Автор: Татьяна Соболева
Дата публикации: 30.09.2019
Виды и синтез церковных искусств. Понятие о прекрасном в философии и богословии. Происхождение искусств. Христианская (иконологическая) картина мира. Происхождение и сущность литургического искусства.
Роспись купола в монастыре Хора, Константинополь. 1-я четв. XIV в.
Виды церковных искусств
Искусство, как мы знаем, образно отражает реальный, видимый мир и обращается прежде всего к чувствам. В чем специфика церковного искусства? Через «чувств простую пятерицу», оно сообщает нам знаки сокровенного. Через образы, формы, звуки, и даже запахи и вкус отражает ту реальность, которая будет явлена в паки-бытии, жизни «будущего века». Решить эту задачу человеку самостоятельно невозможно, но все возможно Богу, если человек призывает Его в соделатели своих творений. Поэтому церковное искусство является синергией, содействием Творца и человека.
Традиционно выделяют такие области церковного искусства как архитектуру, живопись (собственно иконы, а также монументальную живопись — фрески и мозаики), литье колоколов и колокольный звон, мелкую и монументальную пластику (резные иконы, киоты, иконостасы; барельефы и круглую скульптуру, выполненные в различных техниках), пение, особое шитье (золотное и лицевое). К ним же может быть отнесено и изготовление благовоний, а в прошлом – писание и украшение книг. При этом, в широчайшем смысле слова, мастерства, искусства можно достичь во множестве занятий и, воцерковляя их, обратить эту деятельность в церковную – т.е. в соработничество с Богом.
Период восхождения Москвы
В последней трети XV века произошли события, которые обозначили собой начало новой стадии в развитии русской культуры. Москва, подчинив себе конкурента Новгород, стала центром русских княжеств. Началась долгая эпоха монархии. Централизация отразилась и на мировоззрении, и на развитии православного церковного искусства.
Начинавшееся Предвозрождение так и вылилось в Возрождение на Руси, оказавшись раздавленным правлением Ивана Грозного. Все имевшие отношение к реформационным процессам оказались разгромленными. Множество деятелей было казнено, сослано, подвергнуто пыткам. В борьбе нестяжателей, выступавших против церковного имущества, и иосифлян, следовавших за Иосифом Волоцким, выступавшим за союз государства и церкви, побеждают последние.
Свободы в монархическом государстве становится все меньше. Ее приверженцы – бояре, князья – погибают в массовых казнях. Происходит закрепощение крестьянства, исчезают гражданские свободы, появляются дворяне, бывшие верными царскими прислужниками. Тогда и возникает в русской истории модель «господин и рабы». Индивидуальность попадает в оковы государства.
Синтез искусств в богослужении
Свящ. Павел Флоренский
Мыслитель и богослов отец Павел Флоренский (1882-1937) назвал церковное богослужение синтезом искусств. Статья его, вернее доклад, прочитанный в октябре 1918 года на заседании Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры, так и называется «Храмовое действо как синтез искусств». По мысли автора, «в храме… все сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как вьющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жесткость линий… Вспомним о пластике и ритме движений священнослужащих, например при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горящих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию, – поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики – музыкальною драмой. Тут все подчинено единой цели, верховному эффекту…» [1].
Митр. Питирим Нечаев
Ту же мысль развивает митр. Питирим (Нечаев) (1926-2003), говоря, что «красота как Слава Божия наполняет храм… это искусство не только утешающее, но и действенное, не только символическое, но и преображающее. Преображающее его значение с особой силой осозналось в русской душе, которая дала ему и пророческое выражение в вещем слове Ф.М. Достоевского: «Красота спасет мир». Красота эта есть явление Красоты духовной, которая считается одним из критериев православной церковности. «Что такое церковность? – задавался вопросом священник Павел Флоренский и отвечал: Это – новая жизнь, жизнь в Духе. Каков же критерий правильности этой жизни? – Красота. Да, есть особая красота духовная, и она, неуловимая для логических формул, есть в то же время единственный верный путь к определению, что православно и что нет… Вкус православный, православное обличье чувствуется, но не подлежит арифметическому учету; православие показуется, но не доказуется. Вот почему для всякого желающего понять Православие есть только один способ – прямой опыт православный» [2]. Что же такое красота?
