добре и зле, о чести и предательстве, любви и ненависти, жестокости и милосердии, помогает приблизиться к истине.

Н. В. Гоголь сказал: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет». А по мнению А. Григоровича, «Пушкин – пока единственный полный очерк нашей народной личности». Действительно, в произведениях известного поэта отражены душа, национальный характер русского народа, его сознание, его религиозность (или отсутствие таковой). Если мы говорим о важности религии в жизни человека, если утверждаем (небезосновательно), что А. С. Пушкин имеет сильное влияние на умы, сознание наших современников, то очень важным становится вопрос о его миросозерцании, о его религиозных взглядах (прямо или косвенно) отраженных в произведениях.

В годы существования Советского Союза Пушкин был признан атеистом (не без основания), так было удобно правящим кругам бороться с религией. В наше время можно услышать, что поэт был глубоко верующим человеком.

Кто прав? Что послужило причиной для таких полярных точек зрения?

Кто на самом деле А. С. Пушкин: атеист или верующий человек?

Как отразились его (атеистические или религиозные) взгляды в творческом наследии?

Какое значение имеет это для нынешнего читателя?

Разные точки зрения на отношение А. С. Пушкина к религии

Известно, что творчество Пушкина в нашей стране пользуется любовью народа, его имя окружено легендами. Некоторые исследователи, трактуя образ Пушкина, доходят до религиозной экзальтации, называя поэта «Отцом наших дум», или восклицая «Пушкин –это религия». В книге В. С. Северцева «Судьба гения» многие факты биографии писателя даются в мистическом освещении.

У ряда авторов Пушкин вообще выводится за рамки культуры и поднимается в сферу культа, где сохраняются типические приметы всех религиозных культов: идея страдания и жертвы, греха и искупления. Творчество Александра Сергеевича оптимистическое и жизнелюбивое, гармоничное по форме и революционное по содержанию растворяется в абстрактно-моралистических понятиях: «печаль», «надежда», «мудрость», «осенение». «всечеловечность» и т. д.

Еще одна точка зрения: Пушкин и религия несовместимы. Профессор ПГУ З. Тарланов пишет: «В последнее время стало модным «тесать» Пушкина под православие, выискивая у него религиозные мотивы там, где они трудно прослеживаются. Дело это, однако, тщетно. Пушкин был во всем светским человеком». В качестве доказательств профессор приводит выдержки из писем, в которых вроде бы содержится критика (косвенная) существования Бога, говорит о «скверной эротической поэме» «Гаврилиаде» (1822г). Немаловажную роль в зачислении Пушкина в атеисты сыграло письмо, написанное в 1824 году. Вот фрагмент этого письма: « Читаю Шекспира и Библию, Святой Дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира. Ты хочешь знать, что я делаю: пишу пестрые строфы романтической поэмы и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей (атеист), которого я еще встретил. Он исписал 1000 листов, чтобы доказать, что не может существовать разумного Творца и правителя, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная». Полиция сочла это письмо непреложным свидетельством безбожия автора – и это надолго определило отношение к Пушкину как к атеисту.

Еще раз внимательно вчитаемся в написанные строки. Пушкин пишет, что «берет уроки чистого афеизма», но ни слова не говорит о своих атеистических взглядах. О Гетчинсоне он отзывается, как первом умном атеисте, из чего следует, что поэт низко оценивает обычный тип безверия. Он читает Библию, «Святой дух» ему «иногда по сердцу». Наконец самое главное: отрицание Бога и отрицание души есть «система неутешительная» и, «к несчастью, правдоподобная». Иными словами, если рассудок поэта признает атеистическую «систему» «правдоподобной», то сердце его принимает этот вывод без радости, как «несчастие»

Так кто же. А. С. Пушкин: атеист или верующий? Его мучит совесть после написания поэмы «Гаврилиада», и он неоднократно отрекается от нее, читает Коран, Библию, Евангелие, о котором скажет: «Вот единственная книга в мире, в которой есть все». С одной стороны впечатления детских лет, связанные с духовной мудростью народа, с искренней простодушной верой няни Арины Родионовны, с другой – светская среда, не отличавшаяся особой религиозностью.

Но в 1817 году для выпускного лицейского экзамена написано стихотворение «Безверие», где автор описывает трагическую безнадежность сердца лирического героя, неспособного к вере. Он просит окружающих не укорять, а пожалеть неверующего, который «бродит с увядшею душой», потому что лишен «всех опор отпадшей веры сын». Он страшно одинок, его «ум ищет божества, а сердце не находит», ему « не суждено блаженство знать», потому что не может быть счастья без веры, а веры нет.

А вот в рукописях 1827-28 годов можно прочитать следующую запись: «Не допускать существование Бога – значит быть более глупым, чем те народы, которые думают, что мир покоится на носороге».

Так религиозен Пушкин или нет? Чтобы прийти к единому мнению, мы решили исследовать биографию поэта и проанализировать часть его произведений.

