Может ли монахиня (монах) уйти из монастыря?

Уходя в монастырь, человек отрекается от всего мирского и приносит обеты девства, послушания и нестяжания. Но случается и такое, что монах не может или не желает больше держать эти обеты и хочет уйти из монастыря.

Препятствовать такому желанию настоятели монастырей не могут. Но они обязаны попытаться уговорить желающего стать мирянином остаться и не отказываться от принесённых обетов. Но что же происходит, если монаха не удаётся отговорить?

Трудник

Следующая стадия для того, кто с честью выдерживает все испытания предыдущего этапа, что, как показывает практика, под силу немногим. Перед тем как стать монахом, кандидату придется пройти путь трудника. Так называется человек, который служит помощником у духовных лиц. От трудника требуется постоянное проживание в монастыре, также необходимо четкое соблюдение всех принятых там правил. В частности будущие монахи поднимаются в пять утра, соблюдают посты, проводят дни в работе. Их заставляют убирать помещения, помогать на кухне или в огороде, поручают другие дела. Конечно же, много времени отводится молитвам.

Трудники живут в монастыре около трех лет, это необходимо для того, чтобы укрепиться в принятом решении. Человек, который хочет посвятить себя служению Богу, должен понимать, что ему придется много работать физически. Это справедливо и для тех, кто в мирской жизни занимался преимущественно умственным трудом, имеет диплом о высшем образовании, работал на руководящей должности.

Исповедь о жизни в Покровском монастыре

Вы, наверное, читали новости, как у настоятельницы монастыря обнаружили мерседес за 9,5 миллионов рублей. Там в монастыре есть приют для девочек. Диана, моя коллега по хоспису, жила в этом приюте.

Центр Москвы, метро Таганская, Покровский монастырь, где находятся мощи Матроны Московской и куда ходят сотни паломников каждый день. Территория монастыря огорожена забором. Внутри еще один забор – за ним дом игуменьи и корпус, где живут монахини и девочки из приюта.

Диана до 3 класса жила дома, училась в обычной школе, где у нее было много друзей и любимая учительница. Мама и бабушка стали очень активно ходить в церковь, дома были разговоры, что скоро конец света и надо спасаться. Как-то мама сказала, что была в Покровском монастыре, там очень красиво, видела девочек, они живут при монастыре настоящей православной жизнью. «Давай ты там тоже попробуешь пожить», — сказала мама Диане. Через несколько недель Диану отвезли в монастырь.

Так выглядела жизнь в Покровском монастыре в 2004 – 2007 годы глазами девочки из приюта:

«Вещи. Из дома можно было взять совсем минимум вещей. Телефон, игрушки, одежду нельзя.

Одежду выдавали всем одинаковую – длинные черные юбки, черные и белые платки. Школьная форма – черные платья и фартуки. Праздничная одежда – сарафаны и платья. Мне не нравилось ходить в длинных черных юбках.

Стричь волосы было нельзя. Волосы нужно было отращивать и заплетать в косы. За 4 года я ни разу не стриглась.

Комната. В одной комнате жили 4 девочки. Когда правила ужесточили, в одну комнату поселили 10 девочек.

Монахиню, которая отвечала за приют, звали матушка Конкордия. Она всем руководила и была противная. Непосредственно с нами находилась другая монахиня, она была как воспитательница. Сначала ее звали, кажется, Лидия. За 4 года ей 3 раза меняли имя – когда она становилась послушницей, потом инокиней, потом монахиней — имена ей меняли. Она была строгая, но понимающая.

Мое имя Диана, а в крещении – Люба. Там всех звали именами в крещении. Мне не нравилось, когда меня так называли.

На встречи с родственниками был лимит – один раз в две недели. Встречаться можно было на территории монастыря. Сначала один на один, а когда правила ужесточили – только в присутствии монахини. 2 маленькие девочки очень плакали, когда мама приезжала, тогда маме запретили приезжать. Против родители всех настраивали. Мне говорили, что я никому не нужна, что моя мама пьёт и чуть ли не проститутка (хотя моя мама точно не пила). Говорили: «Вы нам должны быть благодарны, что здесь живёте, если мы вас выгоним, куда вы пойдете?». Звонить домой можно было с благословения игуменьи. Если игуменья в хорошем настроении, она разрешала, если в плохом – нет.

Игуменью ужасно боялись. Она к нам редко приходила, помню только, что она все время только ругалась. У нее была келейница, через которую можно было записаться на встречу. С игуменьей нужно было согласовывать: звонки домой, покупку одежды и вещей, поездки домой. Она могла сказать да или нет.

Наказания. Пока мы были школе, монахини ежедневно проводили обыск у нас в комнате. Проверяли под подушкой, под матрасом, шкаф. Если в шкафу был бардак – все вещи выбрасывали на пол. У меня часто был бардак в шкафу. Наказывали за воровство, если нагрубишь, если плохо уберешься. Если между завтраком, обедом ужином тебя засекут с едой. Если не слушаешься, если молитвы не читаешь. Нас не били, наказание было в количестве земных поклонов или дополнительном послушании. Когда я стащила что-то из еды, меня заставили в трапезной, где ели игуменья и монахини, делать земные поклоны на протяжении всего времени, пока они ели. Наказывали за общение с паломниками и другими людьми, которые не жили в монастыре. Если брали у них подарки, нас потом заставляли совершать поклоны.

Дырка в заборе. Там где сейчас красная кирпичная стена, раньше был обычный забор. Под забором я нашла дырку, через которую несколько раз в неделю мы сбегали из монастыря в город. Но для этого нужна была нормальная одежда, ее привозили те кто ездил домой и потом прятали в пакете на улице. Мы снимали монастырскую одежду, оставляли ее около забора. Если кому-то удавалось сохранить косметику из дома, красились. Гуляли по Москве, в основном ходили в магазин за чипсами и газировкой. Иногда спускались в метро (были девочки, которые никогда раньше не видели метро). Ночью тоже убегали. Последний раз мы вернулись, а пакетов с приютской одеждой нет, кто-то нас засек и их забрал. Бежали до приюта в городском.

Деньги иметь запрещалось. Но можно было своровать деньги в храме из ящика для пожертвований. На ящике было написать «приют» или «детям», поэтому брать оттуда мы не считали воровством, ведь это были деньги для нас. Деньги мы зарывали в землю, чтобы монахини не нашли.

Учились на территории монастыря. В одной из монастырской башен была школа. Учитель вел уроки сразу у нескольких классов. Учителям запрещалось общаться с нами вне уроков, привозить нам подарки. Если учитель нарушал правила, его меняли. В школе был компьютер – старый, без выхода в интернет. На нем нас учили печатать. По ночам мы лазили в класс поиграть на компьютере. Мы не учились в школе в первую и последнюю неделю поста, в первую неделю Пасхи. И если среди недели были православные праздники, мы тоже не учились. Сейчас я слышала, что детей из приюта уже возят в обычную школу.

Послушания. Утром мы ходили в школу, а вечером у нас были послушания. В трапезной для монахинь накрыть на стол, мыть посуду, резать салаты. Уборка коридоров, уборка в храме, следить за свечами в храме. За нами ходили и проверяли, если мы убрали плохо, нужно было все переделывать. Летом нас возили на подворье, там были поля с картошкой, мы должны были их пропалывать – с утра и до обеда каждый день. Самым легким послушанием было стоять в храме, где мощи Матроны, раздавать паломникам цветы. Мы менялись каждые 4 часа, за день дежурили так по 2 раза. По выходным послушание в трапезной весь день.

Молитвы мы читали каждое утро 40 минут. Вечером еще 40 минут вечерние молитвы в храме вместе с сестрами. Каждый день у нас был крестный ход по монастырю тоже с молитвами. Зачем нужен крестный ход нам не объясняли, мы думали, что таким образом защищаем территорию.

Мясом не кормили никогда. Понедельник, среда и пятница — постные дни. По праздникам что-то пекли, в остальные дни еда была одна и та же. Первое, потом второе. Нужно было съесть все что в тарелке, пока не съешь, встать из-за стола нельзя. Я не люблю супы. Супы давали на первое каждый день, приходилось есть. Сладкое давали в ограниченном количестве, чипсы не давали вообще.

В монастыре была комната, где хранилось все для праздников – вино, наливки, красивая посуда. Комната не запиралась. Мы воровали там вино. Пили несколько раз в неделю, часто мы были пьяные, не могли встать, вели себя неадекватно. Один раз нам всем было очень хреново от вина, нас рвало. Монахини сказали, что мы все отравились едой. Я уснула за столом, когда мы кушали вместе с сёстрами, но на это никто не обращал внимания. Монахини делали вид, что не замечают, что дети пьяные, старались это не афишировать и не говорили игуменье – иначе у них были бы потом проблемы.

Когда для игуменьи строили свой дом на территории монастыря, рабочие часто оставляли сигареты, мы их курили.

В монастыре жили только женщины. Общаться с мальчиками у нас не было возможности. У одной девочки был брат, его не пускали на территорию, потому что он мальчик. Одна девочка встречалась с рабочим. Секса у них не было, только целовались. Монахини возили девочку к гинекологу проверять. Одна монахиня убегала из монастыря встречаться с мужчинами.

Баян. У игуменьи была идея, что все дети должны играть на музыкальных инструментах. Никому не дали выбора на чем играть, и меня заставили играть на баяне. Ещё нас заставляли петь, а я это терпеть не могла.

Дни рождения там не отмечали. Отмечали только день ангела — но не то чтобы отмечали, нам просто подарок дарили — икону, молитвослов, блокнотик. А игуменья, кстати, день рождения отмечала, гости к ней приезжали.

Медицина. За все время что я там жила, 1 раз нас возили из монастыря прививки делать. Когда мы болели, монахини сами лечили нас, врача не вызывали. Там была аптечка, в которой лежали очень вкусные леденцы для горла и доктор мом, мы их воровали.

За забор монастыря нас вывозили зимой в Кремль на елку, а летом на подворье монастыря в Орехово-Зуевском районе. Ну и все. На подворье тоже огороженная территория — там храм, огород, ферма, пруд и дом настоятельницы. У настоятельницы кстати всегда были свои машины и личный водитель.

Нам говорили, что вы отучитесь и куда захотите поступите. Но практически было не так. Девочка хотела поступить в медицинский институт, а ее хотели сделать монахиней, ее выгнали из-за этого из монастыря. Был случай, что девочке не разрешили доучиться в институте и сделали ее сначала послушницей, потом монахиней. В монахини очень молодых постригали, говорили, что в монастыре должно быть нужное количество монахинь.

Я придумала сбежать из монастыря. Бежать хотели 4 девочки. Если бы я сбежала домой, меня бы там, наверное, убили за это. Поэтому бежать решили к родственнице одной девочки. Мы собирали вещи, готовились. В день побега решили рассказать об этом учительнице, которая была очень добрая, и мы думали, что она за нас. Учительница рассказала игуменье. Игуменья на нас сильно орала. После этого нас поселили вместо 4, 10 человек в одну комнату. Больше нельзя было свободно выйти, нас водили строем, запирали на ключ. Строем в трапезную, строем в храм. Свободно перемещаться стало нельзя. Учительницу кстати из монастыря тоже выгнали, запретили ей с нами общаться.

Про Бога нам рассказывали, что, если причащаться не будешь, в ад попадешь. Если обманывать будешь, тоже в ад. Мы боялись Бога.

Каждую неделю мы должны были исповедоваться, от этого нельзя было отказаться. Мы быстро просекли, что если на исповеди что-то скажешь, это докладывали игуменье. Из исповеди одной девочки игуменья узнала, что мы пили вино. Я перестала что-то реальное рассказывать. Была книжка со списком грехов, я переписывала грехи оттуда и на исповеди читала это.

Из-за попытки побега и других нарушений, из монастыря позвонили моей маме и сказали, что она может поселиться сама в монастыре и тогда меня там оставят, или меня нужно забрать. Мама приехала в монастырь, прожила там 2 недели. Ей не понравились все эти правила, и она забрала меня домой.

Мне было 13 лет. Меня отдали в новую школу. Про монастырь я никому не рассказывала — стеснялась этого. Просто сказала, что меня из другой школы перевели.