Монголо-татарское иго
С огнем и мечом пройдя через Русь, монголо-татарские племена разрушили множество образцов искусства тех времен. Уничтожались целые города с их величественными постройками, мастерами. Пустовали огромные территории, некогда заселенные славянами, в то время как Польша, Литва и Ливонский орден захватили западные русские земли.
Культура теплилась в Новгороде и Владимиро-Суздальском княжестве. Но здесь искусство переживало самый настоящий упадок. И лишь с XIV века начинается его подъем, который назвали Предвозрождением.
Это было специфическое социально-культурное состояние социума, которое отразилось во всех видах искусства. В это время в менталитете людей зародились идеи об индивидуальности, личности, творцы начали поиски нового. На Руси оно начало развиваться под влиянием Византии.
Традиции новгородского искусства подверглись атакам Феофана Грека. Его энергичные мазки, пробелы и экспрессия оказывали массивное влияние на искусство тех времен.
Вместе с тем появился и национальный гений живописи – Андрей Рублев. В его работах нашли отражение гуманистические идеи, мягкость линий. Они считаются самыми настоящими шедеврами всех времен. Он объединил божественную суть и человеческие черты в одних и тех же образах.
Понятие о прекрасном в философии
Тайна красоты тревожит человечество веками. В истории о ней было высказано множество суждений. Древнейшие цивилизации оставили памятники, в которых запечатлены эстетические воззрения древних народов. Шумеры уже в XXV в. до н.э. знали письменность. В тексте «Лето и Зима, или Энлиль выбирает бога – покровителя земледельцев» зафиксирован первый в истории человечества спор о взаимоотношении прекрасного с полезным. Прекраснейшим признано самое полезное.
Шумерская клинопись. III тысячелетие до н.э.
Древние египтяне высказали некоторые теоретические идеи об эстетических свойствах мира. Так, в папирусе времен Среднего царства воспевается красота Нила:
Приносящий хлебы, обильный пищей, Творящий все прекрасное…
Гимн, воспевающий бога солнца Атона, гласит:
Ты подаешь жизнь сердцам твоею Красотою, которая и есть жизнь.
Как видим, у древних народов отношение к миру сохраняло целостность, а эстетический интерес еще не вычленился в самостоятельную сферу [3]. Так, «античная эстетика начинается как одна из граней философствования о природе» [4]. Натурфилософы (VI в. до н.э.) считали, что прекрасное — космическое совершенство, всеобщая гармония мироздания. В греческом языке слово космос означает одновременно: мироздание и украшение, наряд, красота, порядок, гармония. Отсюда — косметика.
Пифагорейцы (VI в. до н.э.) связывали понятие прекрасного с общей картиной мира (гармоничный космос), а также с понятием блага. Безобразное, по их мнению, – зло. Пифагорейцы подходили к прекрасному и с математической стороны, исчисляя гармонию, без которой невозможна красота, говорили о музыке сфер. Вселенная у пифагорейцев – «прекрасно звучащий оркестр». Диалектик Гераклит (ок. 520-ок. 460 до н.э.) считал, что прекрасное вечно меняется и обновляется, а гармония — динамическое равновесие. Атомист Демокрит (ок. 460-ок. 370 до н.э.) впервые выдвинул категорию меры и развил гедонистическую концепцию: жить нужно, наслаждаясь, однако «не следует стремиться ко всякому наслаждению, но только к такому, которое связано с прекрасным». «Прекрасна во всем соразмерность, – говорит Демокрит, – мне не нравится ни недостаток, ни переизбыток».
Лисипп. Бюст Сократа. Римская копия I в. Лувр.
Сократ (ок. 469-399 до н.э.) одним из первых в истории пытается понять, какова природа и сущность прекрасного. Он задается целью ответить не только на вопрос «что прекрасно?», но и «что есть прекрасное?» Это, по мнению философа, наилучшее, наисовершеннейшее в своем роде. Прекрасное у Сократа также полезно.
Платон (ок. 428-347 до н.э.) в диалоге «Пир» пишет: «Прекрасное существует вечно, оно не уничтожается, не увеличивается, не убывает». Прекрасное выступает здесь как вечная идея, чуждая изменчивому миру вещей. Такое понимание вытекает из философской концепции Платона, утверждавшей, что чувственные вещи – только тени идей. Идеи же – неизменные духовные сущности, составляющие истинное бытие. Существует также высшая «идея идей».