Пушкин и религия

Был ли Пушкин религиозным человеком? Каким было его отношение к русскому духовенству и православной церкви, а также к христианству и к религии вообще? Верил ли он в бессмертие души и в Провидение? Исследование этих вопросов сопряжено с немалыми трудностями. Как известно, современники видели в Пушкине «чистого» Поэта и, как Баратынский, были удивлены, обнаружив в нем не только гениального поэта, но и глубокого мыслителя. Кроме того, на протяжении жизни взгляды Пушкина, в том числе и на религию, изменялись. Наконец, в современных российских условиях эта тема приобрела чрезвычайно щекотливый характер, мешающий непредвзятому, объективному исследованию: как это не раз бывало в прошлом, Пушкин опять превратился в объект идеологической конфронтации, но если раньше в нем видели революционера и атеиста, то теперь его часто превращают в глубоко верующего православного христианина.

После краха советской системы в России были заново опубликованы работы о Пушкине русских религиозных философов и иерархов православной церкви, появились десятки книг и статей, проводились конференции и «чтения», цель которых состояла в доказательстве того, что Пушкин был глубоко верующим православным поэтом. На этом фоне выделяются серьезные и прекрасно аргументированные работы Б. Васильева, Г. Лесскиса, И. Сурат и прежде всего многочисленные книги и статьи В. Непомнящего . Стройность и непротиворечивость концепции, глубокое и тонкое прочтение произведений Пушкина, блестящее знание его творчества, темпераментное и живое изложение – все это делает Непомнящего признанным лидером «религиозно-православного» направления, которое, по моим наблюдениям, доминирует в современной пушкинистике. Действительно, кроме весьма примитивной книги Б. Марьянова , содержательного исследования С. Кибальника и отдельных беглых критических замечаний С. Бочарова и В. Вацуро, я не обнаружил ничего, что противостояло бы этому направлению. Исключение составляет острая статья Б. Сарнова , в которой автор полемизирует с В. Непомнящим, И. Сурат и А. Солженицыным как главным идеологом «православного» направления в современной русской общественной мысли. Как это ни странно, нет серьезных исследований на тему «Пушкин и религия» и в советской пушкинистике. Между тем, хотя В. Непомнящему и его сторонникам принадлежит несомненная заслуга введения в научный и публицистический оборот проблем, связанных с религиозностью Пушкина, и глубокого их истолкования (думается, что в пылу полемики Б. Сарнов это недооценивает), выводы этих исследователей, на мой взгляд, вовсе не бесспорны. Более того, они мне представляются во многом односторонними и потому в значительной степени упрощающими мировосприятие Пушкина . Поэтому дальнейшее обсуждение этой проблемы представляется мне актуальным и оправданным.

В «Слове о благих намерениях» В. Непомнящий признает, что при изучении творчества Пушкина нельзя «замалчивать одно, ретушировать другое, изо всех сил педалировать третье» , что, к сожалению, нередко встречается в работах современных «православных» пушкинистов. Признает он и то, что «мало у Пушкина годных для «православной публицистики» деклараций, да и те, что есть <�…> могут быть часто истолкованы, скорее, в плане философического размышления или культурной позиции, чем личного исповедания». Более того, «»житейские» и «теоретические» суждения Пушкина на христианские темы, его творческие поступки (по-видимому, речь идет о его произведениях. – Ф. Р.) могут быть, с ортодоксально-церковной точки зрения, странны, не очень грамотны, порой предосудительны» . Тем не менее В. Непомнящий утверждает, что мировосприятие Пушкина выражается не в этих «суждениях» и «творческих поступках», а в общем «духе» его творчества: «…голова его может думать порой одно, а у гения сказывается совсем другое…», ибо первое принадлежит «мирскому, земному интеллекту», а второе – «небесному дару» . На этом основании исследователь утверждает, что Пушкин – «гений православного народа», что православие, в отличие от католичества и протестантизма (атеизм, ислам, иудаизм, буддизм и пр. вообще не в счет), – это «единственно истинная вера» и что Россия – единственный «оплот истинного христианства». Отсюда следует вывод об уникальном месте Пушкина (и России в целом) не только в русской, но и в мировой культуре, которая, начиная с эпохи Возрождения, отклонилась от правильного пути и создала секулярную, материалистическую цивилизацию, обреченную на вырождение и гибель.

Оставляя в стороне православно-романтическую историософию, я хочу в этой статье показать, что хотя отношение Пушкина к русскому духовенству и церкви, к христианству и вообще к религии действительно изменилось в последние годы его жизни, элементы античного и романтического мировосприятия у него сохранялись, да и с наследием Просвещения он распрощался вовсе не до конца. По моему мнению, хотя Пушкин действительно стал русским национальным поэтом, это не значит, что он отверг европейское культурное наследие и стал ортодоксально верующим православным христианином.