У меня были сложности в общении. Я всего боялась. Школа была большая, 3 этажа, там надо было искать кабинеты, я боялась, что не найду. В метро ездить боялась, в монастыре ведь нас только на машине возили. Все было новое, это очень пугало. Друзей у меня не было. Образование в монастыре было ужасное, в новой школе я поняла, что математику не знаю. Но класс был хороший, они начали меня поддерживать, с нами психолог работала. Месяц мне было совсем страшно, потом появились друзья.

Первое время я ездила в монастырь к девочкам в гости, потом не захотела больше общаться ни с кем из монастыря.

В храм после этого я почти перестала ходить».

P.S. Тк важно услышать обе стороны, вот версия глазами монастыря

Оригинал

^ ГЛАВА 7. Как монаху готовиться ко сну

Помнить всегда, что ночь может оказаться последней.
Привыкнуть всегда вечером проверять себя и, в чем совесть обличит, – каяться.
Усердно молиться, чтобы ночь прошла без греха.
Засыпая, довериться Богу и Ангелу Хранителю.
От злых помыслов и козней вражьих блюстись, то есть оберегать душу, а всякое смущающее воспоминание или представление сразу отсекать, не разрешая себе ни минуты не задерживать на этом внимания. За все, что по нерадению уже проникло, просить прощения и помощи Божией.
Сколько бы раз за ночь не пришлось проснуться – не пропускать возможности обратиться к Богу с молитвой.
Без нужды не валяться в постели.

Буддийский монах

Как стать буддийским монахом в России? Человек, твердо решивший стать монахом определенного монастыря, должен узнать его требования. Лучше поинтересоваться ими заблаговременно, так как они бывают различными. Лицо, чья кандидатура одобрена, проходит обучение в храме, продолжительность которого зависит от правил конкретного монастыря, степени готовности кандидата. Затем следует церемония посвящения, которую вправе проводить только посвященный монах. На этой стадии осуществляется передача Пяти Заповедей и Трех Драгоценностей, выбирается буддийское имя.

У посвященного появляется учитель, как правило, это лицо, проводившее церемонию. Ему разрешается поселиться на постоянной основе в монастыре. Также новоиспеченный монах принимает обет Бодхисаттвы – легендарного героя, положившего жизнь на развитие буддийского учения, помощь страждущим. Принимая обет, люди обещают нести добро и искать просветления на протяжении всего срока своего существования.

Желая посвятить себя буддизму, монах должен будет отринуть мирские удовольствия, предметы роскоши. Конечно же, для него станут недоступными отношения с противоположным полом, создание семьи и рождение детей. Однако есть также возможность стать монахом временно, отдав несколько месяцев или лет развитию собственной духовности, поискам смысла жизни.

Шаолиньский монах

Что делать тому, кто не только желает приобрести навыки кунг-фу, но и пройти серьезное обучение? Как стать монахом? Шаолинь теоретически готов принять каждого, кто разделяет буддийскую доктрину. Ограничение по возрасту – от шести лет. Однако от этого человека требуется постоянное проживание на территории Китая. Помимо этого, кандидат должен быть целеустремленным, трудолюбивым и добродетельным, продемонстрировать готовность к образу жизни аскета, проявлению покорности. Менее строгие требования предъявляются к тем, кто желает заниматься в школах боевых искусств, функционирующих при монастыре.

Став послушником, претендент проходит обучение, в течение которого наставники наблюдают за ним, оценивая его готовность. Некоторые получают возможность принять монашеские обеты уже несколько месяцев спустя, другие дожидаются этого в течение нескольких лет.

Размышляя о том, как стать шаолиньским монахом, нужно оценить свою готовность. Люди, прошедшие обучение в монастыре, приобретают фантастическую выносливость, которая развивается изнурительными тренировками. Это физические упражнения, боевые искусства, медитация. Все годы обучения посвящены совершенствованию разума и тела, времени для отдыха и развлечений не остается. Стоит знать и то, что монахи не употребляют в пищу мяса, их рацион состоит из овощей, фруктов, злаков. Этот жизненный путь категорически не подходит обладателям слабого здоровья.

Общение с духовником

Замечательно, если у того, кто планирует уйти в монастырь, есть собственный духовник. Именно ему следует о том, как стать монахом. При отсутствии духовника можно посетить любую церковь, обсудить с местным священником принятое решение. От него можно узнать подробности о жизни в монастыре, которые помогут укрепиться в своем желании или заблаговременно передумать.

Как правило, священники рекомендуют людям, желающим проститься с мирской жизнью, в течение года ежедневно посещать церковь. Помимо этого, они должны следовать постам, читать молитвы и внести перемены в жизненный распорядок. Речь идет о раннем подъеме (примерно в 5-6 утра), постной пище, отказе от развлечений, в том числе и от невинных вроде просмотра телепередач, пользования интернетом. Конечно же, священник посоветует заблаговременно отказаться и от интимных отношений с противоположным полом.

Помимо всего вышеперечисленного, будущему монаху показано чтение Священного Писания, знакомство с трудами достойных отцов церкви.

Репортаж из монастыря: жизнь не от мира сего

Испытание платочком

У меня не было никаких проблем в мирской жизни. Она была благополучной и беззаботной: высшее образование, работа, любящие меня мама и брат, большая уютная квартира. Никаких разочарований, потерь, измен…

Монахини в черном облачении раньше вызывали у меня недоумение и страх. Уйти в монастырь? И мысли такой никогда не возникало. Я любила комфорт, а любые запреты и ограничения вызывали во мне решительный протест. Походы в церковь ограничивались тем, что я ставила свечки перед иконами. Но однажды довелось помочь по храму. Моя мама, которая регулярно убиралась в церкви, прийти не смогла. Я согласилась подменить ее без особой охоты. Но меня так приветливо встретила инокиня-церковница, что я осталась до позднего вечера! И даже пришла на следующий день.

Так выглядит келья. Фото: Жанна Чуль

Мне захотелось узнать, как живут монахини — какие они в быту, в повседневной жизни, скрытые от посторонних, уходящие из храма в свой келейный корпус через калитку с предостерегающей надписью «Посторонним вход категорически запрещен».

Я стала ходить в храм все чаще. Меня приняли на послушание (так в монастыре называется работа) в местную лавку с неплохой зарплатой и двухразовым питанием. Не прошло и трех месяцев, как незаметно для самой себя я оказалась в числе послушниц. Как же это случилось? Подействовали разговоры сестер о спасении и радостно-спокойной жизни в монастыре. Одним словом — завербовали.

Правда, были среди монашек те, кто пытался остановить: «Деточка, не соверши необдуманного шага». Предупреждали: настоятельница строга, может и не принять, надо пройти собеседование. Это еще больше подогрело мое любопытство: такую хорошую — и не примет? Игуменья попросила меня рассказать о себе. Поинтересовалась, была ли я замужем и не возникнет ли у меня такого желания, а потом благословила: «Приходи!». Выдали мне черную юбку, кофту и платок. Поселили в одноместную просторную келью. Я жила выше всех — на мансарде, между двумя храмами, надо мной — монастырская колокольня. Утром в комнате все дрожало от звучных ударов в большой колокол. «Надолго ли меня хватит?» — размышляла я.

Одно из самых трудных послушаний — работа в просфорне. Фото: Жанна Чуль

Никогда бы не подумала, что окажется так тяжело постоянно ходить с покрытой платком головой. Она постоянно чешется, волосы через какое-то время начинают выпадать. Хотела облегчить себе жизнь и подстричься, но благословения не получила: мол, оставь косу для пострига!

Потеряла жениха — сделала карьеру

Между сестрами не благословляется распространяться о жизни, которую они вели в миру, и о причине ухода в монастырь. Но женщины есть женщины — и как-то постепенно из разговоров все узнавали друг про друга. От хорошей и благополучной жизни никто в монастырь не уйдет. Нужен толчок.

В монастырь приходят женщины любого возраста. Но несовершеннолетние девушки или замужние, а также имеющие маленьких детей не принимаются согласно правилам обители. Среди 22 женщин, с которыми я делила стол и кров, три были весьма преклонного возраста, четыре — девушки за двадцать. Возраст большинства сестер — от 35 до 60 лет. Одна сестра пришла в обитель сразу после смерти своего пятилетнего сына. Она беспрекословно шла на любое послушание. Казалось, ее даже радовала тяжелая работа. Без устали скоблила, убирала, мыла, полола, стараясь забыть горе в работе. Но утешения от скорби так и не нашла — через год запросилась обратно в мир. Другая сестра, потеряв обоих родителей и жениха, напротив, сделала в монастыре карьеру — в сравнительно короткий по монашеским меркам срок стала инокиней и правой рукой игуменьи.

Чем старше по возрасту монахиня, чем дольше живет она в обители, тем больше от нее пользы монастырю. Наученная горьким опытом, она не впадает в искушения, свойственные новоначальным сестрам. Быстро ориентируется в нестандартной ситуации. Работают эти 60–70-летние бабушки, не уступая молодым, — и поклоны резво кладут, и в огороде копают, и в трапезной кашеварят. И вставать поутру в отличие от молодых сонь им нетрудно. Пенсия старушек идет в монастырскую казну, что опять же относит их к разряду выгодных насельниц (проживающих) для обители. А им тоже выгодна монашеская жизнь — и накормят, и полечат. А когда Господь призовет, то и похоронят здесь же, на кладбище на территории монастыря, на монашеском участке.

Благословение на укол

Послушание — смысл монашества. Любая добродетель меркнет при его отсутствии. Назначенное игуменьей послушание поначалу может совершенно не совпадать с тем, что делала послушница в мирской жизни. Перед нами, новенькими сестрами, однажды разоткровенничалась пожилая монахиня: «Я в миру работала в банке! Большим начальником была! А меня в первый же день на послушание в коровник отправили. Какие коровы! Я даже лягушек боюсь…» Однако отказываться от послушания не принято.

У меня было послушание в трапезной. Однажды после обеда, вымыв посуду, спустилась в холодную комнату (мы ее называли попросту «холодильник») за продуктами. Взяв, что требовалось, обернулась и обомлела — дверь была закрыта. Подергала ручку — не открывается. Мне стало по-настоящему страшно. Кричать, звать на помощь бесполезно: двери толстые, да и в подвале никто из сестер не мог оказаться в это время. Даже не позвонить было — в глухом помещении телефон не принимал сигнал. А низкая температура уже делала свое дело: я начинала мерзнуть. Чтобы паника не овладела мной, стала молиться. Перекрестила дверь. Стала исследовать ее. Вдруг мое внимание привлекла маленькая пружина, и я решила на нее нажать. Открылась! Когда я рассказала об этом вечером игуменье, она посочувствовала, как истинная монахиня: «Ну, мы бы тебя потом хватились и нашли. А умереть на святом послушании — спасительно».

Моя ровесница, тридцатилетняя послушница Анна, пришла в монастырь на год раньше меня. Вопреки воле неверующих родителей, у которых была единственной дочерью. В миру она работала фельдшером на «скорой помощи». Хохотушка и болтушка, в ушах — плеер с рок-музыкой, любимая одежда — джинсы и кепки. Но однажды зашла в монастырь, и что-то в ее сознании переключилось. Ноги сами привели ее в воскресную школу, где научилась читать на церковнославянском языке и петь на клиросе. Попросилась помогать в богадельне. Она выделялась своей аскетичностью: спала на досках, в келье обходилась минимумом вещей, до первого снега ходила обутая в легкие сандалии. Анна часто становилась объектом насмешек старших сестер. Но предана игуменье была безгранично. Благословения просила на все, вплоть до абсурда: «Матушка, благословите сестре болящей укол сделать!». Получив благословение, в следующее мгновение спрашивает: «Матушка! Благословите сестре перед уколом ваткой со спиртом попу помазать»… Правда, просыпала часто на утренние молитвы. В наказание за опоздания ее часто ставили на поклоны.

Поклоны — это довольно унизительно, на взгляд обычного человека. Встаешь в центре храма или трапезной и, пока все едят, делаешь земные поклоны — их может быть три, а может — сорок. В зависимости от того, насколько силен гнев игуменьи. Послушницы прилюдных поклонов стесняются. Взрослые монахини делают их равнодушно и быстро, как отжимания: упал — лбом об пол — подскочил…

Послушница Фото: Жанна Чуль

Послушница Дарья — самая приближенная к игуменье. Ее «уши» в монастыре. Все, что услышит, быстренько перескажет в подробностях. Даша — сирота. Ее семья считалась неблагополучной. Совсем юной она пришла в монастырь. Игуменья из жалости к сироте поселила ее в своем корпусе. Однако снисхождения матушка не оказывает даже любимчикам: провинность влечет за собой наказание — епитимью. Так, Дашу настоятельница «раздевала» — на год отнимала у нее апостольник и хитон, и из корпуса своего выселяла, и даже из монастыря на некоторое время выгоняла.