Аристотель (384-322 до н.э.), в отличие от Платона, полагал, что прекрасное – не объективная идея, а объективное качество явлений. Заключается она «в величине и порядке». В своей «Поэтике» он говорит, что Прекрасное – не слишком большое и не слишком маленькое, оно должно быть соразмерно человеку. Аристотель подчеркивал единство прекрасного и доброго, эстетического и этического. Образы искусства должны быть столь же прекрасны, сколь и морально высоки и чисты. Искусство не всегда изображает прекрасное, но всегда прекрасно изображает. Мир прекрасен – этот тезис прошел через всю историю античной эстетики [5].
В Средние века господствовала концепция божественного происхождения красоты. Бог, одухотворяя косную материю, придает ей эстетические свойства. Таким образом, красота вещи есть одухотворенность ее Богом. Чувственная красота и наслаждение ею греховны. Средневековая эстетика аскетична.
Гуманисты Возрождения утверждали красоту самой природы и радость ее восприятия. Эстетика Возрождения продолжает античные традиции; прекрасное отождествляется с нравственным и справедливым. Внешняя красота считается атрибутом добродетели. Лука Пачиоли (1445-1517) выдвигает норму красоты – золотое (гармоническое) сечение. Образцом красоты становится человек, его тело. Леонардо да Винчи (1452-1519) полагал самым красивым совершенные пропорции предметов. Эстетика Ренессанса проникнута гуманизмом и поисками жизненной правды. Шекспир (1564-1616) считал, что искусство – зеркало, которое художник держит перед природой; а «прекрасное прекрасней во сто крат, увенчанное правдой драгоценной». Так эстетика Возрождения подчеркивала связь красоты и правды.
Лисипп. Бюст Аристотеля. Римская мраморная копия.
Эстетика классицизма, каноническое выражение которой дал Никола Буало (1636-1711), отождествляла прекрасное с изящным. Прекрасна не вся природа в ее цветении и буйстве, а лишь подстриженная, ухоженная, как, например, природа Версальского парка. Буало обосновывал принципы хорошего вкуса. Он считал, что прекрасно только правдивое. В искусстве прекрасно изображается даже безобразное. Подражание красоте природы – главная цель искусства. Наиболее полное воплощение идеалов красоты для Буало. – великая личность.
Эстетика французских просветителей (XVIII в.) – новый этап развития теории прекрасного. Вольтер (1694-1778) утверждал относительность представлений человека о прекрасном: если спросить у жабы, что прекрасно, то она ответит, что воплощение красоты – другая жаба. В эстетическом кодексе «Храм вкуса» Вольтер говорит: «Ложный вкус есть порождение искусственности, между тем как матерью истинного вкуса является сама природа». Французские просветители полагали, что красота – естественное свойство самой природы, такое же как вес, цвет, объем.
Романтик Ф. Шиллер (1759-1805) утверждал, что красота – это свобода, ничем не стесненное развитие явлений по присущим им законам. Основа красоты – простота, а совершенство естественно. Шиллер отличает изображение прекрасного от прекрасного изображения. То, что безобразно в природе, может быть прекрасно в искусстве (прекрасное изображение).
Г.В.Ф. Гегель (1770-1831) находит в прекрасном только чувственную видимость бесконечной идеи. Прекрасен предмет, в котором идея проявилась наиболее полно. Для Гегеля понятие прекрасного оттеснено на второй план понятием истинного: чем глубже мыслит человек, чем ближе к истине, тем менее нуждается в прекрасном. В искусстве, по мнению Гегеля, ценно только то, что дает возможность приблизиться к абсолютной идее.
Богословие красоты
Но красота – одно из центральных понятий не только философской и эстетической мысли, но и богословия. Преподобный Макарий Египетский (ок. 300-391) пишет, что человек, уязвленный любовью к Красоте, «связан и упоен ею, погружен и отведен пленником в иной мир». Ничто так не будит душу, как внимание к прекрасному. В христианстве Красота – одно из имен Божиих. Бог прекрасен Сам по Себе, и Он же является источником подлинной красоты [6].
Антонелло да Мессина. Святой Августин. 1472 г. Нац. галерея Палермо.
Вот удивительный гимн красоте Блаженного Августина (354-430): «Поздно возлюбил я Тебя, истинная Красота… Ты был во мне, я же был вовне. Я искал Тебя во внешнем, позоря соразмерное творение Твое своим безобразием. Ты был со мной, я же – без Тебя… Ты позвал, и крик Твой прорезал глухоту мою; Ты сверкнул, и Твой блеск отогнал слепоту; пролилось благоухание Твое, и вот уже я задыхаюсь без Тебя… я отведал Тебя, и теперь я алчу и жажду; Ты прикоснулся ко мне, и зажглась во мне любовь» [7].