ЭВОЛЮЦИЯ ОТНОШЕНИЯ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

К ПУШКИНУ И ЕЕ ПРИЧИНЫ

Не секрет, что Пушкин принадлежал к той части образованного русского дворянства 1820 – 1830-х годов, которое было вполне секуляризованным и относилось к церкви равнодушно. Конечно, он исполнял церковные обряды, как того требовали российские законы, но вероятнее всего, особенно в юности, неохотно и в минимальной степени. К тому же, как известно, в Кишиневе Пушкин был членом весьма радикальной масонской ложи «Овидий». Положение отчасти изменилось в 1824 году после истории с известным письмом Кюхельбекеру (?), в котором он писал о том, что «берет уроки чистого афеизма». Будучи сосланным в Михайловское под духовный надзор священника, Пушкин должен был соблюдать осторожность и аккуратно выполнять церковные обряды. Это, однако, не изменило его отношения к церковности, о чем свидетельствует письмо Жуковскому от 7 марта 1826 года, где он писал: «Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный (курсив мой. – Ф. Р.), я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости» . Ситуация обострилась после того, как Николай I освободил его из ссылки и поставил под еще более строгий надзор, так что Пушкину приходилось строго исполнять не только придворные, но и церковные обязанности и тщательно следить за своими устными и письменными высказываниями, чтобы не вызывать подозрений в нелояльности и вольнодумстве, которые сохранялись вплоть до его смерти.

Тем не менее есть основания предполагать, что он по-прежнему оставался нецерковным человеком. В своей переписке с друзьями и знакомыми, принадлежавшими к тому кругу, к которому принадлежал и он сам, Пушкин никогда не упоминает о церкви. Судя по всему, он не испытывал потребности в общении с представителями духовенства . Единственный человек, в письмах к которому у Пушкина часто встречаются церковные выражения, – это его жена, которая, как и ее семья, по-видимому, была гораздо более набожной, чем он. Пушкин с этим считался и соблюдал приличия, тем более что он знал, что его письма к жене перлюстрируются. Впрочем, в одном из писем жене он признавался: «Я мало Богу молюсь и надеюсь, что твоя чистая молитва лучше моих, как для меня, так и для нас» (3 августа 1834 года). Неудивительно, что он сам называл себя «посредственным христианином». Правда, в последние годы жизни его отношение к церкви стало меняться, о чем свидетельствуют и некоторые его стихи и статьи (об этом ниже), и то, что после смерти матери он купил себе место на кладбище Святогорского монастыря, и, наконец, то, что перед смертью он послал за священником и причастился святых тайн. Тем не менее Николай I (и не только он) до конца подозревал Пушкина в религиозном вольнодумстве. В своей записке умирающему поэту царь настаивал на том, чтобы тот встретил смерть как верующий христианин, а позже, в разговоре с Жуковским, заметил: «…мы насилу довели его до смерти христианской…» . Следует признать, что у Николая I были основания для подобных подозрений: Пушкин в жизни никогда не был олицетворением христианских добродетелей. Об этом свидетельствуют и его образ жизни в юности, и воспоминания современников, и, что еще важнее, признания самого поэта, наиболее красноречивыми из которых являются «Воспоминание» (1828), «Напрасно я бегу…» (1836) и ряд других стихотворений конца 1820-х – начала 1830-х годов.

В своем равнодушном отношении к церкви и церковной обрядности Пушкин был далеко не одинок. А. Панченко справедливо замечает, что в жизни и Онегина, и Ленского, и даже «русской душою» Татьяны, которые представляют российское культурное дворянство начала XIX века, церковь не играла существенной роли. «Обозревая поэтические ландшафты и поэтические интерьеры романа, петербургские или деревенские, мы не найдем ни храма, ни иконы», – пишет он и продолжает: «…судя по «Евгению Онегину», человек пушкинского круга предстает перед нами в плаценте религиозного и церковного равнодушия. Нелояльности к православию он не выказывает, усердия не выказывает тоже. Это характерно и для других сочинении поэта, если их персонажи принадлежат к тому же кругу» .

Конечно, такое положение не могло радовать Церковь, но она была вынуждена так или иначе мириться с равнодушием культурного дворянства к религии. Пушкин, однако, представлял особый случай. Хотя он был всего лишь титулярным советником, в глазах всех образованных людей он был великим поэтом, и поэтому Церковь обращала на него особое внимание. Это внимание при жизни и даже долгое время после смерти Пушкина было далеко не дружественным. И дело тут не только в злополучном письме об «афеизме» и не только в «Гавриилиаде», за которую Пушкин извинялся перед Николаем I. Многие пастыри Церкви до самой смерти поэта подозревали его в тайном либерализме и вольнодумстве. Еще в Кишиневе архимандрит Ириней грозил Пушкину доносом за богохульство; в Михайловском за Пушкиным присматривал игумен Святогорского монастыря Иона. Но особенно отличился петербургский митрополит Серафим, который сначала инициировал «дело» о «Гавриилиаде», испортившее Пушкину много крови, потом, через пять лет после благополучного окончания этого «дела», оказался единственным членом Российской академии, кто голосовал против избрания Пушкина в академики, и, наконец, уже после смерти поэта сделал все возможное, чтобы его похороны прошли как можно более незаметно, поскольку с догматической точки зрения участие в дуэли считалось попыткой самоубийства или убийством и приравнивалось к смертному греху.

Обычно, говоря об отношении Церкви к Пушкину при его жизни, ссылаются на «Ответ» чрезвычайно влиятельного московского митрополита Филарета на стихотворение Пушкина «Дар напрасный, дар случайный» (1828). В. Непомнящий пишет, что это был «не выговор, даже не поучение (?), а совет, увещание, тихая подсказка <�…> Стихи святителя <�…> тронули Пушкина глубоко не только мудростью, точностью в «диагнозе» духовного недуга <�…> но <�…> как поступок именно «христианина», и именно «русского епископа»» , как будто ни католический, ни протестантский епископы по определению не могли бы совершить подобного поступка. «Ответ» Филарета действительно представляет собой нечто необычное, но для того, чтобы лучше оценить его, надо вспомнить, каким человеком был этот выдающийся иерарх православной церкви и какими были его идейные позиции.