Быть изгнанной из обители — самое страшное наказание. Среди сестер, которые годами живут на полном пансионе и без заботы о зарабатывании на хлеб насущный, упорно бытует убеждение, что после монастыря непременно будешь несчастлива. Вернуться в жестокий мир очень трудно. Друг друга пугают историей про одну такую сестру, которая не выдержала возвращения в мир и сошла с ума.

Эффектный уход

В монастыре не принято иметь привязанностей: ни к сестре, ни к предмету обихода, ни к послушанию. Но все же каждая имеет подружку, которой можно поверить на ушко в укромном уголке свою обиду и выслушать в ответ те же сетования. Игуменье жаловаться нельзя!

Монахиня Анастасия с 7 лет поет. Пение для нее столь же естественно, как воздух, еда, сон. Однажды на игуменский вопрос о самочувствии Анастасия не сдержалась: «Ох, матушка, как же я устала!». Случилось это после литургии. На следующее утро Анастасию на клирос не пустили: «Матушка благословила тебя молиться отдельно». Как ни плакала, ни каялась молодая монахиня — все было бесполезно. Ее вынужденный отдых продлился две недели и показался ей веком. Игуменье о своей усталости она больше не заикалась. Так и ходят сестры попарно и утешают друг дружку.

Однако иногда эта дружба принимает совсем другой оборот. После одного случая, взбудоражившего весь монастырь на несколько месяцев, игуменья стала пресекать уединения сестер.

Послушницы Ольга и Галина были подругами, просто не разлей вода. Потом Галина приняла иноческий постриг и… спустя три недели обе совершили побег из монастыря! Обитель гудела как улей. В кельях беглянок царил беспорядок: одежда на полу, неубранные постели. Все недоумевали — ведь какие правильные и образцовые были сестры. Однако игуменья рассудила так: послушница совратила на побег инокиню. Уйти без благословения (особенно новопостриженной инокине) — тяжкий грех: в душе мира не будет до самой смерти.

Уходили сестры из монастыря и по благословению. Самый по-театральному яркий уход был у инокини Ирины. Утром, во время чтения молитвы, она подошла к храмовой иконе Божией Матери «Отрада и Утешение» и швырнула под нее ворох одежды. Апостольники, рясы, хитоны, клобук — все разлетелось в разные стороны. Это было необычно — в полумраке церкви, при горящих свечах — и потому запомнилось навсегда.

Игуменья не подруга

Среди монастырей, которые в большом количестве, как грибы после дождя, начали открываться в конце 90-х по всей Россия, нет ни одного похожего. Как протекает в них жизнь и какие в нем сестры — зависит исключительно от настоятельницы. Моя игуменья была очень строгой женщиной. Не прощающей малейшей провинности, не идущей на компромисс, щедро раздающей епитимьи.

Каждый день после ужина, который начинался в 21 час, настоятельница София подводила итоги дня, увещевала провинившихся, строила планы на будущее или делилась впечатлениями от паломнических поездок. Пропустить совместную трапезу или опоздать на нее (прийти позже игуменьи) считается святотатством («Трапеза — продолжение литургии!») и влечет за собой строгое наказание, вплоть до лишения пищи или причастия.

Быть монахиней — это не только отказ от мирских утех. Это особенное состояние души. Когда любая неприятность, которая выбьет из колеи нормального человека, монахине в радость — возможность пострадать за Христа.

Я «страдала за Христа», плача и жалуясь сестрам. Однажды провинилась и получила от игуменьи заслуженную епитимью — отлучили от совместной трапезы с сестрами. Не страшное наказание по сути, но мне оно очень не нравилось.

— Надо мне пойти и примириться с матушкой! Не по силам мне такое наказание, — проговорилась я одной из сестер.

— Да думаешь ли ты, о чем говоришь? — воскликнула потрясенная монахиня Анастасия. — Она же игуменья! И помириться с ней невозможно. Она не подруга. Сама должна снять епитимью.

В монастыре не принято рассуждать и иметь рациональное мышление. А самое трудное, что лично я так и не смогла преодолеть, — это подчинять себя чужой воле. Безропотно выполнять приказание, каким бы оно ни казалось нелепым. Я ушла из Новодевичьего монастыря в Петербурге, потому что сил не было терпеть такую жизнь.

Келья с видом на Кремль

Дома я долго не могла вернуться к нормальной жизни. Ведь в монастыре привыкла работать без выходных. Священник Троице-Сергиевой пустыни отец Варлаам на мой вопрос, что же мне делать дальше, благословил ехать в Москву в Иоанно-Предтеченский женский монастырь. Я о нем прежде не слышала. Нашла в Интернете адрес. Собралась в дорогу. Мама плакала. Так же горько и безутешно, как три года назад, когда я уходила в Новодевичий монастырь….

Фото: Жанна Чуль

С трудом нашла в Москве эту обитель, долго кружила вокруг нее, хотя от метро «Китай-город» было до монастыря пять минут ходьбы пешком. На звонок в дверь на крыльцо вышла приветливая миловидная сестра в черном монашеском облачении. Она провела меня к игуменье Афанасии…

По сравнению с Воскресенским Новодевичьим этот монастырь был куда проще. Хоть и находился Иоанно-Предтеченский в десяти минутах ходьбы от Кремля, бедность была такая, как будто в глуши лесной жили сестры. В Новодевичьем я принимала душ каждый день. А здесь — экономили воду. Для сестер и игуменьи стало потрясением, когда они узнали, что я моюсь ежедневно. Душ, как оказалось, настоящий монах принимает раз в неделю (а лучше и в две!). Свет гасили по всему монастырю еще до одиннадцати часов вечера. В Новодевичьем же у нас во всех коридорах горел ночной свет. Конечно, к бережному отношению к электроэнергии там взывали, но не настолько, чтобы по ночам проверять.

В комнате с высоким, под три метра, потолком, куда меня поселили в новом монастыре, свисали лохмотья штукатурки. Окно было завешено серой застиранной задергушкой. Стены закопченные и грязные. На полу между покосившимися шкафами — включенные на полную мощь обогреватели. Спертый воздух: тяжелый запах горелого воздуха, смешанный с запахом пота и старых вещей. Как позже призналась мне монахиня Анувия, все эти столы и шкафы подобраны были на помойке.

Для начала дали мне послушание — фотографировать (почему-то никто не хотел брать в руки фотоаппарат) все события и внутреннюю жизнь обители, помогать на кухне повару в приготовлении трапезы, мыть посуду вечерами.

Позже мне доверили кормить нищих у ворот. Это было морально тяжелое послушание. К двум часам дня к воротам выносился стол. Со всех сторон начинали стекаться бомжи. Многих мы уже знали в лицо, но приходили и те, кто попал в трудную жизненную ситуацию — например, обокрали человека на вокзале. В строго назначенный час все эти несчастные спешили в Иоанно-Предтеченский монастырь. В этом тоже было огромное отличие двух обителей. В Новодевичьем, несмотря на всю его роскошь, сухой корки не получит просящий, пока не отработает. Вспоминаю, как однажды в Петербурге меня остановил мужчина, оборванный, еле держащийся на ногах от слабости. Он просил всего лишь хлеба. Я обратилась за благословением на это к ризничей. Она была неумолима: пусть хотя бы подметет двор.

В Иоанно-Предтеченском нищих ласково называли «бедненькими». Им выносили суп в одноразовой пластиковой тарелке, два куска хлеба и жидкий чай. Их голодные глаза загорались при виде еды! Бомжам постоянно требовались одежда и обувь. Поэтому в монастыре был налажен круговорот одежды. Прихожане приносили ненужную одежду. Нищие моментально расхватывали выносимые им, особенно по лютой зимней стуже, варежки, носки и шапки.

Из балета — в монастырь

Инокиня Евсевия, с которой первые дни мне пришлось делить и келью, и послушания, — хрупкая женщина пятидесяти лет. На момент нашего с ней знакомства ее монашеский стаж был семнадцать лет. Интересно, что в прошлом она окончила Ленинградское хореографическое училище имени А.Я.Вагановой и была балериной Мариинского театра. В монастырь ушла накануне ответственных длительных гастролей театра в Японию… Основное ее послушание — старшая просфорница. Мне довелось в первый месяц трудиться в просфорне. Без преувеличения скажу: печь просфоры — тяжелейшая работа.

Те, у кого там послушание, встают раньше всех. На утреннюю службу не идут — в самой просфорне зажигают лампаду перед иконой Иисуса Христа и читают молитвы. И только после этого приступают к работе.

В просфорне мы проводили весь день: с 6 утра и до 16–17 часов вечера. Все это время — на ногах. Присесть некогда — пока одна партия просфор выпекается, другую надо вырезать из теста. Обедали наспех и всухомятку. Здесь же, примостившись на краешке разделочного стола. В маленьком помещении очень жарко, душно. Противни с «верхами» и «низами» просфор тяжелые — из железа. Вырезать будущие просфоры надо очень аккуратно, по строго определенному размеру, иначе получатся кривобокими, а это — брак. Мать Евсевия была незаменима на этом послушании. Я удивлялась: откуда у нее, такой болезненной и хрупкой, столько сил? Я, набегавшись по послушаниям, так уставала, что падала в конце дня в келье на кровать и моментально засыпала. А за занавеской мать Евсевия еще полночи читала бесконечные молитвы, каноны, акафисты, жития.

Однако не трудности быта гнали меня из монастыря. Когда за тебя годами принимают решения, а твое дело маленькое — не рассуждая исполнять послушание, отвыкаешь думать и чувствуешь себя бессильным связно выразить свои мысли и желания. Я начала пугаться сама себя — поняла, что стала плохо соображать. И еще мне хотелось деятельности. И свободы. Я уже не раз высказывала свое желание сестрам. Уезжая домой в отпуск, озвучила его и поставила вопрос на рассмотрение администрации монастыря. Спустя дней десять мне пришла на телефон эсэмэска о том, что меня благословляют уйти.

Первые дни я не верила своему счастью. Я буду спать столько, сколько хочу! Есть, что хочу. И главное — отныне я сама себе игуменья. Дома родные приняли меня с распростертыми объятиями! Но прошел целый год, прежде чем я начала возвращаться к нормальной человеческой жизни. Первые месяцы сложно было сосредоточить внимание и даже четко сформулировать свою мысль. В монастыре, если выдавались свободные полчаса, мы сидели в огороде на лавочке, молча и сложив руки дышали воздухом — радовались выдавшемуся перерыву. Ни на чтение, ни на разговоры не было ни сил, ни желания.

Одним словом, уйти в монастырь оказалось морально гораздо проще, чем выйти из него…

РАСПИСАНИЕ МОНАШЕСКОГО ДНЯ

— 5.30 — подъем. Утро в монастыре начинается с двенадцати ударов в самый большой колокол (начало каждой трапезы также возвещают двенадцать ударов).

— 6.00 — утреннее монашеское правило (молитва, на которую не пускают прихожан). На него разрешается не ходить только дежурным по трапезной.

— 7.15–8.30 — литургия (сестры молятся до «Отче наш…», потом уходят на завтрак и послушания, до конца службы остаются только певчие на клиросе).

— 9.00 — завтрак — единственная трапеза по желанию, на обед и ужин обязаны приходить все без исключения.

— 10.00–12.00 — послушания, каждый день оно новое: сегодня может быть послушание в монастырской лавке, завтра — храм, послезавтра — трапезная, рухольная (монастырский гардероб), гостиница, огород…

— 12.00 — обед

— После обеда до 16.00 — послушания

— В 16.00 — ужин

— 17.00–20.00 — вечернее богослужение, по окончании которого свободное время.

— 23.00 — отбой.

Святыми становятся не только монахи

Жития христианских святых описывают разные пути достижения святости, но все святые проходят через главный путь жертвенности во имя Христа. Афонский монах Анастасий, ученик святого Паисия Святогорца, рассказал три поучительные истории о монашеской святости, которые могут послужить примером каждому верующему христианину.