В «Беседах на Шестоднев» свт. Василий Великий (ок. 330-379) говорит как бы от имени Моисея: «Мир есть художественное произведение, подлежащее созерцанию всякого, так как через него познается премудрость Творца» [8]. Это святоотеческий постулат о мире, и Василий Великий остается здесь подлинным эллином, ибо для греков мир издревле был художественным произведением [9]. Святитель Григорий Богослов (329-389) поясняет, что «красота является сущностным атрибутом Бога», а святитель Кирилл Александрийский (376-444) указывает, что красота Бога надмирна, и человек воссоздан в этой троической красоте, которую, согласно преподобному Максиму Исповеднику (580-662), предназначен в конечном итоге разделить с Самим Богом.
«Хор святоотеческих голосов» подытоживает Дионисий Ареопагит (I в.): «Бога святые восхваляют как Прекрасное, как Красоту… Все сущее, возникая из Прекрасного и Добра, пребывая в Прекрасном и Добре, возвращается в Прекрасное и Добро. И все, что существует и появляется, существует и появляется благодаря Прекрасному и Добру». Добро и красота здесь тождественны [10].
Это тождество подтверждает и аскетический опыт преподобных отцов и подвижников благочестия, накопленный за всю историю существования христианства. Собрания самых авторитетных в Церкви аскетических творений святых отцов уже в древности получали наименование «Филокалии» (любовь к красоте). Наиболее известная «Филокалия» – сборник произведений православных подвижников, созданный на Афоне в XVIII веке. Он был переведен на русский язык с названием «Добротолюбие».
Красота – критерий истины
Однако красота тождественна не только добру. Настоящей красоте также можно и должно верить. Она удостоверяет. Вот, например, как это сформулировал священник Павел Флоренский, анализируя знаменитую рублевскую «Троицу»: «Из всех философских доказательств бытия Божия наиболее убедительно звучит именно то, о котором даже не упоминается в учебниках: примерно оно может быть построено умозаключением: есть “Троица” Рублева, следовательно, есть Бог». Красота идентична истине, является ее критерием, ее составной частью. [11].
Свв. Владимир, Борис и Глеб. Двусторонняя икона-таблетка. Новгород. Кон. XV — нач. XVI в. ГТГ.
Достаточно вспомнить эпизод «испытания вер» в «Повести временных лет». С князем Владимиром уже беседовали и мусульмане, и католики, и хазарские иудеи. Перед ним прозвучала проповедь греческого «философа», вместившая в себя библейскую историю и краткий катехизис в придачу, и она, кажется, уже произвела должное впечатление: князь констатирует, что греки говорят «хитро» и «чюдно», что каждому любо их послушать. И все-таки проповеди мало. Необходимо не только услышать, но и увидеть. И вот Владимир по разумному совету бояр и старцев выбирает десять «мужей добрых и смысленных», чтобы те своими глазами посмотрели на зримую реальность каждой веры – в каком облике предстает она у себя дома?
Посланцы исполнили приказ. Молитвенные телодвижения мусульман в мечети оттолкнули их чуждостью ритма и пластики, показались безрадостными: «несть веселья в них». Латинский обряд тоже не доставил эстетического удовлетворения: «красоты не видехом никоеяже». Но в Константинополе патриарх показал им «красоту церковную», и они рассказывают своему князю: «Не знаем – на небе ли были мы или на земле, ибо нет на земле такого вида и такой красоты, и мы не знаем, как рассказать об этом, только знаем, что там Бог с человеками пребывает и богослужение их лучше, чем во всех иных странах. Мы же не можем забыть красоты той». Слово «красота» повторяется вновь и вновь, и переживание красоты служит решающим богословским аргументом: «там Бог с человеками пребывает». Теперь и князь может, наконец, сделать свой выбор. «Отвечал же Владимир и рек: где крещение приимем?»