Многие современники, в том числе и Пушкин, видели в Филарете замечательного проповедника и богослова, человека с сильным и независимым характером, но вместе с тем властного и нетерпимого. Он был убежденным консерватором, отрицательно относился к светской культуре и был готов с ней примириться лишь при условии ее подчинения Церкви, то есть превращения ее в средство пропаганды православия как единственно верного учения, соответствующего духу русского народа и интересам российского государства. Исходя из этого, он настоял на удалении священника Г. Павского от обязанностей воспитателя наследника престола, обвинив его в протестантизме, и резко критиковал «немецких лжеистолкователей Библии». Его влияние было решающим в работе Комиссии по разработке цензурных уставов 1828 года, благодаря которым, как пишет А. Дмитриев, «духовная цензура, получив право контролировать печатные издания, заняла подобающее ей место судьи русской умственной жизни» . Филарет также сыграл решающую роль в организации идеологического контроля Церкви над системой народного просвещения: школьные программы и учебники утверждались, как правило, только после его одобрения. Неудивительно, что в 1860-е годы он скептически высказывался относительно реформ Александра II, в частности возражал против участия Церкви в процессе освобождения крестьян. Если ко всему этому добавить, что, по словам митрополита Антония (Храповицкого), у Филарета было «довольно черствое сердце», что даже В. Непомнящий признает, что он пользовался «репутацией человека сурового и жесткого» , а также то, что он находил крамолу даже у Крылова и, по воспоминаниям А. Никитенко, жаловался в 1834 году Бенкендорфу на Пушкина за упоминание в «Онегине» галок на крестах московских церквей, видя в этом оскорбление святыни, то вряд ли его «Ответ» Пушкину может быть воспринят как «тихая подсказка» и выражение «мудрой терпимости». Это была скорее достаточно строгая и не терпящая возражений нотация. В свете этого пушкинское стихотворение «В часы забав иль праздной скуки» вовсе не выглядит как начало диалога между светским писателем и церковным иерархом. Такой диалог и не мог состояться – слишком различным было общественное положение поэта и всесильного митрополита . Непомнящий вменяет в заслугу Филарету то, что тот не наказал Пушкина за «Дар напрасный» (как остроумно заметил Сарнов, ссылаясь на слова из современного анекдота: «А ведь мог бы и полоснуть»), и он по-своему прав. Но и преувеличивать доброжелательность Филарета по отношению к Пушкину тоже, по-видимому, не стоит: вполне можно предположить, что Филарет своим «Ответом» хотел, вразумив великого поэта, поставить его дар на службу Церкви так же, как Николай I хотел поставить его на службу государству.

Отношение Церкви к Пушкину начало меняться только в 1880-е годы после известной речи Достоевского. Благодаря «Беседе» архиепископа Никанора (Бровковича), опубликованной в 1887 году, в церковных кругах начала складываться концепция Пушкина как «блудного сына». Впервые на высоком уровне признавалось, что Пушкин был гениальным поэтом, но вместе с тем указывалось, что, как писал преосвященный Никанор, он «не только нечисто мыслил и чувствовал, но и поступал, и не только поступал, мыслил и чувствовал, но и высказывал свои мысли и чувства, стремления и поступки прелестными стихами», что делало их особенно опасными для верующих. «Этого мира, – продолжал Никанор, – он был певец, угодник и раб столько же, как другого мира враг и отрицатель» . И если Пушкин все же заслужил, с точки зрения этого иерарха, прощение, то за то, что он, как библейский блудный сын, в конце концов вернулся в лоно Церкви: покаялся и умер христианином.

Окончательно Церковь приняла Пушкина как христианского поэта в 1899 году, когда во время торжеств, связанных со столетием со дня его рождения, Пушкин был официально объявлен величайшим национальным поэтом. Это не значит, что концепция Пушкина как «блудного сына» Церкви была забыта; напротив, она была усвоена и развита и деятелями Церкви, и русскими религиозными философами первой половины XX века, но в ней были переставлены акценты и внесены существенные изменения. Новый, подход Церкви к оценке личности и творчества Пушкина был впервые сформулирован митрополитом Антонием (Храповицким) в его «Слове пред панихидой о Пушкине» и позже сделался традиционным. Если раньше подчеркивались «грехи» Пушкина, то теперь они были справедливо признаны не столь уж серьезными, тем более что впоследствии он их искупил, а его юношеские богохульства и вольтерьянство стали рассматриваться как следствия пагубного влияния секуляризованного светского общества, к которому принадлежал поэт. С другой стороны, с тех пор и вплоть до настоящего времени и деятели Церкви, и «православные» пушкинисты истолковывают духовную жизнь Пушкина как путь к христианству и православию, опираясь в качестве доказательства не только на его «покаянные стихи», но и на весь корпус его произведений. Выражая это мнение, В. Непомнящий утверждает, что главное в Пушкине не «жизнь» в смысле житейской биографии и не «идеология», выраженная в его публицистических высказываниях и письмах, а художественное творчество как борьба «высшего с низшим, духовного с плотским, небесного с земным» . Тогда как первое принадлежит религии, второе принадлежит позитивистской науке.