Уметь жертвовать своим «Я»

Афонский монах учит, что жертвенность во имя Христа может проявляться как в большом подвиге, так и в малом, и часто Господь оценивает наши жертвы, проверяя их твердость временем.

«Бог хочет, чтобы мы что-то из нашего «Я» отдали ему. Нам нужно почувствовать присутствие Божие среди нас, но нужно уметь жертвовать. И сколько человек даст Богу – столько он и получит.

Однажды на одном греческом острове я познакомился с монахиней. В деревне, где она родилась и жила, был монастырь, а ее дом находился прямо напротив входа в этот монастырь. И эта монахиня прожила в монастыре 68 лет и никогда за все эти годы не выходила за порог монастыря, чтобы не увидеть дверь своего дома.

Потому что одна их монашеских добродетелей — это странничество, которое подразумевает, что никто не должен знать, где находится человек, посвятивший свою жизнь Господу», — говорит отец Анастасий.

Видеть мир под ногами Христа

Многие старцы, достигая благодати, видели мир иным, нежели видят его обычные люди. Монах Анастасий рассказал историю об афонском старце Тихоне, духовнике преподобного Паисия Святогорца, которому во время литургии приходило божественное созерцание.

«Старец Тихон, когда читал литургию, поминал тысячи имен. Он пять часов читал имена и 2 часа служил литургию. Те имена, которые читал старец Тихон, были со всего мира, и он точно не знал, кто из них живой, а кто уже умер. Он говорил: «Я всех поминаю, как живых. Потому что на святом дискосе под ногами Христа мы все живые».

И однажды во время литургии отец Паисий пел Херувимскую, а старец Тихон кадил. Старец имел в это время небесное созерцание и уходил с этой земли, наверное, поднимаясь в Небеса. Вдруг он обернулся к отцу Паисию и спросил:

— Отец Паисий, а в какой стороне отсюда находится Париж?

— В той стороне, — указал ему отец Паисий.

И отец Тихон повернулся и начал кадить в сторону Парижа (видимо поминая людей из этого города). Вот так вот на божественной литургии для святых отцов весь мир становится под ногами Христа», — поясняет святогорский монах.

Не терять терпения в любой ситуации

Афонские старцы принимают много паломников, и иногда к ним приходят и люди, далекие от понимания истинных христианских ценностей. Отец Анастасий рассказал историю о своем учителе, преподобном Паисие Святогорце, который умел сохранять святость души в любых обстоятельствах.

«Старец Паисий всегда говорил для конкретного человека. Не все, что он говорил, было сразу для всех. Скажем, когда он что-то говорил мне – эти слова предназначались мне и никому другому, потому что другой мог эти же слова понять неправильно. При этом он умел особо говорить и с теми людьми, которые не имели правильного христианского мышления, а иногда – и страха Божия.

Однажды к старцу Паисию пришли некие люди. Они не сказали «благословите», не сделали поклона, не поцеловали руку старцу, но с порога сказали:

– Здравствуйте! Мы узнали, что Вы делаете чудеса, хотели на них посмотреть.

– А вы знаете, кем были отец и мать у Божией Матери? – спросил их старец Паисий.

— Нет, нас это не интересует. Мы узнали о вас, и хотим, чтобы вы сделали и нам какое-то чудо.

У старца Паисия был сладкий юмор, он хотел проучить этих людей, но при этом не хотел их огорчать, поэтому сказал:

– Да, я сейчас как раз научился делать одно новое чудо, — сказал старец и взял большой нож, которым он резал по дереву. — Я вам отрежу головы и снова их приставлю. Но поскольку я еще не совсем опытен в этом чуде, то могу перепутать ваши головы…

Вот так старец Паисий говорил с людьми, у которых не было правильного мышления, для того, чтобы они могли понять его».

Говоря о святости, афонский монах отмечает, что она не является преимуществом избранных, монахов либо отшельников, а должна быть целью жизни каждого христианина.

«Святость – не дар, ее нужно заслужить. Тут нужны и старания, и нужен способ. Существует много путей достижения святости, и каждый святой имел свой путь к Богу через кровь, подвиги, воздержание, терпение. И святыми становятся не только монахи. Святыми должны стать все христиане», — учит афонский монах. опубликовано econet.ru.

Так ли просто проходило возвращение к мирской жизни?

В Российской империи отношение к бывшим монахам было не слишком хорошим. Если до ухода в монастырь мужчина занимал какую-то должность или имел военный чин, то он его лишался. Но вместе с тем он восстанавливался в своём бывшем сословии. Не могли расстриги, бывшие дьяконами или священниками, пойти на государственную службу. А в армию их брали только на должность рядового. Ко всему прочему, отказавшиеся от монашеских обетов не могли жить в Москве и Петербурге. А ещё они обязаны были уехать из той губернии, где находился их монастырь. Эти правила действовали в течение семи лет.

В течение того же времени бывший инок не мог жениться и поступить на гражданскую службу. Кстати, не мог он и венчаться со своей избранницей в церкви. Считалось, что действующий священнослужитель не может пойти наперекор обету безбрачия, принесённого его бывшим братом во Христе в бытность монахом. Так что расстриги могли заключить лишь гражданский брак. При этом, если до ухода в монастырь у мужчины уже было два брака, то заключить третий ему разрешали с большим скрипом. А четвёртый брак бывшему монаху заключить и вовсе не разрешали.

Ко всем запретам добавлялось также отлучение от Святого Причастия. А если расстрига умирал, то отпевали его как простого мирянина, а не священнослужителя. Кстати, и сегодня бывших монахов отпевают по мирскому чину. За соблюдением всех запретов бывшим монахом тщательно следили. Если он нарушал их, то его могли сослать в Сибирь. Сегодня церковь более лояльна к отказавшимся от монашеского пострига. Таких строгих запретов, как в Российской империи, в отношении них больше нет. К тому же, бывший монах всегда может вернуться в обитель, если он понял, что мирская жизнь не для него.

^ ГЛАВА 17. О чем монаху непрестанно следует помнить, чтобы избежать серьезных опасностей

Что мир может показаться бесконечно привлекательным, а человек немощен, почему и надо постоянно бодрствовать, молиться, жить серьезно и всегда быть на страже ума и сердца.
Что жизнь кратковременна, безвозвратна и дана на покаяние.
Что смерть неизбежна, хотя и неизвестно время ее, а для грешников люта.
Что исход души страшен и потому, что грехи все и всем откроются и потому, что ждет Божий суд.
Что суд всем Страшный, неизбежный, без всякого самооправдания.
Что Судия тогда уже воздаст по делам, а на сожаление и покаяние не будет времени и пользы от них.
Что мука злобы бесконечна, позднее раскаяние только будет рвать душу и нет тогда возможности все изменить, исправить, начать заново.

Время для раздумий: трудник и послушник

Чтобы выбрать монастырь, в котором останется будущий инок, совершают не одну поездку по святым местам. При посещении одного монастыря трудно определить, что здесь останется сердце человека для служения Богу.

Оставшись в обители на несколько недель, мужчине или женщине отводится роль трудника.

В этот период человек:

много молится, исповедуется;
трудится на благо монастыря;
понемногу постигает азы монашеской жизни.

Живет трудник при монастыре и питается здесь же. На этом этапе к нему присматриваются в обители, и если человек остается верен своему призванию монашества, предлагают остаться в монастыре послушником — человеком, готовящимся к постригу в монахи и проходящему духовное испытание в обители.

Важно: послушание — христианская добродетель, монашеский обет, испытание, весь смысл которого сводится к освобождению души, а не к рабству. Суть и важность послушания необходимо понять и прочувствовать

Понять, что всё делается для добра, а не для мучения. Исполняя послушание, понимают, что старец, который несёт ответственность за будущего монаха, заботится о спасении его души.

При непосильных испытаниях, когда ослабевает дух, всегда можно обратиться к своему старцу и поведать о трудностях. И непрестанная молитва к Богу — первый помощник в укреплении духа.

Послушником можно быть много лет. Готов ли человек к принятию монашества, решает духовник. На этапе послушания есть еще время подумать о будущей жизни.

Епископом или настоятелем обители совершается чин монашеского пострижения. После пострига назад дороги нет: удаление от страстей, печалей и смущений приводит к неразрывной связи с Богом.

Важно: не спешить, не торопиться принимать монашество. Импульсивные порывы, неопытность, горячность ложно принимаются за истинное призвание быть монахом

И потом у человека начинаются тревоги, уныние, тоска, побеги из монастыря. Обеты даны и никто их не может снять. И жизнь превращается в муку.

Поэтому главное наставление у святых отцов — тщательное послушание и испытание в течение определенного периода времени, которое и покажет истинное намерение быть призванным к монашеству.

Дарование разрешения на возвращение в мирскую жизнь

Долгое время после принятия христианства на Руси и появления первых монастырей монахи не имели права отречься от принесённых обетов. Принимая монашеский постриг, они всю жизнь обязаны были провести в монастыре. Более того, принятие монашества означало, что человек становился мёртвым для мирской жизни. Такое правило действовало не только в Русской Православной Церкви, но и в других. Но, разумеется, случалось и такое, что разочарованные в монашеской жизни сбегали из обители. Заканчивался побег для таких монахов весьма печально — их отлавливали и помещали в монастырские тюрьмы. Легально уйти из монашества до середины XIX века не представлялось возможным.

Впрочем, предпосылки к получению права официального отречения от монашеских обетов и возвращения в мирскую жизнь появились ещё при Петре I. Правда, тогда возможен был только принудительный выход из монашества, получаемый в ходе рассмотрения прошения духовным судом. А вот во времена Александра I монах мог покинуть обитель по своему желанию. Первым монахом, воспользовавшимся этим правом, стал игумен Иоасаф. Он обратился к Священному Синоду с прошением о разрешении покинуть монастырь и жениться. Разрешение игумену не хотели давать очень долго, развернулись долгие дебаты. Но в результате был принят «Закон о снятии монашества». Он даже был закреплён в «Полном собрании законом Российской империи». Несколькими месяцами позже этот закон признала легитимным и Духовная консистория. Однако он не отвечал ни одному теологическому и каноническому обоснованию Восточной Православной Церкви.

Конечно, полученное русскими монахами право вернуться к мирской жизни не осталось незамеченным зарубежными священнослужителями. Так, грек Мелетий Апостолопулус попытался разобраться, как закон, не отвечающий ни одному канону христианской церкви, всё-таки мог быть принят. Однако ни один православный священнослужитель не смог дать ему ответа. В своей книге Мелетий писал:

Я обратился к канонистам из России с просьбой объяснить, как такая практика Русской Православной Церкви может быть совместима с основными учениями Восточной церкви касательно этого вопроса. Полученные ответы явственно дали понять, что канонисты не могут дать разумное объяснение этому закону.

Но как бы то ни было, закон был принят, и монахи, желающие вернуться в мирскую жизнь, должны были пройти специальный обряд.

Обеты

Как стать монахом в России? Успешно пройдя путь послушника, человек может окончательно распрощаться с мирской жизнью. Для этого от него потребуется принятие обетов, подразумевающих отречение от благ цивилизации. Традиционно люди, желающие уйти в православный монастырь, дают четыре аскетических обета.

Безбрачие. Монахам недоступны сексуальные контакты с противоположным полом, они сознательно отвергают возможность вступить в брак, завести детей, тем самым обрекая себя на одинокую жизнь. Однако стены монастыря открыты и для вдовцов, имеющих совершеннолетних наследников, которые уже не нуждаются в заботе.
Послушание. Нужно отдавать себе отчет в том, что, уходя в монастырь, человек фактически отказывается от собственной воли, возможности распоряжаться собственной жизнью. От него требуется беспрекословное повиновение духовнику. На этот путь лучше не становиться свободолюбивым и гордым людям, которые не готовы к смирению и послушанию.
Нестяжание. Что нужно, чтобы стать монахом, помимо этого? Придется отказаться от своей собственности, идет ли речь о квартире, даче или автомобиле. Человек, уходящий в монастырь, должен обязательно совершить пожертвование в его пользу. Однако оно может быть символическим, большую часть имущества разрешается при желании оставить близким людям.
Постоянная молитва. Конечно же, для вознесения молитв отводятся определенные часы. Однако лицо, принявшее постриг, должно молиться постоянно, даже занимаясь физическим трудом.

Ахилла

Просмотры: 7 146

Эта история в трех частях была опубликована год назад, мы повторяем ее в качестве одного из лучших материалов нашего проекта (прим. 2021 г.).