Эстетическая аргументация оказалась самой убеждающей. Поэтому и церковная музыка, и архитектура, и иконопись всегда стремились быть на самом высоком уровне. Это было и остается для Церкви делом принципа. Прекрасный церковный хор, стройность и красота богослужения, изысканность архитектуры – это лучшие формы проповеди, которые когда-либо знала Церковь. И это не интерес корысти, показатель достатка или пустой роскоши, а самая соль христианского мироощущения. Именно потому, что от надежности, доброкачественности красоты зависит неимоверно много, к ней предъявляются исключительно строгие требования. Красота, которая хочет быть удостоверением истины, не может не быть к себе суровой. Красота и подвижничество очень тесно связаны между собой в русской народной психологии. [12].
Сергей Аверинцев
Академик С.С. Аверинцев (1937-2004) рассматривал красоту как святость. Он замечает, что «классическая русская литература смертельно боится эстетического “баловства”. Гоголь сжег свою рукопись, Лев Толстой пытался отречься от художника в самом себе, только бы остаться искателем и учителем истины, – этому не сыщешь параллели в истории других литератур [13]. Вспомним аскетизм иконописцев – преподобных Андрея Рублева, Алипия, прославленных в лике святых. Изобразить благодать, почивающую на святом угоднике, невозможно, не имея собственного опыта благодатного присутствия Божия.
К сожалению, в сегодняшнем мире добро и красота разошлись между собой. Добро остается категорией этики, красота же превратилась в отвлеченную эстетику, а затем и полностью была дискредитирована современным секулярным обществом. Красота превращается в прелесть, т.е. в ложь. И мы имеем эстетику рынка с его соблазнами, падение нравственности и одиночество человека, направленного только на развлечения. Утрата ценностных ориентиров приводит в конечном итоге к забвению самого Источника красоты.
Преподобный Исаак Сирин (VII в.) предупреждает, что «душа видит Красоту по силе своего жития». По словам Н.А. Бердяева (1874-1948), в красоте нужно жить, чтобы ее узнать. Узнав же ее, каждый из нас приобщается величайшей радости, ради которой Господь и сотворил человека. Венцом познания красоты Божественного творения является святость, которая открывает в человеке его собственные тайники богообразной красоты и являет красоту других людей, сокрытую даже от них самих, так как «сияние красоты добродетелей в человеке пробуждает то же самое удивление и изумление, что и слава Небес» [14].
Единство земного и небесного
Основная ценность абсолютно любой религии, будь то христианство, буддизм или ислам, — храмы, воплощающие образ мироустройства. Такие культовые постройки — жилища вездесущего неземного Бога на Земле. Это места, где происходит обретение Бога через молитву, единение с Ним через таинство и спасение души.
Идея божественного содержится в самом образе Храма Вышнего, которая живёт за пределами человеческого сознания и соединяет в себе представления людей о мироустройстве. Там убежище от суеты мирской, там осознание единства небесного и земного. Так же работает синтез искусств в эстетическом воспитании.
Высокая музыкальность слова, древние иконы со строгими ликами, торжественная архитектура храмов, монументальные фрески, полная достоинства пластика скульптур, красивые и точнейшим образом взвешенные мелодии церковной музыки — всё это рождает возвышенные нравственные чувства, когда приходят мысли о жизни и смерти, о грехе и о раскаянии, когда душа стремится к идеалу и истине. Синтез храмового искусства обращается к состраданию и сочувствию, покою и умилению, одухотворению и просветлённой радости.
О происхождении искусств
Еще в XIX веке исследователи культуры обратили внимание на то, что исторически искусство начальными своими формами имело именно культовое, религиозное творчество. По мнению многих ученых, историческая связь культа (богослужения) и искусства является принципиальной для понимания самого феномена человеческой культуры. Философ Фридрих Ницше (1844-1900) подробно исследовал происхождение искусства трагедии и комедии из древнегреческих мистерий культа Диониса, т.е. показал генетическую связь античного искусства с религиозным культом.
Михаил Бахтин
Один из столпов культурологии, философ Михаил Бахтин (1895-1975) всю культуру рассматривал как наследницу древних мистерий, и сегодня частично продолжающую их функции. Это мнение разделяют многие западные философы и культурологи.
С.Н. Булгаков (марксист, а потом религиозный философ; 1871-1944) о происхождении культуры писал следующее: «Известно, что религиозный культ вообще есть колыбель культуры, вернее, ее духовная родина. Целые исторические эпохи, особенно богатые творчеством, отмечены тем, что все основные элементы „культуры“ были более или менее тесно связаны с культом, имели сакральный характер: искусство, философия, наука, право, хозяйство. Искусство с колыбели повито молитвой и благоговением: на заре культурной истории человечество лучшие свои вдохновения приносит к алтарю и посвящает Богу. Связь культуры с культом есть вообще грандиозного значения факт в истории человечества, требующий к себе надлежащего внимания и понимания» [15].