Если игнорировать крайности и преувеличения, в которые иногда впадают «православные» пушкинисты, следует признать, что в их суждениях о духовном пути и творчестве Пушкина есть много справедливого, как и в их критике позитивистской науки. Однако, по моему мнению, нельзя не заметить, что они подчас либо игнорируют, либо затушевывают то, что не «вписывается» в их концепцию. В частности, это касается отношения Пушкина к русскому духовенству и православной церкви.

ОТНОШЕНИЕ ПУШКИНА К ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Известно, что в отрочестве и юности это отношение было вполне равнодушным. В стихотворении «В начале жизни школу помню я» Пушкин признается, что он «не вникал» в «беседы»»величавой жены», под которой он явно подразумевает Церковь, и «убегал» от них в «великолепный мрак чужого сада» античного искусства. Хотя в Лицее изучался Закон Божий, Пушкин нигде не упоминает преподавателей этого предмета. Не упоминает он и о своих первых встречах с Филаретом, впоследствии митрополитом, а тогда ректором Петербургской духовной академии, который присутствовал на лицейских экзаменах в 1816 и 1817 годах (совсем по-другому обстояло дело с посещением Лицея Державиным). Судя по «Городку», где Пушкин описывает свою библиотеку, Библия в это время не входила в круг его интересов. Увлечение идеями Вольтера и философией гедонизма привело к появлению у Пушкина ряда антиклерикальных стихотворений, вроде «Монаха», «Русалки», «К Огаревой» и др., а также злополучной «Гавриилиады», но вряд ли пушкинские богохульства этого периода (даже «Гавриилиаду») можно рассматривать как серьезное богоборчество. В сущности, это были, за исключением чрезвычайно резкого стихотворения «В. Л. Давыдову» (1821), всего лишь юношеские «шалости».

Впервые Пушкин всерьез обратился к вопросу о роли православной церкви и духовенства в истории России в 1822 году в «Заметках по русской истории XVIII века». Эти «Заметки» свидетельствуют о том, что он оценивал ее в высшей степени позитивно. Он утверждает, что в «России влияние духовенства столь же было благотворно, сколь пагубно в землях римско-католических», поскольку русское духовенство, в отличие от пап, никогда не претендовало на верховную власть и «всегда было посредником между народом и государем» (VIII, с. 93). Кроме того, «греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер» (там же, с. 92 – 93). И наконец, «мы обязаны монахам нашей историею, следственно и просвещением» (там же, с. 93). Аналогичные идеи Пушкин высказывает в статье «О ничтожестве литературы русской» и особенно в письме к Чаадаеву от 19 октября 1836 года, где он, не соглашаясь со своим корреспондентом, полагавшим, что Россия получила христианство из «нечистого» (византийского) источника, пишет: «Наше духовенство, до Феофана, было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма», которые и привели к Реформации и распаду единства Западной церкви.

Все это, однако, относится к роли православной церкви и духовенства в средние века. Как только Пушкин переходит к оценке их места в новой, послепетровской истории России и особенно в современной жизни нации, его суждения существенно меняются и становятся весьма критическими. Именно это стараются затушевать «православные» пушкинисты, полагающие, что высказывания Пушкина не следует принимать во внимание, хотя они актуальны и сегодня.

Какие же претензии предъявляет Пушкин к современному духовенству?

Прежде всего он критикует его за консерватизм, ксенофобию и нежелание вступать в диалог со светской культурой.