Третья часть истории монахини «сестры Люк» «Вместо Бога — Монастырь и Матушка».

***

Как уходят из монастырей? Наверное, по-разному. Я ушла так же, как когда-то и пришла в него: быстро, спокойно, не оглядываясь, обрубив память и жалость. До сих пор не отпускает ощущение данного мне второго шанса, ведь однажды я уже пыталась уйти, но не смогла, была еще не готова идейно, психологически, не готова взять на себя ответственность за свои действия. И если сначала я была шокирована отказом знакомого священника (которому безмерно доверяла) помочь мне в решении одного важного вопроса, от которого, можно сказать, зависел мой уход, то теперь я благодарна Богу за то, что Он лишил меня этих и других костылей: поддержки, советов, благословений, оставил один на один со своими совестью, разумом и сердцем. Как и героиня фильма «История монахини» — сестра Люк, я не захотела врать Богу. И не захотела, чтобы врали мне, отказалась жить в окружающей лжи, в иллюзии монастыря, в отношениях, как мне кажется, далеких от христианства. И пусть лучше поздно, спустя 15 лет сомнений и колебаний, чем никогда…

Новая жизнь, и будто не было старой. Всё, что было, как сон… Конечно, поначалу бывала как маугли: в магазинах, в транспорте, не знала, куда жетон кидать в метро. Но мне повезло: родные и друзья меня поддержали, помогли начать жизнь с чистого листа, устроиться на работу, поделились одеждой, на первое время помогли с деньгами. Найти работу самой оказалось невозможно, на мое резюме ни разу не откликнулись, хотя мне еще до ухода говорили, что с моим опытом и знаниями у меня не будет проблем с трудоустройством в миру. Оказалось, что даже по знакомству берут с трудом, опасаясь православнутости мозга и ожидая, что я скоро сбегу обратно в монастырь.

Сейчас я чувствую себя достаточно комфортно, гармонично с внешним миром. До сих пор кайфую от ощущения свободы, отсутствия постоянного контроля, ожидания выброса негатива. Я не слышу голоса Матушки, не вижу ее глаз, я больше не должна испытывать страх. Это круто, непередаваемо, хожу и радуюсь. Еду в метро, люди чем-то загружены, мрачные, а я улыбаюсь, как дурочка. Меня радует даже то, что у меня в кошельке пара тысяч на все, а до зарплаты еще далеко. Радует, что я ем без всякого режима и далеко не так вкусно и разнообразно, как в монастыре. Оливье и другие разносолы теперь у меня только по праздникам, а не каждый день, как раньше. Радует, что я младшая на работе и все вокруг опытнее и главнее меня. Мне не воздается уважение и почет, которого я не заслуживаю, как было раньше. Радуюсь, что могу реально заботиться о близких, дарить им свою любовь. Эта любовь и забота не аморфны и теоретичны, как в монастыре.

Если говорить о духовной жизни, молитве, то нельзя сказать, что ее не стало, так как, похоже, ее и не было раньше. Стоило убрать внешний антураж, условия, вроде принудительного посещения богослужений, режима, как стало понятно, что внутренне и не чувствуется необходимость во всем этом духовном, нет тяги к посещению храма (скорее наоборот), к причастию, хотя понимаю, что надо бы. Я помню о Боге, кратко молюсь, почти всегда — то ли по инерции, то ли по необходимости сердца. Иногда бываю на службе, и не оставляет ощущение себя, как чужой, и всего происходящего, как чужого и какого-то дикого, несовременного, не отвечающего запросам человека, по крайней мере, того, который уже давно в церкви, мне этого всего то ли мало, то ли уже не надо.

Один раз «повезло» застать проповедь после Евангелия (обычно я уходила со службы раньше окончания и проповеди не слушала). Деваться было некуда и пришлось выслушать длиннющую речь, наполненную штампами. Да еще с явно заказной темой о послушании властям и принятия всего, как воли Божией. Для кого это говорилось? Как можно этим зажечь людей или вызвать покаяние? После услышанной «проповеди» я вышла из храма вдохнуть свежего воздуха. Услышанное и почувствованное явно не вызвало желания повторно посетить этот храм, да и другой тоже.

Надо сказать, что следом за мной ушли ещё несколько монахинь, для малочисленного монастыря это была значительная потеря, но, как всегда, священноначалие закрыло глаза и на это событие. Никто не стал выяснять причины наших уходов, никто не стал спрашивать нас, никуда не вызвали игуменью. «В Багдаде все спокойно!», никому не нужны лишние проблемы и «начальник всегда прав!». Поэтому наказана я: за самочинный уход (не прошло и месяца, как я уехала) отчислена из монастыря и лишена причастия на пять лет. Об этом мне никто из руководящих не сообщил, узнала из третьих рук. Странно, ведь даже в светском суде обвиняемый присутствует на слушании, имеет возможность последнего слова, а тут — без суда и следствия…

Говорят, что в тяжелых обстоятельствах жизни проверяются люди. В ходе этой проверки я лишь укрепилась в желании никогда больше не иметь ничего общего с этими людьми, которые могут разговаривать и вести дела только с позиции силы. Я не испытываю к ним негативных чувств, я только не устаю удивляться, удивляться и удивляться — отсутствию элементарной человечности, милосердия, желания понять и помочь… Мне их жаль.

Возможно, я пишу сейчас более сдержанно и сжато, чем первую «исповедь», но ее я писала еще в монастыре, на волне чувств, переживаний, сомнений, на одном дыхании. Сейчас я живу новой жизнью и возвращаться мыслями к прежнему, пережитому и оставленному мне оказалось тяжело и, думаю, не полезно. Мне многое было дорого из того, что осталось позади, многое было слишком тяжелым и грустным, и теребить свое сердце воспоминаниями сейчас не хочу.

Говорить же о последствиях моего ухода еще рано, прошло слишком мало времени. Пока же мне не легко, но снова интересно жить, мне хочется любить, творить… Это такое чудесное и давно забытое чувство…

Иллюстрация: кадр из фильма «История монахини» (1959)

Подготовка к монашеской жизни

Монах — в переводе с греческого означает «одинокий», а на Руси их называли иноками — от слова «иной», «другой». Монашеская жизнь — это не пренебрежение миром, его красками и восхищением жизнью, но это отречение от пагубных страстей и греховности, от плотских удовольствий и наслаждений. Иночество служит восстановлению первоначальной чистоты и безгрешности, которыми были наделены в раю Адам и Ева.

Да, это тяжелый и сложный путь, но награда велика — подражание образу Христа, бесконечная радость о Боге, умение принимать с благодарностью всё, что посылает Господь. Помимо этого, иноки — первые молитвенники о грешном мире. Пока звучит их молитва — стоит и мир. Это главная работа монахов — молиться за весь мир.

Пока мужчина или женщина живут в миру, но всею душою чувствуют, что их место в обители, у них есть время подготовиться и сделать правильный и окончательный выбор между мирской жизнью и жизнью в единстве с Богом:

Для начала нужно быть православным христианином;
Посещать храм, но не формально, а проникаться душою в богослужения и любить их;
Совершать утреннее и вечернее молитвенное правило;
Научиться соблюдать пост телесный и духовный;
Чтить православные праздники;
Читать духовную литературу, жития святых и обязательно познакомиться с книгами, написанными святыми людьми, которые повествуют о монашеской жизни, истории монашества;
Найти духовного наставника, который расскажет о подлинном монашестве, развеет мифы о жизни в монастыре, даст благословение на служение Богу;
Совершить паломничество в несколько монастырей, побыть трудником, остаться на послушание.

Кто может поступить в монастырь

Невозможность жить без Бога ведёт мужчину или женщину к стенам монастыря. Они не бегут от людей, а идут за спасением, за внутренней потребностью покаяния.

И всё же существуют препятствия для поступления в обитель, не каждый может быть благословен на иночество.

Не может быть монахом или монахиней:

Человек семейный;
Мужчина или женщина, воспитывающие маленьких детей;
Желающий скрыться от несчастной любви, трудностей, неудач;
Преклонный возраст человека становится преградой для монашества, ведь в обители усердно и тяжело трудятся, а для этого надо иметь здоровье. Да и трудно изменить укоренившиеся привычки, которые станут преградой иночеству.

Если всего этого нет и намерение прийти к монашеству не покидает человека ни на минуту, безусловно, никто и ничто не помешает отречься от мира и уйти в монастырь.

Идут в обитель абсолютно разные люди: достигшие успеха в миру, образованные, умные, красивые. Идут, потому что душа жаждет большего.

Монашество открыто для всех, но не все в полной мере готовы к нему. Иночество — это жизнь без печалей, в том понимании, что человек избавляется от мирской суеты, забот. Но эта жизнь намного тяжелее, чем жизнь семейного человека. Семейный крест труден, но убежав от него в монастырь, ожидает разочарование и облегчения не наступает.

Совет! И все же, чтобы ступить на нелегкий путь иночества, который принадлежит немногим, нужно взвешенно и тщательно обдумать, чтобы потом не оглядываться назад и не сожалеть о случившемся.

Постриг в монахи

Как быть с родителями

Многими родителями в древности на Руси и в других православных странах приветствовалось желание детей пойти в монахи. Отроков готовили с детства для принятия иночества. Такие дети считались молитвенниками обо всей семье.

Но были и глубоко верующие, которые категорически выступали против служения своих детей на монашеском поприще. Хотели видеть своих чад успешными и преуспевающими в мирской жизни.

Дети, которые самостоятельно приняли решение жить в монастыре, готовят близких к такому серьезному выбору. Следует подобрать верные слова и доводы, которые будут восприниматься родителями правильно и не введут их в грех осуждения.

В свою очередь, благоразумные родители изучат досконально выбор своего ребенка, вникнут в суть и понимание всего вопроса, помогут и поддержат близкого человека в таком важном начинании. Просто большинство от незнания сути иночества воспринимают желание детей служить Господу как нечто чужеродное, противоестественное

Начинают впадать в отчаяние и тоску

Просто большинство от незнания сути иночества воспринимают желание детей служить Господу как нечто чужеродное, противоестественное. Начинают впадать в отчаяние и тоску.

Родители грустят от того, что не будет внуков, что у сына или дочки не будет всех привычных мирских радостей, которые принято считать наивысшими достижениями для человека.

Совет! Монашество — достойное решение ребенка, и поддержка родителей — важная составляющая в окончательном утверждении правильности выбора дальнейшего пути в жизни.

Православная Жизнь

Размышления протоиерея Владимира Пучкова.

Священники тоже иногда уходят. Так уже третий день отвечаю я на недоуменные вопросы прихожан о заявлении архимандрита Андрея (Конаноса) об оставлении священства. Да священники тоже уходят. И монахи тоже. И, да, так нельзя. Это плохо. Это, если хотите, грех.

Но при этом, худшее, что может сделать христианин, начать обвинять, осуждать и порицать. Даже за это небольшое время некоторые успели высказаться в духе «раз снял сан, то значит и не верил никогда», «наконец-то обнаружил свою сущность, модернист проклятый», «так ему и надо, либералу несчастному». И всё-то оно с виду понятно и оправдано: оставление монашества и священства – грех, а грехом нельзя не возмутиться. Но мне ли одному в таких рассуждениях слышится старое как мир и знакомое как изжога «падающего толкни, упавшего пни»? Но ведь это тоже плохо, это тоже грех. И так тоже нельзя. В наше время, вообще, труднее не растерять всё христианское, наблюдая за чужим падением, нежели не пасть самому. Поэтому, думается, вместо того, чтобы спешить с оценкой пусть даже и касающихся Церкви, но всё-таки чужих проблем, лучше постараться эти самые проблемы понять и для себя уяснить. Кому-то, чтобы лишний раз не оступиться, кому-то, чтобы не осудить, а кому-то, чтобы на фоне чьего-то греха не исполняться сознания собственной праведности.