Известнейший историк XX века Арнольд Тойнби в труде «Постижение истории» создал общепризнанную сегодня концепцию мировых цивилизаций, согласно которой каждая цивилизация представляет собой нечто целое благодаря единому религиозному истоку – единому для всей цивилизации вероисповеданию, «культурообразующей конфессии» [16]. Арнольд Тойнби писал, например, о православной (восточно-христианской) цивилизации, католической (западно-христианской) цивилизации, и др.
Обустройство православного храма
Православный храм отводит для молящихся всё подкупольное пространство, алтарное же помещение предназначено для божественной сверхреальности. Напоминают о Боге и призывают к Нему иконы. До восемнадцатого века вся церковная музыка была строго одноголосой, перекликаясь с аскетизмом икон, фресок, мозаик. После музыкальные композиции, сопровождавшие службы, стали многоголосыми и более концертными, часто композиторскими. Этому послужили храмовый синтез искусств и слияние церковного и светского начал.
Художественное оформление храмов тоже стало богаче по форме и ярче по палитре. Золото, киноварь, пурпур, смальта — образы святых стали выразительнее, интенсивнее и разнообразнее, пение — более профессиональным, даже искусным. Всё это настраивает паству на торжественный молитвенный лад, и сама служба прирастает благолепием.
О иконологичности мира
Саму идею творчества в ее окончательном виде человечеству смог дать только духовный опыт, приобретенный в христианстве. Бог — величайший художник, Творец всего сущего. Божье творение изначально прекрасно. Бог любовался им на разных этапах создания. «И увидел Бог, что это хорошо» — эти слова повторяются в 1 главе книги Бытия семь раз и в них явно ощутим эстетический характер. С этого начинается Библия и заканчивается она откровением о новом небе и новой земле (Откр. 21.1). Апостол Иоанн говорит о том, что «мир лежит во зле» (1 Ин. 5.19), подчеркивая тем самым, что мир не есть зло сам по себе, но что зло, вошедшее в мир, исказило его красоту. И в конце времен воссияет истинная красота Божественного творения — очищенная, спасенная, преображенная [17].
Сотворение мира. Мозаика купола. XIII в. Собор Сан Марко, Венеция.
Как же Бог творит мир? Посредством Слова. Он Сам есть Слово, пришедшее в мир. «В начале было Слово… все через Него начало быть, и без него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1.1-3). Кроме того, Бог творит мир, давая всему Образ. Сам Он, не имеющий образа, есть Прообраз всего на свете. Все существующее в мире существует благодаря тому, что несет в себе Образ Божий. Русское слово «безобразный» — синоним слова «некрасивый» и значит не что иное, как «без-образный», то есть не имеющий в себе Образа Божия, не-сущностный, не-существующий, мертвый. Весь мир пронизан Словом и весь мир наполнен Образом Божиим, наш мир иконологичен.
Божье творение можно представить как лестницу образов, которые наподобие зеркал отражают друг друга и в конечном итоге — Бога как Первообраз. Евангелист Иоанн свидетельствует: «Бога не видел никто никогда» (Ин.1, 18), но далее добавляет: «Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Здесь центр новозаветного откровения: через Иисуса Христа мы имеем прямой доступ к Богу, мы можем видеть Его лицо. «Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины, и мы видели славу Его» (Ин. 1.14). Иисус Христос, Единородный Сын Божий, воплощенное Слово есть единственный и истинный Образ Невидимого Бога. В определенном смысле Он есть первая и единственная икона. Апостол Павел так и пишет: «Он есть образ Бога Невидимого, рожденный прежде всякой твари» (Кол. 1.15), и «будучи образом Божиим, Он принял образ раба» (Фил. 2.6-7). Явление Бога в мир происходит через Его умаление, ке́нозис (греч. Κένωσις – опустошение, истощение; от κενός – пустота). И на каждой последующей ступени образ в определенной степени отражает Первообраз, благодаря этому обнажается внутренняя структура мира.
Прп. Сергий Радонежский с житием. Икона конца XV в. Троицкий собор Троице-Сергиевой лавры.