Васильев Б. А. Духовный путь Пушкина. М., 1994; Лесскис Г. А. Пушкинский путь в литературе. М., 1993; Сурат И. Пушкин: биография и лирика. М., 2000; Непомнящий В. Пушкин. Избранные работы 1960 – 1990-х годов. В 2 тт. М., 2001.[]
Марьянов Б. М. Крушение легенды. Против клерикальных фальсификаций творчества А. С. Пушкина. Л., 1985.[]
Кибальник С. А. Художественная философия Пушкина. СПб., 1993.[]
Сарнов Б.«…И где опустишь ты копыта?» // Вопросы литературы. 1994. Вып. IV.[]
Особое место занимает книга В. Д. Сквозникова «Пушкин. Историческая мысль поэта» (М., 1999). Сквозников разделяет и по-своему развивает многие идеи русских христианских философов и культурологов XX века, в частности Г. П. Федотова, но вместе с тем избегает крайностей, характерных для работ Непомнящего и его сторонников. То же самое можно сказать и об интересной статье Сергея Давыдова «Пушкин и Христианство» // Записки русской академической группы в США / Transactions of the Association of Russian-American Scholars in the USA. 1992 – 1993. T. 25. С 67 – 94.[]
Непомнящий В. С. Указ. соч. Т. П. С. 399.[]
Там же. С. 397, 398.[]
Там же. С. 398.[]
Все цитаты из произведений Пушкина приводятся по изданию: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10 тт. Л., 1978, с указанием тома и страниц в тексте.[]
Л. Краваль в заметке «Пушкин и преподобный Серафим» вслед за С. Булгаковым высказывает удивление и сожаление о том, что, хотя от Болдина, где Пушкин жил в 1830 и 1833 годах, до Дивеева, где в Саровском монастыре жил преподобный Серафим, было всего 65 верст, у Пушкина ни разу не возникло желания с ним встретиться, он «не взалкал благословения святого старца» (Духовный труженик. А. С. Пушкин в контексте русской культуры. СПб., 1999. С. 51). Чтобы исправить это «недоразумение», Краваль предполагает, что Пушкин все же тайно виделся с Серафимом, и в качестве доказательства приводит мотив «видения» в «Родрике» («Чудный сон мне Бог послал»). Эти соображения могут вызвать только недоумение.[]
Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. Исследование и материалы. М., 1987. С. 147.[]
Панченко А. М. Пушкин и русское православие. Статья первая // Русская литература. 1990. N 2. С. 39, 41.[]
Дар. Русские священники о Пушкине. М., 1999. С. 510.[]
Духовный труженик. С. 136.[]
Дар. С. 510[]
Могут возразить: а разве пушкинское стихотворение «В часы забав иль праздной скуки» не начало диалога поэта с Церковью? В. Непомнящий убедительно отвергает версию о встречах Пушкина с Филаретом и о существовании черновика последней строфы стихотворения, где Филарет упоминается по имени. Проводя параллель с «Пророком», он высказывает мысль о том, что «В часы забав иль праздной скуки» обращено не к Филарету, а через его голову – к Богу. Эта мысль представляется мне верной. Правда, вызывает недоумение следующее признание Непомнящего: «На стихотворении и в самом деле лежит печать сиюминутности, совсем не характерная для Пушкина…» (Дар. С. 513). Сарнов тоже усматривает в стихотворении «В часы забав…»»чрезмерную гладкость» и отчасти «выспренность», а также «чрезмерную патетичность», которые, по его мнению, свидетельствуют о частичной «неподлинности выраженного в них чувства»(Сарнов Б. Указ соч. С. 76). Правы ли они, сказать трудно, потому что оценочные суждения – дело вкуса. Принимая во внимание историю создания этого стихотворения, действительно нельзя не заподозрить в нем элемент «этикетности». С другой стороны, обращает на себя внимание перекличка пушкинского ответа Филарету со стихотворением «В начале жизни школу помню я», написанным в том же 1830 году. Сопоставление этих стихотворений, насколько мне известно, не проводилось, но оно позволяет согласиться со Сквозниковым, полагающим, что «В часы забав…» – это «высокая медитативная лирика, а вовсе не стихотворение «на случай»»(Сквозников В. Д. Указ соч. С. 150).[]
А. С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 186, 189.[]
Дар. С. 475.[]
Замечательным свидетельством уважения Пушкина к лучшей части русского духовенства средних веков является образ мудрого монаха-летописца Пимена в «Борисе Годунове». Сложнее обстоит дело с образом патриарха Иова. И уж совсем по-раблезиански выглядят монахи Мисаил и особенно Варлаам, у которых «земное» начало явно превалирует над духовным. Не исключено, что прототипом Варлаама послужил Михайловский священник и приятель Пушкина Раевский, по выразительному прозвищу «Шкода».[]

Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.

Получить доступ

Уже подписаны? Авторизуйтесь для доступа к полному тексту.

Исследование фактов биографии А. С. Пушкина

Как уже говорилось ранее, религия не только мировоззрение, это и образ жизни (соответствующее поведение). Какой же образ жизни вел А. С. Пушкин? После окончания Лицея Пушкин был зачислен в коллегию иностранных дел и поселился у своих родителей. Его по очереди влекли к себе то большой свет, то пиры, то закулисные тайны. Он жадно предавался всем наслаждениям: и балам, и азартным играм, и бесчисленным увлечениям женщинами. Но в это же время начинается его долголетняя дружба с В. Жуковским, в обществе, где бывает Пушкин, ведутся серьезные беседы о политике, искусстве, философии. В эти годы он создает свою удивительную поэму «Руслан и Людмила», на которую были потрачены «дни и ночи необычайного труда». В ссылке (1820-1824) Пушкин продолжает тот же образ жизни: «шалит, проказит», устраивает дуэли, причем по самым ничтожным поводам, если дело касалось увлечения женщинами, то он выходил за рамки религиозных догм. Он ухаживает за замужними женщинами, а своего Бога – Иисуса Христа – в письме к А. И. Тургеневу называет «умеренным демократом». Он пишет злые эпиграммы, памфлеты, откровенно кощунственные стихотворения, что дает возможность говорить о нем, как о безбожнике. Но и в Кишиневе, и в Одессе Пушкин не отрывается от общественного уклада жизни: он аккуратно посещает богослужения, говеет, правда, отзывается об этом шутливо.