Первым на моей памяти подобным случаем был уход иеромонаха из одного крупного, известного монастыря. Встретив однажды теперь уже бывшего отца N в центре города в мирской одежде я, тогда ещё юнец, крепко задумался. Как потом показал опыт, задуматься и вправду было о чём. Не о том, правда, о чём думалось тогда мне, но было. Что значит принять монашество? Отречься от мира и мирской жизни. Уход от мира долен совершаться вольно, сознательно и обдуманно. Впрочем, эти прописные истины знают нынче чуть менее, чем все православные. В древности те, ко желали монашества уходили в пустыню к мудрым и опытным старцам, жили у них в послушании долгие годы и постепенно приобщались опыта подлинной монашеской жизни. В наше время тоже бывает так. Да вот беда – далеко не только так. Много ли сейчас монастырей, где монашеский постриг совершается над людьми после многолетнего послушнического искуса? Постригают и сразу после окончания семинарий, и через два-три года после поступления в монастырь, и даже двадцатилетних. Я понимаю, нужды Церкви, всего лишь три десятка лет вырвавшейся из удушающих объятий советской власти, а потому до сих пор восстанавливающийся, требуют. Но к тем проблемам, которые уводят монахов из монашества, чаще всего приводит элементарная неготовность, житейская неопытность и духовная незрелость.

В монастырь приходит неофит. Он жаждет подвигов, он всегда здоров и на всё готов, он покладист, исполнителен и трудолюбив. Вдобавок его гипертрофированное благоговение, с поклонами каждому столбу и совершенно искреннее отношение к каждому насельнику как к святому, легко могут ввести в заблуждение. Конечно, в большинстве случаев, неофитство проходит быстро, спустя несколько месяцев или, по крайней мере, через год-два ему на смену приходит суровая церковная взрослость. Без розовых очков, восторгов и иллюзий. Но бывает, хоть и изредка, что неофитство становится, так сказать, хроническим. Человек сначала застревает в нём неоправданно долго, а потом, когда естественный процесс, хоть и с промедлением, но возобновляется, всеми силами души сопротивляется «взрослению». Другими словами, сначала он искренне считает Церковь идеальной, а затем, столь же искренне хочет видеть её идеальной, а потому до конца старается не дать себе разочароваться в собственных иллюзиях на этот счёт. Таким образом, неофитство сменяется идеализмом. И восторженный вечный неофит, и горящий ревностью не по разуму идеалист могут прожить в монастыре долгие годы. Могут быть рукоположены в священный сан, могут стать членами духовного собора, могут даже схиму принять. Но итог, за редкими исключениями, всегда бывает печальным. В большей части случаев, не сумевших духовно «повзрослеть» христиан ждёт разочарование. И тот, кто сначала искренне считал Церковь идеальной, потом, столь же искренне, верил в то, что она должна быть таковой, в конце концов разочаровывается и начинает ненавидеть Церковь за то, что она не идеальна. За то, что она не оправдала его ожиданий и не хочет соответствовать иллюзиям, которые он столько лет бережно лелеял. Из таких разочаровавшихся неофитов и идеалистов нередко выходят ярые безбожники, бескомпромиссные ненавистники Церкви, кощунники и хульники.

Впрочем, так бывает не со всеми. Зачастую разочарование приходит не сразу. Нарастая постепенно, оно незаметно способствует постепенному перерождению идеализма в цинизм. Внутренне человек при этом меняется мало. В его сознании первое место как занимало, так и занимает собственное эго. Сначала это был «я верующий», потом «я, стремящийся к идеалу», позже «я правильный», а под конец «я разочарованный». Однако к моменту разочарования такой человек успевает либо удобно устроиться в монастыре, либо занять определённое положение в монастырской иерархии, либо просто состариться. При любом раскладе, разочарованный, нередко разуверившийся, законченный циник остаётся жить в монастыре, играть привычную роль, вести привычный образ жизни. Это, пожалуй, одна из немногих категорий людей, уход которых мог бы принести им пользу, а монастырю – благо. Однако, именно они уходят крайне редко.

Недалеко от данной категории ушли и те, кому монашеский постриг открывает определённые карьерные перспективы. Выпускники духовных школ, молодые кандидаты в священство, не имеющие семей, но имеющие серьёзные амбиции, келейники архиереев и монастырских духовников… Церковно-административные перспективы, это, конечно, прекрасно. Однако, монашество не вспомогательное средство, оно – образ жизни. Жизни во Христе. И если Христос не занимает главного места в жизни, жизнь эта очень скоро сменяется существованием, ощущение безрадостности и бессмысленности которого бывает порой просто нестерпимым и толкает на необдуманные поступки.

Есть, правда, и ещё один вариант разочарования. Когда человек разочаровывается, но не столько в Церкви, сколько в себе. Тогда на этапе разочарования он начинает ненавидеть не неидеальную Церковь, а неидеального себя в Церкви. Как следствие, вместо цинизма, его душой овладевает уныние. Беспросветное и непрекращающееся, оно заставляет мучительно переживать собственное несовершенство и, при не слишком разборчивом подходе, становится подменой и самоукорения, и покаяния, и смирения. Здесь уже неважно, останется человек в монастыре или уйдёт. Его внутреннее состояние неизбежно приведёт к глубокому внутреннему надлому, с которым придётся жить долгие годы, что в монастыре, что в миру. К унынию, в конечном итоге, сводится и ещё один весьма распространённый пример.

Бегство от мира. В монашеской традиции Коптской церкви (здесь для нас не имеют значения ни догматические отступления коптов, ни отсутствие между нашими церквами общения. Коптская практика интересна в силу того, что и в наше время египетские монахи остаются преемниками пустынников древней Александрии) для поступления в монастырь необходимо соответствовать двум критериям: быть старше тридцати лет и иметь высшее образование. Казалось бы, какое значение имеет возраст и при чём тут светское образование? Между тем, логика проста: высшее образование открывает определённые перспективы в жизни и до тридцати лет большинство образованных людей успевают хоть сколько-нибудь реализовать себя в миру. То есть, приходя в монастырь человек отказывается не просто от мира, а от мира, в котором он состоялся, в котором он имеет перспективы. Не реализовавшему себя человеку, не состоявшемуся, не построившему карьеры, не видящему перспектив, отказаться от мира проще простого. Но ведь такому отречению из безысходности – грош цена. Да это и не отречение вовсе, а иллюзия. Не от чего человеку отказываться. В миру он – никто, ничего не добился, ничего не имеет, ничего не значит. Он действительно приходит в монастырь спасаться. От голода, от холода, от неустроенности быта и бестолковости жизни. А если в монастырь приводит не вера, если кандидат в монашество ищет не Христа, если ради Христа ему и отречься толком не от чего, то каким же будет его монашество? Да таким же, как и жизнь в миру: несостоятельным, неосновательным и, в конечном итоге, бессмысленным. И то же самое желание, которое некогда заставило незадачливого монаха сбежать из холодного, недоброжелательно мира в монастырь, рано или поздно заставит его бежать уже из монастыря в мир, который в чреде однообразных монастырских дней, через призму неизменного уныния, очень скоро начнёт представляться интересным, привлекательным и полным заманчивых перспектив. Впрочем, по схожему сценарию может развивается ещё одна ситуация.

«Я от себя бежал как от чахотки». Бегство от проблем, бегство от беды, бегство от трагедий и житейских драм – это всегда бегство от себя. От бессилия перед душевной болью, от нежелания или невозможности принять жизнь такой какая она есть или какой она стала на определённом этапе. Радикальная перемена образа жизни, внешней обстановки, привычек и окружения на время помогает. Но, без упорной и последовательной работы над собой, человек никогда не станет другим. Себя можно изменить, но убежать от себя невозможно. Так или иначе, но монастырь для незадачливого беглеца превращается в тюрьму: мало того, что в душе ничего не изменилось, так ещё и бежать некуда. Ощущение мнимой несвободы лишает душевного покоя и, столь ненавистный некогда мир, становится вдруг интересным даже заманчивым. В этом случае, даже при желании остаться в монастыре, очень трудно сопротивляться желанию, которое с течением времени лишь усиливается и становится всё более навязчивым.

Сюда же можно отнести и тех, кто приходит в монастырь от безысходности. «Мне сорок лет, а замуж так и не вышла»…, «дважды был женат, а семейная жизнь не складывается»… Вслед за такими жалобами от церковных людей нередко можно услышать «видно воля Божия мне в монашество». А дальше по уже известному сценарию: послушничество, постриг и… всё та же безысходность. В монастырь приходят со стремлением послужить Христу, не отвлекаясь на тысячу мелочей мирской жизни. Если человек бежит от пустоты, то ничего кроме пустоты он в монастыре не найдёт. Только ощущение жизни впустую сменится осознанием душевной пустоты. К тому же враг рода человеческого не дремлет и, если в мирской жизни представители (представительницы) противоположного пола не обращали на теперь уже монаха ни малейшего внимания, то после пострига ситуация нередко меняется в корне. Стоит ли гадать, какой способ заполнения внутренней пустоты выберет тот, кто всё время от этой пустоты старается убежать? Почти наверняка – не аскезу и подвиг.

Итак, к чему же мы пришли? Причин, по которым монахи оставляют монастыри, пренебрегают обетами и уходят в мир, немало. Мы обозначили некоторые из них. Думается, печальных историй разного рода «бывших» было бы гораздо меньше, если бы к монашескому постригу допускались люди не в юном (а в идеале и не в молодом) возрасте, с богатым опытом жизни в миру. Образованные, состоявшиеся, имеющие вполне определённые жизненные перспективы. Имеющие также опыт преодоления житейских проблем, не сломавшиеся в бедах и скорбях. И при этом всём, готовые отказаться от успешной карьеры, от обеспеченной жизни, от покорения высот, от заманчивых перспектив, от комфортной старости. Отказаться не просто так, а единственно из жажды Бога, из желания «разрешиться и со Христом быть», из стремления к «Царству Божию и правде его», перед которыми меркнут все блага и перспективы мира сего. Скажете, таких очень мало? Возможно. Но переход от количества к качеству – один из главных признаков преодоления Церковью «болезней роста», связанных восстановлением церковной жизни после почти векового атеистического господства.

Жизнь в монастыре

В наш 21 век приблизиться и увидеть жизнь иноков стало возможным и для простых мирян.

Сейчас организовываются паломнические поездки в женские и мужские монастыри. Паломничество рассчитано на несколько дней. Живут миряне при монастыре, в специально отведенных помещениях для гостей. Иногда проживание может быть платным, но это символическая цена и средства от неё идут на содержание обители. Питание бесплатное, согласно монастырскому уставу, то есть еда постная.

Но миряне живут в обители не как туристы, а приобщаются к жизни иноков. Проходят послушание, трудятся на благо монастыря, молятся и всем своим естеством ощущают благодать Божью. Устают сильно, но усталость приятная, благодатная, которая несёт душе умиротворение и ощущение близости Бога.

После таких поездок многие мифы о жизни иноков развеиваются:

В обители строгая дисциплина, но она не угнетает монахинь и монахов, а приносит радость. В посте, работе и молитве видят они смысл жизни.
Никто не запрещает монаху иметь книги, слушать музыку, смотреть фильмы, общаться с друзьями, путешествовать, но всё должно быть во благо душе.
Кельи не унылые, как показывают в художественных фильмах, есть шкаф, кровать, стол, множество икон — всё очень уютно.

После пострига принимаются три обета: целомудрия, нестяжания, послушания:

Монашеское целомудрие — это безбрачие, как составляющий элемент устремленности к Богу; понятие целомудрия как воздержание от удовлетворения похотей плоти существует и в миру, поэтому смысл этого обета в контексте монашества есть нечто другое — обретение Самого Бога;
Монашеское послушание — отсечение своей воли перед всеми — старшими, перед всяким человеком, перед Христом. Довериться безгранично Богу и быть покорным Ему во всём. Принимать с благодарностью всё таким, как оно есть. Такая жизнь приобретает особый внутренний мир, непосредственно соприкасаемый с Богом и его не омрачают никакие внешние обстоятельства;
Нестяжание означает отказ от всего земного. Иноческая жизнь отказывается от земных благ: монах не должен ни к чему иметь пристрастие. Отказываясь от земных богатств, он обретает легкость духа.

И только с Господом, когда общение с Ним становится превыше всего — остальное, в принципе, не обязательно и не важно. https://www.youtube.com/embed/xDTgYP6hl_Q

Посмотрите виде о том, как уйти в монастырь

Хороший вопрос«Бес обрабатывает»: Разные люди, ушедшие из монастыря, о своём опыте

Я понимала, что черты секты (сегодня использование этого слова считается некорректным из-за размытого значения и сложных негативных коннотаций. — Прим. ред.) в некоторой степени необходимы, чтобы сохранять учение в чистоте. Если б монастырь был открытой системой, всю его благодать выдуло бы мирским сквозняком. Это можно сравнить с теплицей: люди шли в такие места, потому что там изливалась любовь. Когда-то матушка благословила меня сходить прослушать курс Дворкина о сектах (видимо, потому что я в прошлом была причастна к мормонизму), и я отметила, что практически все их черты можно приписать и монастырю. Но у меня и к сектам в принципе нет сугубо негативного отношения.