Следующая ступень этой лестницы – человек. Бог создал человека по образу и подобию Своему (Быт. 1.26), выделив тем самым его из всего творения. И в этом смысле человек – также икона Божия. Вернее, он призван стать таковым. Спаситель призывал учеников: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5.48). Здесь обнаруживается истинное человеческое достоинство, открытое людям Христом. Но вследствие грехопадения, отпав от источника Бытия, человек не отражает как чистое зеркало Божий образ. Для достижения требуемого совершенства необходимо прикладывать усилия (Мф. 11.12). Евангелие учит, что целью человека является не просто самосовершенствование, но раскрытие в себе истинного Образа Божия, достижение Божьего подобия, того, что святые отцы назвали «обожением», теозисом (греч. Θεόσιζ). Процесс этот труден, по словам ап. Павла, это муки рождения, потому что образ и подобие в нас разделены грехом. Образ мы получаем при рождении, а подобия достигаем в течение жизни. Вот почему в русской традиции святых называют «преподобными», то есть достигшими подобия Божия. Этого звания удостаиваются величайшие святые подвижники, такие как Сергий Радонежский или Серафим Саровский. И в то же время это цель, которая стоит перед каждым христианином. Не случайно св. Василий Великий говорил, что «христианство – это уподобление Богу в той мере, в которой возможно для природы человеческой».
Человек расположен на грани двух миров: выше человека – мир божественный, ниже — мир природный. От того, куда развернуто его зеркало, вверх или вниз, будет зависеть, чей образ он воспримет. Ступенью ниже человеческого мира лежит мир тварный, также отражающий в свою меру образ Божий, как любое творение, которое несет на себе печать Создавшего его. Не случайно святые отцы говорили, что Бог дал человеку для познания две книги: Книгу Писания и Книгу Творения. И через вторую книгу мы также можем постичь величие Творца – посредством «рассматривания творений» (Рим. 1.20). Этот так называемый уровень естественного откровения доступен был миру и до Христа. Но в творении образ Божий умален еще более, чем в человеке, так как грех вошел в мир и мир во зле лежит. Каждая нижележащая ступень отражает не только Первообраз, но и предыдущую ступень. На этом фоне очень хорошо видна роль человека, так как «тварь покорилась не добровольно» и «ожидает спасения сынов Божиих» (Рим. 8.19-20). Человек, поправший в себе образ Божий, искажает этот образ во всем творении. Все экологические проблемы современного мира проистекают отсюда. Их решение тесным образом связано с внутренним преображением самого человека.
Пантократор. Мозаика купола. Мон. Хора, Константинополь. 1-я четверть XIV в.
И наконец последняя ступень лестницы – собственно икона и всякое человеческое творчество. Только отражая Первообраз, икона перестает быть доской с написанными на ней сюжетами. Цель иконы – направить наше внимание к Первообразу, через единственный Образ Воплощенного Сына Божия, — к Богу Невидимому. И этот путь лежит через выявление Образа Божия в нас самих. Почитание иконы есть поклонение Первообразу, молитва перед иконой есть предстояние Непостижимому и Живому Богу. Икона только знак Его присутствия. Эстетика иконы — лишь малое приближение к красоте нетленной будущего века. Созерцающий икону похож на постепенно прозревающего человека, который исцеляется Христом (Мк. 8.24).
В идеале вся человеческая деятельность иконологична. Человек пишет икону, прозревая истинный Образ Божий, но и икона создает человека, напоминая ему об образе Божьем, в нем сокрытом. Человек через икону пытается вглядеться в Божий Лик, но и Бог смотрит на нас через Образ. Условный язык иконы является отражением неполноты наших знаний о божественной реальности. И в то же время — это знак, указывающий на существование красоты Абсолютной, которая сокрыта в Боге [18].
Икона будет преображаться
— Каково, по Вашему мнению, будущее у иконы как искусства? — Если люди творят и трудятся, то будущее — будет. А икона будет преображаться. Возможно, будет какой-то симбиоз, смешение стилей, например, палеологовского и комниновского периодов. Или наоборот — в эти стили будет привнесено что-то новое. Поживём — увидим. — Совместимы ли икона и авангард? — Мне когда-то художники предлагали написать икону в гротеске — я не подписался на это. Чутьём понимаю, что это — чуждо, и не хочу в этом участвовать. Я до сих пор не изучил то, что мне оставили учителя живописи. До сих пор открываю старые альбомы, смотрю, умиляюсь и всё время нахожу что-то новое. — Александр, а почему всё-таки Вами выбран палеологовский стиль? — В нём нет конца…