Многие пушкиноведы считают, что в Михайловском он смог быть самим собой, размышлять в одиночестве, заниматься самообразованием (прочитал 12 телег книг), общаясь с простыми людьми, лучше понять их духовность. Познакомившись с перепиской А. С. Пушкина, когда он был в Михайловском, мы узнали, что он, действительно, вел скромную, уединенную жизнь. Его притягивала «народная стихия». Он любил гулять около крестьянских селений и слушать шутки, песни их жителей, на ярмарках всегда был среди старцев (нищих). В письме к В. Ф. Вяземскому читаем: «В качестве единственного развлечения я часто вижусь с одной милой старушкой соседкой – я слушаю ее патриархальные разговоры». Пушкин бывает еще в Тригорском у Осиповых, каждое воскресенье посещает службу в Святогорском монастыре, любит беседовать с игуменом Ионой, пить с ним наливку, но тут же может предложить ему «богопротивную книжку» или написать эпиграмму на Воронцова.

Итак, Пушкин совершает просчеты, ошибки, не всегда ведет себя должным образом, выходит за рамки достойного поведения, часто отступает от заповедей, по которым должен жить верующий. Одним словом, он — человек, а поэтому не всегда следует нормам, требованиям, предписанным религиозными канонами. И мы принимаем поэта таким, каким он был. Он становится чуть ближе и понятнее, представляется не сверхчеловеком, а земным гением. Но вопрос о вере по-прежнему остается без ответа, поэтому обратимся к его произведениям.

Анализ произведений А. С. Пушкина

Гений, величайший художник Пожалуй, нет такого автора, чтение которого доставляло бы такую умиротворенную и возвышенную радость, навевало такое душевное спокойствие, несмотря на то, что ставит вопросы иногда предельно трудные и остро волнующие. Профессор К. Зайцев, впоследствии архимандрит и известный публицист считал, что поэтическое творчество «дышит духовным здоровьем». Откуда это «духовное здоровье»? Не связано ли это с религиозным сознанием писателя?

В 25 лет (1824 год) пишет одно из своих великих произведений – историческую трагедию «Борис Годунов» о смутном времени века. Одним из замечательных образов трагедии является летописец Пимен. Он – активный участник многих исторических событий, человек, любящий свою землю, думающий о ее судьбе. Умудренный опытом поэт-летописец имеет свое мнение обо всем происходящем, он выполняет долг, «завещанный от бога», пишет правдивые сказания, которые останутся потомкам. Образ Пимена — самый правдивый тип православного русского подвижника.

Другое историческое произведение – повесть «Капитанская дочка». И хотя это повесть о пугачевском восстании, ее центральной сюжетной линией является история взаимоотношений Гринева и Пугачева, история милосердия добра, сострадания. Во время первой встречи стираются условные социальные грани между героями, когда дворянин, обращаясь к босяку, называет его братом. Люди, пережившие неприятность, чуть не погибшие, чувствуют общность: все мы смертны, жизнь каждого хрупка, без различия званий и возраста – все под Богом ходим. В знак благодарности Гринев пожалует вожатому заячий тулуп, и в этом поступке просматривается и жалость, и милосердие, и уважение человека человеком, а это уже одна из заповедей — «возлюби ближнего своего». Во все их дальнейших встречах будет главенствовать именно милосердие. Ибо только им можно отплатить за человеческую добродетель, сострадание, и Пугачев подарит офицеру-противнику жизнь, устроит его личное счастье, освободив невесту. С милосердия начинаются встречи этих людей, милосердием заканчиваются. Можно с полным правом утверждать, что здесь явно просматривается религиозно-нравственный смысл повести.

Отношение поэта к миру, окружающему его, меняется год от года, созревает, углубляется (укрепляется) религиозное сознание, о чем свидетельствуют следующие произведения: «Ангел»(1827), «Воспоминание»(1828), «Монастырь на Казбеке»(1829), «Еще одной великой важной песни»(1829), «Воспоминания в Царском Селе»(1829), «Мадонна»(1830) «Юдифь»(1832), «Напрасно я бегу к сионским высотам»(1833), «Заклинание»(1830) и другие.

В стихотворении «Ангел» автор говорит о «нежном» ангеле с «поникшей головой», который способен своей чистотой вызвать «жар» невольного умиленья даже у «духа отрицанья». Лирический герой из «Монастыря на Казбеке» мечтает подняться к «вольной вышине», «в соседство бога», но «берег» этот не только вожделенный, но и «далекий», «чуть видный», а значит, почти недосягаемый. А в стихотворении «Мадонна» герой выражает благодарность Творцу за то, что тот «ниспослал» ему Мадонну, «чистейшей прелести чистейший образец», а значит, подарил любовь, наполнил смыслом жизнь. Чувство божественности любви к женской красоте всегда было присуще А. С. Пушкину. Вспомним стихотворение, посвященное А. П. Керн, где он воспринимает женщину как «гения чистой красоты», а это заставляет биться «сердце в упоенье», для которого воскресают не только «вдохновение, жизнь, слезы, любовь», но и «божество». Очевидно, глубокий религиозный (духовный) смысл содержится в гимне совершенной женской красоте: «все в ней гармония, все диво, все выше мира и страстей». Чистота этого чувства подчеркивается поэтом: «Куда бы ты не поспешал, хоть на любовное свиданье, но, встретясь с ней, смущенный, ты вдруг остановишься невольно, благоговея богомольно перед святыней красоты»

В 18 лет Пушкин написал строки: «Ум ищет божество, а сердце не находит». По-видимому, сердце его научилось находить «божество», религия становится значимой частью его жизни.