Пожалуй, у меня никогда не было и не будет человека ближе матушки. Именно из-за неё годы в монастыре прошли не впустую. К сожалению, её гневливость в сложный для меня период поставила точку в монастырской жизни. Искушение, сломавшее меня, связано с ЛГБТ-помыслами. Иногда возникало такое желание, в монастыре это называли «бес обрабатывает». Я, естественно, обращалась к матушке. Та отказалась обсуждать это и перенаправила меня к пожилой монахине, сказав, что та должна понимать, что со мной делать. Мне выговаривали за грех, но преодолеть его не помогли.

Потом произошёл ещё один эпизод. Я неумышленно навредила одной из сестёр тем, что посоветовала ей почитать Нила Мироточивого. И не просто посоветовала, а указала на тот момент, что на Афоне запрещают жить безбородым юношам. «А у нас, — говорю, — тут вообще все безбородые! Вот же ж искушение!» Оказалось, что эта сестра целый год тоже страдала от запретного влечения к девушкам, — и тут я ещё подкинула помыслов. Потом стали происходить странные вещи. Она угрожала побить сестёр палкой, если будут приставать — причём практически никто не понимал, что это значит. Она говорила, что все ходят на службу не ради службы, а потому что чувствуют к ней влечение. В это время между нами проявлялось что-то вроде взаимности. В итоге я не выдержала и поняла, что лучше уйти мне. Та сестра уже приняла постриг, а мой много лет откладывался — видимо, из-за греховных помыслов, говорили, что у меня есть риск выйти замуж. Тогда физическое бегство казалось мне единственным выходом. Я решила уйти в отшельничество, бежала ночью, была готова голодать и положиться на волю Бога. На следующий день меня поймали, сняли подрясник, выдали чью-то юбку, мои документы и увезли к маме.

Дома я ощущала крах. Залезла в интернет. Не знала, где взять одежду, чтобы продолжить побег на Алтай. Размышляла, почему Бог прервал этот побег. Много всего думалось. Первое время очень тянуло обратно — постоянно снился монастырь. Разумеется, ни с кем из оставшихся мы больше не общались. Однажды я решилась прийти на службу просто как прихожанка — так меня выгнали. Сёстры сказали, что сейчас зайдёт матушка, нельзя, чтоб она видела меня здесь. Сказали идти в другой храм — а в глазах и голосе такая ненависть, будто я всех сестёр изнасиловала и прощения мне нет. Зато в тот день я увидела сестру, ради которой ушла из монастыря, — значит, она осталась служить и я не зря всё сделала. Это меня немного успокоило.

Я нагуглила монаха Баранова, который за некоторое время до того ушёл из соседнего монастыря. Начали общаться, потом и поженились. Михаил, мой муж, атеист и антиклерикал. Для меня же стать атеисткой — это перестать существовать. Бог реальнее, чем я сама. Опыт богообщения никак не вырежешь. На этой почве у нас были постоянные конфликты, и два последних года я живу далеко от Михаила — уехала. Забрала нашего сына и воплощаю идеал старца — жить на земле со своим огородом и печкой. Близких друзей нет, общаюсь в основном только с сыном. Каждый день я колю дрова, воду таскаю с колонки, творю Иисусову молитву. С остальными молитвами туго.

Невозможно изменить среду и не изменить веру. Я была раньше строгой, сейчас либералка. Меня не покидают мысли уйти куда-то в отшельничество на старости, но у сына недавно диагностировали аутизм, его надо ставить на ноги, и непонятно, сколько лет это займёт.

Представьте, что в один миг все друзья и вся родня духовная превращаются в каменные глыбы, которые не видят и ненавидят тебя. Это боль, травма. Я думаю, что поэтому нужен реабилитационный центр для ушедших, вне зависимости от того, осталась у человека вера в Бога или нет. Я размышляю о правильности ухода и по сей день, веду блог, куда пишу об этом.

Мне бы хотелось, чтобы у вернувшихся в мир была возможность пройти специальную терапию — слишком много остаётся непонятного на стыке двух пространств. Я хотела бы разобраться, на каком моменте допустила ошибку. Почему Бог оказался не таким, как я надеялась, и не допустил, чтобы я ушла в полное одиночество. Как быть с блудной страстью сейчас — и ещё множество других мыслей осталось. Гештальт не закрыт.

^ ГЛАВА 9. На что следует особенно обратить внимание при испытании совести

На нарушение обетов крещения вместе с отрицанием всех дел сатанинских.
На нарушение обетов монашеских, включающих в себя обещание чистоты и воздержания, послушания и нестяжания, терпение всякой скорби и притеснения.
На нарушение монашеской благопристойности, чем вызывается соблазн и вред душевный для соблазнившегося.
На лукавые помыслы и злые похоти, непрестанно воюющие на монаха.
На опущение молитв и рассеянность мыслей на славословии.
На дерзость языка, выражающуюся в ропоте, злословии и осуждении.
На непослушание настоятелю или старшей братии (даже если возникает только внутреннее противление, не выраженное действием).
На небрежность в любом деле, на которое призван.

Как монахи воздерживаются от инимной близости

В монастырь никто не попадает просто так. Как правило, выбор осознанный и каждый монах знает о том, как может влиять половое влечение на человека. Для воздержания монахи довольно часто пользуются изречениями старцев о блуде и стараются побороть в себе желание именно силами мысли.

Многие считают, что монахи отказываются от секса только внешне, а вот с внутренним влечением им приходится бороться. Чаще всего для отказа от него они используют следующие методы:

чтобы не возникало желания и сексуального влечения, монахам приходится нагружать себя большим количеством работы. Только так у них появляется возможность отвлечься от «дурных» мыслей. В Средние века многие монахи даже били себя плетью в тот момент, когда в организме возникало желание. Возникновение желаний связывалось прежде всего с искушением Сатаной;
выбрав свой путь, монахи знают о существующих запретах. Многие справляются с тем, что надиктовано им религией, а многие не выдерживают и покидают монастырь насовсем, чтобы наслаждаться всем, что было подарено им жизнью;
считается, что после того как человек становится ближе в Богу, его перестают волновать чувства, присущие обычным людям;
монахи снижают значимость секса, понимая, что выбор их сделан в другом направлении.

Те, кто никогда не имел отношения к монашеству, считают, что они идут против природы. Ведь не так просто нас создали такими, какие мы есть.

Ушла в монастырь. Жизнь и будни женской обители глазами корреспондента «ВМ»

После великих православных праздников, корреспондент «ВМ», задумавшись о смысле жизни и о том, как люди приходят к Богу, отправилась в Свято-Никольский Черноостровский монастырь, что близ реки Лужа на границе Московской и Калужской областей. Чтобы узнать, через какие испытания приходится пройти женщинам, желающим поступить в монастырь, я стала на три дня простым трудником. Так называют мирян, которые получают здесь работу за еду и кров. Это первое испытание для тех, кто желает остаться в монастыре навсегда. К слову, проходят его далеко не все…

О ЧЕМ МОЛЧАТ МОНАХИНИ

День первый. В главном соборе монастыря водопровода нет. Чтобы набрать воды для уборки и мытья полов в храме (мое первое послушание), обычно монахини отправляются в погреб — он в жилом корпусе по соседству. Пологая длинная лестница ведет вниз и кажется бесконечной. В самом углу обложенной белым кафелем крохотной комнатушки— заветный кран с водой.

— Подходите ближе, не бойтесь, — послышался женский голос.

Это — монахиня Иеронима в черном подряснике. Бережно, не торопясь, она наполняет ледяной водой прозрачные цветочные вазы для украшения храма. Мое неожиданное появление сестру отнюдь не смущает: к трудникам, вроде меня, здесь давно привыкли…

— А других выходов из погреба нет? — привыкшая к комфорту цивилизации, интересуюсь я. Подниматься с тяжелыми ведрами обратно по лестнице ой как не хочется.

— Нет, — пожимает плечами сестра.

Ничего не поделать — по той же длиннющей лестнице направляюсь наверх. Дорогу осилит идущий, крутится в голове. Бежать от трудностей в монастыре глупо. И не для этого я приехала сюда.

Вечереет. Январское морозное небо зажигается первыми звездами. Здесь, в этом неспешном мире, на появление в темном небе звезд внимание обращаешь как-то пристальнее. Из-за деревьев, что за стеной монастыря, показались клубы дыма — местные растапливают в своих домах печи. С наполненными до краев ведрами пробираюсь через высокие сугробы в сторону Никольского собора, где меня поджидает инокиня Силуана.

— Вот и помощница подоспела, — обращается ко мне инокиня Силуана. На вид ей не больше 30. Грация, стройная фигура — точно бывшая балерина, думаю.

Никольский собор наполнен благоуханием афонских масел и мирры. У иконы святителя Николая теплится лампадка. Вечернюю службу давно отслужили: кроме меня и сестры Силуаны, в соборе ни души. На часах 21:00. Беру тряпку, ведро и щетку.

Моя наставница остается внизу, а я поднимаюсь наверх, под самый купол. Клирос (место, на котором во время богослужения находятся певчие и чтецы) — огромен. По краям расставлены стулья — для пожилых монахинь. На деревянном столике в углу — псалтырь и ноты.

Летопись Свято-Никольского Черноостровского монастыря насчитывает не один хор. Но нынешний хор — особенный. Византийский распев, которым сестры исполняют церковные акафисты — большая редкость не только в столице, но и в России. Учились этому сестры в Греции, у знаменитых афонских святогорцев.

В дни больших праздников здесь не протолкнуться: все сестры обители, а их ни много ни мало 108 (это монахини, инокини, послушницы и схимницы), собираются за праздничной божественной литургией.

Управившись в Никольской церкви, перемещаемся в соседнюю — церковь Корсунской иконы Божией Матери. Это большой светлый храм в форме базилики, иконостас которого украшен деревянной резьбой.

Послушание проходит в полном молчании. Говорить за работой не принято. Друг с другом сестры тоже разговаривают редко. Я наконец решаюсь начать разговор.

— А если, как говорится, накипело, кому плачетесь? В подушку? — интересуюсь у сестры Силуаны.

— Все печали и радости открываем только одному человеку — нашей матушке игуменье, — неохотно поясняет сестра. — А при поступлении в монастырь всю жизнь от рождения рассказываем ей.

— А уйти в монастырь почему решили ? Монахиня Силуана улыбается.

Наверное, этот вопрос ей задавали десятки раз — родственники, соседи, друзья…

— Чтобы быть ближе к Богу, — отвечает она. — Но причины ухода у всех разные.

— Что же побудило именно вас? — не отстаю я.

— Ненависть ко всему мирскому! — не раздумывая отвечает она.

Вот это да! Разве монах может ненавидеть? А как же любовь, о которой говорил Христос?

— Монах ненавидит грех. А в миру греха, отравляющего душу, особенно много, — вздыхает молодая монахиня.

— Что требуется от верующего, чтобы поступить к вам и быть ближе к Богу?

— Двери в монастырь открыты для всех, — смиренно объясняет насельница (так называют тех, кто постоянно живет в монастыре). — Николая, матушка игуменья, старается никому не отказывать. Обычно в монастырь приезжает много паломников. Живут бесплатно, трудятся на общих монастырских послушаниях, посещают храм. Некоторые остаются насовсем.

— А бывали случаи, когда сестры все бросали и сбегали из монастыря?

Сестра Силуана не отвечает и указывает рукой на масленый подсвечник, как бы намекая, что пора приниматься за работу. Разговор окончен. Приходится подчиниться. Хотя в другом месте непременно начала бы спорить. Но не в этот раз. Не здесь. Не с этим человеком. Монастырь — это особый мир, в котором своя жесткая иерархия.

Трудники подчиняются послушницам. Те в свою очередь во всем должны следовать указаниям монашествующего клира. А сами монахини находятся в непосредственном подчинении у настоятельницы монастыря — матушки Николаи. Еще здесь есть специальная должность — благочинная. Это правая рука настоятельницы. Говоря по-офисному, заместитель директора. Как выяснилось позже, все задания ко мне «прилетали» от благочинной сестры Серафимы.