Подтверждение этому — появление стихотворения «Пророк»(1826) — одного из гениальнейших созданий Пушкина, которое было написано после прочтения отрывка из книги пророка Исайи. Но это не поэтическое изложение отрывка из Библии, так как главное назначение Исайи, испытывающего отчаяние от греховности народа, нести ему наказание «доколе не опустеют города». В пушкинском «Пророке» главное как человек становится пророком, какими качествами должен он обладать, чтобы пробуждать совесть людей. Человек, влачившийся в «пустыне мрачной», был лишен духовности, жизнь его была невзрачной, пустой. Встреча с шестикрылым серафимом дала ему возможность стать человеком с пылающим сердцем, абсолютным слухом и зрением, дающим возможность услышать правду и узреть истину. Назначение поэта-пророка (и искусства в целом) — пробуждать и просветлять самосознание – прежде всего ум и совесть людей, возвышать их духовно:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

Тогда — прощай, Россия…

— К вопросу о преподавании Пушкина в школе. Я хорошо помню, как мы проходили «Евгения Онегина» в восьмом классе по принципу — прочитал и забыл. В пятнадцать лет человек просто не готов адекватно воспринять такое серьезное произведение, нет у него еще ни достаточного жизненного опыта, ни культурного багажа. Как нужно преподавать школьникам Пушкина, не рискуя оттолкнуть их от его поэзии на всю оставшуюся жизнь?

— Конечно, девятиклассникам преподавать «Евгения Онегина» бессмысленно. Это произведение для более взрослых читателей. А в пятнадцать лет, на мой взгляд, прекрасно будут восприняты «Дубровский», «Капитанская дочка»… Даже «Повести Белкина» в восьмом классе будут уместны просто как занятные сюжетные истории, написанные прекрасным языком. Всей их глубины школьники, конечно, понять не смогут, потому что даже филологи с «Повестями Белкина» до сих пор не могут до конца разобраться. Но язык — это такая стихия, войдя в которую, непременно меняешься сам. И это очень важно именно для подростков.

Фото Замира Усманова/ТАСС

А вот в старших классах преподавание серьезных произведений Пушкина, да и вообще русской классики должно быть преобладающим. Конечно, нужно преподавать и шедевры литературы XX столетия, это бесспорно. Но если мы потеряем традиции преемственности классической русской литературы, если наследие великих авторов XIX века будет сложено в сундук и благополучно забыто, тогда — прощай, Россия. Тогда наша традиционная ментальность буквально за два поколения изменится настолько, что это будет уже совсем другая страна. Которая мне, честно говоря, малоинтересна.

Именно в языке заложен, если можно так выразиться, некий генетический код русской культуры, само понятие «русскости». Ведь ни в одном европейском языке нет слова, которое в полной мере соответствовало бы русскому понятию «совесть». Есть conscientia, франц. conscience, итал. coscienza, англ. conscience, нем. Gewissen, но все эти слова образованы из корня, обозначающего знание, все это слова, в точном смысле соответствующие русскому слову «сознание». И в древнегреческом языке нет слова «совесть». Есть даже специальная работа крупнейшего отечественного филолога-античника Виктора Ноевича Ярхо, которая так и называется «Была ли у древних греков совесть?», где он очень убедительно доказывает, что это понятие в древнегреческой литературе отсутствует. Там есть понятие стыда перед окружающими, то, что у В.И. Даля определено словами «слыть, слава».

В русской же классической литературе понятие совести является ключевым и наиглавнейшим для понимания и изображения русского характера. Недаром Достоевский писал, что даже когда русский человек безобразничает, он все равно помнит, что безобразничает. В классических произведениях русской литературы есть некая иерархия ценностей, вертикальное измерение бытия. А сейчас эта вертикаль и в жизни, и в культуре упразднена. Остаются одни горизонтальные связи. На этом принципе основан весь постмодернизм, где все произведения расположены на одной плоскости и отделены друг от друга лишь расстоянием, а не иерархией. Вот пример: покойный Дмитрий Александрович Пригов, пусть земля ему будет пухом, переложил по-своему «Евгения Онегина» путем употребления двух слов — «безумный» и «неземной». Вместо всех пушкинских эпитетов он вставлял эти свои «безумный» или «неземной», в зависимости от ритмической структуры стихотворения. И почему-то считал это большим своим художественным достижением, он им очень гордился.

Поэтому, повторюсь, состояние отечественной культуры сегодня представляется мне весьма и весьма плачевным. Остается лишь верить в истину слов Чаадаева о том, что русский народ не принадлежит к нациям, которые развиваются по нормальной человеческой логике. Наше развитие происходит по верховной логике Провидения. Кто знает, может быть, пройдет время, и все еще изменится, несмотря на нынешние печальные обстоятельства. Просто очень жаль, что современные русские мальчики и девочки, такие умные, талантливые, свободные, могут лишить себя этого бесценного сокровища — классической русской литературы, которую наше поколение сумело сохранить и пронести сквозь все ужасы истории XX века.

Мне не Пушкина сейчас жалко. Безумно жалко людей, которые растут и живут без него. Потому что они теряют такие ценности, без которых человеку очень трудно оставаться человеком.