ЖИЗНЬ ОБИТЕЛИ

Утро в монастыре, как всегда, началось с первыми лучами солнца. Смотрю — на территории монастыря оживленно. По заснеженным дорожкам сестры спешат в Никольский храм на общую молитву. Затем наступает черед келейного правила — каждая сестра молится в своей келье. В 9 утра Божественная литургия. В ней принимают участие все: монахини, послушницы, трудники, прихожане.

Только в 11:30 во всем монастыре первая трапеза! Монахини едят отдельно — в сестринском корпусе. Во многом оттого, что их трапеза разительно отличается от трапезы трудников. Меню у всех одинаковое, а вот отношение к еде — разное. Сестры называют трапезу не иначе как продолжением Божественной литургии. Перед вкушением пищи они поют благодарственную молитву за дарованные Господом хлеб и соль.Мясо в монастыре не едят.

В праздничные дни на стол подается рыба. Зато в меню всегда имеется широкий выбор молочных продуктов: молоко, творог, сыр. Монастырское хозяйство насчитывает 16 коров: черно-пестрых, швицких, сычевских и голштинских пород. Рядом с коровником сестры держат свой маленький молочный цех: здесь они собственноручно катают сыры, настаивают ряженку, пекут сырники и оладьи.

С 12:00 до 16:00 сестры трудятся на послушаниях. Монастырские послушания меняются. Проснувшись утром, сестра никогда не знает, какой фронт работы ей доверят на этот раз. Летом большую часть времени сестры проводят на огородах: выращивают помидоры в теплицах, саженцы. Зимой трудятся в мастерских: шьют богослужебную одежду, вышивают иконы, расписывают храмы.

В 17:00 в монастыре начинается всенощное бдение. Для каждой монахини богослужение — центральное событие дня. Ни одна расписанная фреска, ни одна искусно вышитая икона не сравнится по степени значимости с молитвой.

Последний прием пищи в монастыре в восемь вечера.

С 23:00 до двух часов ночи в монастыре совершаются закрытые ночные богослужения. Посетить такую службу можно только с разрешения настоятельницы монастыря.

Но не в эти дни — сейчас, когда я здесь, в святочные дни ночные службы не идут. На таких закрытых ночных службах сестры молятся о мире (в том числе и на Украине, просят Бога о здоровье близких).

— Иногда может сложиться впечатление рутины: служба, трапеза, послушание… Опять служба, трапеза, — рассуждает послушница Мария. — Но это не так. Один афонский старец сказал: «Нужно начинать свой день так, как будто ты пришел в монастырь только вчера». Сестры обители неукоснительно следуют этому наставлению.

Послушница Мария, кажущаяся женщиной в возрасте, на деле оказалась моей ровесницей. Кроткая, смиренная, с чуть сгорбленной спиной Мария несет послушание в просфорне: печет хлеб и просфоры для богослужения. Оказалось, она, как и я, по профессии журналист. Но о жизни до монастыря вспоминает неохотно.

— А телевизор у вас есть? — задаю свой вопрос, понимая, что он тут звучит странно.

— Нет, телевизор сестры не смотрят, — равнодушно отвечает Мария. — Не душеполезное это занятие.

Один на весь монастырь телевизор стоит в монастырской библиотеке. Впрочем, в монастыре среди бела дня присесть посмотреть телевизор просто некогда. Все привезенные мною книги так и остались неоткрытыми. Весь мой первый день занят до самого вечера.

ОТЦЫ И ДЕТИ

День второй. В отличие от монахинь я проснулась в восемь утра. Проснулась с трудом после вчерашнего послушания и к девяти тороплюсь на утреннюю литургию. Тем временем сами сестры — как новенькие.

На их светлых лицах — к слову — ни следа усталости. После службы иду на трапезу. Страстно хочется горячего кофе. Но монастырское меню бодрящего напитка не предполагает. Только чай (и то — зеленый) или морс.

К нашему приходу стол уже накрыт. Дымятся картофель, гречка, рыбные котлеты, просто сервированы овощной салат с сыром и оливками, монастырский творог, хлеб и фрукты. А аппетит такой, что сама себе изумляюсь. Но, конечно же, держусь скромно.

Компанию за столом мне составляет Владимир. Он отец одной из послушниц: 56-летний мужчина уроженец Белгорода. Его келья напротив моей, он живет в архиерейском домике. Обычно в нем селят особых гостей и родственников. Удобства — как в хорошей гостинице. Разговор складывается сам собой. Я узнала, что Владимир приезжает в монастырь третий год подряд: скучает по дочери. Она здесь послушница, ей 27, зовут Таня. В монастыре девушка занимается росписью.

— Жизнь монастыря всегда была окутана массой тайн и загадок, — рассуждает Владимир. — А заблуждений и предрассудков вокруг «отрекшихся от благ мира» еще больше. Мол, в монастырь уходят старики замаливать грехи молодости…

— А что на самом деле?

— Моя дочь ушла в монастырь в 25 лет, — рассказывает Владимир. — Она у меня красивая, умная. От женихов отбоя не было. Помню, как ухаживал за ней один предприниматель. Человек хороший, не бедный. И вроде бы любовь у них была…

— И что же — он встретил другую? — допытываюсь я.

— Что вы! Нет! В один прекрасный день поехала дочурка, что называется, за компанию с подругой, погостить на недельку в монастырь. Да и осталась здесь насовсем. Поначалу мы с женой пытались ее отговорить. Очень пытались! А она возьми и спроси в лоб: «Папа, ты хочешь, чтобы я была счастливой?» А какой же отец не желает счастья своему ребенку? Мы смирились.

А вот у другой приезжей, Антонины (она из Москвы), смириться с уходом в монастырь единственной дочери не получилось. Ей и сейчас не по себе. Хотя с того дня миновало уже пять лет, но женщина в тайне продолжает надеяться, что «дочь в конце концов одумается и вернется в мир».

— Жизнь проходит мимо, — говорит она с грустью в голосе. — Сейчас Катеньке 25. Еще ведь замуж может успеть выйти, внуков нарожать. А вместо этого моя красавица пасет скот, чистит коровник…

Дочь Антонины оказалась миловидной и приветливой. Ее широкая улыбка и добрые большие глаза излучают радость и гармонию. Для себя Катя твердо решила — ее дом здесь. От других послушниц я узнала, что Катя была больна неизлечимой болезнью. С этой бедой она и пришла в монастырь. Врачи предрекали ей скорый конец. За нее стали молиться, что называется, всем монастырем. Вымолили. Болезнь отступила.

Я ПРОЗВАЛА ЕЕ АНГЕЛОМ

Мой третий, предпоследний день в монастыре оказался самым тяжелым. Но об этом позже. Из всех монахинь монастыря мне почему-то больше всех запомнилась сестра Филарета. На вид монахине не меньше сорока, а огромные серые глаза выдают в ней очень энергичного человека. Я прозвала ее ангелом. Филарета буквально спасла меня от «смерти». А дело было так: вернувшись после трапезы в келью, обнаружила в двери записку. А в ней: «Вас благословили гладить белье. Гладильная доска и утюг напротив». Думаю, видимо, своими вопросами я так всех здесь замучила, что со мной решили общаться письменно — с помощью посланий. Вхожу в соседнюю келью, где лежит целая гора пододеяльников и полотенец…

Приступаю к послушанию. Спустя два часа глажки от усталости перед глазами запрыгали черные точки, а гора белья при этом не уменьшается. Стало очень тяжело: и физически, и душевно. Тут и входит сестра Филарета с электрическим утюгом в одной руке и складной гладильной доской в другой. Когда вместе — дело, само собой, спорится. Час спустя глажка почти завершена… Узнав, что я журналист, она спросила.

— О чем вы будете писать?

— О том, чем и как вы живете, как отдыхаете, что едите…

— Так это самое неинтересное, что есть в нашей жизни, — усмехается сестра Филарета. — Какая, в сущности, разница, что ты ешь?

— А что же тогда интересно?

— Людям должно быть интересно узнать, как мы молимся, например, — поясняет монахиня. — А вообще…

Сестра задумывается. Ее взгляд останавливается на моем мобильном телефоне, с которым я не расстаюсь даже здесь.

— Некоторые в миру считают нас… странными. Люди всерьез полагают, что мы живем, как в тюрьме. А на самом деле монастырь- это сад для души и тюрьма для греха, а мир, наоборот: для греха в миру — раздолье…

Потом я долго размышляла над словами монахини. Мне хотелось и поспорить, и согласиться с ней одновременно. А впрочем, несмотря на очевидные трудности, быть в монастыре мне понравилось. Размеренность, возможность побыть наедине с самим собой, без спешки и суеты — разве не этого так не хватает каждому из нас? В день моего отъезда у меня состоялось знакомство с настоятельницей — игуменьей Николаей. В истории современного монашества — она во всех смыслах личность легендарная. Достаточно сказать, что эта сильная мужественная женщина в начале 90-х, не побоясь взять на свои хрупкие плечи ответственность, создала первый в России православный приют для девочек, насчитывающий сегодня 50 сирот. Разговор наш длился всего несколько минут. За моей спиной за благословением к матушке выстроилась очень длинная очередь. Но за эти недолгие минуты мудрая монахиня успела прочитать в моих глазах всю гамму чувств: благодарность, восхищение, удивление и в то же время смятение, ощущение недосказанности.

— Спасибо, что вы трудились здесь, с нами. Вы получили урок монашеской жизни. Благослови вас Господь, — сказала мне игуменья на прощание.

И мы расстались. С оговоркой с моей стороны, что однажды я обязательно вернусь сюда вновь.

ОБ АВТОРЕ

Екатерина Гончарова — корреспондент газеты «Вечерняя Москва», член Союза журналистов Москвы, православный активист, волонтер.

История возникновения монашества

Для того чтобы понимать, как монахам удается воздерживаться от интимной близости, прежде нужно понять, кто такой монах и как он им стал.

Первое упоминание о монахах было еще в Египте, на тот момент — провинции Восточной Римской империи. Монахи удалялись в пустыню, чтобы находиться вдали от мирских соблазнов. В IV веке, после признания христианства государственной религией, многие стали подражать стремлению идти на муки ради того, чтобы вера утвердилась.

Интересно! Шейх Мухаммед выдает замуж любимую дочь

Основателем монашества стал Антоний Великий, который жил еще в IV веке. Он поселился на берегу Нила в полном уединении. Спустя некоторое время к нему стали приходить другие люди за наставлением, поучениями. Но несмотря на то, что Антоний давал ответы на все вопросы, он запрещал селиться рядом с ним.

Интересно! Кроме того что Антоний стал первым монахом, он еще стал тем человеком, который мог организовать монашескую обитель. Люди жили друг рядом с другом, но между собой не общались. Уже в это время насчитывалось большое количество монашеских обителей, где жили отшельниками монахи.

Интересно! Албанская княжна была пожизненной пленницей султана

^ ГЛАВА 1. Первейшие обязанности монаха

Любить Бога всем сердцем как Отца и бояться как Господа (другими словами – благоговеть перед Ним во всякое время и на всяком месте).
Любовь к нему выражать всевозможным исполнением заповедей Его.
Ближнему во всем, Бога ради, благодетельствовать.
Отвергнуться себя – отказавшись от своей воли, чтобы исполнить волю Божию и начальствующих.
Искоренять зло и в себе и в других, в себе – умерщвляя страсти, в других – оберегая их от порочных дел.
Насаждать Евангельское благочестие в себе и в других. В себе – прилежным слушанием и чтением слова Божия, слезным покаянием и частым благоговейным причащением Святых Христовых тайн. В других – благим примером, духовными беседами и усердной к Богу молитвой.

Причины возникновения монашества

Раньше подобные люди шли на смерть за Христа, их сжигали, бросали диким животным на растерзание, распинали, но теперь возможности проявить свою веру не было, и они нашли выход в монашестве.

Следующей, довольно весомой предпосылкой для возникновения монашества явилась буквальная трактовка мест Писания, в которых говорится о противостоянии мирским ценностям, призыв не любить мира.

Большую роль сыграла также греческая философия, учение которой состояло в подавлении желаний плоти, позднее это выразилось в аскетизме – удаление всех плотских желаний, затворнический образ жизни, полное самоотречение.